Текст книги "Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи"

На два фронта

София преподнесла Димитрову сюрприз. Прямо на перроне он был задержан двумя агентами и доставлен в Дирекцию общественной безопасности: полицейская вежливость по отношению к депутату парламента. Оттуда, после энергичных протестов, был препровождён в Народное собрание, где и освобождён из-под стражи. Парламентская комиссия рассмотрела требование прокурора снять с Димитрова депутатскую неприкосновенность и не нашла представленные доводы убедительными. Таким стал финал выдвинутого год назад обвинения Димитрова в подстрекательстве к убийству должностного лица. Режиссёры этой своеобразной репетиции ареста дали ему понять, что не забыли прегрешений члена ЦК БКП, таинственным образом исчезнувшего год назад из их поля зрения.

В стране нарастало явное и скрытое недовольство деятельностью правительства Стамболийского. Но премьер пребывал в состоянии эйфории после очередного съезда БЗНС, где выступил с пятнадцатичасовой речью. Стамболийский заявил, что новой Болгарии, созданной усилиями крестьянской власти, стремится подражать весь мир, и выдвинул идею подотчётности правительства не парламенту, как предусматривает конституция, а съезду Земледельческого союза, находящемуся «в расцвете своих сил». На самом деле за сценой уже активизировались политические противники режима БЗНС.

Осенью 1921 года при содействии Великой масонской ложи Болгарии возникла тайная политическая организация «Народен сговор» («Народное согласие»), куда вошли представители интеллигенции и военные. «Народен сговор» не являлся партией, нацеленной на взятие власти, но играл роль мозгового и организующего центра сплочения и идеологического обеспечения правых сил. «Стержневой была идея создания сильного надпартийного и надклассового государства, „стоящего над всеми“, ликвидации многопартийности и прежних партий – „бессильных и прогнивших“ и создания одной монопольной партии, – пишет российский историк Р.П. Гришина. – Среди объявленных «Народным сговором» целей на первом месте стояли „закрепление духовного единства нации“ и „идейное объединение интеллигенции“, „пробуждение и сплочение народной энергии“ и направление её на „разумное и полезное совместное творчество на принципах социальной пользы и справедливости“»⁶³.

Схожие цели имела «Военная лига». В ней объединились офицеры, глубоко потрясённые двумя военными катастрофами Болгарии и крахом военной доктрины, нацеленной на «национальное объединение болгар». Лига избрала девиз «Обновление, защита и объединение» – обновление государственного устройства, защита национальных и профессиональных интересов, объединение нации. Хотя деятели «Военной лиги», недовольные послевоенным положением страны, не имели сколько-нибудь конструктивной политической программы, они хотели восстановить своё прежнее общественное положение и видели себя надпартийной силой, нацеленной на возрождение отечества.

Конституционный блок («Чёрный блок») в составе Демократической, Народно-прогрессивной и Радикальной партий поставил перед собой задачу устранения правительства Стамболийского и передачу власти коалиции правых партий под покровительством царя Бориса.

Четники-автономисты ВМРО[32]32
  Четники – члены небольшого мобильного партизанского отряда. Чета проводила различные боевые акции. ВМРО – Внутренняя Македонская революционная организация, образовавшаяся после отделения от Внутренней Македонско-Одринской революционной организации (ВМОРО) её Одринской части. ВМРО в свою очередь раскололась на автономистов, выступавших за образование самостоятельного Македонского государства с болгарским населением и столицей в Солуни (Салониках), и федералистов – сторонников создания Балканской федерации, включающей и республику Македонию.


[Закрыть], базировавшиеся в Пиринском крае, также жаждали поквитаться с премьером, настроенным на сближение Болгарии с Королевством сербов, хорватов и словенцев (будущей Югославией). Суровым предупреждением правительству прозвучал выстрел боевика, оборвавший жизнь военного министра Александра Димитрова, который намеревался пресечь налёты македонских боевиков на территорию соседнего государства.

«Сговористы», «лигари», «блокари», «четники» – эти слова, вошедшие в политическую лексику тех лет, таили грозную опасность, не осознаваемую премьером.

Отношения между БЗНС и БКП оставались напряжёнными. Выступая на митинге в Софии после возвращения из Советской России, Димитров говорил о конгрессе Коминтерна, о том, что «создание единого фронта пролетариата во всех странах и во всем мире есть верховное веление момента». Крестьянству в его речи не нашлось места. В руководимых Димитровым профсоюзах состояли только сельские батраки. Крестьяне, владевшие земельными наделами и составлявшие опору Земледельческого союза, рассматривалась коммунистами в качестве возможных союзников лишь постольку, поскольку они переходили под знамя БКП.

Когда в зарубежной печати поднялась волна обвинений Стамболийского в «большевизме» и «пособничестве коммунистам», он постарался показать, кто в доме хозяин. Правительство распустило те выборные муниципальные и сельские органы власти, где коммунисты имели преимущество, что вызвало взрыв возмущения в БКП. В резолюции IV съезда партии появилось предписание коммунистам вести борьбу на два фронта: «беспощадно бичевать реакционные замыслы буржуазных оппозиционных партий» и критиковать действия БЗНС как партии «властвующей сельской буржуазии». Лишь иногда, когда конкретные задачи коммунистов и земледельцев совпадали, двум ведущим политическим партиям удавалось действовать совместно.

Осенью 1921 года по настоянию Франции части бывшей Добровольческой армии генерала П.Н. Врангеля численностью около 20 тысяч человек были передислоцированы из Турции в Болгарию. Их расквартировали в пустовавших после сокращения болгарской армии казармах, в том числе в Софии. В Велико-Тырнове обосновался штаб 1-го армейского корпуса генерала А.П. Кутепова, а в Стара-Загоре – штаб Донского корпуса генерала Ф.Ф. Абрамова. Сам Врангель нашёл пристанище в Белграде.

Стамболийский неоднократно заявлял, что в Болгарии разместились не военнослужащие, а просто беженцы, однако в действительности врангелевцы не только сохранили присущую воинским подразделениям организованность, но и разоружились далеко не полностью. Политика болгарского правительства по отношению к русским военным отличалась непоследовательностью и противоречивостью, что характерно для всякой политики, нацеленной на то, чтобы всех обхитрить, одновременно всем угодив. С одной стороны, Стамболийский рассчитывал на поддержку русских воинских частей в случае коммунистического восстания или нападения соседей. С другой стороны, добиваясь прорыва международной изоляции Болгарии, премьер делал осторожные шаги к нормализации отношений с Советской Россией. На международной конференции в Генуе весной 1922 года Стамболийский заверил наркома РСФСР по иностранным делам Г.В. Чичерина в том, что его правительство расформирует врангелевские части ради налаживания торговых отношений с Россией.

Тяжёлое экономическое положение страны подталкивало болгарского премьера к поискам путей избавления от непрошенных гостей. Это намерение объективно совпадало с позицией БКП, полагавшей, что размещённые в Болгарии белогвардейские части представляют собой серьёзную опасность для Советской России. Ведь это тысячи крепких мужчин, обладающих боевым опытом и сохраняющих армейскую дисциплину.

Угроза вторжения врангелевских войск в Советскую Россию была отнюдь не надуманной. Генерал Врангель приезжал в Болгарию для инспектирования русских воинских частей в феврале 1922 года. Была проведена «регистрация чинов», расширена сфера деятельности военной контрразведки, после чего на совещании командного состава Врангель заявил, что вопрос о новой интервенции принципиально решён. Выступление было назначено на конец мая 1922 года. Генералы составили план высадки десанта на Черноморском побережье России и запросили санкцию Парижа. Но этому плану не дано было осуществиться.

В 1922 году БКП начала политическую кампанию в защиту Советской России, против присутствия врангелевских войск в Болгарии. В кампанию активно включился и Георгий Димитров, выступивший на нескольких митингах. Даже газетный отчёт передает накал его темпераментной речи в Софии 31 марта: «В то время, когда в Поволжье голодают 20 миллионов русских крестьян, врангелевский штаб закупает болгарское продовольствие, чтобы вести войну против голодающих в России. Когда кооператив „Освобождение“ покупал продукты для спасения голодающих, наши буржуазные партии подняли отвратительный вой. Почему же сейчас они не протестуют против закупки продовольствия Врангелем? Они помогают ему. <…> Они хотят использовать врангелевскую армию против болгарского большевизма. Они готовятся совершить государственный переворот, провозгласить военную диктатуру и втянуть болгарский народ в войну против своих русских братьев»⁶⁴.

По одним данным, политическая кампания коммунистов опиралась на полученные партийной разведкой сведения об антиправительственном заговоре, составленном лидерами болгарских монархических организаций и высшими чинами Белой армии. Согласно другой версии, в распоряжении болгарских властей оказались документы, изобличающие белогвардейское командование в заговоре. Похищение и передачу этих документов организовал резидент Разведуправления Красной Армии Борис Иванов, состоявший в миссии советского Красного Креста.

В марте, воспользовавшись конфликтом со стрельбой между русскими и болгарскими военнослужащими в одном из городов, правительство Стамболийского приняло решение разоружить белогвардейские части и предложить эмигрантам либо найти себе работу, либо возвратиться на родину. В результате русские воинские части были расформированы, а военнослужащие переведены в разряд гражданских лиц, добывающих своим трудом хлеб насущный. Осенью из Болгарии были экстрадированы 58 русских генералов и высших офицеров, в том числе и генерал Кутепов, впоследствии возглавивший в Париже Российский общевоинский союз (РОВС).

Но в Болгарии нашли приют не только военные, но и гражданские люди – всего здесь оказалось около 36 тысяч наших соотечественников. Их жизнь сложилась далеко не одинаково. Безусловным уважением пользовалась интеллигенция – артисты, учёные, врачи, инженеры, учителя, агрономы. Многие из них внесли значительный вклад в развитие образования, экономики, науки и культуры Болгарии. Пожалуй, к этой категории эмигрантов применима характеристика болгарского мемуариста: «Русские были приняты радушно и с симпатией. Они внесли в софийскую жизнь новый элемент – мужскую приветливость, женскую грацию и изысканные манеры». Однако вряд ли справедливо распространять такой вывод на всю эмигрантскую массу. Многие русские люди, покинувшие родину иногда даже не по политическим мотивам, а в общем потоке, особенно семейные, оказались в плачевной ситуации, несмотря на помощь благотворительных организаций. Подчас у них не было работы, не было пригодного жилья и не было никакой надежды на будущее. Архивные фотоснимки и мемуары запечатлели без прикрас жизнь несчастных эмигрантов, выполнявших самую тяжёлую и чёрную работу за скромное вознаграждение или просто за прокорм и крышу над головой. Им было не до «изысканных манер».

Впоследствии одни наши соотечественники покинули Болгарию и отправились дальше в поисках лучшей доли, другие натурализовались и обрели здесь вторую родину, третьи оказались в рядах антисоветских и даже профашистских организаций. Но большинство беженцев вернулись в Россию.

Болгарские коммунисты вели агитацию среди эмигрантов, призывая их возвращаться на родную землю. Организацией репатриации занимался Союз за возвращение на родину (Совнарод). Димитров был хорошо осведомлён о деятельности этой организации – там работала Елизавета, вдова брата Николы. Выполняя волю покойного, эта отважная женщина с великими тяготами добралась через границы и фронты Гражданской войны до Софии и привезла бабушке Парашкеве двух внучек – Олю и Веру.

Елизавета рассказала, что пришлось пережить ссыльнопоселенцам в далёкой Сибири. Никола подряжался заготавливать дрова, мостить дороги, пока не заболел. Семью стала содержать Елизавета мытьём полов и стиркой белья. Никола ходатайствовал о переводе в Минусинск, где надеялся устроиться в типографию. Его поддержал врач Енисейской больницы Вицин, известный своим гуманным отношением к политическим ссыльным. Второго августа 1914 года Вицин выдал Димитрову медицинскую справку о том, что тот «страдает туберкулёзным поражением лимфатической железы шейного позвоночника», и рекомендовал минусинский климат, а также хирургическую операцию в Красноярске или Томске. Через месяц губернатор Крафт разрешил Николе поселиться под надзором полиции в селе Усть-Абаканском Минусинского уезда, однако прогрессирующая болезнь помешала переезду. А в направлении на операцию ему было отказано. Паралич ног приковал Николу к больничной кровати в Енисейске. Он умер 28 мая 1916 года[33]33
  В Енисейске на стене старинного дома по улице Декабристов, 1, установлена мемориальная доска с надписью: «Здесь, в бывшей городской больнице в 1829 г. находились на излечении декабристы Ф.П. Шаховский и Н.С. Бобрищев-Пушкин. В сентябре 1845 г. умер декабрист А.И. Якубович, в 1916 г. умер Н.М. Димитров, болгарский подданный, большевик». Именем Николы Димитрова названы улицы в городе Енисейске Красноярского края и в селе Подгорном, что в шестидесяти с лишним километрах от него.


[Закрыть].

У Оли и Веры не было свидетельств о рождении. Матушка Парашкева договорилась со знакомым православным священником, и тот крестил девочек и выдал документ, удостоверяющий, что они родились в законном браке Николы и Елизаветы Димитровых и по национальности болгарки. Такова была воля отца.

Георгий подыскал новым родственникам жилье, а когда началась репатриация эмигрантов, устроил Елизавету на работу в Союз за возвращение на родину. Совнарод и советская миссия Красного Креста были закрыты в июле 1923 года, а их сотрудники высланы в СССР. Уехала и Елизавета с девочками.

Осенью 1922 года появилась возможность технического сотрудничества БЗНС и БКП. Семнадцатого сентября коммунисты ряда городов и сёл поддержали политическую акцию земледельцев против собрания сторонников «Чёрного блока» в Велико-Тырнове. Отряды крестьян разогнали «блокарей». В тот же день коммунисты провели партийные сборы – своего рода смотр революционных сил.

Георгий Димитров отправился в хорошо знакомую ему Врацу. Здесь в сборе приняли участие более пяти тысяч коммунистов и комсомольцев[34]34
  Болгарский коммунистический молодёжный союз (БКМС) был учреждён в 1919 г. как преемник прежней молодёжной организации партии тесняков.


[Закрыть]. Подобной манифестации с красными знамёнами и оркестрами город никогда не видывал. Четыре оратора одновременно выступали с четырёх трибун, установленных в разных концах городской площади. Одним из ораторов был Димитров.

После митинга он попросил секретаря окружного комитета БКП Гаврила Генова собрать надёжных товарищей. Генов был из нового поколения партийных активистов – тех, кто, едва достигнув зрелого возраста, оказался в действующей армии. Почти все участники совещания прошли первую политическую школу в окопах мировой войны – Христо Михайлов, Фердинанд Козовский, Георгий Дамянов, Замфир Попов. Говорили об укреплении военно-технического аппарата партии, мобилизационных планах на случай чрезвычайного положения, сборе оружия, оставшегося с войны, устройстве тайников для его хранения.

Деловое совещание мало-помалу перешло в дружеский разговор. Димитров припомнил подробности своего первого приезда во Врацу, когда на собрание пришло всего три десятка человек, и крутые тропки Врачанского балкана, которые по ночам преодолевал на пару с Ангелом Анковым, расспрашивал о знакомых рудокопах с «Плакалницы». А Генов, Дамянов и Попов рассказали, как слушали лекции Димитрова в читалиште «Развитие», когда учились в гимназии…

Три месяца назад Димитрову исполнилось сорок. Воспоминаний уже накопилось много, но они ещё не перевешивали интерес к настоящему и способность находить новые пути в будущее. Пожалуй, впервые он ощутил свой возраст не здесь, во Враце, а в родном квартале Ючбунар, когда комсомольцы после первомайской демонстрации пригласили его и Любу в квартальный клуб. Все ребята были в красных рубашках с поясками. Многих из них Георгий хорошо знал. Вот сидит на подоконнике Христо Смирненский, по виду почти мальчик, – поэт и сотрудник журнала «Красный смех». Он что-то рассказывает своему другу Трайчо Костову. Возле Елены, сестрёнки, самой юной из Димитровых, – пышноволосый здоровяк Вылко Червенков. Младший брат Тодор принёс кофе из соседней кондитерской и теперь, изображая официанта, ходит по пятам за своей подругой Надеждой, расставляющей чашки. Молодая революционная поросль…

Георгий и Люба засиделись в тот вечер с молодёжью допоздна. Пили кофе, жевали вязкий лукум, смеялись, шутили и пели. Запомнилось, как Смирненский, выйдя на середину зала, читал «Красные эскадроны» – любимое стихотворение революционной молодёжи:

 
Ах, летите эскадроны! К вам сегодня миллионы
угнетённых устремили и надежду и любовь…
И, подняв кулак суровый, целый мир встаёт, готовый —
потрясён и очарован – слушать ваш победный зов.
 
 
И когда разрушит пламя древний замок, и пред вами
от него последний камень рухнет в пепле и золе,
вы с коней своих сойдите и губами припадите
к отвоёванной для братства и для радости земле.
 

«Беззаботная и бесстрашная молодость, что тебя ждёт?», – подумал он тогда.

Последние месяцы 1922 года наш герой снова провёл в Москве – участвовал в заседаниях II конгресса Профинтерна и IV конгресса Коминтерна. На одном из заседаний была зачитана телеграмма из Владивостока: Красная армия овладела последним крупным городом на востоке страны. Пришёл конец Гражданской войне и иностранной военной интервенции.

Вместе с первыми успехами новой экономической политики рос авторитет советской власти. Доклад Ленина, прозвучавший 13 ноября на конгрессе Коминтерна, назывался «Пять лет российской революции и перспективы мировой революции». На сей раз Ленин говорил по-немецки, и Димитрову было проще вникнуть в суть поднятых в докладе проблем. Он знал, что Владимир Ильич недавно перенёс тяжёлую болезнь, и чувствовал в его речи какую-то щемящую ноту. Ленин выдвигал тезис, развивал его, а потом снова возвращался к нему, словно оглядывая с разных сторон. Как будто был не совсем уверен в себе, беспокоился, чтобы слушатели хорошенько поняли его аргументацию. Говорил, в частности, о том, что принятая прошлым конгрессом резолюция об организационном строении компартий «слишком русская: она отражает российский опыт, поэтому она иностранцам совершенно непонятна, и они не могут удовлетвориться тем, что повесят её, как икону, в угол, и будут на неё молиться»⁶⁵.

Это было последнее выступление Ленина перед представителями международного коммунистического движения, и вряд ли случайно он так настойчиво подчёркивал опасность механического, бездумного повторения в условиях конкретной страны того, что свершилось в России. Так же как и в других его работах, считающихся политическим завещанием, Ленин нащупал здесь одну из болевых точек революционного процесса, но вряд ли тогда кто-нибудь из современников это понял…

В резолюции конгресса по организационным вопросам говорилось о необходимости превратить Коминтерн в «действительно централизованную, единую партию», а для этого необходима «гораздо более строгая дисциплина со стороны секций и гораздо более строгий контроль со стороны Исполкома». Был учреждён институт уполномоченных, посылаемых ИККИ по мере необходимости «вниз», а «наверху», то есть в аппарате ИККИ, появились референты, курирующие деятельность партий. За Президиумом ИККИ закреплялась руководящая политическая роль, были определены функции вновь созданного исполнительного органа – Генерального секретариата. На пост генерального секретаря ИККИ был назначен Васил Коларов, он стал также членом Президиума и Оргбюро, сразу выдвинувшись в число высших руководителей III Интернационала[35]35
  На следующем конгрессе Коминтерна в 1924 году Генеральный секретариат ИККИ был преобразован в Секретариат, а пост генерального секретаря упразднён. Коларов остался членом Президиума ИККИ.


[Закрыть].

Число штатных сотрудников росло, и особняк в Денежном переулке стал тесноват. Исполком переехал в бывший доходный дом, что на углу Моховой и Воздвиженки, рядом с Кремлём[36]36
  Сейчас в этом доме (№ 1 по Воздвиженке и № 16 по Моховой улице) размещаются отделы Российской государственной библиотеки и кассы Кремлевского дворца. На стене здания, выходящей на Сапожковскую площадь и Манеж, установлены мемориальные доски в память о работавших здесь деятелях Коминтерна – Антонио Грамши (Италия), Белы Куна (Венгрия) и Хо Ши Мина (Вьетнам). Согласно бытующей в стенах РГБ легенде, с одного из балконов этого дома не раз выступал Лев Троцкий. Улица Воздвиженка с 1935 по 1946 г. называлась улицей Коминтерна, впоследствии проспектом Калинина; станция метрополитена «Александровский сад» именовалась прежде «Улица Коминтерна».


[Закрыть].

Димитров председательствовал на нескольких заседаниях II конгресса Профинтерна и выступал по вопросам повестки дня. Он был избран членом Исполнительного бюро Красного Интернационала профсоюзов и представителем этой организации на Балканах.

Несомненно, выдвижение сразу двух болгарских представителей на крупные посты в международном рабочем движении стало не только оценкой их политических и деловых достоинств, но и признанием зрелости и авторитета БКП.

Георгий уехал из Москвы в середине декабря. Он сделал остановку в Берлине, чтобы принять участие в работе пленума ЦК Компартии Германии, обсудившего итоги конгрессов Коминтерна и Профинтерна. Вскоре в Берлин приехала Люба. Новый год они встретили в семье своего старого знакомого Вильгельма Кёнена. В двенадцать была раскупорена заветная бутылка шампанского, Георгий и Люба пожелали друг другу здоровья и счастья.

Наступил 1923 год, которому суждено было стать переломным в судьбе нашего героя и в истории Болгарии.

Партия не вмешивается

Димитровы возвратились в Болгарию в разгар подготовки к местным и парламентским выборам. Стамболийский усилил нажим на коммунистов, стремясь вытеснить из парламента своих ближайших соперников. Безусловной победе БЗНС должна была способствовать и мажоритарная система подсчёта голосов, введённая вместо пропорциональной. Как водится, начались преследования, запреты собраний, нападения на конкурентов в округах. Вспоминая впоследствии об этих днях, Димитров писал, что Стамболийским и другими руководителями Земледельческого союза как будто овладело какое-то неодолимое умопомрачение: чем ближе была гибель режима, тем с большим рвением проводились акции против коммунистической партии.

Однако слова о «неодолимом помрачении» можно в значительной степени отнести и к лидерам коммунистов. Высший партийный совет, формально взявший на вооружение лозунг рабоче-крестьянского правительства, выдвинутый IV конгрессом Коминтерна, заявил, что в Болгарии такое правительство не может быть создано путём коалиции коммунистов и земледельцев. Заявление свидетельствовало, что старая идея «отрыва» крестьян от Земледельческого союза жила и здравствовала. Справедливости ради следует заметить, что выдвигавшиеся Коминтерном в то время лозунги единого рабочего фронта и рабоче-крестьянского правительства не имели практического назначения, а представляли собой просто агитационные призывы.

На выборах в Народное собрание партия Стамболийского получила более половины голосов избирателей, коммунисты – около 20 процентов. Однако благодаря мажоритарной системе подсчёта голосов выдвиженцы БЗНС составили девять десятых депутатского корпуса. На первомайском собрании в Софии Димитров с возмущением говорил о том, что БКП, имевшая в предыдущем Народном собрании 51 депутата от 180 тысяч своих избирателей, теперь при 210 тысячах голосов будет иметь только 17 депутатов.

Намерение правительства принять исключительные законы Высший партийный совет назвал «фашистским походом против Коммунистической партии». В речах и статьях Димитрова появились такие определения, как «оранжевый фашизм», «фашизм сельской буржуазии», и эти характеристики не казались ему односторонними или преувеличенными. Ведь в сёлах и маленьких городах устанавливалась диктатура земледельцев, шло вооружение и обучение Оранжевой гвардии, правительство продолжало преследование коммунистов. Но, как вскоре выяснилось, самые опасные противники режима находились по другому адресу и сохраняли свои боевые порядки в неприкосновенности.

И настал роковой час…

Утром 9 июня Димитров увидел на перекрёстке улиц Ополченской и Царя Симеона кавалерийский разъезд. После полудня, когда патрули разрешили горожанам передвигаться по улицам, он отправился в Народный дом, чтобы узнать в ЦК, что же произошло ночью.

Но всё стало ясно уже по дороге. На афишной тумбе Димитров прочитал царский указ, объявляющий об отстранении правительства БЗНС от власти. В новом кабинете представлены Объединённая народнопрогрессивная, Национал-либеральная, Радикальная и Социал-демократическая партии. Ключевые посты заняли: генерал Русев – министр внутренних дел, полковник Вылков – военный министр, полковник Калфов – министр иностранных дел. Премьером назначен профессор политической экономии Александр Цанков, ректор Софийского университета.

В Народном доме Димитрову сказали, что члены ЦК и парламентской группы партии собираются в помещении кооператива «Освобождение», и он быстрыми шагами направился туда. Обсуждение новой политической ситуации не заняло много времени. В спешном единогласии было принято решение о нейтралитете БКП по отношению к перевороту. В воззвании к рабочим и крестьянам, написанном Христо Кабакчиевым (он стал политическим секретарём ЦК после избрания Коларова генеральным секретарём ИККИ), говорилось, что новое правительство, образованное в результате переворота, заменяет военно-полицейскую диктатуру сельской буржуазии военно-полицейской диктатурой городской буржуазии и старых буржуазных партий. Рабочий класс и трудовое крестьянство не должны вмешиваться в вооружённую борьбу между городской и сельской буржуазией, ибо это означало бы таскать каштаны из огня для эксплуататоров и угнетателей трудового народа. Решение ЦК подкрепил своим авторитетом Димитр Благоев (77-летний лидер партии к тому времени практически отошёл от дел из-за одолевавших его недугов).

Итак, ЦК снова, как в дни Солдатского восстания, занял позицию невмешательства в ход событий. Телеграмма за подписью секретаря ЦК Тодора Луканова была разослана местным партийным комитетам. Им было предписано воздержаться от помощи земледельцам, если те станут организовывать какие-либо выступления против нового правительства. Министр внутренних дел Русев лично отвёз Луканова на Центральный почтамт, чтобы тот в случае необходимости подтвердил по телефону подлинность документа. Факт многозначительный: организаторы переворота всё-таки опасались рабоче-крестьянского кулака.

Вечером 9 июня по площади перед Народным собранием прошли церемониальным маршем воинские части, принимавшие участие в перевороте. Цанков выступил с кратким заявлением правительства. Он провозгласил «конец тирании Стамболийского» и наступление «эры порядка и умиротворения», заверил, что отныне «судьба многострадальной родины в надёжных руках». Профессор не преминул также объявить, что правительство сохранит порядок и спокойствие в стране «любой ценой».

Хотя новое правительство и не предприняло никаких репрессивных действий против коммунистов, Димитров из предосторожности на площадь не пошёл. Вернувшись вечером домой, он просмотрел бумаги и спрятал объёмистую пачку в тайник. На душе было тревожно.

В воспоминаниях, написанных в 1953 году, Александр Цанков буквально по часам воссоздаёт события той короткой июньской ночи. Подготовка переворота шла как по нотам. Политическую программу будущего кабинета разработал «Народен сговор», а движущей силой переворота стала «Военная лига» во главе с полковником Вылковым. Только царь попортил крови заговорщикам. Борис III, унаследовавший от своего отца умение хитрить и лавировать, никак не проявлял своего отношения к плану государственного переворота, так что Цанков после одной из встреч с ним сказал своим соратникам-полковникам: «Если переворот будет успешным, он вас благословит, если нет – повесит». Ещё больше неопределённости внёс неожиданный визит царя Бориса к Стамболийскому в село Славовица, где премьер проводил на своей вилле отпуск. Общались они вполне мирно, хотя впоследствии этот визит, состоявшийся за несколько часов до переворота, приобрёл зловещую окраску.

Несмотря на загадочное поведение царя, заговорщики решили выступать. В 2 часа ночи 9 июня войска Софийского гарнизона быстро заняли почту, телеграф, железнодорожный вокзал, взяли под охрану царский дворец и блокировали дома, где проживали министры. Полицию заменили военными, на перекрёстках главных улиц разместили пулемётные расчёты и кавалерию. Благодаря тщательной конспирации переворот произошёл молниеносно. Оставалось узаконить новый режим царским указом.

В 5 часов Цанков и несколько новоявленных министров отправились в царскую резиденцию «Врана». Долго искали царя, который (как бы случайно!) спозаранку отправился на прогулку по огромному парку. Пережили несколько нервных минут, когда явившийся во дворец Борис отодвинул в сторону подготовленный для подписи указ со словами: «К сожалению, не могу это сделать, не могу одобрить этот акт. Моё дело сторона, не делайте меня своим соучастником». И только когда адъютант доложил царю, что армия действительно контролирует положение, министры ждут царского решения, а французский посол уже сообщил о перевороте президенту Пуанкаре, – только тогда Борис подписал указ. Министры вздохнули с облегчением: альтернатива получить благословение или быть повешенными перестала существовать⁶⁶.

Цанков ничего не пишет о том, обсуждалась ли в то тревожное утро судьба премьер-министра, с которым царь дружески беседовал накануне. Скорее всего, заговорщики решили не втягивать монарха в грязное дело – а то, что Стамболийского ожидает расправа, было очевидно каждому из них.

Султана Рачо Петрова, видная столичная дама, близкая к дворцовым кругам, красочно рассказывает в своих мемуарах о том, с каким нетерпеливым любопытством ожидали в Софии известий о Стамболийском, молчаливо предполагая, что финальный аккорд переворота должен быть особенно острым и будоражащим нервы. Она пишет: «„А Стамболийский? Где Стамболийский? Арестован?“ – спрашивают повсюду. Слухи носятся различные и всё более разнообразные. Убежал, скрылся, – нет, ведёт бой в Пазарджике, потом – движется к Софии, потом – послано войско из Пловдива, идёт сражение, артиллерия двинулась, и после – затишье, молчание! Чёрная тень накрыла столицу. Что-то грозное, что-то страшное случилось. Что? Никто не говорит вслух, шепчут, как будто боятся, стыдятся громко сказать о том, что случилось»⁶⁷.

Случилось же следующее. Посланному в Славовицу отряду не удалось арестовать свергнутого премьера: он собрал верных ему людей и организовал оборону, перебираясь из одного села в другое. Однако дни его оказались сочтены. Тринадцатого июня какой-то крестьянин указал место укрытия свергнутого премьера, и Стамболийский оказался в руках карателей. На следующий день после длительных издевательств (Стамболийскому нанесли более 50 ножевых ран, отрезали кисть одной руки и пальцы другой) его умертвили. Существует легенда, что его отрезанную голову палачи отвезли в Софию, чтобы организаторы переворота убедились в том, что ненавистный враг мёртв. Этот слух показывает градус злобы и ненависти заговорщиков к Стамболийскому и его сподвижникам.

В первые дни нового режима были убиты шесть министров, несколько депутатов Народного собрания, кмет (глава администрации) Софии и другие активные члены БЗНС. Многие деятели Земледельческого союза попали в тюрьму. Райко Даскалова, ближайшего соратника Стамболийского, вскоре застрелили в Праге, где он пытался организовать Заграничное представительство Земледельческого союза. Организатором расправ с поверженными политическими противниками стал конспиративный «Конвент» – возглавляемая Иваном Вылковым узкая группа особо доверенных военных и «лигарей», исполнителями – боевики-автономисты ВМРО и сотрудники третьей секции Военного министерства, известной в народе под названием «Эскадрон».