Текст книги "Министры финансов"

Н. Х. Бунге в должности министра финансов пытался проводить социальную политику, указывая на связь между финансовым положением страны и повышением благосостояния населения, выступал за создание рабочих ассоциаций, за развитие фабрично-заводского законодательства. Как писал видный экономист и социолог М. И. Туган-Барановский, Бунге являлся «первым провозвестником в официальной России необходимости социальной политики». Он был противником сельскохозяйственной общины и выступал за масштабные реформы в сельской местности (в дальнейшем его программу осуществлял П. А. Столыпин).

При Н. Х. Бунге были снижены выкупные платежи, подготовлены законы об отмене круговой поруки, создании Крестьянского поземельного банка, отменена подушная подать, снижен размер выкупных платежей для крестьян, повышен государственный земельный налог и др. Также Николай Христианович ставил вопрос об уничтожении различий между податными и не податными сословиями.

Однако, несмотря на все предпринимаемые меры, преодолеть бюджетный дефицит так и не удалось. Одна из причин – неурожаи и депрессия 1880-х годов, которая неблагоприятно влияла на экономику России.

Юрист А. Ф. Кони видел в Бунге воплощение «идеального душевного развития». И. И. Янжул писал о «чарующем впечатлении», которое производили беседы с «этим маленьким старичком с вдумчивым и ласковым взглядом». В воспоминаниях современников министр предстаёт перед нами человеком «невысокого роста, сутуловатым, похожим в профиль на Вольтера, с тихим голосом и неизменной саркастической улыбкой».

Не изменила Бунге и высокая должность: будучи министром, Николай Христианович оставался доступным для общения. Экономист Е. Э. Картавцев в очерке, посвящённом жизни профессора-министра, отмечал, что «стремительное возвышение никак не отразилось на характере и поведении Бунге. Он был по-прежнему прост, доступен и вежлив с любым человеком, независимо от его положения, будь то мелкий чиновник или член Государственного совета».

По словам П. М. Ковалевского, это был «маленький, на тонких ножках, худой немчик, которому вы, наверно, открыли бы ваш рояль для настройки, если бы не знали, что он министр финансов, а не настройщик. Тихие, малолюдные ежедневные приёмы опять заняли место раутов. Каждое утро, минута в минуту в назначенный час неслышно выходила из кабинета едва заметная фигура настройщика, вполголоса спрашивала каждого: “Желаете со мною говорить?” – по-русски нерешительно, а по-французски: “Vous desirez parler avеc moi?” И без шума исчезала. Зато желавшие говорить могли действительно говорить. Полчаса таких разговоров в кабинете выясняли вопрос вполне и давали ему должное разрешение».

Сенатор М. Б. Веселовский вспоминал, как однажды на станции в Гатчине кондуктор не пустил Николая Христиановича в вагон, предназначенный для министров, поскольку тот, как обычно, приехал на вокзал на простом извозчике. Член Государственного совета Н. И. Стояновский вспоминал, как Бунге приехал в Германию для лечения без своего камердинера, не желая его беспокоить.

Как утверждал Ковалевский, Н. Х. Бунге была чужда погоня за популярностью и подделка под чужой тон. По оценке К. А. Скальковского, Бунге «не призывал на враждебную ему печать цензурных громов, а с некоторыми газетными статьями полемизировал не без юмора в сообщениях в “Правительственном вестнике”».

Бунге был отправлен в отставку из-за возраста, слабого здоровья и, самое главное, из-за неумения противодействовать интригам. Как отмечает биограф Н. Х. Бунге В. Л. Степанов, «отсутствие “бойцовских” качеств современники считали признаком слабости… и в “долговечность” министра финансов никто не верил». Как заметил один из чиновников-современников, «Бунге без Абазы то же, что в карточной игре король без туза».

Александра III также считал, что Н. Х. Бунге «недоставало твёрдости характера». «Слабохарактерность» министра финансов отмечается и исследователями. Так, Л. Е. Шепелев писал, что Бунге «был крайне мягкого характера и не умел бороться за реализацию своих идей». Б. В. Ананьич называл министра «человеком, склонным к компромиссам», «нерешительным человеком».

По воспоминаниям Н. А. Качалова, «при поступлении министром Бунге, он был поражён и перепуган массой жалоб словесных, письменных и телеграммами… Его тревожило каждое заявление значительного лица и каждая телеграмма… экспедитора. Началось с того, что редкий день он запиской не приглашал меня к себе для объяснений по важному делу. Оказывалось, что он получал словесную или телеграммную жалобу. В течение месяца таких объяснений было до двухсот, и не было ни одной, по которой я без справок, тут же, на месте не дал разъяснений и Бунге не извинился бы, что напрасно меня потревожил. Несмотря на разъяснения, отношения наши стали портиться и, наконец, дошли до разрыва». Также чиновник писал, что «постоянно находил Бунге взволнованным, и он объявлял мне, например, что весьма важное лицо передало ему, что в Иркутской таможне большие беспорядки, и он просит принять немедленно меры. Я спрашивал, указало ли это лицо, в чём состоят беспорядки, и получал ответ, что влиятельное лицо не знало подробностей, но говорило в общем смысле… На посылку чиновника Бунге не соглашался ввиду большой суммы, потребной на его проезд, и писать к генерал-губернатору отказывался из самолюбия, и потому никаких мер не принималось. По каждой… телеграмме он требовал немедленного объяснения и непременно с нервным волнением».

Влиятельный и консервативно настроенный М. Н. Катков заверял, что «свергнет Бунге», и считал, что вся «мудрость Бунге из немецких книжек». Развернулась масштабная «антибунговская» компания. В своём дневнике государственный секретарь А. А. Половцов отмечал: «В воздухе чувствовалось, что от Бунге пахнет мертвецом, что катковская клика поколебала его положение». Газета-журнал «Гражданин» распространила слух о скором отъезде Бунге в Африку. По словам современного историка В. Л. Степанова, «в аристократических салонах министр финансов стал мишенью для острот. Насмешкам подвергались не только его неприметная внешность, но и фамилия». Николай Христианович в конфликты не вступал. «Дело своё буду делать по совести, а с другими, которые мне солят, пусть рассудит меня Бог», – писал он Победоносцеву. Как отмечает Степанов, «министр финансов с уважением относился к К. П. Победоносцеву, считая его “человеком искренним”». Однако сам Победоносцев также осуждал деятельность Бунге и всё то, что министр «спроста ему выкладывает» на докладах в Гатчине, передавал императору.

Близкий к Победоносцеву Н. П. Смирнов, имевший опыт работы в Министерстве финансов, издал брошюру «Современное состояние наших финансов, причины упадка их и средства к улучшению нашего государственного хозяйства», в которой критиковал деятельность Бунге с позиции «патриотической тревоги». Он писал: «Положение наших финансов занимает в последнее время… всех русских людей», «все чувствуют и видят, что дело стоит плохо и угрожает опасность», «в этом ощущении сходятся все сословия – и государственные люди, и дворянство, и коммерческий люд, и крестьянство». По оценке Смирнова, банковская реформа 1860-х годов сделала недоступным дешёвый государственный кредит дворянскому сословию, стала причиной обнищания широких народных масс и обогащения предпринимателей-нуворишей. Он критиковал Бунге за то, что тот выступал против зарубежных займов и за передачу частных железных дорог государству, за «космополитизм» Министерства финансов, за усиление протекционистской политики, за введение жёсткого правительственного контроля за частными банками. Известно, что с этой публикацией ознакомился и император Александр III.

Важную роль в отставке Бунге сыграл князь В. П. Мещерский, писавший императору: «К великому, но, увы, несомненно, действительному горю России, теперь финансы её в руках опасных людей, и опасных именно для Государя и государства людей. Бунге сам вне всякого упрёка. Это почтенный и честный человек! Но горе в том, что он окружён не только либералами, но прямо врагами монархического строя в России». В газете В. П. Мещерский утверждал, что под началом Бунге «есть какие-то страшные лица, скрытые совсем от чинов Министерства финансов, которые работают против правительства и за анархистов».

Многие современники отмечали, что усидеть на министерском кресле Н. Х. Бунге помешали многочисленные компромиссы, отсутствие твёрдости характера и нежелание бороться за власть. Как отмечал В. Л. Степанов, Бунге не хотел выполнять «правила игры» в среде петербургской бюрократической элиты, никогда не реагировал на нападки и не наносил ответных ударов, не был способен к интригам и закулисной борьбе.

Александр III, несмотря на отставку Бунге, сохранил уважение к бывшему министру и особенно ценил в нём его «душевную чистоту и кристальную честность». Николай Христианович также, несмотря ни на что, продолжал служить императору и России. Когда министр внутренних дел И. Н. Дурново попытался скрыть от императора масштабы голода 1891 года, Бунге сумел донести до Александра III истинную информацию о масштабах трагедии и открыть ему глаза на положение вещей.

В 1887–1895 годах Бунге возглавлял кабинет министров и имел некоторое влияние на своих преемников в Министерстве финансов. Так, он пытался противодействовать государственному курсу на консервацию крестьянской общины.

Николай Христианович подготовил для императора неофициальную секретную записку «Загробные заметки». В ней он излагал идеи преобразования государственного управления, противодействия социализму, смягчение цензуры и др. Бунге называл социализм «злом, от которого гибнут нравственность, долг, свобода, личность».

В 1887–1889 годах Бунге прочёл курс лекций по политической экономии и финансам наследнику престола великому князю Николаю Александровичу. Николай Христианович учил своего ученика:

«1. То, что делается частными лицами на счёт государства, может быть предоставлено им только в том случае, когда они делают это дешевле и лучше.

2. Государство должно помогать частной предприимчивости только тогда, когда этого требуют действительные государственные интересы, а не интересы частного хозяйства.

3. Государство должно браться за те отрасли народной деятельности, которые имеют общеполезный характер».

С 1890 года Бунге – ординарный академик Академии наук по разряду историко-политических наук (политическая экономия и статистика). До конца своей жизни Николай Христианович занимался наукой и не терял связи с бывшими студентами. Один из студентов Бунге вспоминал, «как старый профессор самого лучшего типа, он любил молодость, любил её общество. Многих из нас, и не один раз, приглашал он к себе обедать, совершенно запросто, тет-а-тет, и беседовал, как с равным, вызывая на совершенно откровенное выражение своего мнения».

Бунге никогда не был женат и детей не имел. До смерти матери он жил с ней и заботился о ней. Неизвестны и какие-либо «романтические приключения», связанные с Бунге, хотя женского общества он не избегал и затворником не был. Николай Христианович часто приглашал к обеду гостей, собирал у себя своих бывших студентов, проживающих в Санкт-Петербурге.

Обладая слабым здоровьем, он придерживался строгого распорядка дня, что помогало ему сохранять высокую трудоспособность до преклонных лет. Бунге вставал в пять утра и для разминки колол дрова. Его рабочий день длился 11 часов. В своих потребностях профессор был предельно скромен. Он отказался от казённой квартиры, роскошно обставленной С. А. Грейгом, и оставил себе лишь комнаты, которые ранее занимал М. Х. Рейтерн. Остальные помещения передал под служебные нужды Министерства финансов.

Значительную часть своих доходов министр жертвовал на благотворительность (в основном на нужды учащейся молодёжи и для бедняков). Пожертвования Николай Христианович делал анонимно, и этот факт вскрылся случайно уже после его отставки.

По словам Н. Х. Бунге, он любил «уединение среди жизни шумной», поэтому главной его страстью были книги. Всё свободное время посвящал чтению. В столице профессора прозвали «министр-книжник», «книголюб» и «книгоед». Каждый раз, заходя в книжный магазин, он выходил из него со стопкой новых книг. Николаю Христиановичу удалось собрать большую библиотеку юридической, экономической и политической литературы, которую он после смерти завещал Киевскому университету.

Н. Х. Бунге интересовался не только научной, но и русской, и западноевропейской художественной литературой, вёл обширную переписку с различными крупными учёными и общественными деятелями.

Не имея наследников, Бунге завещал университету 6 тысяч рублей. На эти деньги были учреждены премия его имени за лучшую студенческую работу по экономике, а также пособия нуждающимся отличникам. В Киеве в начале XX века было открыто городское училище имени Бунге. Бумаги бывшего министра были переданы его племянниками на хранение в канцелярию комитета министров. Николай II, внимательно ознакомившись с политическим завещанием бывшего министра, приказал распространить окончательный вариант записки некоторым государственным деятелям. Вообще известие о смерти своего учителя Николай II воспринял с горечью: «Ещё одним верным и опытным советником стало у меня меньше. Кончина его ставит меня в очень трудное положение».

Вышнеградский
Иван
Алексеевич
(1831–1895)

Иван Алексеевич Вышнеградский родился в Вышнем Волочке в семье священника. Учился в Тверской духовной семинарии, но бросил её, не пожелав иметь духовного звания. Поступил в Главный педагогический институт в Санкт-Петербурге на физико-математический факультет. Успешная учёба в институте отмечена серебряной медалью. И. А. Вышнеградский был учеником известного математика М. В. Остроградского. Видимо, от него Ивану Алексеевичу передалась любовь к математике. По словам Витте, Вышнеградский «не признавал никакой философии в математике, утверждая, что философия есть не что иное, как бесполезное, глупое блуждание; суть же математики он видел в цифрах и формулах».

После окончания института И. А. Вышнеградский преподавал математику и механику в Санкт-Петербургском кадетском корпусе, Михайловской артиллерийской академии. Позже работал профессором механики в Санкт-Петербургском технологическом институте, был директором Технологического института. Входил в совет министра народного просвещения, принимал участие в создании университетского устава 1884 года, вёл курсы прикладной механики, термодинамики, теории упругости, токарных станков, паровых машин, ввёл изучение теории сопротивления материалов и разработал курс подъёмных машин.

Работал в Главном артиллерийском управлении по устройству механических мастерских Санкт-Петербургского Арсенала и одновременно являлся членом Артиллерийского комитета по вопросу о перевооружении армии. Иван Алексеевич с интересом изучал механику и машины. По роду своей деятельности много ездил по городам России и Европы. Знакомился с состоянием машиностроения на промышленных предприятиях и в высших технических учебных заведениях Германии, Франции и Великобритании.

Известность и признание Вышнеградскому принесли его изобретения, в числе которых можно назвать: автоматический пресс для изготовления призматического пороха, подъёмные машины, пресс для испытания материалов, механический перегружатель грузов и др. Иван Алексеевич написал учебник «Элементарная механика» – один из первых в этой сфере. Большинство научных работ Вышнеградского посвящено механике и математике. Его исследования по механике были переведены на разные языки, наиболее известная его работа «Механическая теория теплоты». По финансовым вопросам он публиковал статьи в основном в газете «Московские ведомости».

Иван Алексеевич был членом Совета торговли и мануфактур, занимался исследованием железнодорожного дела в России, принимал участие в организации промышленных выставок.

В 1870-е годы Вышнеградский постепенно отходит от научной деятельности. Его в большей степени интересует работа в частных компаниях. Он вошёл в правление Санкт-Петербургского общества водопроводов, Юго-Западной и Рыбинско-Бологовской железных дорог и др. Стал крупным акционером Владикавказской железной дороги. Как предприниматель сумел заработать миллионное состояние. Несмотря на то что Вышнеградский был человеком весьма обеспеченным, преподавательскую деятельность он не оставил.

Преподавание было его любимым делом, что подтверждается воспоминаниями предпринимателя, историка А. Н. Витмера, который спросил как-то у Вышнеградского, почему он продолжает преподавать в институте, несмотря на большие заработки в акционерных обществах. Иван Алексеевич ответил: «Э, батюшка, там я служу для денег, здесь – чтение лекций доставляет мне удовольствие, нравственное удовлетворение. Поэтому, по возможности, занятия профессурой не брошу. Понимаете, это моё удовольствие. В этом я нахожу самоудовлетворение, а там, по акционерным обществам, прямо сознаюсь, работаю для денег, для того крупного гонорара, который мне дают».

В 1886 году И. А. Вышнеградский был назначен членом Государственного совета по Департаменту государственной экономии (оставался им до смерти), в 1887 году – управляющим Министерством финансов, а уже через год (в 1888 году) занимает пост министра финансов Российской империи. Существуют различные версии в отношении столь стремительного карьерного роста профессора. По одной из них, царь заинтересовался научной публикацией Ивана Алексеевича о государственном долге. Император встретился с автором работы, долго с ним беседовал и, видимо, решил, что эта кандидатура вполне подходит на роль министра. По другим – назначение Вышнеградского состоялось благодаря протекции К. П. Победоносцева, М. Н. Каткова и князя В. П. Мещерского.

Ряд современников отмечали, что это назначение вызвало двоякое настроение в обществе. Одни были весьма удивлены появлением на арене нового министра. «В Петербурге что-то крякнуло. Какая-то балка, – с юмором писал фельетонист конца XIX века В. М. Дорошевич. – В министрах появились Вышнеградский, за ним Витте. Не князья, не графы, не представители “родов”, не сановные люди. “Просто” Вышнеградский. “Просто” Витте. Какие-то. Откуда-то… Именно в тот момент, когда, казалось, мы окончательно повернули назад, в старину, – мы сделали прыжок вперёд. В старой стене вдруг открылась брешь, и в этой бреши появились: – новые люди! Без традиций, без преданий. – Без корней!!! Явились какие-то бухгалтеры, чтоб подводить итоги старому. Люди со счетами вместо геральдических щитов. Это было объявление Петербурга: – банкротом. Петербург более не в состоянии поставлять министров: – какие теперь требуются. Приходится брать “со стороны”. Откуда-то. – Из страны!»

Другие, напротив, считали, что России в качестве министров финансов нужны именно практики, каким и был Иван Алексеевич. В «Московских ведомостях» после назначения нового министра была опубликована заметка, в которой говорилось: «Словно камень свалился с сердца русских людей, когда они убедились, что водворением в 1887 г. нового финансового управления поставлен могильный крест над господствовавшей дотоле квазинаучной финансовой системой». Вместе с тем современники отмечали «тёмное» прошлое нового министра, его характеризовали как «лису» и «Ваньку Каина», ходили слухи о том, что при вступлении в должность он должен был дать царю присягу на честность.

Н. Х. Бунге о своём преемнике говорил так: «Я уже состарился, новые мысли мне в голову не идут, а старыми пробавляться уже нельзя, время требует новых идей. У Вышнеградского они есть. Кроме большого ума, у него есть сильные инициатива и энергия». Как и другие министры финансов XIX века, И. А. Вышнеградский был либерал, однако, когда это было необходимо, отказывался от либеральных идей и сближался с консерваторами.

Во многом Вышнеградский поддерживал и продолжал финансовую политику Н. Х. Бунге. Одной из важнейших задач Ивана Алексеевича была ликвидация бюджетного дефицита. Поэтому он активно боролся за сокращение расходов, выступая даже против военных ведомств.

Министр финансов защищал интересы крупного промышленного капитала, ратовал за усиление протекционизма и развитие в России промышленности, поддерживал регулярное введение торговых пошлин на иностранные товары. При И. А. Вышнеградском большое внимание уделялось развитию железных дорог, происходил масштабный выкуп государством многих из них. Как и Бунге, Вышнеградский готовил почву для денежной реформы, но, подобно своему предшественнику, так и не успел её провести. С целью создания условий для перехода на золотой монометаллизм Иван Алексеевич предпринимал усилия по увеличению золотого запаса страны, в чём существенно преуспел. При Вышнеградском русские ценные бумаги появились на французском денежном рынке и стали основой для политического сближения России и Франции.

В 1892 году во время заседания Государственного совета с Иваном Алексеевичем случился удар, после которого он был отстранён от должности министра финансов. Покидать министерское кресло Вышнеградский не хотел. Иван Алексеевич шёл на поправку и собирался приступить к службе, но на пост управляющего Министерством финансов был назначен С. Ю. Витте, который, желая получить министерское кресло, искусно плёл интриги против своего патрона. И это при том, что своим продвижением по карьерной лестнице Витте был обязан именно Вышнеградскому.

Есть мнение, что на отставку Вышнеградского повлиял его конфликт с министром путей сообщения А. Я. Губбенетом. В воспоминаниях Е. Феоктистов писал об этом: «Государь не любит Вышнеградского, не доверяет ему и, кажется, очень доволен, что Гюббенет следит за каждым его шагом, умышленно выискивает, нет ли чего предосудительного в образе действий его противника». Однако большинство современников сходятся во мнении, что ключевую роль в отставке Вышнеградского всё-таки сыграл Витте. Именно он «предупредил» Александра III о том, что Вышнеградский после удара малость «тронулся» умом и путает слова.

В книге «Наши министры» И. Н. Бродского образ Вышнеградского был выведен под именем Ивана Николаевича Нижеградского, отставка которого была описана следующим образом: Нижеградский «чувствовал, что под его ногами колеблется почва, но дело велось так тонко, что он никак не мог понять, откуда дует враждебный ему ветер. Всё, казалось, кругом было “по-прежнему”, к нему были внимательны, в совете прислушивались к его мнению, подчинённые и даже сослуживцы были исполнительны, но в воздухе носилось что-то такое, что делало атмосферу, в которой ему приходилось продолжать работать, тяжёлой, неуловимо тревожной» (подробнее об отставке Вышнеградского рассказано в очерке, посвящённом С. Ю. Витте).

После отставки Вышнеградский остался членом Государственного совета, но к активной государственной деятельности уже не вернулся. Т. И. Филиппов писал в дневнике: «Витте по этому случаю говорил, что его ждёт немало затруднений от Вышнеградского, который, опираясь на свою близость с ним и оказанные ему услуги, будет часто приставать к нему с требованиями, которых по совести исполнить будет нелегко. Разумеется, это даёт повод Вышнеградскому обвинять Витте в неблагодарности». Но Витте ошибся. После отставки И. А. Вышнеградский не встал в оппозицию к Витте. «На заседаниях Государственного совета и комитета финансов он, – отмечает В. Л. Степанов, – как правило, поддерживал его законопроекты». А. А. Половцов считал, что…Вышнеградский повёл себя так, потому что опасался «раскрытия его мошенничеств преемником». А тот же Степанов предполагал, что Иван Алексеевич не желал обострять отношения с Витте, надеясь, что тот не забудет полученной в прошлом поддержки, и рассчитывал на его «понимание» при устройстве своих личных дел. В подтверждение он приводил некоторые факты. Так, по данным Степанова, по просьбе Вышнеградского Витте добился сохранения бывшему министру финансов прежнего годового оклада – 18 тысяч рублей. По свидетельству Т. И. Филиппова, он также просил Сергея Юльевича удовлетворить ходатайство о ссуде в размере 200 тысяч рублей для подрядчиков по строительству Новороссийского порта.

Несмотря на то что Александр III сам назначил С. Ю. Витте министром, его близость к Вышнеградскому вызывала недоверие у императора. Так, по свидетельству писательницы-мемуаристки А. В. Богданович, после отставки министра «по городу шёл слух, что Витте не в милости у царя вследствие своих прежних отношений к Вышнеградскому». В своём дневнике Богданович написала: «Витте тоже сомнительная личность, уже одного достаточно, что он – приятель Вышнеградского, вместе делали гешефты. Может, это и продлит их дружбу, если они будут заинтересованы, чтобы дела не всплывали наружу, но всё-таки думаю, что скоро оба перегрызутся, что Вышнеградский недоволен в душе, что Витте министр». Есть свидетельства, подтверждающие эти слова: Вышнеградский, говоря о С. Ю. Витте с А. Н. Майковым, сказал: «Я отогрел на своей груди змею».

С. Ю. Витте, напротив, в основном хорошо отзывался об Иване Алексеевиче: «…это один из самых выдающихся финансистов в банковском деле». Витте, сравнивая себя со своим патроном, писал в мемуарах: «Вообще, между мною и Вышнеградским была некоторая разница в характерах. Вышнеградский был более, чем я, деталист; пожалуй, он более изучал детали всякого дела, нежели я, но у него не было никакого полёта мысли, никакого полёта воображения, а без полёта воображения и полёта мысли, даже в самых материальных экономических делах, коль скоро это дела большого масштаба, дела, имеющие государственное значение, – творить (большие вещи) невозможно….Вышнеградский по свойству своего ума был довольно мелочен и осторожен, я же был гораздо более широкий и гораздо более смелый, – это просто свойство натуры… Когда я был министром финансов, то мне также приходилось делать займы и финансовые операции, но в гораздо большем масштабе, нежели это делал Вышнеградский». По характеристике С. Ю. Витте, «вообще Вышнеградский был человек очень умный, где бы ему ни приходилось быть, говорил всегда очень умно. Человек он довольно мелочный, и его всегда боле интересовали мелкие вещи, нежели крупные». Также в воспоминаниях С. Ю. Витте изложены факты, характеризующие Вышнеградского как скупого человека. По государственным делам Витте со своим патроном были в продолжительной командировке: «При поездке обнаружилась его крайняя скупость. Всюду мы останавливались в генерал-губернаторских домах или там, где есть дворцы, – во дворцах. Большею частью нас всегда приглашали на обеды, так что никогда не обедали на свой кошт. Только когда мы были в Кисловодске, то обедали в гостинице. Во время этого путешествия мне всегда очень неприятно было следующее: вообще, когда оставляешь помещение, обыкновенно даётся прислуге на чай, и вот Вышнеградский от себя давал так мало, что мне всегда было неловко, совестно, и я, кроме тех денег, которые я давал прислуге от себя, в качестве лица, сопровождавшего Вышнеградского, давал ещё деньги от имени министра, причём давал свои деньги, потому что мне просто было совестно, какие ничтожные деньги давал Вышнеградский прислуге, и вообще лицам, которые так или иначе нам служили, как например, кучерам, кондукторам и т. д.».

По свидетельствам Феоктистова, С. Ю. Витте рассказал ещё одну историю о скупости своего коллеги: «Перед отъездом в Крым на лечение Вышнеградский распорядился уничтожить множество накопившихся у него бумаг, считая их ненужными, однако его жена Варвара Фёдоровна предпочла продать их в мелочную лавку (“Изволите ли видеть, это такие бедные люди, что им каждый грош дорог!”). Один торговец купил эти бумаги и заметил, что среди них есть документы государственной важности. По-видимому, Иван Алексеевич, находясь в болезненном состоянии, не придал им значения. Торговец доставил бумаги градоначальнику, который выкупил их у него и немедленно доложил об этом “происшествии” Александру III». «Не знаю, насколько это верно; но вопрос этот надо оставить на совести Витте», – отметил в дневнике Феоктистов. Очевидно, скупость Вышнеградского сказывалась и на его деятельности в роли министра финансов. Есть свидетельства, и что сам император жаловался на «скаредность» Ивана Алексеевича. Как пишет Феоктистов: «Вышнеградский в своей частной жизни всегда держался правила, которое рекомендовал всякому, кто хочет разбогатеть; резюмировать его можно в нескольких словах: “Если вы заработали рубль, то двугривенный можете истратить, а остальное спрячьте”. Следуя этому правилу, он скоплял деньги в государственном казначействе и отвечал постоянно безусловным отказом на всякие ходатайства, имеющие целью поощрение промышленности и торговли. В противоположность этому Витте обещал быть чрезвычайно щедрым и этим, конечно, производит весьма благоприятное для себя впечатление».

Интересны воспоминания современников о методах работы Вышнеградского на должности руководителя финансового ведомства. В министерстве царила жёсткая дисциплина, министр никогда не хвалил подчинённых. При этом он всегда внимательно выслушивал сотрудников, вникал в малейшие детали, перепроверял их. Иван Алексеевич не доверял чиновникам, часто выполнял работу начальников отделений, в том числе созывал совещания и по ночам. Если у министра появлялась новая мысль, то он «трубил общий сбор», который мог состояться в любое время суток. Курьеры вытаскивали из постели ещё сонных чиновников и доставляли их в министерство. Доклады министру традиционно были очень продолжительными, и чиновники чувствовали себя дискомфортно. При этом в обращении с подчинёнными министр был прост, грубоват и совершенно лишён бюрократического имиджа. Однако и от своих сотрудников он не требовал строгого соблюдения традиционных норм приличия.

Современники отмечали трудолюбие и работоспособность Вышнеградского, любой отдых он осуждал, считая его блажью. Вставал он очень рано, а работу заканчивал часто после полуночи, работая по 16 и более часов в сутки. По словам одного из современников, Вышнеградский на должности министра финансов служил государственным «интересам со всей громадной энергией, на которую был способен. Энергия эта, к сожалению, была слишком обращена на мелочи, на работу, министру не подобающую, и он пал под бременем этой ненужной и изнурительной работы. Заслуживает ли он за это упрёка? Конечно нет. Скорее, сожаления и даже благодарности за то, что всего себя отдал работе во имя интересов родины, за благо которой, как он его понимал, подорвал свои огромные силы и честно положил самую жизнь». Эти сведения подтверждает и князь В. П. Мещерский. По его словам, «Вышнеградский находил, что “самая блестящая работа подчинённого есть только исполнение служебного долга, и потому никогда не хвалившего своих подчинённых”».