Текст книги "Министры финансов"

Абаза
Александр
Агеевич
(1821–1895)

Александр Агеевич Абаза – дворянин молдавского происхождения. Отец был крупным помещиком и сахарозаводчиком. Александр Агеевич окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета, специализировался на финансовом праве. Как пишет о нём С. Ю. Витте: «Абаза кончил курс в университете, но университетская наука не оставила в нём больших следов; по всей вероятности, он как-нибудь проскочил университет, серьёзно там не занимаясь». После окончания университета в 1839 году он поступил на военную службу. Участвовал в боевых действиях на Кавказе.

На государственную службу Александр Агеевич поступил в 1857 году. Очевидно, что его карьера состоялась благодаря родственным связям и выгодным отношениям с женщинами. Сестра Александра Агеевича была замужем за Н. А. Милютиным, одним из наиболее известных либеральных деятелей эпохи Александра II. Женитьба на дочери знаменитого русского промышленника, крупного винного откупщика Н. Д. Бенардаки, ещё более укрепила позиции Александра Агеевича.

Писатель и публицист князь В. П. Мещерский писал об Абазе: «Первым шагом в жизненной карьере этого интересного человека была его женитьба на дочери знаменитого в пятидесятых годах богача-откупщика Н. Д. Бенардаки. Красивый, изящный и умный молодой человек Абаза сумел из большого приданого своей жены сделать себе блестящую обстановку для жизни и мало-помалу стал выдвигаться вперёд в рядах представителей блестящего мужского пола, причём его успехи в петербургском свете росли одновременно с его состоянием… Я помню первый золотой век А. А. Абазы – это был век его славы, век очаровательного игрока. В новом элегантном клубе он был чем-то вроде полубога, про широкие размахи его в карточной игре говорили тогда с каким-то благоговением. Всегда спокойный, всегда приятный, всегда очаровательный и элегантный, Абаза ставил над картою стотысячные куши с лёгкостью зефира и проигрывал их с таким же изящным и красивым равнодушием, с каким их выигрывал. Вставал со стула, когда проигрыш доходил до maximum’а, изящно извиняясь перед партнёром в том, что его средства не позволяют ему проигрывать более, причём все знали, что на другой день, к обеденному часу, дворецкий клуба будет перед началом обеда разносить пакеты с проигранными деньгами А. А. Абазы по адресу каждого выигравшего».

Ещё одна женщина, благодаря которой Абаза вошёл в так называемый круг избранных, – тётя императора Александра II, великая княгиня Елена Павловна. Александр Агеевич наряду с другими либеральными деятелями входил в состав известного кружка, который сформировался вокруг этой дамы. По словам сотрудника Министерства финансов Н. А. Качалова, «Абаза состоял при великой княгине Елене Павловне и принадлежал к кружку лиц, избранных Елены Павловны и Константина Николаевича. Абаза… участвовал при заграничных займах и вообще имел отдельные разнородные серьёзные поручения; он был приятель Рейтерна, Грейга, князя Оболенского и других приближённых великого князя Константина Николаевича».

Воспоминания Витте об Александре Агеевиче также подтверждают, что Абаза был вхож в круг общения княгини: «Человек с громадным здравым смыслом, большой игрок, весьма ленивый, кончил курс в университете, но затем мало учившийся. Благодаря природному уму, петербургскому чиновничьему такту и связям он играл большую роль в Государственном совете и в комитете министров. Воспитанный в салонах великой княгини Елены Павловны, вследствие чего был начинён либерализмом, хотя не пожертвовал бы ни одним вечером картёжной игры для проведения той или иной либеральной меры».

Абаза был также близок к морганатической жене Александра II княгине Юрьевской (урождённой Долгорукой). Возможно, что между Юрьевской и Абазой были какие-то коммерческие отношения. Известно, что через Екатерину Михайловну проходили различные коммерческие сделки, устраивались концессии, за что она и принимала подношения.

Вторая жена Абазы была писателем и композитором. После второй женитьбы гостиная Александра Агеевича стала музыкальным центром Санкт-Петербурга, где бывали многие деятели искусства. Сведения о личной жизни А. А. Абазы сохранились в воспоминаниях С. Ю. Витте: «Великая княгиня Елена Павловна очень любила музыку и постоянно устраивала у себя концерты, у неё, кроме фрейлин, были ещё разные молодые барышни: чтицы, барышни, которые играли на фортепиано и пели, эти последние были большею частью из иностранок… В числе этих молодых особ была одна иностранка – не знаю, какого она была происхождения, француженка или немка, – с которой Абаза завёл шуры-муры. В конце концов, он должен был на ней жениться. Нельзя сказать, чтобы брак этот был особенно счастлив, так как, хотя Абаза и жил со своею женою в одном доме, жили они совершенно порознь друг от друга. И это совершенно понятно, потому что такая особа, как его жена – музыкантша и une demoiselle de compagnie, – конечно, не могла удовлетворить такую натуру, какою была натура Абазы. И уже в то время, когда я был в Петербурге управляющим делами комиссии, о которой я говорил, он постоянно бывал и жил совершенно открыто, почти maritalement и уже долгое время с некоей Нелидовой… на Абазу она имела громадное влияние. Жили они на Мойке, и во время так называемой “диктатуры сердца” графа Лорис-Меликова – в салоне Нелидовой собиралась вся либеральная партия петербургских сановников, сановников, желавших провести конституцию».

При дворе Абаза занимал различные должности: был государственным контролёром; председателем правления Главного общества российских железных дорог. При министре Рейтерне Абаза входит в Совет министра финансов и различные комитеты. Вместе с министром совершал деловые поездки в европейские столицы.

После отставки М. Х. Рейтерна в 1878 году кандидатура А. А. Абазы в числе других рассматривалась на пост министра. Его рекомендовал императору и сам Михаил Христофорович. По некоторым сведениям, Александр Агеевич в то время сам «отклонил честь» возглавить Министерство финансов. Однако уже через два года, после отставки С. А. Грейга в 1880 году, министерское кресло занял именно он. Как считают исследователи, назначение это произошло не без поддержки влиятельного графа М. Т. Лорис-Меликова, проект конституции которого Абаза всячески поддерживал.

Его назначение на пост министра многие современники-либералы восприняли положительно. Ведь Абаза выступал с идеей о необходимости проведения либеральных реформ в России. В своих воспоминаниях Д. А. Милютин пишет, что А. А. Абаза перед своим назначением в разговоре «высказывал мысль о совершенной необходимости новых существенных реформ в государстве».

Выступая за продолжение либеральных реформ, министр Абаза разработал программу преобразований в сфере податей, финансового управления, денежного обращения, строительства железных дорог и др. По приказу Абазы Министерство финансов производило выкуп обанкротившихся частных железных дорог, был отменён соляной налог, прекращён выпуск кредитных билетов.

По словам С. Ю. Витте, «в то время Абаза играл очень большую роль». Известно, что он поддерживал личные связи с Ротшильдами. В дневнике министра внутренних дел П. А. Валуева сохранились сведения о совместных обедах Абазы с парижскими Ротшильдами, Грейгом и Штиглицем.

С поста министра финансов Абаза был уволен в 1881 году вскоре после прихода к власти императора Александра III. По официальной версии финансист сам подал в отставку, будучи несогласным с манифестом нового императора «О незыблемости самодержавия». Выход в отставку А. А. Абазы стал крупным событием в мире финансов, на биржах царила паника, деньги и бумаги падали в курсе. В Манифесте Александра III об отставке прежнего состава правительства говорилось как о необходимости «истребления неправды и хищения, – водворения порядка и правды в действия учреждений».

На уходе министра со своего поста могла сказаться и его близость к княгине Юрьевской. В последние годы жизни Александр II из-за отношений с супругой отстранился от семьи и сына. Есть версия, что он готовил новое завещание, где его сын, будущий Александр III, должен был быть отстранён от наследования престола. Этот факт мог бы вполне стать причиной для личной неприязни Александра III к министру. Таким образом, можно предположить, что, если бы не убийство Александра II, Абаза вполне мог довольно долго оставаться министром финансов, к своему удовольствию и радости тех лиц, с которыми он был связан.

После ухода из министерства Александр Агеевич остался членом Государственного совета, занимал другие должности, сохраняя связи с новыми министрами финансов (Н. Х. Бунге, И. А. Вышнеградским). Развёрнутую характеристику ему оставил в своих воспоминаниях С. Ю. Витте: «В молодости он, вероятно, был очень красив, был очень галантным кавалером, очень хорошо говорил по-французски, а также по-русски говорил очень красиво. Держал он себя очень гордо, степенно… Хотя у Абазы было очень мало знаний и мало культуры, но это был человек с редким, совершенно выходящим из ряда вон здравым смыслом, с большими несомненными способностями… Обыкновенно к делам… не готовился; у него всегда был какой-нибудь маленький секретарь, который вкратце рассказывал ему все дела, а он только читал заключение. Обыкновенно Абаза не имел привычки высказывать своё мнение, а всегда выслушивал других, и, когда все выскажутся, он благодаря своим большим способностям всё это схватывал. Только тогда, когда на основании всех выслушанных им речей Александр Агеевич составлял своё мнение, он начинал говорить». По оценке Н. А. Качалова, работавшего с Абазой в Министерстве финансов, «Абаза был крупная личность, но опять-таки совершенно особенного типа и ничего не имеющая похожего на своих предшественников. Это был человек большого ума, самостоятельного характера, широкого взгляда, громадного такта и замечательных способностей для председательствования в больших собраниях… По личным своим привычкам это был истинный барин-аристократ, всегда покойный, вежливый и вообще до чрезвычайности симпатичный, так что все, имеющие с ним дело, не могли его не полюбить; служба под его начальством была легка и чрезвычайно приятна. Александр Агеевич любил пожить, любил карты, женщин, общество, и не думаю, чтобы был большой охотник корпеть дни и ночи за делами, но при его больших способностях во время его управления министерством дела шли хорошо!.. Абаза знал жизнь людей и имел много практических сведений… Пользуясь своим влиянием в Государственном совете, комитете министров, в Сенате, между влиятельными лицами, наконец, у государя, он имел возможность проводить самые смелые проекты. При проведении своих проектов Абаза доходил до гениальности!».

Современники запомнили А. А. Абазу не только как министра, но ещё как предпринимателя и… авантюриста, игрока. Из воспоминаний С. Ю. Витте известно, что Абаза часто играл в Монте-Карло и в Париже. Однажды, приехав в Европу для переговоров о займе, проиграл столь значительную сумму, что Витте пришлось его «выручать». Абаза неоднократно просил крупные ссуды для личных нужд. Московский городской голова Б. Н. Чичерин прямо называл Абазу «нечестным» человеком, рассказывая о его участии в махинациях с приватизацией Московско-Курской железной дороги и предоставлении «вопиющих льгот сахарозаводчикам».

Подобные факты коррупции, очевидно, побудили Александра III выступить с предложением о запрете высшим сановникам участвовать в правлениях различного рода акционерных предприятий. В мемуарах другого современника отмечалось ещё об одном факте, характеризующем Абазу с не лучшей стороны. Уже в мае 1891 года было ясно, что в России будет голод, тем не менее вплоть до октября хлеб вывозили за границу. Ходили слухи, что хлеб «только тогда запретили вывозить, когда Абаза продал свою пшеницу за хорошую цену», а между тем люди умирали от голода.

Сохранились сведения о том, что, получая инсайдерскую информацию из Министерства финансов, Абаза играл на бирже. Его доверенными лицами в этом деле были члены одесской банкирской семьи Рафаловичей.

«Государственный вор» – так назвал император Александр III бывшего министра и поручил специальной комиссии расследовать его махинации. В отстранении Абазы от руководства государственными финансами большую роль сыграл его конкурент С. Ю. Витте. Есть сведения, что племянник Абазы даже хотел вызвать Витте на дуэль за клевету на дядю.

Возглавлял комиссию бывший министр финансов Н. Х. Бунге, в неё также входил близкий к Витте финансист М. Томара. Комиссия выявила массу фактов коррупционной деятельности А. А. Абазы. Из-за этого он попал в ещё большую немилость и был вынужден написать императору покаянное письмо (оно сохранилось в архиве), в котором просил прощения и обещал, что больше не будет. Однако это письмо не возымело действия на Александра III. По словам С. Ю. Витте, «прочтя это письмо, Государь сказал: “Вот он мне клянётся, что никогда больше не будет, я бы ему поверил, потому что Абаза, в сущности, очень полезный человек, очень умный и толковый. Я бы ему поверил, если бы он мне клялся в первый раз, но теперь я ему не могу верить, потому что раз меня кто-нибудь обманет, то вторично я ему уже не поверю. А знаете, у меня несколько лет тому назад с Абазой была история… (Император имел в виду скандальную историю: Абаза кого-то обыграл на очень большую сумму. Проигравший пожаловался Государю. Александр III обратился к Абазе. Сначала все отрицавший Александр Агеевич в конце концов сознался, что действительно такой случай имел место быть, но пообещал императору, что играл в последний раз и что больше никогда в жизни он играть не будет.) Оказывается, – продолжал император, – не прошло и нескольких лет, а он снова играет, причём играет так безобразно, зная государственный секрет, играет на понижение рубля, я, – говорит, – больше этого никогда ему не прощу”».

После раскрытия всех махинаций Абазы его удалили от всех должностей в 1892 году. Умер А. А. Абаза в Ницце. Бывший министр оставил большое состояние в сумме 7 миллионов рублей, коллекцию западноевропейской живописи и античных ваз. Наследницей стала его дочь. Сохранился исторический анекдот: Александр III, узнав о 7 миллионах наследства Абазы сказал: «Всего лишь? Я думал, что он украл гораздо больше».

Сын А. А. Абазы, один из виновников Русско-японской войны, был также известен среди современников как корыстолюбец и аферист.

В настоящее время потомки Абазы проживают в России, выступают за сохранение особняка бывшего министра в Санкт-Петербурге как объекта культурного наследия.

Бунге
Николай
Христианович
(1823–1895)

Николай Христианович Бунге родился в Царском Селе. Его дед из Пруссии переехал в Россию, где заведовал аптекой. Отец – работал детским врачом и преподавал в Киеве. Отец Н. Х. Бунге, по словам современников, «отличался замечательной скромностью, отсутствием всякого тщеславия и любви к обогащению». Николай Христианович учился в Киевской гимназии, которую окончил с золотой медалью. Затем поступил в Киевский университет на юридический факультет.

После окончания учёбы в университете Н. Х. Бунге преподавал право в Нежинском лицее. Известно, что, помимо этого, начинающий преподаватель на дому давал уроки иностранных языков лицеистам. Николай Христианович ещё с детства хорошо знал французский, немецкий и английский языки.

После защиты магистерской диссертации, посвящённой исследованию начал торгового законодательства Петра Великого, работал исполняющим должность адъюнкта Киевского университета по кафедре политической экономии и статистики.

Спустя какое-то время после защиты докторской диссертации на тему «Теория кредита» Н. Х. Бунге в звании профессора переводится на кафедру полицейского права. Николай Христианович активно занимался научной работой. Он опубликовал более 60 научных работ, в том числе «Курс статистики», «Основания политической экономии», «Промышленность и её ограничения», «Гармония хозяйственных отношений», «Банковские законы и банковская политика», «О восстановлении металлического обращения в России» и др. Кроме того, Бунге был известен и как публицист, активно сотрудничавший с «Русским вестником», «Отечественными записками», «Экономическим указателем» и другими периодическими изданиями. В период с 1859 по 1880 год неоднократно занимал должность ректора Киевского университета.

Преподаватель Бунге пользовался большим успехом у студентов. Как отмечал В. С. Чеважевский, ученик Николая Христиановича, «…ещё более, чем лектор, Н. Х. Бунге влиял на студентов своей нравственной чистотой». Ещё один ученик писал о Бунге: «Что влекло нас, молодых студентов, к этому осторожному мыслителю, аудитория которого была полна слушателей, и почти каждый выпуск давал молодых экономистов, с увлечением работавших под его руководством? Это была не одна мощная сила его ума и учёности, перед которой мы преклонялись. У нас была другая, более интимная, невидимая постороннему глазу духовная связь. Молодым сердцем мы чуяли, что в нашем осторожном и сдержанном профессоре, в нашем холодном мудреце, как мы его в шутку называли, есть что-то нам родное и близкое. Этот холодный с виду мудрец был весь проникнут недосягаемым нравственным идеализмом, за его ироничной улыбкой, которая так часто смущала и которой мы так боялись, от нас не скрывалось нежное, любящее, отзывчивое и бесконечно доброе сердце». «Между нами не было ни одного, который отказал бы ему в безусловном уважении, – отмечал писатель В. Г. Авсеенко. – Николай Христианович был неизменным представителем законности, справедливости, долга, серьёзного отношения ко всякому серьёзному делу». При всём том он был очень живой человек, без всякой примеси педантизма, отзывчивый на «все общественные и культурные интересы… На экзамене достойный студент никогда не мог срезаться; в комиссии, где он был членом, необдуманное или пристрастное мнение никогда не могло восторжествовать… Такие люди редки и – необыкновенно полезны…». Студент тех лет Ф. Э. Ромер вспоминал: «Трудно вообразить себе лектора более строго последовательного, более ясного, более точного в выборе выражений, чем Н. Х. Бунге. Я, по крайней мере, в этом отношении не знаю не только кого-либо ему равного, но и даже и близко подходящего. Слушатель Николая Христиановича совершенно забывал дать себе отчёт в том, красноречив лектор или нет, увлекается он или говорит спокойно; слушателю было не до этого. Он с напряжением всего своего внимания ловил каждую произносимую фразу, потому что ни одна из них не произносилась праздно, и пропуск мимо ушей какого-нибудь десятка слов, точно в математической выкладке, нарушал логическое течение и затруднял понимание излагаемой темы». Бывший студент Бунге, юрист А. В. Романович-Славатинский характеризовал его как человека «редкого по своей привлекательности и симпатичности нрава… В нём живой и находчивый ум сочетался с мягким, благородным сердцем. Он привлекал людей своими мягкими, изящными манерами, своей обходительностью и приветливостью… Он страстно любил науку и верил в силу знания. Просвещённый, он жаждал, чтобы просвещение распространялось по русской земле, к которой он относился с искренним, горячим патриотизмом… Он учил студентов иностранным языкам, вводя их в сокровищницу европейской литературы. Я помню, как от него приносились Байрон, Шиллер, Гёте…». Оценивая Николая Христиановича как учёного и преподавателя, Романович-Славатинский утверждал, что он «мог бы быть звездой первой величины не только в Нежинском лицее, но и в любом европейском университете… Будь побольше на Руси таких людей, не было бы некрасовского вопроса: “Кому на Руси жить хорошо?”».

По совместительству Бунге преподавал в Киевском институте благородных девиц. Воспитанницы полагали «за честь» учиться у него и «боялись уронить себя в его глазах».

Исследователь деятельности Н. Х. Бунге В. Л. Степанов характеризует его как профессора-просветителя. Бунге принимал участие в разработке либерального университетского устава. Входил в так называемый либеральный «триумвират» преподавателей университета, проводивших мягкую политику по отношению к студентам и не препятствовавших проведению студенческих собраний. В Киевском университете Бунге многое сделал для сокращения нищеты, господствовавшей среди студентов.

С середины 1850-х годов Николай Христианович поддерживал постоянные связи с либеральными кругами России. Познакомился с братьями Н.А. и Д. А. Милютиными, К. Д. Кавелиным и другими государственными деятелями того времени. В 1859–1860 годах Бунге участвовал в подготовке крестьянской реформы, входил в состав Редакционных комиссий, участвовал в разработке выкупной операции. Также Николай Христианович избирался в органы городского самоуправления, возглавлял финансовую комиссию по составлению бюджетной сметы Киева. С 1862 года, помимо преподавания в университете, работал управляющим Киевской конторой Госбанка.

В либеральный период правления Александра II будущий министр выступал сторонником развития в России частной собственности и предпринимательства. По его инициативе в Киеве в это время создавались частные коммерческие банки.

При Александре III профессор изменил свои взгляды, стал сторонником протекционизма и высказывался о необходимости усиления государственного вмешательства в экономику. В этом он был схож с Е. Ф. Канкриным, к которому Николай Христианович относился с большим уважением, называя время его управления министерством «золотым веком российских финансов».

Предположительно при поддержке М. Т. Лорис-Меликова в 1880 году Н. Х. Бунге был приглашён на службу в Министерство финансов на должность товарища министра С. А. Грейга, а затем А. А. Абазы. По свидетельствам современников, у Грейга и Бунге были сложные отношения.

После отставки министра финансов А. А. Абазы (игрока и авантюриста) Александр III на освободившуюся должность назначил Бунге. На выбор императора повлияла известность Николая Христиановича как учёного, а также его безупречная репутация. Как отмечали современники, Александр III «как человека его уважал». Есть мнения, что карьерному взлёту Бунге помогли его хорошие отношения с государственным контролёром Д. М. Сольским, имевшим большой вес в системе финансового управления Российской империей. А вот С. Ю. Витте выдвижение Бунге в товарищи и министры финансов приписывал себе. В своих мемуарах он отмечал: «По моему мнению, Н. X. Бунге был один из лучших в России профессоров по финансовому праву; человек он был вообще в высокой степени образованный и почтенный: от других министров финансов он отличался тем, что он занимался законами денежного обращения… В то время вопрос об установлении правильного денежного обращения – был самым главным для России, потому что без этого нельзя было установить и упрочить наши финансы… Так как Бунге данный вопрос изучал и был убеждённым сторонником необходимости восстановить металлическое обращение, основанное на золоте, то я на него и указал гр. Лорис-Меликову, и вследствие моего указания Бунге через несколько месяцев получил предложение занять пост товарища министра финансов». Однако информация о том, что именно Витте обеспечил назначение Николая Христиановича, другими источниками не подтверждается. По словам государственного секретаря А. А. Половцова, на назначение Бунге повлиял М. Х. Рейтерн. Половцов также отмечал, что Н. Х. Бунге первое время отказывался от назначения, считал «что не имеет надлежащего чиновного старшинства». Николай Христианович дал согласие стать министром финансов только по настоянию Александра III, при этом на аудиенции с императором в Гатчине он признался, что «считает себя теоретиком, не довольно подготовленным к самостоятельному управлению Министерством финансов».

Николай Христианович отчётливо понимал непрочность своего положения. Современники вспоминают, что на следующий день после назначения он сказал знакомым: «Калоши и зонтик мои в порядке – я готов уйти отсюда в каждую минуту». Известно, что он даже полностью не разбирал свои чемоданы, чтобы быть готовым в любой момент покинуть казённую квартиру.

Назначение Н. Х. Бунге вызвало среди многих раздражение, поскольку он воспринимался чиновниками Санкт-Петербурга как некое «инородное тело», как теоретик, имевший весьма скромное происхождение и мягкий характер. Половцов уже при назначении высказался о том, «Бунге – почтенный труженик, книжный теоретик, но в нём нет ни энергии, ни уменья руководить прениями, вести людей и дела к твёрдо сознанной цели; он растеряется, и его съедят».

Если говорить об оценках деятельности профессора в качестве министра финансов, данных его современниками, то большинство из них сводилось к тому, что Николай Христианович был просвещённым, кристально чистым человеком, но для должности министра финансов он не подходил. Так, по описанию А. А. Половцова, «Бунге, маленький, весь съёжившийся старичок с улыбкой вольтеровской статуи, скромно выступает в столь многочисленных денежных вопросах, говорит хорошо, но, к сожалению, отступает при сколько-нибудь упорном натиске, не всегда владея нужным запасом аргументов или надлежащей заранее обдуманностью».

По словам правоведа, философа и историка Б. Н. Чичерина, «это была утлая ладья, созданная для маленького пруда и пущенная в безбрежное море петербургских дел и интриг». Государственный деятель того времени Е. А. Перетц отмечал: «Бунге – на мои глаза – умный, вообще – просвещённый и хороший человек. Только не был бы он скорее профессором, чем министром». По характеристике, данной князем В. П. Мещерским, Николай Христианович «был одним из почтеннейших, по чистоте и честности, государственных людей своего времени, он не знал ни интриги против кого бы то ни было, ни интриги против него самого, первое он отталкивал от себя как недостойное его, как честного человека, а второе вызывало в нём добродушно-презрительную улыбку».

Немногочисленные критические оценки Н. Х. Бунге в основном принадлежат сотрудникам финансового ведомства, в частности Н. А. Качалову, уволенному из министерства по инициативе Николая Христиановича. По словам Качалова, «Бунге смотрел на каждого высокопоставленного как на силу, которой следовало угождать и исполнять все их просьбы; затем страшно боялся газетных статей, и каждая критическая статья доводила его до лихорадки». Также из воспоминаний Качалова следовало, что министр требовал, чтобы тот «почистил личный состав, то есть уволил бы несколько чиновников». В итоге якобы ему самому пришлось оставить министерство. Видимо, из-за обиды Качалов так писал о Николае Христиановиче: «Посаженный на министерский стул, на него навалилась масса чисто финансового дела, при расстроенных финансах, и, кроме того, также масса административной работы, которой он никогда не занимался и, по присущей профессору односторонности, не мог скоро привыкнуть, и потому все административные доклады он утверждал с боязнью и нервным волнением».

Работники министерства, «не скупясь на недоброжелательные насмешки», сравнивали министра «с экономной монахиней, заведующей в женском монастыре казначейской частью», называли его «мать-казначея», «учёной бездарностью» и т. п.

Пост министра финансов Николай Христианович занимал с 1881 по 1887 год. В отличие от других министров: А. А. Абазы, С. А. Грейга, И. А. Вышнеградского, – Бунге не использовал своё служебное положение для зарабатывания личных капиталов, а жил исключительно за счёт жалованья. Николай Христианович считался очень либеральным министром, в связи с чем К. П. Победоносцев и другие консерваторы обвиняли его в «непонимании условий русской жизни, доктринёрстве, увлечении тлетворными западноевропейскими теориями». Учёный и предприниматель В. И. Ковалевский писал, что появление Бунге «внесло живую струю во всю деятельность Министерства финансов». По его словам, «Бунге был первый из виденных мною министров финансов, в котором чувствовался знаток дела. Он же и первый интересовался по существу, а не по наружности только, вопросом, о котором с ним говорили; в самых противоречиях относился к нему с приёмами добросовестного учёного-исследователя, а не чиновника-тормоза или молодца-краснобая, задавшегося сбивать, во что бы ни стало… Бунге был первым министром финансов, исходившим из твёрдого и ясного сознания, что узкий “финансизм” в тесном смысле должен быть заменён “экономизмом” – широкой экономической политикой, направленной к развитию народного труда и производительных сил страны, и что хотя бы только удовлетворительного финансового положения государства нельзя достигнуть при бедности, бесправности и темноте массы населения». Александр III поручил Бунге строго контролировать сверхсметные расходы, и он, по словам современников, «казавшийся бессильным бороться с мухой, превращался в Геркулеса железной воли и не только министру, но и государю говорил “невозможно”в ответ на просьбу денег».

Программу своих преобразований Бунге сформулировал в докладе 1883 года: «Внимательное изучение слабых сторон нашего хозяйственного строя указывает на необходимость обеспечить правильный рост промышленности достаточным для неё покровительством, укрепить кредитные учреждения, способствуя при том удешевлению кредита; усилить в интересах народа и государства доходность железнодорожных предприятий, установить над ними надлежащий контроль; упрочить кредитно-денежное обращение совокупностью направленных к достижению этой цели постепенно проводимых мер, ввести преобразования в системе налогов, сообразные со строгой справедливостью и обещающие приращение доходов без обременения плательщиков податей; наконец, восстановить превышение доходов над расходами (без чего улучшение финансов немыслимо) ограничением сверхсметных кредитов и соблюдением разумной бережливости во всех отраслях управления».

Николай Христианович проводил политику протекционизма, усиливал государственное вмешательство в экономику, выкупал частные железные дороги, организовывал строительство государственных железных дорог. Был сторонником сокращения вооружённых сил. Его экономическая политика получила дальнейшее развитие при министре финансов И. А. Вышнеградском.

Большое внимание Николай Христианович уделял финансированию металлургии и машиностроения. Он выступал за упорядочение бюджета и денежного обращения. В 1884 году министр начал готовить денежную реформу, которую, к сожалению, ему не удалось реализовать. При Бунге в Государственном банке приступили к накоплению золота за счёт внешних займов. Но попытка сокращения количества кредитных билетов, находящихся в обращении, также не увенчалась успехом. Продолжалась рублёвая спекуляция на заграничных биржах.