Текст книги "Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи"

Она и за обустройство их «гнёздышка» на Ополченской взялась с таким жаром только ради того, чтобы навсегда покинуть опостылевший дом на улице Козлодуй, ставший местом грехопадения «её Жоржа». «Иногда мне кажется, что я схожу с ума, а иногда приходит в голову одним револьверным выстрелом положить конец этим мучениям. Удерживает меня только твоя безграничная любовь и искорка надежды на то, что не всё потеряно. Спаси меня, милый Жорж, спаси меня!.. Только ты можешь спасти твою Любу!»

В ответ на этот крик о помощи он столь же откровенно рассказывает ей во время свиданий у тюремной решётки и в письмах о «фатальном случае». Он раскаивается и посыпает главу пеплом. Его перо, привыкшее к стилистике политических статей, выводит любовные признания, отдающие неуклюжей сентиментальностью, но вполне искренние. Он уверяет жену, что «возвратятся те славные дни, когда наша любовь не была омрачена ничем и не приносила нам никаких сомнений и колебаний. Те незабываемые дни, когда ты, лёжа возле меня, сладко щебетала и удивлялась тому, что есть на свете такое огромное счастье», а заканчивает письмо трогательным пассажем: «Мысленно шлю тебе букет самых милых и самых нежных цветов любви!»

Признания и обещания Георгия приносят Любе некоторое облегчение. Её психика успокаивается, бессонница уходит. «Теперь не сомневаюсь, что всё снова станет на место, – пишет она. – И я со своей стороны обещаю тебе, что сделаю всё для этого, но главное зависит от тебя».

Обновлённая семейная жизнь, в которой теперь не осталось недомолвок, представляется Георгию безоблачной. Его письмо от 17 сентября полно оптимизма: «Долгие месяцы ожидал я твоего возрождения, возрождения нашей божественной любви! Счастлив, что, наконец, дождался. Пусть никогда больше не вернётся прошлое! Устраивай новое гнездо с моей любимой библиотекой – это полностью соответствует характеру нашей любви». Действительно, книги, всегда игравшие в их жизни столь важную роль, стали помощниками и в эти трудные дни. Именно в них, а не в обычаях «простых людей» искали они ответы на извечный конфликт, столь часто возникающий в семейной жизни. В брошюре Сикорского Георгий старательно подчеркнул слова о том, что вред нравственных страданий «устраняется этической практикой и верой в нравственные идеалы», что именно идеалы и вера в лучшее будущее являются «истинным целительным средством», и поделился с Любой своим выводом: «Пережитые нравственные страдания, оставившие в нас глубокие следы, особенно в твоей поэтической натуре, надо старательно излечивать»³⁵.

В двадцатых числах сентября переписка постепенно возвращается в прежнее русло, домашние новости начинают перемежаться сообщениями о политических событиях. А политическая ситуация в Болгарии день ото дня обострялась. «Из-за происходящих событий в стране объявлено военное положение», – сообщила Люба 22 сентября. Она имела в виду массированное наступление войск Антанты на Салоникском фронте. Болгарская армия после недолгого сопротивления не выдержала натиска и покатилась назад. Озлобленные солдаты, брошенные на произвол судьбы, захватили штаб-квартиру действующей армии и двинулись на столицу с кличем «На штык виновников погрома!» По Софии поползли слухи о том, что число повстанцев с каждым днём растёт, что они избрали солдатские комитеты и организуются в колонны. Повстанцев уже окрестили большевиками.

Чтобы нейтрализовать вооружённую стихию и начать переговоры с Антантой о перемирии, царь приказал освободить из тюрьмы Александра Стамболийского и Райко Даскалова и направить их к бунтующим солдатам. Подоплёка этого вынужденного шага была очевидной. Наивная вера в грядущее благоденствие простого трудового человека в идеальном крестьянском государстве, которой были пронизаны речи Стамболийского, завербовала в число его поклонников сотни тысяч сельских жителей, а ведь именно крестьяне составляли подавляющее большинство солдатской массы. Их покоряло в нём буквально всё – простота и искренность, прямота и смелость, мощная фигура, зычный голос.

Димитрову была хорошо знакома социально-политическая программа БЗНС, фактически сформулированная Стамболийским в книге «Политические партии или сословные организации?», вышедшей в 1909 году. Уже в публицистически заострённом названии была выражена суть идеологии союза. Партии, по утверждению Стамболийского, «превращаются в сборища, вредные для новой жизни», люди должны их покинуть и составить свои сословные организации на базе единства материальных интересов, что приведёт к естественному обновлению общества. В таком случае основой общественного устройства Болгарии станет крестьянское сословие – самое многочисленное и самое здоровое нравственно и физически, а экономика будет опираться на мелкую частную собственность и кооперацию. Труд должен быть провозглашён верховным принципом в новом государстве, в котором не будет классового неравенства и классовой борьбы, не будет миллионеров и паразитов, а будут только люди, живущие своим трудом. В концепции самостоятельной крестьянской власти Стамболийский отводил наёмным рабочим, не обладающим никакой собственностью, второстепенную роль. Он не считал их силой, способной переустроить жизнь страны на справедливых началах. Город виделся идеологам БЗНС скопищем зла, где обитают богачи, ростовщики и другие эксплуататоры, грабящие деревню.

Георгий Димитров, как и всё партийное руководство, скептически относился к сословной идеологии и политической программе Земледельческого союза. Тесняки считали лидеров союза мелкобуржуазными политическими деятелями, далёкими от марксистского понимания общественного развития. И хотя нередко позиции тесных социалистов и земледельцев по отношению к монархии и войне, национальному вопросу и другим темам совпадали или были близки, ни те, ни другие не могли решиться на полноценное политическое сотрудничество.

«Я лично знаю очень хорошо незабвенного Стамболийского, – скажет Георгий Димитров много лет спустя в речи на съезде БЗНС. – Я сидел долгое время вместе с ним во время Первой мировой войны в Центральной тюрьме, куда мы были брошены, – он вместе с другими деятелями Земледельческого союза – и я с моими политическими друзьями – тесными социалистами, потому что мы были против антинародной политики Фердинанда»³⁶. Возможно, маршруты их прогулок в тюремном дворе пересекались и совпадали. А о чём могли разговаривать два политических деятеля, как не о текущей политике?..

Их сближению могло бы способствовать глубокое понимание народной жизни. Тот и другой были выходцами из низов – один вырос в семье мелкого городского ремесленника, другой – в бедном крестьянском семействе. Тот и другой пользовались безусловным доверием людей труда и сходились в том, что существующее общество должно быть перестроено на справедливых началах. Вот только понимание справедливости и путей её достижения было у них разным…

Перед отъездом к бунтующим солдатам Александр Стамболийский встретился с Димитром Благоевым и предложил партии тесных социалистов поддержать восстание, чтобы объединёнными усилиями свергнуть монархический режим и провозгласить демократическую республику. Он даже заявил о готовности принять политическую программу БРСДП(т. с.), если оттуда будет исключено положение об экспроприации крестьянской частной собственности. ЦК, находясь в плену старой марксистской заповеди о самостоятельной классовой борьбе пролетариата, ответил на это предложение отказом. Таким образом, партийное руководство во главе с Благоевым не сумело воспользоваться сложившейся в Болгарии революционной ситуацией, требовавшей немедленного и нестандартного решения.

Вспоминая впоследствии об этих днях, Благоев объяснил свою позицию тем, что у него не сложилось впечатление о существовании у лидера земледельцев определённого плана действий: «Стамболийский о „революции“ мне не говорил и никакой помощи не просил для этой неизвестной „революции“. Такова истина». Это объяснение похоже на попытку задним числом оправдаться перед историей.

По-иному оценивал ситуацию с предложением Стамболийского Басил Коларов. «Уверен, что мы могли бы поднять широкое народное восстание и установить демократическую республику, – вспоминал он спустя много лет. – Была полная возможность. Но наша доктринёрская позиция не позволила нам это понять, и, провозглашая революционные лозунги, мы оказались в хвосте событий»³⁷.

А Стамболийского и Даскалова подхватила стихия бунта. Вместо того чтобы утихомирить восставших, они призвали их свергнуть Фердинанда и установить в Болгарии республику, чтобы начать мирные переговоры с Антантой. К 26 сентября в лагере восставших солдат, что раскинулся близ Радомира, собралось около 15 тысяч человек. 27 сентября здесь была наспех провозглашена республика во главе с председателем временного правительства Александром Стамболийским и главнокомандующим Райко Даскаловым.

«Радомирская республика» просуществовала несколько дней. Восстание было разгромлено у самых стен столицы правительственными силами с помощью германской дивизии. Повстанцев ждала суровая участь: одни погибли, другие были казнены, третьи осуждены военно-полевым судом на тюремное заключение. Число жертв достоверно неизвестно, называются разные цифры – до трёх тысяч человек.

Три войны удешевили человеческую жизнь. Точный подсчёт погибших в боях, бунтах, в плену, от ран, болезней, голода и репрессий властей сделался невозможным и ненужным. Смерть стала явлением массовым и обыденным, перестала восприниматься как трагедия отдельных людей, превратившись в статистику…

Хотя сентябрьские события происходили без участия Георгия Димитрова, эхо восстания доносилось до него через решётки Центральной тюрьмы – в переносном и прямом смысле слова. Не книжный «мир голодных и рабов», который когда-то в будущем поднимется на «последний и решительный бой», а реальные массы оказались заряжены на штурм власти, чтобы открыть новую страницу в истории страны! Из письма Георгия к Любе видно, какие чувства вызвало у него решение ЦК не участвовать в народном восстании. «Скандал! – возмущается он. – Я однако не теряю веры, что как раз эти сегодняшние события преобразят партию и избавят её от всего гнилого… В грядущей катастрофе я вижу прежде всего хорошую сторону. Возникнут те движения, которые мы ожидаем. Приблизится конец войны. Из разорения родится новый прекрасный мир. Только одно меня мучает – что я не на свободе»³⁸.

Пример России, где немногочисленная партия большевиков воспользовалась всеобщим кризисом, связанным с войной, и сумела «оседлать волну» революционного подъёма масс, был перед глазами нашего героя.

Между тем Фердинанд, спасая трон, спешно направил в Салоники для переговоров с представителями Антанты военного министра Ляпчева. Торопливо подписанное Ляпчевым соглашение оказалось равноценным полной капитуляции Болгарии. Люба красочно описала заседание Народного собрания, где были оглашены условия перемирия (у неё был пропуск в дамскую ложу): «Закончив свой доклад, Ляпчев зарыдал, а Янко Сакызов тоже заплакал, пробормотав: „Я ведь говорил…“. И все опустили головы и засопели над развалинами той картонной башни, которую сами же и строили целых три года»³⁹.

Из письма Любы, полученного 4 октября, Георгий узнал об отречении царя. На престол взошёл его двадцатичетырёхлетний сын, принявший имя Бориса III[23]23
  Тем самым подчеркивалась преемственность монархического правления, несмотря на утраченную Болгарией в 1396 г. государственность (Борис I и Борис II царствовали до этого рубежного года). Полное имя молодого царя звучало так: Борис Клемент Роберт Мария Пий Станислав Саксен-Кобург-Готский. Он родился в 1894 г., в двухлетнем возрасте был крещён в православие, хотя папа Лев III так и не дал на это согласия. Из политических соображений крёстным отцом Бориса стал Николай II, которого представляла на обряде крещения специальная делегация из России.
  Фердинанд, бесславно покинувший болгарский трон, провёл последующие годы в Кобурге (Бавария). Политической деятельностью больше не занимался, в Болгарию не приезжал, хотя и пытался давать советы своему преемнику. Он пережил сына на пять лет, успел узнать о крушении монархического режима в Болгарии и провозглашении республики. Умер в 1948 г. на 88 году жизни.


[Закрыть].

В стране развернулось движение за освобождение политических заключённых, и новый царь провозгласил всеобщую амнистию. «Дело о восставших солдатах прекращено по устному приказу военного министра – наша парламентская группа энергично настаивала на этом», – сообщила Люба.

Она встретила мужа у ворот тюрьмы. В фаэтоне ехали молча, тесно прижавшись друг к другу. Было слякотно и хмуро, знакомые дома и улицы казались Георгию поблёкшими, преждевременно состарившимися. За три месяца заключения он стал взрослее на годы; словно какая-то большая дума не отпускала его. Но и Люба стала иной. «За эти дни многое для меня прояснилось, а лучше сказать, что каждый из нас многое обрёл для себя…» – эта фраза в одном из её писем означала нечто большее, чем осознание событий, потрясших Болгарию и справедливо названных второй национальной катастрофой.

На углу Ополченской возле корчмы «Три родника» они увидели группу пёстро одетых арабов из французского оккупационного корпуса Антанты. Ребятишки, разинув рты, наблюдали за каждым движением невиданных тёмнокожих людей. Тут же сидел одноногий солдат-болгарин с попугаем на плече. Солдат предлагал соотечественникам за недорогую плату бумажное «счастье», которое попугай извлекал из деревянного ящичка.

«Фанатичный большевик, но очень честный человек»

«Я вышел из тюрьмы не сломленный духом, – заявил Димитров на собрании шахтёров Перника через пять дней после освобождения. – Так же как и я, остальные товарищи скоро выйдут из тюрем и с новыми силами включатся в борьбу за торжество пролетарского дела, за успех того нового, что создаётся на наших глазах. Заря из России заливает своим светом уже всю Европу. Она придёт и к нам. Мы уже ощущаем её первые лучи»⁴⁰. Никогда прежде нашему герою не казалась столь явственной поступь желанной революции, как в 1919 году. В статьях и речах он говорит о «надвигающейся международной пролетарской революции», о том, что её «нарастающий подземный гул» доходит и до Болгарии, что ликвидация капиталистической системы становится «непосредственной задачей» пролетариата, который свою политическую борьбу «завершит в последний момент с оружием в руках».

Имелись ли реальные основания для подобных решительных заявлений? В известной степени – да. Бунтарская закваска ещё бродила в Болгарии, несмотря на неудачу Солдатского восстания и усталость масс. Её подпитывал жесточайший кризис, охвативший страну. Три войны собрали в Болгарии большую дань – 155 тысяч убитых, 400 тысяч раненых, 150 тысяч умерших от болезней в тылу (численность населения страны в ту пору составляла около 4,5 миллиона человек). Свирепствовала эпидемия гриппа («испанка»), от которого только в столице ежедневно умирали десятки человек. Экономика страны находилась на грани катастрофы: истощение запасов сырья и продовольствия, брошенные крестьянские поля, дезорганизация торговли, расстройство средств сообщения, нехватка предметов первой необходимости и жилья, обесценение национальной валюты, обнищание населения. Безработные, беженцы с территорий, вновь отторгнутых от страны, армяне, спасшиеся от турецкой резни, русские белоэмигранты – все они отягощали государственный бюджет и создавали дополнительные проблемы на рынке труда, подпитывая политическую нестабильность.

Никогда прежде не собирались столь яростные и многолюдные митинги, никогда протестные акции не разгонялись полицией с такой жестокостью, и никогда не были столь многочисленны жертвы винтовочных залпов карателей. И это в то время, когда министром внутренних дел в коалиционном правительстве Теодорова состоял Крыстю Пастухов – известный деятель партии широких социалистов и давний оппонент Димитрова на парламентских выборах во Врачанском округе! Кровь разделила широких социалистов и тесняков, а следы крови смываются непросто…

Вследствие протестных настроений численность ОРСС выросла до 30 тысяч человек. В общей борьбе сплачивались рабочие табачных и сахарных фабрик, текстильщики и металлисты, шахтёры и транспортники, батраки и безработные. Перечень требований был постоянен: улучшение продовольственного снабжения, ограничение роста цен, создание новых рабочих мест, ликвидация жилищного кризиса. В течение года в Болгарии прошло 146 стачек – организованных и стихийных, успешных и неуспешных; многими из них руководил Димитров. Его регулярно арестовывала полиция и препровождала под конвоем в Софию. С тем же постоянством на софийском вокзале собиралась огромная толпа, по требованию которой Димитрова освобождали, и через два-три дня он снова был среди стачечников.

Власти маневрировали: подавление волнений чередовались с уступками. Были приняты законы о налоге на доходы военного времени, о конфискации имущества, незаконно нажитого во время войны, о помощи пострадавшим от войны ремесленникам, о компенсации крестьянам за реквизированный в ходе войны скот и другие. Царь даже издал указ о введении восьмичасового рабочего дня.

Двадцать седьмого июля по инициативе тесняков в стране прошли массовые политические демонстрации. Люди требовали отменить военное положение и цензуру, отдать под суд виновников войны, установить рабочий контроль на фабриках и заводах, провести социализацию банков, крупных предприятий и земельных владений. В Софии только благодаря мужеству и находчивости Димитрова удалось предотвратить нападение вооружённой конной полиции на демонстрантов, двигавшихся через Львиный мост к центру города. Известный болгарский журналист Димо Казасов, наблюдавший эту сцену, вспоминал, как Димитров рванулся, подобно вихрю, навстречу полицейским, схватил под уздцы лошадь офицера и, размахивая шляпой, как знаменем, потребовал у него пропустить демонстрантов. Тон его был столь повелителен, а вид столь решителен, что офицер приказал раздвинуть цепь.

Постоянные преследования Георгия Димитрова, его демонстративные акты неподчинения силовым структурам, готовность идти навстречу опасности создали ему репутацию бесстрашного революционного борца. Через много лет он сформулирует набор качеств, которыми должен обладать подлинный революционер: «Недостаточно обладать революционным темпераментом – нужно также уметь владеть оружием революционной теории. Недостаточно знать теорию – нужно также выработать твёрдый большевистский характер и большевистскую непримиримость. Недостаточно знать, что нужно сделать – нужно также иметь мужество выполнить необходимое. Надо быть готовым любой ценой совершить всё, что действительно служит интересам рабочего класса. Нужно уметь всецело подчинить личную жизнь интересам пролетариата»⁴¹.

В этом перечне нетрудно увидеть отражение личности нашего героя, ту сумму требований, которые он предъявлял к себе самому. Примечательно, что первым качеством он называет революционный темперамент, а уж после него – овладение революционной теорией. Да и весь этот своеобразный поведенческий код состоит преимущественно из нравственных заповедей и психологических установок. Закономерен вывод Димитрова, объясняющий неизбежность явления миру таких людей: «Человечество нуждается в испытанных революционерах». Действительно, в XX веке люди столь сурового призвания стали остро востребованными; история оставила для нас примеры великих революционеров разного происхождения, разных убеждений и судеб…

Схожая политическая ситуация сложилась на исходе войны и в «старшей союзнице» Болгарии – Германии, только масштаб там был крупнее, черты резче, противостояние сторон острее. Миллионы немцев требовали мира, демократии и улучшения жизненных условий; вспыхивали восстания, создавались советы рабочих и солдатских депутатов, которые брали власть в свои руки. После свержения монархии Гогенцоллернов (император Вильгельм бежал в Нидерланды) Германия стала республикой. Революционные бои в Германии завершились в январе 1919 года массовым выступлением берлинских рабочих. Волнения были жестоко подавлены, жертвы исчислялись сотнями человек. Были схвачены и зверски убиты лидеры коммунистической группы «Спартак» Карл Либкнехт и Роза Люксембург. Первую скрипку в стане усмирителей народных протестов и здесь играли социал-демократические министры и социал-демократический канцлер Эберт. И здесь окрасилась большой кровью история старейшей и крупнейшей партии II Интернационала…

В разгар революционного брожения в Германии произошло организационное оформление III Интернационала. И это не было случайным сопадением. «Когда германский „Союз Спартака“… назвал себя „коммунистической партией Германии“, – тогда основание действительно пролетарского, действительно интернационалистского, действительно революционного III Интернационала, Коммунистического Интернационала, стало фактом»⁴², – писал Ленин. Коммунистический Интернационал замышлялся как международный центр, объединяющий революционеров в борьбе за всемирную победу социализма – царства подлинной свободы и справедливости для всех трудящихся.

Международная конференция, объявившая себя учредительным конгрессом III Интернационала, состоялась в Москве 2–6 марта 1919 года. В ней участвовали представители девятнадцати коммунистических организаций, находившиеся по разным причинам в Москве или сумевшие добраться сюда извилистыми путями через фронты гражданской войны. Спешка с проведением конгресса и довольно случайный набор его участников не стали препятствием для голосования.

Партия болгарских тесняков не имела своего делегата среди участников конгресса. Декларацию об образовании Коммунистического Интернационала от имени партий, входящих в Балканскую социал-демократическую федерацию, подписал Крыстю (Христиан Георгиевич) Раковский – крупный деятель балканского социалистического движения, вступивший в партию большевиков и назначенный председателем правительства Украины. Таким образом, БРСДП(т. с.) оказалась в числе основателей и полноправных членов Коминтерна. Новое изобретение революционной лексики газеты вскоре разнесли по всему миру, и оно вошло в политический словарь XX века – грозное и романтичное, ненавистное и притягательное, воспеваемое и подвергаемое поношению. Со временем вокруг него образуется целое семейство терминов, отражающих идеологию и построение Коминтерна. Рабочим органом Коминтерна станет Исполнительный комитет – Исполком, или, ещё короче, – ИККИ. Под его руководством будут работать региональные отделения, бюро, секретариаты, пункты связи, издательства, учебные заведения. Будут созданы примыкающие к Коминтерну объединения – профсоюзные, молодёжные, женские, крестьянские и другие. Всемирная суперпартия, наднациональное и надгосударственное сообщество, возведённое на фундаменте коммунистической идеи, Коминтерн в недалёком будущем станет родным домом для нашего героя.

В мае 1919 года мы видим Георгия Димитрова среди делегатов XXII партийного съезда. По сложившейся традиции, он выступил с отчётом о парламентской деятельности партии. Съезд принял программную декларацию, в которой объявил о переименовании БРСДП(т. с.) в Болгарскую коммунистическую партию (тесных социалистов) – БКП(т. с.), секцию Коммунистического Интернационала. Название «Болгарская рабочая социал-демократическая партия» осталось за партией широких социалистов. «Преображение» партии тесняков в секцию Коминтерна произошло без осложнений, внутренней борьбы и раскола, что нередко случалось в других социал-демократических партиях, в том числе и германской. В решениях съезда подчёркивалась необходимость освоения болгарскими коммунистами опыта русской революции и партии большевиков. Впервые были названы в качестве средств революционной борьбы массовая политическая стачка и вооружённое восстание. При региональных партийных организациях стали создаваться нелегальные группы. В них состояли наиболее подготовленные в политическом и военном отношении коммунисты, пользовавшиеся абсолютным доверием руководства. Они добывали оружие, собирали сведения о полицейских и карательных органах, обеспечивали охрану партийных мероприятий и нелегальные связи партии. На основе таких групп при ЦК БКП был образован впоследствии Военный комитет (Военная комиссия, Военно-техническая комиссия, Военный центр).

Результаты парламентских выборов, состоявшихся в августе 1919 года, показали значительный рост доверия населения к левым силам. За Земледельческий союз проголосовало 27 процентов избирателей, тесняки получили 18 процентов, а всего партиям левой ориентации (включая широких социалистов и радикалов) досталось две трети депутатских мест. Георгий Димитров вновь стал секретарём коммунистической депутатской группы из 47 человек.

Радостное настроение победы было омрачено событием, которое, впрочем, ожидалось как неотвратимость: сгорел от рака Георгий Кирков – второй по рангу руководитель партии тесняков. Ему было всего 52 года. В течение трёх дней в партийный клуб, где был установлен гроб, шли люди – те, кто хорошо знали Киркова, и те, кто лишь читали его блестящие полемические статьи и остроумные памфлеты. Едва ли кто другой в партийном руководстве значил для Димитрова столько, сколько Кирков. Он был наиболее близким ему по духу наставником, живым примером, старшим братом. В прощальной речи у гроба Георгий назвал Киркова первым трубачом пробуждения и организации болгарского рабочего класса.

XVIII Обыкновенное народное собрание открыло в болгарской истории недолгий, но яркий период, когда большинство в правительстве, а впоследствии и весь кабинет целиком, составляли члены БЗНС. Хотя в результате выборов земледельцы не получили абсолютного большинства в Народном собрании, Александр Стамболийский, согласно парламентской традиции, получил возможность сформировать коалиционное правительство. Он обратился к Димитру Благоеву с предложением о сотрудничестве в будущем кабинете министров. Но и на сей раз, как во время Солдатского восстания, получил отказ. Польститься на министерские кресла или пристроиться в фарватере «партии мелкой буржуазии» для болгарских коммунистов-тесняков значило перейти в стан оппортунистов и предателей пролетарского дела. Широкие же социалисты в ответ на предложение затребовали портфели ведущих министерств. Тогда новоиспечённый премьер включил в правительство трёх министров из буржуазных партий. Так реальная возможность союза левых сил, возникшая в Болгарии, не превратилась в действительность: понимание возможности политических союзов и компромиссов к коммунистам ещё не пришло.

Депутатская группа коммунистов, занявшая в Народном собрании привычные левые скамьи, вновь стала выступать как оппозиционная сила, критикуя непоследовательные и нерешительные действия правительства, ориентированные на демократические преобразования. Не раз адресовал гневные филиппики Александру Стамболийскому и Георгий Димитров. Очевидно, не последнюю роль в критическом настрое играла его уверенность в скорой победе всемирной пролетарской революции, «девятый вал» которой докатится и до Болгарии. Такая вера не представляла собой чего-то особенного, в то время она была свойственна и рядовым коммунистам, и партийным вождям.

Александр Стамболийский стремился любой ценой изжить прошлое страны. На мирной конференции в Нейи, близ Парижа, он попытался убедить представителей держав-победительниц ослабить железную хватку. «Этот мирный договор – наказание прошлой Болгарии, – твердил премьер. – Сегодняшнюю Болгарию пощадите, она хочет жить, чтобы показать свою работоспособность и своё миролюбие». Кое-кто аплодировал этим словам, но условия мирного договора, продиктованные Болгарии, принесли ей дополнительные тяготы. Общая сумма репараций, которую страна была обязана выплачивать в течение 37 лет, соответствовала 20 процентам её национального богатства. Сербии, Греции и Румынии передавались в счёт репараций десятки тысяч голов скота, сотни тысяч тонн угля и ряд других ценностей. Под контролем Антанты оказались шахты Перника, главные железнодорожные узлы и Варненский морской порт. Болгарии пришлось нести расходы по содержанию французских оккупационных войск; иметь полноценную армию не разрешалось. Таким образом, страна оказалась в столь же унизительном положении, что и её старший партнер по Четверному союзу Германия (опять же с учётом разницы в масштабах).

От сознания своего бессилия Стамболийский сломал ручку, которой подписывал договор, – то был жест отчаяния человека, заключённого прежним режимом в тюрьму за антивоенную деятельность, а теперь вынужденного расплачиваться за преступное безрассудство того режима.

В позиции ЦК по отношению к установленному Антантой порядку присутствовали мотивы патриотические и классовые. В заявлении парламентской группы коммунистов Парижский договор был назван актом бесподобного насилия, грабежа, варварства и жестокости, а вина за положение, в котором оказалась страна, возлагалась на буржуазию и монархию. В качестве кардинального решения балканских проблем партия вновь выдвинула старую идею создания федерации Балканских государств. В тех условиях это был, разумеется, лишь броский лозунг, но такой лозунг, который снова сигнализировал о необходимости поиска альтернативы военному решению национального вопроса. Выступая в печати и на многолюдных митингах в Варне и Пернике, Димитров столь энергично протестовал против нового порабощения страны внешними силами, что французский генерал Франше д’Эспере, командующий оккупационными войсками, рассердился и пригрозил в отместку прекратить возвращение болгарских пленных из Салоник на родину.

Неизбежным результатом наказания Болгарии стало формирование в обществе специфического морально-психологического комплекса национального унижения и государственной неполноценности, взывавшего к реваншу, что, разумеется, привело к возникновению политических сил соответствующей окраски. И вновь беспристрастная хроника событий, различных по масштабам и историческим последствиям, обращает наше внимание на многозначительные параллели. В Германии и Болгарии почти одновременно создаются националистические офицерские объединения – это были соответственно «Стальной шлем» и «Военная лига». В январе 1919 года в Мюнхене возникла Немецкая рабочая партия. Через год она приняла новое название – Национал-социалистская немецкая рабочая партия (НСДАП), а в мюнхенском пивном ресторане «Хофброй-хаус» состоялось первое публичное выступление Адольфа Гитлера, огласившего официальную программу партии.

Димитров без устали, как в молодые годы, объезжал промышленные центры страны, восстанавливал распавшиеся в период войны профсоюзы, помогал стачечникам формулировать требования и добиваться их выполнения. Его неоднократно арестовывали, но он был неуёмен. И, как в молодые годы, много читал. Он готов был снова и снова повторять фразу, которой закончил одно из писем Любе: «Работа и книги доставляют мне наибольшее удовольствие».

В предисловии к брошюре «Ленин к рабочим Европы и Америки», вышедшей в кооперативном издательстве «Освобождение», он с исчерпывающей резкостью сформулировал своё понимание главной альтернативы эпохи: «История ставит вопрос ребром: или с контрреволюцией – за сохранение капитализма, или с рабочей революцией – за ликвидацию капитализма и через диктатуру рабочего класса за установление социализма и полное торжество коммунизма. Среднего пути нет»⁴³ В брошюре были помещены две ленинские работы – «Письмо к американским рабочим» и «Письмо к рабочим Европы и Америки». Первая работа пришла в Софию из США, где её перевели и опубликовали болгарские эмигранты. «Второе письмо мы дословно переводим прямо с русского оригинала», – пишет Димитров в предисловии, что является косвенным свидетельством того, что переводчиком мог быть он сам или в содружестве с кем-то из товарищей (так, в 1920 году Георгий Димитров и Васил Коларов совместно перевели брошюру Е.А. Преображенского «Анархизм и коммунизм»).