Текст книги "Министры финансов"

Государственный и политический деятель А. А. Бобринский писал в дневнике о революционных событиях 1905 года, что «из всего внутреннего хаоса выплывает… хитрая, вероломная и умная фигура Витте».

Как уже упоминалось, по инициативе Витте был составлен Манифест 17 октября, даровавший основные гражданские свободы и вводивший Государственную думу. По данному поводу В. Н. Коковцов отмечал, что в его составлении он сам «не только не принимал никакого участия, но даже и не подозревал о его изготовлении, настолько всё это дело велось в тайне от меня и от всех, кто не был привлечён к нему из числа личных друзей графа Витте».

Коковцов также вспоминал о странном предложении Витте в период революции 1905 года «отворить двери Шлиссельбургской тюрьмы, выпустить на полную свободу всех в ней заключённых и предоставить им поселиться в столице без всяких ограничений». По словам В. Н. Коковцова, «все противники такой небывалой, неограниченной амнистии старались настаивать на необходимости быть осторожным с проектируемыми широкими милостями, в особенности ввиду и без того разгоревшегося революционного движения. Но чем больше стремились мы к этому, тем нетерпеливее и несдержаннее делался граф Витте, а когда я присоединил и мои доводы к тем, которые говорили в этом смысле до меня, – его гневу и резкостям реплик не было положительно никакой меры. Придавая своему голосу совершенно искусственную сдержанность, он положительно выходил из себя, тяжело дышал, как-то мучительно хрипел, стучал кулаком по столу, подыскивал наиболее язвительные выражения, чтобы уколоть меня, и, наконец, бросил мне прямо в лицо такую фразу, которая ясно сохранилась в моей памяти: “С такими идеями, которые проповедует господин министр финансов, можно управлять разве зулусами, и я предложу Его Величеству остановить его выбор на нём для замещения должности председателя Совета министров, а если этот крест выпадет на мою долю, то попрошу Государя избавить меня от сотрудничества подобных деятелей”… Все переглянулись, я не ответил при всех ни одним словом…».

В последние годы Витте пытался сблизиться с влиятельным Григорием Распутиным. В его лице Сергей Юльевич пытался найти покровителя перед царской семьёй. Сам же Распутин называл бывшего министра «Витя».

В 1906 году, заключив очередной большой заём у Франции, Витте вернулся в Россию, однако сразу после возвращения был отправлен в отставку. Николай II выразил желание, чтобы «…граф Витте полечился за границей – и в ближайшее время в Россию не приезжал, потому что его присутствие может оказаться политически неудобным…». По словам Витте, переданным в воспоминаниях В. Н. Коковцова, тот сказал после своей отставки: «Перед Вами счастливейший из смертных. Государь не мог мне оказать большей милости, как увольнением меня от каторги, в которой я просто изнывал. Я уезжаю немедленно за границу лечиться, ни о чём больше не хочу и слышать и представляю себе, что будет разыгрываться здесь. Ведь вся Россия – сплошной сумасшедший дом, и вся пресловутая передовая интеллигенция не лучше всех».

По воспоминаниям редактора «Биржевых ведомостей» С. М. Проппера, после этой отставки «Витте уверял, что, пока жив Николай II, его песня как государственного деятеля была спета, что от этого императора он не может ожидать никакого нового назначения ни послом, чему он был бы рад более всего, ни министром». В это время, по словам того же Проппера, «пребывание у Витте было всем чем угодно, только не удовольствием. Было очень тяжело выслушивать его вечные нападки на всех и каждого. Он был отравлен и готов бороться со всем миром. Иногда удавалось направить его вновь в спокойное русло, и тогда он был бесценным источником сведений обо всех событиях за кулисами правительственной машины. В хорошем настроении, которое, к сожалению, появлялось редко, он выкапывал из своего сверхбогатого архива секретнейшие документы времени своей прежней деятельности».

Витте весьма критично оценивал российскую политику после 1905 года. В своих воспоминаниях И. И. Толстой передаёт разговор по душам с Витте, состоявшийся в 1912 году. Сергей Юльевич считал, «что теперь делается чёрт знает что, ведут страну к революции, которая может разразиться и даже, вероятно, разразится неожиданно и раньше, чем он думает или ожидает». Витте отмечал, что «ход исторического прогресса неудержим, идея гражданской свободы восторжествует если не путём реформ, то путём революции». Перед смертью Витте писал, что «в России ещё произойдут большие потрясения…». Эти предсказания оказались пророческими.

Витте скончался в Петрограде в 1915 году. По воспоминаниям посла Франции в России Ж. М. Палеолога, император Николай II признал, что «большой очаг интриг погас вместе с ним» (слова из телеграммы Ж. М. Палеолога французскому правительству о смерти Витте), и добавил: «Смерть графа Витте была для меня глубоким облегчением. Я увидел в ней также знак Божий». Схожие слова сказал Николай II жене: «Я уезжаю с таким спокойствием на душе, что даже сам удивляюсь. Оттого ли это происходит, что я вчера беседовал с нашим Другом (Распутиным) вчера вечером, или же… от смерти Витте… – я не могу сказать, но в сердце моём царит истинно пасхальный мир».

Ряд газет поддержали настроение императора, в них писалось после смерти Витте о том, что «одним вредным человеком для России стало меньше». Ходили слухи и о самоубийстве Витте. Один из современников писал: «Последние дни ходит здесь слух, что Витте скончался не от естественной смерти, а от самоубийства, так как против него обнаружены данные, обвиняющие его в шпионаже».

В воспоминаниях И. И. Колышко о смерти Витте говорится, что о нём «вспомнили лишь, когда его огромное мёртвое тело вытянулось на низкой лежанке в белой атласной гостиной “белого дома”. На панихиду съехался весь Петербург. И все равнодушно взирали на поверженного смертью, но давно уже умершего для России гиганта с маленьким сморщенным личиком, потерявшим всякое выражение от сомкнутых век. Так на сморщенном катастрофой лике России сомкнулась слава этого человека. Ни злости, ни интриги не было на лице мёртвого Витте».

На надгробии Витте в Александро-Невской лавре в Санкт-Петербурге по его желанию было высечено золотом: «17 октября». Вместе с тем Витте не был убеждённым демократом, считал, что «нынешний мировой конституционализм есть историческая фаза движения народов. Через десятки, сотни лет человечество найдёт другие формы. Может быть, опять родится стремление к единоличному управлению». Сам Витте видел себя неким «варягом, которого будто Россия зовёт к себе володеть ею…» (из письма Витте К. П. Победоносцеву).

С. Ю. Витте был почётным членом Академии наук, Вольного экономического общества, Русского географического общества и других обществ. Имел множество российских и иностранных орденов и других наград. Один из орденов ему был пожалован германским императором; на вопрос, по какому поводу он его получил, Витте ответил, что никаких заслуг перед прусской короной за собой не знает, «а так как орден дан Вильгельмом мне, а не мной Вильгельму, то за ответом надо обращаться к германскому императору».

Многие современники считали, что у Витте был несносный характер. К людям он относился небрежно и потребительски, старался иметь дела лишь с теми, кто был нужен в тот или иной момент.

Почти все авторы, изучавшие жизнь и деятельность С. Ю. Витте, отмечали его стремление к власти. По мнению историка В. Л. Степанова, для Витте «материальные блага значили всегда несравненно меньше, чем перспектива блестящей служебной карьеры». Ради достижения власти Витте готов был к компромиссам и временным союзам, был очень прагматичен и не имел твёрдых убеждений по многим принципиальным вопросам («либералы ругают Витте, что он фальшив, что не знаешь, какого он направления»). Н. Н. Изнар писал о Сергее Юльевиче: «Если ему на его жизненном пути стал бы чинить препятствия родной отец, он не призадумался бы его устранить самыми жестокими средствами». Мемуарист привёл также характеристику, которую дал Витте один из его сотрудников в Обществе Юго-Западных железных дорог П. А. Скальковский: «Вы увидите, – сказал он мне, – что теперь все его (Витте) помышления будут направлены к тому, чтобы добиться министерского кресла. Когда он будет сделан министром, он будет стремиться сделаться премьером, если к тому времени такая должность будет у нас существовать. Но и на этом он не остановится и будет добиваться поста президента республики. Для его честолюбия нет пределов».

Вместе с тем современники отмечали, что Витте не было равных «в искусстве достигать ближайшие конкретные цели, будь то низвержение противника или заключение займа и даже договора; при этом он совершенно лишён способности к высшим государственным концепциям, совершенно не сведущ в истории и в условиях государственной жизни». Товарищ (заместитель) управделами Совета министров А. С. Путилов писал, что в образе действий Витте «нельзя видеть того холодного расчёта, который обычно руководит действием государственных мужей. Он большей частью действует под влиянием минутного впечатления, только ум и наглость позволяют ему это скрыть и подыскать высокие государственные соображения, побудившие его на этот шаг».

Сам Витте писал: «Негодяи из левых совершают гадкие дела большей частью из принципа, из идеи, а негодяи из правых всегда из корысти и из подлости, что мы видим и теперь в России». Для достижения своих целей Витте использовал все средства: лесть, интриги, распространение слухов и сплетен. По всей видимости, Сергей Юльевич не чурался и давать взятки. Беспринципность Витте подтверждает и А. В. Богданович. Она писала, что для Витте «все средства годны для достижения цели… Про Витте много тёмного рассказывают, хотя все единодушно признают, что он умён». Также А. В. Богданович отмечала, что именно Витте «свалил Абазу» и часто подкупал газеты для увеличения своей популярности. Есть предположения, что Витте регулярно выдавал определённым газетам «скрытые субсидии».

Витте страдал болезненным самомнением и самолюбием. По его словам, «чувство “я” – чувство эгоизма в хорошем и дурном смысле – есть одно из чувств, наиболее сильных в человеке». Из-за самолюбия Витте не признавал своих ошибок и зачастую сваливал вину на подчинённых. Сергей Юльевич считал, что у него от природы музыкальный талант. Пытался петь арии, но, как отмечали современники, выходило это «пискляво и неприятно». По словам Коковцова, «в его характере всегда было немало склонности к довольно смелым заявлениям. Самовозвеличение, присвоение себе небывалых деяний, похвальба тем, чего не было на самом деле, не раз замечались людьми, приходившими с ним в близкое соприкосновение, и часто это происходило в такой обстановке, которая была даже невыгодна самому Витте». В воспоминаниях В. Н. Коковцов пишет о том, что Витте часто хвастался: «Не раз происходили презабавные кви-про-кво: Витте спорил, что играли Шуберта, когда на самом деле это был Шопен, а по части Мендельсона он всегда говорил, что его можно разбудить ночью и он без ошибки скажет с первой ноты, что именно сыграно. Верхом его музыкального хвастовства было, однако, событие, рассказанное мне по этому поводу тем же спутником Витте В. И. Тимирязевым. Княгиня Бюлова как-то спросила Витте за обедом, на каком инструменте играл он в его молодые годы. Он ответил, не запинаясь, что играл на всех инструментах, и когда хозяйка попыталась было сказать, что такого явления она ещё не встречала во всю свою музыкальную жизнь, то Витте без малейшего смущения парировал её сомнение неожиданным образом, сказавши, что это в Германии музыкальное образование так специализировалось, что каждый избирает себе определённый инструмент, тогда как в их доме все дети играли на всех инструментах, почему он и мог при поступлении в университет в Одессе организовать чуть ли не в одну неделю первоклассный оркестр из 200 музыкантов, которым он дирижировал во всех публичных концертах. После этого рассказа, заключил Тимирязев, разговоры на музыкальные темы по вечерам и за обедами как-то прекратились, и сама хозяйка, со свойственным ей тактом, переводила разговоры на иные, более упрощённые темы. В описываемом мною случае Витте задался целью просто “очаровать” своих собеседников и говорил им то, что, ему казалось, должно было им быть особенно приятно, нимало не справляясь с тем, верно ли это или просто неверно, и ещё менее справляясь с тем, не может ли его заявление выйти на свет Божий».

Сохранилось интересное воспоминание А. А. Кофода о встрече с Витте: «Я должен был посетить как Витте, так и его врага Коковцова. Каждый из них должен был получить от меня изящно переплетённый экземпляр моей книги с посвящением на титульном листе “его высокопревосходительству”. В те времена было довольно просто пройти к русскому министру. Только к министру иностранных дел и позднее к Столыпину нельзя было пройти без предварительной договорённости. Был риск прийти напрасно, но, если данный министр не был на совещании или как-то иначе сильно занят, как правило, сразу же можно было пройти к нему, если, конечно, он более или менее имел представление о просящем аудиенцию и именно поэтому ничего не имел против него. Потому что и такое ведь могло быть. Сначала я пошёл к Витте. Меня провели в странное помещение, совершенно пустую комнату – ни стула, ни стола. Она была явно рассчитана на то, чтобы не соблазнять ищущих аудиенции задерживаться здесь дольше, чем это необходимо. Витте, впрочем, не заставил себя ждать. Он принял меня небрежно – без носа. Его он потерял на заре юности. Уточню: не нос, необходимый в финансовой политике, а телесный нос, который он восполнял прекрасно сделанным искусственным. Этот последний, должно быть, немало мешал ему, потому что если он не считал, что нужно быть одетым в государственное платье, то не надевал и носа. Во время визита Витте в Копенгаген одна из столичных газет описывала его нос как странную фигуру, кончавшуюся неожиданно плоско. “Ага, – подумал я, когда прочитал это, – он без большого уважения относится к мнению копенгагенцев о своей внешности”. Моё мнение относительно этого он также не ставил высоко. Он поблагодарил за книгу и сразу же исчез с нею».

Витте любил поесть, за едой обычно выпивал полбутылки шампанского. По воспоминаниям поэта и переводчика И. И. Тхоржевского, «раз как-то за завтраком, выпив за едой, как всегда, обычную полубутылку шампанского, Витте с горя расшутился и стал уверять, что хотя ни золотая валюта, ни Портсмут, ни конституция не дали ему славы и не дадут бессмертия, но у него всё-таки есть ещё один, последний шанс. Есть только одна прочная слава на земле – единственная – кулинарная; надо связать своё имя с каким-нибудь блюдом. Есть беф-Строганов, скобелевские битки… “Гурьев был министром финансов, наверное, хуже меня, а навсегда его имя знаменито! Почему? Благодаря гурьевской каше”. – Вот и надо, мол, изобрести какие-нибудь “витевские пирожки”, тогда это, и только это, останется. Он в этот день рассчитывал – в видах бессмертия – на свои крошечные горячие ватрушки с ледяной зернистой икрой – к водке».

Сведения о привязанности Витте к вкусной еде и роскоши в быту оставил и чиновник П. П. Менделеев, описывая дом Витте: «Ковры, чудная дворцовая мебель, приёмная, комната супруги премьера, утопающая в ландышах и белой сирени из дворцовых оранжерей… Витте, видимо, очень любил хорошо пожить. Меню его завтраков и обедов могло бы удовлетворить самых причудливых гастрономов. И вино было соответствующего достоинства. За каждым обедом и завтраком Витте выпивал по бокалу шампанского. Он утверждал, что это полезно для его нервной системы. К кофею подавали шоколадные конфеты… Общий разговор шёл легко, непринуждённо, большей частью касался светских, театральных, художественных и литературных новостей… Обыкновенно Матильда Ивановна оживлённо рассказывала о том, где была, кого видела, передавала светские сплетни. Витте ласково, с любовью её слушал, прерывая короткими замечаниями. Когда же бывал в хорошем настроении, подшучивал над ней; даже бывало, horribile dictu (страшно произнести), бросал в неё хлебным шариком».

Ряд современников, в том числе общественный деятель и публицист К. Ф. Головин, отмечали высокую работоспособность Витте. Головин писал: «Работоспособностью он отличался необычайной. Энергией он превосходил значительно всех своих коллег… но едва ли желающие видеть в нём прежде всего преобразователя не ошибаются насчёт богатства его творчества».

Вместе с тем некоторые современники и историки весьма критически относятся к такому мнению. Например, А. В. Пыжиков отмечает: «Министр финансов не “горел” на посту. На светском рауте некая дама стала умиляться его работоспособностью, но растроганный министр, перечислив основные сферы деятельности ведомства, заметил, что всё это многообразное хозяйство ведут его подчинённые. Сам же он лишь принимает доклады у директоров департаментов или их заместителей, на что уходит по полчаса на каждого, и в результате у него масса свободного времени. Как заметил служивший в системе Министерства финансов и передавший этот разговор С. И. Шидловский, если в этом и была доля преувеличения, то небольшая. Виттевское признание выглядело нонсенсом для современников, знавших о перегруженности работой высших должностных лиц, начиная с начальников отделений, не говоря о министрах».

Всемирную известность Витте принесли его мемуары, опубликованные под названием «Воспоминания». Над мемуарами Сергей Юльевич начал работать после выхода в отставку, и о существовании рукописи было известно ещё при его жизни. Полиция и русское посольство в Париже пытались найти материалы. Обыски после смерти Витте проводились и в его особняке на Каменноостровском проспекте в Санкт-Петербурге, и на его заграничной вилле в Биаррице. Поиски были безуспешными, поскольку рукопись хранилась в одном из парижских банков на имя его жены и незадолго до смерти Витте была отправлена на имя другого лица. Сохранилось воспоминание одного из современников, что, находясь в эмиграции, вдова Витте говорила ему: «Знаете ли Вы, что, когда Сергей Юльевич в 1905 году был в Америке, Шифф (один из наиболее крупных нью-йоркских банкиров) предлагал миллион долларов за продажу авторских прав. Я напомню теперь Шиффу об этом». Судя по всему, сделка не состоялась, так как рукопись была опубликована в 1921 году в берлинском издательстве «Слово», вскоре после этого мемуары были изданы на английском языке. В 1923 году в СССР «Воспоминания» были опубликованы с предисловием академика М. Н. Покровского. По характеристике Большой советской энциклопедии (первого издания), эти мемуары «дают ценнейший материал для характеристики самого Витте и являются настоящим рудником не всегда вполне достоверных анекдотов o жизни высшего общества, бюрократии и двора последних трёх Романовых».

Бывший директор Департамента полиции А. А. Лопухин писал о мемуарах: «Как бы ни смягчать мнение о них, их нельзя рассматривать иначе как свидетельство полной потери автором малейших признаков достоинства». По словам современного историка А. В. Пыжикова, главное, что обнаруживается в мемуарах Сергея Юльевича, – «это самопрезентация Витте в качестве главного модернизатора России, окружённого отсталыми и косными людьми… Всё закончилось исследованиями, несмотря на добротный уровень, являющимися лишь иллюстрацией к виттевским мемуарам».

Известно, что Витте опубликовал и ряд научных работ. Однако историк А. В. Пыжиков отмечает ряд противоречий в трудах, вышедших под именем Витте. А появление известной брошюры Витте «Национальная экономика и Фридрих Лист» сопровождалось слухами о том, что настоящим автором работы являлся первый муж Матильды Лисаневич (второй жены Витте), который из-за болезни и смерти не смог её опубликовать. Современники иронизировали по этому поводу: брошюра досталась Витте в качестве приданого. Историк Пыжиков отмечает, что «об отстранённости Витте от каких-либо интеллектуальных занятий свидетельствует то, что, заняв пост министра финансов, он предлагал выселить Императорскую публичную библиотеку из здания на Невском проспекте и приспособить освободившиеся помещения под фондовую биржу и Государственный банк. Такое безразличие к научно-просветительской цитадели говорит о многом. Лишь протесты научных авторитетов того времени… не дали осуществиться задуманному».

В Российском государственном историческом архиве Санкт-Петербурга, а также в Бахметьевском архиве в Колумбийском университете Нью-Йорка сохранился большой фонд документов, связанных с Витте. В Бахметьевский архив документы продала приёмная дочь Сергея Юльевича. Несмотря на обилие информации об этой колоритной фигуре, один из современников очерк о нём завершил словами «он умер неразгаданным».

О личной жизни Витте также известно немало. Современники подчёркивали, что влюблялся Сергей Юльевич в основном в замужних женщин. Первой женой Витте была дочь предводителя черниговского дворянства (Спиридонова). Витте добился её развода с мужем и женился на ней. Браку не препятствовал и Александр III, сказав: «По мне, женитесь хоть на козе. Лишь бы дело шло. Пусть Победоносцев поможет с разводом».

Вторая жена – Матильда Исааковна (Мария Ивановна) Нурок (по другим сведениям, Хотимская), в первом браке Лисаневич. С ней Витте начал встречаться, когда она ещё была замужем. По словам современников, Матильда была хорошо известна среди петербургской «золотой молодёжи». В книге И. Н. Бродского «Наши министры» Матильда охарактеризована как «интересная женщина и весёлая собутыльница». По словам автора книги, «в её уютную квартиру на одной из модных улиц Петербурга получали доступ только самые блестящие из представителей петербургской золотой молодёжи, и именно настоящей “золотой”, а не “золочёной”, которой развелось за последнее время очень много». Если верить автору книги «Наши министры», отец Матильды Янкель Абрамович Нурок держал в Петербурге «дом свиданий» для великосветской публики.

У Матильды от первого брака была дочь Вера, но это не остановило Витте. С помощью денег и угроз он добился развода Матильды с мужем. По некоторым данным, Витте заплатил мужу будущей жены большую сумму. По словам современников, благодаря второй жене Витте отучился сквернословить и научился немного говорить по-французски и по-немецки. И. Н. Бродский в своей книге пишет о Теви (то есть Витте): «Наглый и находчивый во всех случаях своей жизни, терялся и робел перед этой женщиной, заполнившей его всего без остатка».

Новые золотые монеты, выпущенные после реформы Витте, были прозваны в России «матильдорами» (или «матильдорками») – по имени его жены Матильды (производное от «луидор» – «золотой Людовика»). Пятирублёвую золотую монету в народе называли также «Виттекиндером». Матильда могла помогать Витте по некоторым вопросам. Например, по данным царской охранки известно, что она с какими-то целями посещала Г. Распутина.

По словам писателя и публициста И. И. Колышко, «трудно сказать, что в этой книге (“Наши министры”) является правдой, а что вымыслом, но некоторые приведённые в ней подробности подтверждаются другими источниками». И. И. Колышко отмечал, что «влюблённость Витте обошлась и ему, и России недёшево. Супруга министра финансов оказалась весьма честолюбивой. Её мечтой стало: пользоваться привилегиями своего положения. Но поперёк им стало её прошлое. Никакими мерами в царствование Александра III это прошлое не удалось затушевать: императрица Мария Фёдоровна категорически заявила, что мадам Витте порога её дворца не переступит. И в этом вопросе даже железная воля её супруга оказалась бессильной: жену министра финансов она игнорировала… Бушевавший в душе честолюбивой женщины ад испепелил в душе влюблённого супруга все остальные чувства. К царствованию Николая II Витте подошёл не только в ореоле “гениального” реформатора, но и в терновом венце супруга насмерть униженной и оскорблённой женщины». И. И. Колышко, хорошо знавший Витте лично, отмечал, что одним из покровителей министра финансов был князь Н. Д. Оболенский (известный в свете как «Котик») – «личность обаятельная, из семьи обедневшей, но связанной родственными узами с высшей аристократией. Красавец “Котик”, блестящий конногвардеец, пал к ногам мадам Витте, когда она ещё была мадам Лисаневич. О романе этом знал весь Петербург. Ежегодные поездки трио за границу сопровождались всегда теми же лаконическими извещениями иностранных газет: “В Х. прибыл граф Витте с супругой и князем Оболенским…” “Котик” очаровал и царскую семью. Назначенный флигель-адъютантом, он стал как бы членом этой семьи. Императрица и великие княжны жить без него не могли. По рукам ходили фотографии “Котика”, окружённого царской семьёй… “Котик” был далёк от всякой политики и на царя никакого влияния не имел. Витте он поддерживал не прямо. Но косвенно и он был его опорой, ибо секрет полишинеля был известен и в Царском. “Котик” упросил царицу нарушить запрет, наложенный императрицей-матерью, и дать доступ ко двору опальной министерше”. Колышко также считал, что “со смерти Александра III и до мая 1906 года Россией правила очаровательная мадам Витте. Правление это, целиком сконденсированное на упрочении власти мужа, на извлечении для себя наибольших выгод и на реванше за минувшие унижения, было правлением беспринципного оппортунизма и разложения всех здоровых сил страны. Не было уже речи о реформах… Ловкость рук мадам Витте не ограничивалась дворами и знатью, – она в той же мере простёрлась и в сторону плутократии. С заднего крыльца и без доклада входили в министерские апартаменты банкиры и дельцы – входили не к министру, а к министерше. Великих князей сменяли братья Рафаловичи, Ротштейны, Каменки – повелители банков, хозяева биржи… Сигналом к тому послужила смерть Александра III. Биржи встретили её общим подъёмом (превратившимся в свистопляску)… Из Парижа, Брюсселя, Берлина нагрянула в Петербург куча дельцов, часто сомнительного прошлого, с наглыми предложениями. Когда их спрашивали, есть ли у них деньги, они отвечали: “Будут, когда мы получим концессии”. И они получали эти концессии, если находили ход в гостиную мадам Витте».

По мнению И. И. Колышко, «Витте, казалось бы, мог почить на лаврах. Но… Властолюбию и честолюбию временщика, подогреваемым его супругой, не было пределов. Как в “Золотой рыбке”, Витте захотел, чтобы прислуживала ему за столом эта самая рыбка. Первые его столкновения с императором Николаем II начались на этой почве. Во время одного из его докладов в Царском Селе, когда он, со свойственной ему авторитетностью и грубостью, требовал подписи царя на одном из указов, шедших вразрез с мнением большинства Государственного совета, царь поднялся, подошёл к окну и, слушая своего министра, барабанил по стеклу. На губах его бродила загадочная улыбка, глаза весело искрились. И вот от окна раздались “деликатные” слова, прогремевшие над временщиком, как гром в ясный день. – “Сергей Юльевич, вы и впрямь считаете меня за мальчика”. Витте помертвел. Именно это выражение употребил он в одной из бесед с Вильгельмом, в одну из своих заграничных поездок».

После смерти Витте второй супруге в наследство остались особняки в Санкт-Петербурге (в советское время в бывшем Санкт-Петербургском особняке Витте располагалась детская музыкальная школа) и в европейских городах, крупные суммы в банках Берлина и Лондона, дача около Сочи.

Поскольку своих детей у Витте не было, он просил разрешения у Николая II передать свой титул сыну приёмной дочери Веры, но согласия не получил. Две падчерицы официально получили его фамилию и отчество. Одна из падчериц (Софья) жила в Европе, вышла замуж за своего кузена, известного сомнительными финансовыми операциями в период работы в Министерстве финансов, а также пристрастием к азартным играм, из-за которого полностью разорился. Их сын был репрессирован в советское время.

Другая приёмная дочь (Вера) вышла замуж за дипломата, проживала во Франции. В эмиграции опубликовала воспоминания – «Записки девочки», опубликованные на русском языке (с предисловием внучки) уже в начале XXI века (к печати публикация была подготовлена государственным деятелем, экс-министром финансов Б. Г. Фёдоровым). Потомки Веры в настоящее время живут во Франции. Основательница Теософского общества Е. Блаватская приходилась С. Ю. Витте двоюродной сестрой. Идеи Е. Блаватской о том, чтобы «сформировать ядро всемирного Братства без различия расы, национальности, пола, касты, вероисповедания, цвета кожи», во многом стали основой современного движения нью-эйдж.

С. Ю. Витте вызывал интерес у деятелей искусства. Портрет Витте П. А. Трубецкого находится в Русском музее, там же хранится бронзовая скульптура его работы – Витте с собакой. Наиболее известен портрет Витте кисти И. Е. Репина, хранящийся в Третьяковской галерее. Также И. Е. Репин вместе с помощниками в течение двух лет выполнил заказ к 100-летию Государственного совета, создав монументальное полотно, на котором было изображено 81 лицо: «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года». Среди высших государственных деятелей империи, позировавших долгое время художнику, был и министр финансов Сергей Юльевич Витте. На картине Репина Витте предстаёт как волевой человек. Не обошёл вниманием личность С. Ю. Витте и писатель В. С. Пикуль. В его романе «Нечистая сила» образ Витте описывается так: «Снаружи грецкий орех прост, но стоит его расколоть, как поражаешься, сколько сложнейших извилин, будто в мозгу человека, кроется под его скорлупой. Человек – глыба с крохотной головкой ужа и с искусственным носом из гуттаперчи (ибо природный нос отгнил сам по себе), Витте был давно подозреваем в связях с “жидомасонскою” тайной ферулой Европы; приятельские отношения с кайзером Вильгельмом II, банкирами-сионистами Ротшильдами и Мендельсонами… Левые считали Витте правым, а правые почему-то причисляли к левым. Черносотенцам он казался нетерпимым как опасный либерал, а либералы ненавидели его как черносотенца…»

Образ Витте присутствует в нескольких художественных фильмах, посвящённых событиям конца XIX – начала XX века.

В 2001 году в Москве одна из улиц была названа аллея Витте. В столице существует Московский университет им. С. Ю. Витте. Памятники Витте установлены в Москве (статуя графа установлена среди фигур знаменитых деятелей железнодорожной отрасли России XIX века), Нижнем Новгороде и Омске. Банк России выпустил памятную монету, посвящённую Витте. В 2000-е годы в серии «Памятники экономической мысли» (издательство «Наука») были опубликованы пять томов «Собрание сочинений и документальных материалов», связанных с Витте.