Текст книги "Невидимая грань пирамид"

Мое тогдашнее отношение к вере сегодня, когда соотечественники свободно ходят в церковь, мечеть или синагогу, открыто и без опаски отправляют обряды, может показаться кому-то странным. Начать с того, что молодым в те времена строго не рекомендовалось посещать храмы и крестик на гайтане мог вызвать весьма серьезные последствия для его обладателя. Упомянутый выше лысый Никитка стремился войти в историю еще и богоборцем, искоренившим на земле Русской последнего попа. Искоренил, правда, множество великолепных храмов, за что ему, надеюсь, жариться на сковородке на тысячу лет дольше.

Известно, что запретный плод сладок. Особенно для молодых. В годы моей юности стайки подростков всегда ходили смотреть на Пасху Крестный ход, невзирая на кордоны пешей и конной млиции вокруг, например, Богоявленского собора. Наверное, уже тогда я непостижимым образом почувствовал, что вера – это вещь сугубо индивидуальная. Это молиться можно соборно, сообща, а верить скопом невозможно, бессмысленно. На мое счастье недалеко от школы, в которой я проучился десять лет, стоял большой и красивый собор постройки начала века, чудом спасенный прихожанами от разорения и разрушения, известный еще и тем, что в нем, по воле всемогущего семинариста-генералиссимуса, происходили первые после многолетнего перерыва выборы Патриарха. Тогда я этого, конечно, не знал. Просто иногда заходил во внутренний дворик собора, там уже и вход со ступеньками и под полукруглым козырьком был недалеко. Никто меня ни о чем не спрашивал, я снимал шапку, неумело и робко крестился и входил внутрь. Я не помню, чтобы хоть раз попал на службу, отпевание или редкую в те времена свадьбу. Просто ходил и смотрел, точно так же, как это делают в музее. Шаг за шагом я присматривался к иконам, пытаясь угадать сюжеты по известным мне обрывкам библейских легенд. Напрасный труд! Священные книги дело серьезное, без них невозможно понять средневековое искусство, да и ныне они продолжают питать умы, хотя, увы, уже и не так массово, как следовало бы.

Вот так, почти случайно, я и набрел на большую икону, можно даже сказать картину, с изображением Св. Благоверного князя Александра Невского, писанного не старцем в монашеской схиме, а витязем в сверкающих доспехах. И решил для себя – это мой святой и покровитель, ему я буду иногда возжигать свечу и к нему обращать свои просьбы и неиминуемое покаяние. Получилось это спонтанно, о своих походах в собор я, конечно, никому не докладывал, сверстников, с которыми предавались грехам табакокурения и винопития, с собой не приглашал. Приходил иногда, стоял перед тезкой Александром несколько минут, молчал, потом кланялся ему и уходил.

Теперь-то я знаю, как называется эта церковь – Храм Воскресения Христова в Сокольниках. И я верю, что робкая молитва некрещеного еще тогда отрока не единожды спасла его впоследствии от ракеты или снаряда во время египетской командировки. Сейчас я редко бываю в Сокольниках, слава Богу в наших Черемушках восстановили по старинным чертежам пряничный, веселый храм, а крестильный крест сменил на моей груди миниатюрное золотое распятие, купленное когда-то недалеко от Акрополя.

Тогда, у неизвестной Пирамиды, все было по-другому. Моя сокольническая церковь приглашала зайти, разделить радость, вызываемую колеблющимся живым светом многочисленных свечей, тепла, если была зима или прохлады, если стоял зной, солнечными лучами, столбиками светившими сквозь стекла высоких оконных проемов, чуть потемневшими, но все еще яркими красками икон, пастелью стенных фресок, сосредоточенным молчанием десятков прихожан, блеском драгоценных камней, золота и серебра окладов. Все вместе складывалось в некий торжественный мотив, неведомо каким образом возникавший в глубинах души и наполнявший успокаивающей волной все тело. Образ веры, перед которым волей судьбы я оказался, был, напротив, суров и беспощаден. Он требовал слепого повиновения и не нуждался в сотворчестве молитвы, хотел только покорности и более ничего. Но вот сила, сила в нем была, этого не отнять.

Мне стало холодно в тени этой так и оставшейся для меня неизвестной Пирамиды. Я повернулся к ней спиной, вышел из тени на солнце, подставил лицо жарким лучам и потянулся за сигаретой. Подъехал «Газон» с Китовым на переднем сиденье, я прибавил еще один окурок к мусору у подножья Пирамиды, боком, вытянув ноги, уселся на заднее сиденье машины и закрыл глаза. Слава Богу, советник мне попался неразговорчивый, «Газон» покатил обратно в Каир, а там уже и наш лагерь с врытой в землю палаткой недалеко, стало быть, скоро будут лепешка и тарелка риса с подливкой, горячий крепкий чай и привычные разговоры с офицерами чужой, но непостижимым образом ставшей близкой, почти родной, бригады. Вечером, если позволят обстоятельства, можно будет пойти с друзьями поесть мясца и закатиться в кино. Все очень просто, ничего другого у меня сейчас и не было, по крайней мере на расстоянии ближе пяти тысяч километров.

Ну что же, прощай неизвестная Пирамида, вряд ли я когда-нибудь еще тебя увижу. Невидимой гранью ты попыталась подчинить меня своей воле. Ничего личного, стой себе на здоровье еще тысячи и тысячи лет. Только хочется верить, что когда-нибудь люди все-таки разгадают твою загадку.

Москва, февраль 2011 – январь 2016