Текст книги "Министры финансов"

Несмотря на жёсткий рабочий график, Иван Алексеевич поддерживал общение с деятелями искусства: с поэтами и писателями, в том числе с А. Н. Майковым, Я. П. Полонским, Д. В. Григоровичем и др. Однако одним из главных увлечений Вышнеградского (если не считать денег) была математика. С. Ю. Витте вспоминал: «Вышнеградский был большим любителем вычислений, – его хлебом не корми – только давай ему различные арифметические исчисления. Поэтому он всегда сам делал все арифметические расчёты и вычисления по займам. У Вышнеградского вообще была замечательная память на цифры, и я помню, когда мы с ним как-то раз заговорили о цифрах, он сказал мне, что ничего он так легко не запоминает, как цифры. Взяли мы книжку логарифмов, – он мне и говорит: “Вот откройте книжку и хотите – я прочту громко страницу логарифмов, а потом, – говорит, – вы книжку закроете, и я вам все цифры скажу на память”.

И действительно, взяли мы книжку логарифмов, я открыл первую страницу: Вышнеградский её прочёл (там по крайней мере 100, если не больше, цифр) и затем, закрыв страницу, сказал мне на память все цифры (я следил за ним по книжке), не сделав ни одной ошибки. Поэтому когда Вышнеградскому приходилось делать займы, то, конечно, он страшно мучил банкиров, потому что в их присутствии он сам делал все исчисления и эти исчисления проверял… Каждое вычисление, которое ему делали в кредитной канцелярии, он непременно сам проверял и находил в этом большое наслаждение».

Иван Алексеевич обладал ещё одним уникальным даром – выступать публично. Современники отмечали, что его выступления перед акционерами оказывали на последних магическое воздействие. По словам П. М. Ковалевского, «говорил он бойко, витиевато, без запинки и без выбора доводов, со ссылками на параграфы иногда вовсе не существовавших статей, уставов и положений (“я беру летучие цифры”, оправдывался он, когда его ловили); но всё это производило оглушительный треск, и спорить на этот треск охотников не находилось».

По характеристике В. П. Мещерского, «Иван Алексеевич Вышнеградский похож был всей фигурой на профессора. Лицо его было необыкновенно умное, из-под очков выглядывали зоркие и всегда внимательно-вопросительно направлявшиеся на собеседника глаза. Я помню три выражения на его лице: сердитое, задумчивое и озабоченное, и весёлое. Чаще всего появлялось настроение задумчивое – по той простой причине, что почти всякий, кто к нему обращался, заводил речь о каком-нибудь деловом вопросе, требовавшем размышления».

До нас дошли афоризмы Вышнеградского, которые позволяют глубже понять и оценить его деятельность. Когда при нём хвалили чью-то честность, Вышнеградский сдвигал очки на лоб и задумчиво спрашивал: «До какой суммы он честен?» Иван Алексеевич рассматривал акцизные поступления по регионам и воскликнул с радостью: «Молодцы донские казаки, здорово в этом году выпили!» В ответ на его поиски, что бы ещё обложить пошлиной, ему кто-то предложил обложить налогом разговоры. Вышнеградский, будучи весьма велеречивым, возмутился: «Да вы что? Тогда я сам первый разорюсь!» Известен и его жестокий и циничный афоризм. Когда на страну надвигался голод, он всех ошарашил лозунгом: «Сами есть не будем, а хлеб экспортировать будем» (в другой формулировке: «Не доедим, но вывезем!»).

Деятельность И. А. Вышнеградского на посту министра финансов многие современники оценивают критически, обвиняя его в корыстолюбии. Были слухи о том, что в основе обогащения Вышнеградского лежал капитал, накопленный не совсем законным путём во время службы в артиллерийском ведомстве. В своих воспоминаниях А. Н. Витмер приводит свой разговор с Вышнеградским: «Вот, Иван Алексеевич, если бы к казне, к казённому интересу относились так же внимательно и добросовестно, как мы сторожим интересы акционеров». – «Ну, батюшка, – отвечал он, – да ведь казна же на то и создана, чтобы воровать у ней. Как же её не обворовывать!»

Большое состояние И. А. Вышнеградский накопил, работая в акционерных обществах. Долгое время он был тесно связан с банкиром И. С. Блиохом (Блохом), имевшим над Вышнеградским «абсолютное влияние». Известно, что на заре своей карьеры Вышнеградский учил детей Блиоха. Варшавский банкир и железнодорожный магнат И. С. Блиох – личность интересная. Поддерживал тесную связь с банкирским домом Ротшильдов; был другом Т. Герцля, участвовал в сионистском движении и выступал против дискриминации в Российской империи. За участие в Гаагской мирной конференции был номинирован на Нобелевскую премию мира, значился автором книг, которые, однако, по некоторым сведениям современников, были написаны другими людьми. По словам С. Ю. Витте, его «всегда крайне поражало низкопоклонство перед Блиохом со стороны Вышнеградского. Всё-таки в это время Вышнеградский был и тайный советник, и более или менее известный профессор, и член совета министра народного просвещения, а между тем он держал себя с Блиохом так, что я, будучи совсем молодым человеком, скорее пошёл бы по миpy, чем стал бы держать себя так по отношению Блиоха».

К предпринимательской деятельности у Ивана Алексеевича был врождённый талант. По словам современников, «даровитый, знающий и работоспособный Вышнеградский сразу же сделался неограниченным распорядителем и хозяином водопроводного дела в Петербурге», что резко улучшило его собственное благосостояние. После этого будущий министр фигурировал уже во всех значимых коммерческих проектах в столице. Современники говорили, что, став министром, Вышнеградский так и остался по складу своего характера предпринимателем и на страну смотрел как на большое коммерческое предприятие, которое должно было работать в его интересах. Проводя коммерческие сделки, Вышнеградский использовал в том числе и подкуп чиновников. Злые языки «говорили, что в Министерстве финансов он стал начальником людей, которым незадолго до этого давал взятки».

Современники также указывали на то, что бывший министр финансов А. А. Абаза занимался крупной спекуляцией на курсе рубля, руководствуясь информацией, сообщаемой ему Вышнеградским. Этот инцидент получил широкую огласку. За время работы в должности министра финансов Иван Алексеевич значительно умножил своё состояние, по некоторым данным, увеличил его до 25 миллионов рублей. Разбогатев, министр поселился в особняке на Английской набережной и, несмотря на свою скупость, давал там по два роскошных бала в год. Вместе с тем сам вёл спартанский образ жизни, довольствовался лишь самым малым.

Известно, что И. А. Вышнеградский поддерживал тесные связи с известной польской авантюристкой, имевшей, по словам современников, «не вполне чистые дела», княгиней Екатериной Радзивилл. По словам С. Ю. Витте, «эта княгиня Радзивилл была очень красива собою, муж же её был совершенно ничтожный человек. По-видимому, за нею ухаживал или, по крайней мере, увлекался ею Иван Алексеевич Вышнеградский. Эта княгиня Радзивилл впоследствии оказалась большою авантюристкой». Любопытно, что впоследствии Радзивилл уехала в Англию, а позже Южную Африку, где была близка к известному британскому политику и крупному финансисту С. Родсу.

С резкой критикой деятельности Вышнеградского выступал бывший сотрудник Министерства финансов И. Ф. Цион, обвиняя его в том, что он получил взятку в размере 500 тысяч франков от Ротшильдов при заключении в Париже займа. В Париже Цион опубликовал «Итоги финансового управления И. А. Вышнеградского», где критически рассматривал его деятельность на посту министра финансов. Эта история подробно описана в воспоминаниях С. Ю. Витте. По версии С. Ю. Витте, Ротшильд отстранил от участия в займе одну из конкурирующих банкирских групп, которая предварительно заручилась согласием Ивана Алексеевича на своё участие в выгодном проекте. После чего Вышнеградский попросил Ротшильда выплатить ему 500 тысяч франков, которые он перевёл банкирам другой группы в качестве компенсации за упущенную выгоду. Переживания, связанные с этим делом, довели Вышнеградского до инсульта.

А. В. Богданович в своём дневнике резко высказывается о И. А. Вышнеградском, указывая, что и сам Александр III очень критично оценивал своего министра. Также Богданович приводит интересную историю. По её словам, после смерти Вышнеградского его сын «потребовал якобы, чтобы Английский банк выдал ему лежащие там 25 миллионов его отца. Банк потребовал, чтобы Вышнеградский-младший представил свидетельство от правительства, что это его деньги. Он обратился за этим к Витте. Но Витте сперва доложил об этом царю, который на бумаге написал про старика Вышнеградского: “великий мошенник” и велел навести справку, не окажутся ли ещё и в других банках такие деньги».

По мнению А. А. Половцова, «Вышнеградский – всецело купленный Ротшильдом человек». Государственный секретарь А. А. Половцов сообщал в дневнике о личной заинтересованности министра финансов в получении Россией займов: «Получаю от Вышнеградского его всеподданнейший доклад о новом займе в 700 миллионов франков для конвертирования второго консолидированного займа. Меня поражает то, что из 23 миллионов фунтов стерлингов, составляющих заём, 11 миллионов идут на конверсию второго выпуска консолидированных, а 12 миллионов будут внесены подписчиками… Последнее условие составляет мошенническую штуку Вышнеградского, который заранее согласился о том, что с группой банкиров, получив, разумеется, участие в барышах, которые, по моему мнению, должны составлять около 2 миллионов. Конечно, на всю сумму 12 миллионов фунтов стерлингов облигации будут внесены не кем иным, как банкирами из друзей Вышнеградского, кои, будучи предуведомлены им заранее, скупили эти облигации по низшей против номинальной цене… Бунге разделяет моё мнение относительно условий займа, выражаясь так: “Это сделано, чтобы в мутной воде рыбу ловить”». А. А. Половцов резко критиковал условия займа, а «Вышнеградский красный, задетый за живое, уверяет, что это условие поставлено Ротшильдами как sine qua non (“не подлежащее обсуждению”)». Однако на заседании, посвящённом обсуждению данного вопроса, Н. Х. Бунге уже не поддержал А. А. Половцова, и решение Вышнеградского было принято.

Умер И. А. Вышнеградский спустя три года после отставки. «На днях умер Вышнеградский, – занёс в дневник в 1895 году Половцов, хорошо осведомлённый о делах при дворе, – олицетворение грустных годов царствования Александра III. То был человек, чрезвычайно богато от природы одарённый, но лишённый всякого нравственного чувства и преследовавший в жизни почти исключительно одну наживу. Сын бедного священника, начав карьеру с преподавания математики за крайне умеренную плату, он оставляет многомиллионное состояние, нажитое всякого рода мошенничествами сначала при подрядах по артиллерийскому ведомству, потом при управлении Юго-Западными железными дорогами и, наконец, при всякого рода конверсиях и самых разнообразных денежных биржевых операциях под ведением его как министра финансов… Вышнеградский, проходя тёмную дорогу к власти и почестям, нажил тесные связи с сомнительными личностями и остался до конца дней своих в зависимости от подобного рода связей. Около него грела руки шайка негодяев, с которыми он должен был считаться, опасаясь скандалов… Назначение Вышнеградского министром финансов было поворотною точкою в приёмах царствования Александра III. Оно ознаменовало исчезновение преклонения пред существовавшими порядками и общественным характером состоявших во власти людей. То был первый пример бесцеремонного возвеличения тёмного человека по каким-то тёмным интригам. Это разнуздало политические аппетиты разных пронырливых негодяев, которые стали успешно ломиться в недоступные им дотоле двери пользовавшихся ещё некоторым уважением учреждений».

Сам И. А. Вышнеградский всегда стеснялся своего простого происхождения. Известно, что он всю жизнь мечтал о получении титула графа и передаче его сыну, но графом он так и не стал.

Сын Вышнеградского Александр пошёл по стопам отца, также занимался финансовой деятельностью. Был вице-директором Особенной канцелярии по кредитной части Министерства финансов, директором ряда банков. В Министерстве финансов А. И. Вышнеградский работал под руководством С. Ю. Витте, который поддерживал через сына своего патрона контакты с банкирскими домами Европы, в том числе Мендельсон-Бартольди, крупнейшего банкирского дома в Германии.

После революции А. И. Вышнеградский эмигрировал во Францию, где был членом совета Объединения деятелей русского финансового ведомства и комитета представителей русских коммерческих банков в Париже.

Витте
Сергей
Юльевич
(1849–1915)

Сергей Юльевич Витте родился в Тифлисе (ныне Тбилиси). Его предками были выходцы из Голландии, переселившиеся в Прибалтику в XVIII веке и получившие потомственное российское дворянство. Отец работал начальником канцелярии у кавказского наместника, заведующим Департаментом земледелия и сельского хозяйства на Кавказе. Мать – дочь саратовского губернатора и княжны Е. П. Долгорукой. По материнской линии Сергей Юльевич был отдалённым потомком святого князя Михаила Черниговского, убитого в Орде. Историки Б. В. Ананьич и Р. Ш. Ганелин отмечают, что «Витте-мемуарист хотел убедить потомков, что он… происходил не из малоизвестных обрусевших немцев, а родился в семье дворянина». Также по материнской линии Витте был потомком сподвижника Петра Первого – вице-канцлера П. П. Шафирова. Ещё при Петре I Шафиров был приговорён к смертной казни по обвинению в злоупотреблениях, воровстве, но в последний момент прощён и после смерти Петра I вернулся к государственной деятельности.

Детство и юность С. Ю. Витте прошли в Тифлисе, в доме его дяди генерала Р. А. Фадеева, где он безвыездно прожил первые 16 лет. Согласно воспоминаниям Витте, в доме дяди царил «ультрарусский дух». По его словам, с детства он видел «некоторые примеры, которые едва ли могли служить образцом хорошего воспитания». Например, Витте вспоминает, что «муж моей няньки-крепостной был также крепостным; он служил у нас официантом и был также горчайшим пьяницей; при мне постоянно разыгрывались сцены между моей нянькой и её пьяницей-мужем… Мои дядьки (солдаты) вели себя также не особенно образцово: они оба любили выпить, и один из них, несмотря на то что ему было за 60 лет, на наших детских глазах развратничал». Одна гувернантка «была очень глупая француженка, почти граничащая с идиотизмом». Другая гувернантка «совратила с пути истинного… старшего брата» Витте. Другой учитель «жил у одной дамы, с которой вступил в амурные отношения, прижил с ней деток… В один прекрасный день, войдя утром в квартиру учителя фехтования, нашли зарезанными им его жену и детей, и также и его самого зарезавшегося».

Витте учился в Тифлисской гимназии. В то время учёба мало интересовала молодого человека. Аттестат он получил с плохими отметками и единицей по поведению. Сергей Юльевич сам признавался, что занимался в детстве очень плохо: «Большею частью на уроки не ходил; приходя утром в гимназию, я обыкновенно через час-полтора выпрыгивал через окно на улицу и уходил домой». С. Ю. Витте писал в мемуарах, что «держал экзамены чрезвычайно плохо», «еле-еле, с грехом пополам, я получал только самые умеренные отметки, которые мне были необходимы для того, чтобы получить аттестат. Я нисколько не огорчался тем, что обыкновенно ни на одном экзамене не мог дать удовлетворительного ответа».

По воспоминаниям Сергея Юльевича, он и его брат «были большими шалунами». В качестве одного из примеров он приводит воспоминание о том, что, получив тройки по французскому, «мы пошли за ними (учителями) по улицам и всё время сыпали относительно их ругательства и бросали в них грязью». Это объясняет единицу по поведению в аттестате. По словам Сергея Юльевича, уже после окончания гимназии он задумался о своём будущем: «Когда мы (он с братом) остались одни, у нас, в сущности, у меня, явилось сознание того, что я никогда ничему не учился, а только баловался, и что, таким образом, мы с братом пропадём. Тогда у меня явилось в первый раз сознание и соответственно с этим проявился и собственный характер, который руководил мною всю мою жизнь, так что вплоть до настоящего времени я уже никогда не руководился чьими-либо советами или указаниями, а всегда полагался на собственное суждение и в особенности на собственный характер. Вследствие этого я, до известной степени, забрал в руки моего брата, который был на год старше меня. Говорю “до известной степени”, потому что мой брат, будучи любимцем моих отца и матери, был ими чрезвычайно избалован, а вследствие этого был гораздо распущеннее меня. Кроме того, по природе своей он не имел того характера, который был у меня». В Новороссийский университет в Одессе С. Ю. Витте не поступил. После провала он уговорил брата уехать в Кишинёв и там начать готовиться к поступлению. Просиживая над учебниками по 12 часов в день, они наверстали упущенное. После сдачи экстерном выпускных экзаменов в Кишинёвской гимназии уже с новым аттестатом Витте поступил на физико-математический факультет Новороссийского университета.

Сохранились сведения о том, что в Одессе С. Ю. Витте вёл вольную жизнь: «знал всех более или менее выдающихся актрис, которые жили в Одессе», в том числе увлекался актрисой Соколовой. Видимо, в эти годы из-за сифилиса Витте и потерял свой нос (известно, что у Витте был искусственный нос, который он, как костюм, надевал каждое утро). Скорее всего, из-за этой болезни у Витте и не было своих детей.

В книге И. Н. Бродского «Наши министры» образ Витте был воплощён в герое по имени Степан Юрьевич Теви: «Про него рассказывали следующий анекдот. Его приятель долго ухаживал за одной барышней, сделал ей предложение и получил отказ.

– Что, брат, остался с носом… – подшутил над ним Степан Юрьевич.

– Не всем, брат, такое счастье, как тебе, отвечал приятель, – ты из-за своих ухаживаний остался без носа.

У Теви действительно был искусственный нос, и следы этой сложной операции, произведённой за границей, остались в виде двух заметных рубцов по бокам носа… Заграничная поездка для реставрации директорского носа была оплачена деньгами акционеров».

В университете С. Ю. Витте оказался замешан в финансовом скандале – в студенческом комитете он отвечал за кассу взаимопомощи, в которой была выявлена большая недостача. Витте грозила уголовная ответственность. Однако, выплатив штраф, Сергей Юльевич смог избежать тюрьмы.

Учился в Новороссийском университете Витте неплохо. Есть сведения, что он хотел заниматься научной и преподавательской работой. Он написал диссертацию, посвящённую теме бесконечно малых величин, но преподаватели признали её неудачной. Знакомый, знавший Витте ещё в университетские годы, указывал, что научной деятельностью Витте не стал заниматься именно из-за фиаско с диссертацией. Современники также отмечали, что Витте не хватало усидчивости для систематического занятия наукой.

Вместе с тем из воспоминаний основателя газеты «Биржевые ведомости» С. М. Проппера, хорошо знавшего Витте, известно, что последний, будучи «бедным студентом Одесского университета, был домашним учителем сыновей главы богатого одесского банкирского дома Рафалович и К. Со старшими сыновьями он был на ты, они были его университетскими коллегами, к младшему, своему ученику Артемию Фёдоровичу, он был особенно привязан. Последний незадолго до назначения Витте… учредил небольшую банкирскую контору в Петербурге». Известно, что в дальнейшем Витте поддерживал тесные связи с семьёй Рафаловичей. Так, А. Г. Рафалович по инициативе Витте стал агентом Министерства финансов России во Франции.

Уровень образования С. Ю. Витте оставлял желать лучшего. Со специфическим южным акцентом Витте говорил: «есть идэя!», «учёбный», «плацформа» и т. д., очень часто выражался грамматически неправильно, порой даже позволял себе сквернословить. Плохо Витте говорил и на французском языке. Один из современников писал, что С. Ю. Витте «очень слабо владел французским языком, совсем не знал немецкого и с европейским умственным миром был знаком только посредством нескольких переводных отрывков, а литература, кроме наук по его специальности, литература всего образованного мира и знание истории, всё было для него чуждое и очень малоизвестное». Хотя в своих воспоминаниях Сергей Юльевич пишет о том, что в детстве, несмотря на «ультрарусский дух» и «культ самодержавного монархизма», поддерживаемые его родителями, в доме все «болтали большей частью по-французски».

По оценке писателя И. И. Колышко, «Витте и на бумаге был столь же косноязычен, как на словах». Южный акцент, ужасный французский вызывали насмешки в среде аристократии. В то же время, возможно, всё это сыграло свою роль в карьерном продвижении Витте – Александру III нравилась простота в поведении и общении («внешнее проявление прямоты и искренности»).

Общественный и политический деятель С. Д. Урусов, который в целом относился к Витте положительно, писал о недостаточном уровне образованности Сергея Юльевича: «…в его характере, в складе ума, в общем его духовном облике недоставало тех свойств и черт, которые привлекают к человеку людские сердца, вызывают неизменное и глубокое уважение, основанное на непоколебимой вере в искренность, чистоту и возвышенность его чувств и поступков. Он был односторонне образован и вне своей специальности мало начитан. Я сомневаюсь в том, был ли он знаком с произведениями всех наших классиков-прозаиков, а тем более поэтов. Произведения иностранных писателей, даже мирового значения, он вряд ли читал, и даже имена некоторых из них были ему, по-видимому, незнакомы. Некоторая мелочность, буржуазное миросозерцание… понижали иногда впечатление, получаемое от него… Так, он, как мне показалось, считал получение графского титула многозначительным фактом, сильно повысившим его удельный вес, старался приобрести “графские” манеры и усвоить какие-то “графские” словечки и обороты речи. Мне как-то неприятно было услышать из его уст слова: “Повидайте мою графинюшку, она Вас очень любит”».

О нехватке образования писали почти все, кто знал Витте лично. Государственный секретарь А. А. Половцов считал, что Витте – «человек очень умный, но лишённый и первоначальных, и всяких государственных сведений». Бывший начальник Департамента полиции А. А. Лопухин писал: «Мне… пришлось видеть много людей самых разнообразных калибров, но я никогда не встречал человека, в котором степень образования, даже сумма практических сведений так не соответствовала его положению, как в Витте. Он окончил курс в университете на математическом факультете, но трудно думать, чтобы после этого он когда-либо что-либо читал».

Не очень высокий уровень образования прослеживается и в текстах, написанных Витте, например в его «Воспоминаниях». В тексте изобиловали орфографические, пунктуационные, стилистические и фактические ошибки. Публикаторы «Воспоминаний» исправляли «без оговорок явные грамматические ошибки, описки, диалектизмы, очень уж неловкие словесные конструкции, неточности в передаче собственных имён»; и в таком «удобоваримом» виде они попали к читателям.

В своё время отец и дед С. Ю. Витте неудачно вложили деньги в угольные копи, в результате семья оказалась почти нищей. Из-за этого С. Ю. Витте вынужден был поступить на государственную службу в дирекцию Одесской железной дороги станционным смотрителем. Будущий министр финансов продавал билеты, давал гудки, когда поезда отходили от станции. Как написал один из биографов Сергея Юльевича, Витте «вполне успешно проявил себя на избранном поприще, что объяснялось… и собственными незаурядными способностями». С. Ю. Витте занимал различные должности, связанные с железнодорожной сферой. В управлении казённой Одесской железной дороги был и конторщиком грузовой службы, и помощником машиниста, и контролёром движения, и помощником начальника эксплуатации дороги. В дальнейшем Витте перешёл на работу администратором в акционерное общество Юго-Западных железных дорог, стал специалистом в сфере разработки железнодорожных тарифов. Однако, как отметил историк А. В. Пыжиков: С. В. Витте «упорно использовал на Юго-Западных железных дорогах тарифы с теми самыми недостатками, которые критиковал в своих же сочинениях».

Успешная карьера Витте могла оборваться в декабре 1875 года в связи с крушением поезда недалеко от Одессы – Тилигульская катастрофа, в которой пострадали более 200 человек. С. Ю. Витте судили и приговорили к тюремному заключению. Однако по не совсем ясным причинам дело было замято, и тюремный срок был заменён двухнедельной гауптвахтой, куда Витте приходил только ночевать.

По словам С. М. Проппера, Витте «пережил большой личный кризис, из которого вытащил его И. А. Вышнеградский. После приговора суда по делу о Тилигульской катастрофе Сергея Юльевича уволили с поста помощника начальника службы эксплуатации на Одесской железной дороге. Когда Витте обратился с просьбой о месте к председателю правления Главного общества российских железных дорог, тот не допустил его к себе и дал знать через секретаря, что не имеет вакансии для “бывшего каторжника”. Тогда Вышнеградский взял его в правление своей компании». Успел С. Ю. Витте поработать и в конторе И. С. Блиоха (см. о нём раздел «Вышнеградский»).

В 1881 году, после убийства Александра II, Сергей Юльевич некоторое время возглавлял киевское отделение монархической организации «Священная дружина». Эта деятельность Витте показала его верноподданнические чувства и, возможно, также способствовала его карьере.

После того как «налёт славянофильства» сошёл с Витте, его покровитель князь В. П. Мещерский в 1896 году в своём письме выражал разочарованность его действиями: «Второй год Ваши искренние друзья с грустью сознают, что Вас узнать даже нельзя; святой огонь как будто тухнет…»

В 1887 году Витте становится управляющим Юго-Западными железными дорогами. В это время он поддержал фактического председателя правления Общества Юго-Западных железных дорог И. А. Вышнеградского в интригах и закулисной борьбе против министра финансов Н. Х. Бунге за министерское кресло. Победителем из этой борьбы, как известно, вышел И. А. Вышнеградский, который в дальнейшем во всём покровительствовал С. Ю. Витте. «Вас создал Вышнеградский», – писал, обращаясь к Витте, хорошо знавший его публицист И. И. Колышко. Современники называли Сергея Юльевича «выкормышем Вышнеградского».

В 1889 году Витте назначен директором Департамента железнодорожных дел и председателем тарифного комитета. После этого назначения «Лига защиты добрых нравов», действующая в Санкт-Петербурге, направила Александру III письмо, в котором приводились факты о взяточничестве Витте.

Почему выбор Александра III пал именно на Витте, сегодня остаётся только предполагать. Есть версия, что на решение императора могла повлиять их личная встреча в 1888 году, когда С. Ю. Витте как начальник Юго-Западных железных дорог потребовал снижения скорости движения царского поезда. Александр III подчинился этому требованию, и позже у него был весомый повод в полной мере оценить правильность своего решения: на пути из Ялты в Москву царский состав сошёл с рельс. Витте в качестве эксперта был привлечён к расследованию.

После назначения С. Ю. Витте директором департамента император лично доплачивал ему значительную сумму, так как официальный оклад директора на государственной службе был намного меньше, чем зарплата управляющего в частной компании. В. Л. Степанов об этом факте пишет так: «Сергея Юльевича смутила разница между его жалованьем управляющего (более 50 тысяч рублей) и окладом директора департамента (8 тысяч рублей). Но проблему удалось частично урегулировать – император согласился доплачивать ему ещё 8 тысяч рублей из своих личных средств». Сохранились сведения Е. М. Феоктистова, что именно министр финансов И. А. Вышнеградский убедил Александра III проявить щедрость и повысить жалованье Витте. Как отмечает Степанов, Витте как «директор нового департамента сразу же стал ближайшим сотрудником министра финансов».

В 1891 году С. Ю. Витте ввёл новый железнодорожный тариф, базировавшийся на принципах конкуренции. Также он уделял большое значение развитию Одесского порта, способствовал постройке Великой Транссибирской магистрали.

В 1892 году Витте становится управляющим Министерством путей сообщения. В этой должности он активно поддерживает и развивает идеи И. А. Вышнеградского по выкупу государством частных железных дорог и о строительстве казённых.

Чтобы укрепить положение С. Ю. Витте в «верхах», Вышнеградский, обычно скупой на похвалы, щедро расточал комплименты в адрес своего подопечного. Князю В. П. Мещерскому Иван Алексеевич так характеризовал Витте: «Да, это хорошая голова». По воспоминаниям товарища министра финансов Ф. Г. Тернера, И. А. Вышнеградский «был особенно высокого мнения о талантах Сергея Юльевича… указывал государю на Витте как на естественного себе преемника». По оценке чиновника Н. Н. Изнара, «влияние С. Ю. Витте на своего министра с каждым днём возрастало, и ни одно из важных мероприятий Министерства финансов в то время без него не обходилось, причём мнение С. Ю. Витте, как, по крайней мере, уверяли ближайшие сотрудники, имело решающее значение». Как отмечает В. Л. Степанов, «Сергей Юльевич нередко “зарывался” и превышал свои полномочия… В “Правительственном вестнике” появилась официальная статья от имени финансового ведомства о ссудных операциях под хлеб на железных дорогах. Однако вскоре выяснилось, что с министром эту публикацию, подготовленную в Департаменте железнодорожных дел, никто не согласовывал. По этому поводу Вышнеградский имел с Витте “неприятный” разговор». По словам чиновника В. В. Прилежаева, «слишком много было связи между ними двумя и в их личных между собой отношениях, и во взглядах на многие вопросы, и в направлении работы сотрудников, чтобы при мысли о Витте не вставал в памяти и его предшественник».

В. Л. Степанов также отмечает, что «отношения между Вышнеградским и Витте стали не только темой пересудов в обществе, но и темой для литературных произведений. По рукам в списках ходило сатирическое стихотворение “Ещё одна последняя конверсия”, авторство которого приписывали поэту В. П. Мятлеву. В нём пародировался диалог в келье Чудова монастыря между Пименом и Григорием Отрепьевым из пушкинского “Бориса Годунова”. Под Пименом и Отрепьевым подразумевались Вышнеградский и Витте. Погружённый в денежные расчёты Вышнеградский-Пимен произносит монолог, завершавшийся словами: “Ещё одна последняя конверсия, // И состояние упрочено моё”. Проснувшийся Витте-Отрепьев с отвращением взирает на министра финансов: “Как гнусен мне его ехидный вид, // Когда, душой в старанье погружённый, // Строчит проекты он для обиранья ближних, // Не ведая ни жалости, ни страха”. Тем не менее Витте с восторгом рассказывает Вышнеградскому своё дивное ночное видение: “Мне снилося, что лестница крутая // Меня вела на башню. С высоты // Весь Петербург кишел, как муравейник, // Министров Комитет и гатчинский синклит // Простёрлися во прах передо мною; // А я министров всех славнее стал, // И гением меня возвеличали”. Последние строки сатиры содержали грозное пророчество, адресованное министрам-сообщникам: “Хоть увернётесь вы от судьбища людского, // Вам не уйти от Божьего суда!”