Текст книги "Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи"

На прекрасном голубом Дунае

О новом назначении Димитров узнал постфактум: без всякого предварительного разговора или хотя бы уведомления Президиум ИККИ утвердил его представителем Коминтерна при Австрийской компартии. Больше всего он был удивлён тем, как мог Коларов, будучи членом Президиума, допустить столь неуместное во многих смыслах решение. Разговорный немецкий, да еще в варианте Osterreichisches Deutsch, у новоназначенного представителя был слабоват, загруженность работой в Балканской коммунистической федерации и Загранпредставительстве БКП не оставляла времени для других дел, к тому же австрийские товарищи были столь неумелыми конспираторами, что опасность попасть в поле зрения полиции становилась вполне реальной.

Вынужденный подчиниться, Димитров попытался оговорить условия новой работы: поскольку положение в Австрийской партии требует срочного вмешательства Коминтерна, он готов принять мандат на короткое время, но надеется, что Коларов уладит в ИККИ вопрос о более подходящей кандидатуре. Так и написал Василу 10 апреля 1924 года⁷⁸.

Перед новым представителем ИККИ в Австрийской компартии товарищем Освальдом предстала удручающая картина. Маленькая партия, раздираемая фракционной борьбой, находилась на грани раскола. Две группы враждовали из-за доверия к действующему составу ЦК. Дело дошло до намерения проводить первомайские акции по отдельности. «Все мои усилия (а они были поистине сверхчеловеческими) примирить две стороны, внести хотя бы относительное успокоение и добиться функционирования ЦК оказались напрасными, – докладывал Димитров Коларову уже через две недели после назначения. – До позавчерашнего дня я ещё надеялся, что небольшие изменения в составе ЦК позволят преодолеть фракционные трудности, теперь же стало ясно, что полумерами не обойтись. <…> По моему мнению, Президиум Коминтерна сам должен поимённо определить состав ЦК, не включая в его состав больных и тронутых умом фракционеров, а также сомнительных коммунистов, повинных в нарушении единства и дисциплины в партии». Далее Димитров назвал фамилии восьми кандидатов, способных «объединить вокруг себя здоровую часть обеих фракций и немногочисленные нейтральные элементы», а также «внести в партийную массу хотя бы относительное успокоение, чтобы появилась возможность приступить к позитивной работе и систематической деятельности по окончательной ликвидации столь глубокого и болезненного кризиса в партии»⁷⁹.

Представленный Димитровым план оздоровления австрийской партии весьма показателен. Не будучи склонен к скоропалительным решениям и «административному нажиму», Димитров не принял сторону какой-либо одной группы, а озаботился выявлением и объединением здоровых элементов, чтобы сохранить партию как целое. Согласно воспоминаниям очевидцев, он стал встречаться один на один с наиболее активными коммунистами, чтобы выяснить, кто способен заниматься организационно-пропагандистской работой. Устраивались также скромные пикники в Венском лесу. Освальд на таких пикниках обычно наблюдал и слушал, ограничиваясь лишь короткими репликами. Таким образом, картина постепенно прояснялась.

Иоганн Коплениг, секретарь коммунистической организации Верхней Штирии, всегда иронически относился к пустым перепалкам. Однажды сказал Освальду со смехом, что предпочитает набить литературой старый рюкзак да отправиться в пропагандистский поход. Димитров, сам исходивший в молодости немало горных тропок с подобными целями, сразу же почувствовал симпатию к этому человеку дела.

Терпеливая тактика Освальда через несколько месяцев дала плоды. Удалось предотвратить раскол, провести партийный съезд и обновить ЦК, который возглавил Иоганн Коплениг.

В июне 1924 года Георгий Димитров снова в Москве. Он участвует в работе V конгресса Коминтерна, после которого по установившейся традиции состоялся очередной конгресс Профинтерна, третий по счёту. Однако профсоюзное движение к тому времени стало уходить на периферию политических интересов нашего героя, на передний план выдвигается работа по линии Коминтерна.

В докладе о деятельности и тактике Исполкома Коминтерна, представленном Г.Е. Зиновьевым, и во многих выступлениях делегатов говорилось о неудавшемся прошлогоднем восстании в Германии. Вина за поражение была возложена на социал-демократическую партию. Видимо, именно тогда Димитров впервые услышал из уст Зиновьева метафору, которая будет на все лады повторяться долгие годы: «Фашисты – это правая рука, а социал-демократия – левая рука буржуазии». Столь же бескомпромиссно развенчал председатель ИККИ тактику единого фронта: «Обнаружилось, что некоторые партии, некоторые товарищи не умели и не хотели понять, что тактика единого фронта является для Коминтерна только методом агитации и мобилизации масс». Рабочее правительство он именовал псевдонимом диктатуры пролетариата, не более того⁸⁰.

На пленарных заседаниях конгресса Димитров не выступал. Но Васил Коларов высказал фактическое несогласие с точкой зрения Зиновьева. Он заявил, что единый фронт в Болгарии понимается как революционный союз рабочих и крестьян, что тактика единого фронта осуществляется практически «во всех направлениях и во всех разновидностях». Два месяца спустя на переговорах с руководящими деятелями БЗНС в Праге Димитров предложит земледельцам широкую платформу сотрудничества с целью свержения правительства Цанкова и «установления республиканского демократического народного правительства, исходящего из среды рабочего класса и сельской массы». Правда, столь смелое определение вызвало болезненную реакцию нелегального ЦК БКП, и Димитров был раскритикован за «уступки» земледельцам.

Необычный отпечаток на работу конгресса наложила недавно окончившаяся в РКП(б) острая дискуссия по экономическим вопросам. Её итоги были подведены на XIII партийной конференции, которая осудила политическую позицию и действия Л.Д. Троцкого. Зарубежные коммунисты остро реагировали на возникшие в партии большевиков разногласия. В принятой конгрессом резолюции говорилось, что «нанесение ущерба пролетарской диктатуре и РКП равносильно покушению на завещание Ленина – самое дорогое для коммунистов всего мира». Димитров тоже принял близко к сердцу разногласия в руководстве большевистской партии. Ведь он видел в этой партии гаранта будущих революционных преобразований во всём мире, в том числе и в Болгарии. Да и личные его воспоминания о Троцком, который приезжал в Болгарию во время Первой мировой войны, были далеко не радужными. Яркая личность Льва Давидовича произвела тогда большое впечатление на Георгия, но в то же время он отметил безапелляционность его суждений и стремление поучать собеседников.

Теперь Троцкий не выглядел столь самоуверенным, из него как будто выветрилась кипучая энергия. Хотя его появление в президиуме конгресса было встречено шумными аплодисментами и криками «ура!», он не выступил ни с докладом, ни даже с речью. Говорить в защиту своей платформы тоже отказался, сославшись на то, что спор исчерпан. Наш герой без колебаний проголосовал за резолюцию, в которой троцкизм был назван разновидностью меньшевизма, сочетающим европейский оппортунизм с леворадикальной фразой, явлением не только русским, но и международным.

Зато оппонент Троцкого, генеральный секретарь ЦК РКП(б) Иосиф Виссарионович Сталин, напротив, проявил во время конгресса необычайно высокую активность. До сей поры мало занимавшийся вопросами международного коммунистического движения, он сразу же был избран членом Президиума ИККИ. Многим коммунистам Сталин импонировал тем, что, в отличие от революционеров старой закваски, проведших долгие годы в эмиграции, блиставших эрудицией и знанием языков, был выходцем из социальных низов, подпольщиком и агитатором, партийным организатором и боевиком. Характером и биографией он соответствовал образу вожака железной когорты, пробивающей сквозь полчища врагов дорогу в светлое будущее. В несложных для перевода и понимания речах Сталина заключалась страстная, покоряющая сила.

На конгрессе Сталин руководил работой Польской комиссии, в которой участвовал и Димитров. При разборе конфликта, возникшего в компартии Польши, Сталин показал себя твёрдым и скорым на решения человеком. Когда Юлиан Ленский, будущий генеральный секретарь ЦК КПП, обвинил группу деятелей своей партии в правом оппортунизме, Сталин сразу же настоял на снятии этих деятелей со всех руководящих постов. Димитров без колебаний проголосовал за столь радикальное решение⁸¹.

Неудачные революционные выступления в странах Европы не вызвали у руководства РКП(б) и Коминтерна желания пересмотреть концепцию мировой революции. «Ленин никогда не смотрел на Республику Советов как на самоцель, – заявил Сталин в известной траурной речи у гроба В.И. Ленина. – Он всегда рассматривал её как необходимое звено для усиления революционного движения в странах Запада и Востока, как необходимое звено для облегчения победы трудящихся всего мира над капиталом. Ленин знал, что только такое понимание является правильным не только с точки зрения международной, но и с точки зрения сохранения самой Республики Советов»⁸².

После конгресса Коминтерна Коларов и Димитров обратились в Политбюро ЦК РКП(б) с письмом, в котором заявили, что партия твёрдо взяла курс на вооружённое восстание в союзе с левыми земледельцами, усиленным темпом ведёт его всестороннюю подготовку и «нуждается безусловно в поддержке». Далее перечислялись политические, организационные и материально-технические мероприятия, направленные на достижение успеха.

Политбюро ЦК отреагировало на письмо двух авторитетных болгарских коммунистических деятелей через три дня, приняв решение создать комиссию в составе Троцкого, Фрунзе и Дзержинского и заслушать её предложения по поставленным вопросам. Главный вывод комиссии, прозвучавший на следующем заседании, куда были приглашены Коларов и Димитров, состоял в том, что партия не может ставить вооружённое восстание «в качестве неотложной практической задачи текущей осенью». Политбюро рекомендовало БКП укреплять позиции на транспорте, в армии и в деревне и рассчитывать на внутренние революционные ресурсы, имея в виду, что СССР в ближайшее время не сможет помочь болгарской революции вооружённой силой или хотя бы демонстрацией силы. Москва стала опасаться десантировать за рубеж революционных агитаторов и военных организаторов, предпочитая действовать более осторожно – разрабатывать инструкции о подготовке вооружённого восстания, создавать службы разведки и связи, переправлять по тайным каналам в Болгарию винтовки и пулемёты⁸³.

В августе 1924 года болгарская береговая охрана перехватила большую партию оружия, отправленную в Болгарию на парусных лодках из Севастополя, и раскрыла тайные склады. Сообщая о провалах Коларову, Димитров успокаивает его: «Они не затронули нашу военную организацию и её руководство в центре и на местах, несмотря на массовые аресты». Через год после неудачного восстания он ещё продолжает болезненно верить в очистительную бурю, которая сметёт режим. «Итак, как видишь, дело идёт таким образом, что мы действительно реально приближаем возможность восстания весной, – пишет он Коларову в ноябре. – Нужно усиленно использовать предстоящие три месяца – декабрь, январь и февраль – для быстрой и всесторонней подготовки, чтобы мы весной могли действительно приступить к действию»⁸⁴.

Тема доставки оружия и денежных средств, потребных для подготовки восстания в Болгарии, остаётся ведущей в переписке нашего героя с Исполкомом Коминтерна. Димитрову казалось, что дела идут на лад. Пятницкий сообщил об очередной субсидии для БКП – 6 тысяч долларов. За прошедший после восстания год численность партии увеличилась с двух с половиной до шести тысяч человек. Но Милютин торопил, писал в ИККИ из Вены, что «работа пробуксовывает»…

Болгарские службы, однако, не дремали. «Согласно разработанному в Москве плану, революция в Болгарии должна произойти осенью любой ценой», – сообщал начальник Управления общественной безопасности министру внутренних дел. Платные провокаторы раскрывали явки, выдавали активистов, захватывали документы. Нелегальная типография газеты «Работнически вестник» была разгромлена, продолжали гибнуть партийные кадры.

Удары по нелегальным структурам БКП оказались слишком чувствительными, и зарубежное руководство партии пришло к выводу о необходимости снять курс на восстание. В принятом 28 января 1925 года постановлении Президиум ИККИ предписал партии «отказаться теперь от вооружённого выступления» ввиду того, «что международное положение вообще, положение Болгарии на Балканах в частности, таково, что шансы удержания власти коммунистов и левых земледельцев сейчас крайне малы; что вооружённая помощь со стороны СССР исключена; что самостоятельное выступление коммунистов сейчас грозило бы потерей нашего влияния в земледельческом лагере». Партии было рекомендовано, не отказываясь от боевой перспективы, одновременно выдвинуть демократические требования: новые выборы, всеобщая амнистия, полная легализация компартии и БЗНС, экономическая программа и другие⁸⁵. В переписке Георгия Димитрова возникает новая формула: восстание против режима Цанкова объективно неизбежно, но назначать конкретный срок пока не следует.

После V конгресса Коминтерна наш герой получил довольно высокий статус в коминтерновской иерархии – стал кандидатом в члены ИККИ. Однако этот показатель карьерного роста имел одно существенное «но». Чем больше обязанностей оказывалось у подпольщика Димитрова, чем больше расширялся круг его общения, тем реальнее становилась опасность провала – следовательно, требовалась более искусная конспирация.

В дирекции Венской полиции имелось досье на Георгия Димитрова, составленное австрийским дипломатическим представителем в Софии поданным болгарских коллег. Кроме обязательного в подобных документах описания наружности разыскиваемого, в шифровке содержалась его политическая характеристика, позволявшая судить, насколько он действительно опасен. Отметив, что, несмотря на отсутствие законченного высшего образования, Димитров обладает высокой культурой, дипломат в весьма лестных выражениях описал его организаторскую деятельность, роль в «последнем коммунистическом восстании» и большой ораторский талант. Однако полицейским так и не удалось обнаружить следы Георгия Димитрова, несмотря на довольно частые его переезды через границу альпийской республики. Директор венской полиции Шобер телеграфировал в Софию: «Коммунист Димитров здесь неизвестен. Личность его в последнее время не регистрировалась»⁸⁶.

«Коммунист Димитров» действительно не был известен в городе на прекрасном голубом Дунае. Товарищи из Австрийской партии знали его как Освальда, а для ЦК БКП и Президиума БКФ он был Виктор или Димов. Конспиративные встречи он проводил, как правило, в кафе «Бриони», «Грильпарцер», «Музеум», «Вундерер» и других. Чтобы не размагничиваться, приходилось постоянно искать новые места. Бывало, выбирались варианты неожиданные – зоопарк, прогулочная лодка, скамейка поблизости от дворца Шёнбрунн. Один из деятелей БЗНС, контактировавший с Димитровым в тот период, отметил его безукоризненный внешний вид и аромат дорогого одеколона. Что ж, надо было выглядеть благонамеренным и обеспеченным господином, иначе будешь чувствовать на себе косые взгляды в фешенебельном «Музеуме». «Что касается моей личной безопасности, то я, разумеется, принял необходимые меры, – писал Димитров Коларову. – Не выходить на улицу вовсе, к сожалению, никак невозможно, но в театры и увеселительные заведения я и без того никогда не хожу. Установлено, что австрийская полиция ещё не знает о моём пребывании здесь».

Димитрову поручили возглавить Балканскую коммунистическую федерацию, когда по понятным причинам её штаб-квартира переехала в Вену. Почти все дела в БКФ ему пришлось делать самому. Он не то чтобы жаловался Коларову – скорее, меланхолично информировал его о никчёмных помощниках: сербский представитель – «человек крайне ограниченный и сварливый», румынский «вообще слабо подготовлен для подобной работы», однако «они знают, что я сам всё за них сделаю, чтобы только президиум функционировал как можно успешнее». Такова была реальность.

Технический секретарь президиума БКФ той поры Владимир Турок вспоминал: «Работоспособность Георгия Димитрова была колоссальной… Виктор (таким было конспиративное имя Димитрова) мог работать часами подряд и, не отрывая руки от бумаги, писать своим размашистым почерком (почти всегда карандашом). При этом непрерывно курил. Спички ему были не нужны. Он выполнял львиную долю работы президиума федерации. Его рукой были написаны почти все документы федерации и много статей – притом обширных – в «Работнически вестник». <…> Он вёл обширную переписку с ИККИ, главным образом с Василом Коларовым, и с коммунистическими партиями балканских стран. В условиях того времени это было совсем непросто. Иногда приходилось два-три раза писать одно и то же письмо, чтобы адресат мог получить хотя бы одно»⁸⁷. Заметим, что способ тайнописи тогда был весьма незатейливым: поверх основного текста, написанного симпатическими чернилами, наносились строки какого-нибудь невинного послания, которое при этом не должно было выглядеть откровенной фальшивкой.

Штаб-квартиру Балканской коммунистической федерации Димитров посещал лишь ради ответственных заседаний (правда, таковых только за первые четыре месяца пребывания в Вене набралось почти два десятка). Обычно курьер, австрийский комсомолец Франц, приходил к нему домой в назначенное время, получал почту и передавал её в условленном и постоянно менявшемся месте другому курьеру. Так извилистым путём почта добиралась до адресатов.

Террором на террор

В феврале 1925 года в Вене объявился Станке Димитров (Марек). Из всей болгарской делегации, направлявшейся на V пленум ИККИ, лишь ему одному удалось выскользнуть за кордон. Многочасовые разговоры близких соратников были откровенны, и картина перед Димитровым предстала тревожная.

События в Болгарии приобрели, как уже отмечалось, черты неявной гражданской войны, когда соображения политической стратегии отступают перед стремлением каждой стороны любой ценой нанести ущерб противнику, когда поступками нередко управляют чувства, а не разумная целесообразность. Гео Милев, автор поэмы «Сентябрь», уловив чуткой душой поэта исходящие из «высших сфер» волны ненависти, писал: «Правительство хочет, чтобы народ не мыслил, потому что таково понятие о народе у теперешних высококультурных правителей Болгарии: народ означает стадо, которое не может мыслить». Публицист Иосиф Хербст, называвший «Демократический сговор»[41]41
  «Демократический сговор» – политическая партия, управлявшая Болгарией с 1923 по 1934 г. Основу её составили «Народен сговор» и несколько присоединившихся к нему партий.


[Закрыть] не иначе как демокретинами, сокрушался: «Мы не знаем более безумного режима, чем сегодняшний!»

От пуль агентов «безумного режима» пали десятки коммунистов и левых политических деятелей. Среди них депутаты Народного собрания от БКП Димо Хаджидимов, Тодор Страшимиров и Харалампий Стоянов, глава Самоковской коммуны Михаил Дашин. Секретаря Софийского комитета БКП Вылчо Иванова подвергли жестоким истязаниям в военной казарме, после чего удушили. В центре Софии средь бела дня застрелили депутата от БЗНС Петко Д. Петкова и деятеля Радикальной партии Николу Генадиева.

Коммунисты отвечали террором на террор. ЦК учредил осенью 1924 года специальный карательный орган под названием «Чека», который выносил приговоры предателям и провокаторам, а затем «обезвреживал фашистские элементы». Первоначально в нём состояли Станке Димитров (Марек), Иван Минков и Вылко Червенков. По приговору «Чека» были казнены прокурор Софийского окружного суда, один из видных деятелей «Сговора», и полицейский провокатор. Акции возмездия проводили также местные партийные организации и партизанские группы ВМРО, находящиеся под влиянием коммунистов.

После разговоров с Мареком Димитров встревожился. «Вследствие усиления террора опасность перерождения нашей борьбы в индивидуальные акты становится сегодня серьёзной, – пишет он Коларову. – Мы уже обратили внимание ЦК на эту опасность». В следующем письме он снова возвращается к тревожащей его теме: «Из приложенного письма Янкова и из другого, которое сейчас не могу тебе послать, видно, что у наших существует известный уклон в направлении индивидуального террора. Во втором письме Янков недвусмысленно высказывается по поводу гибели Гичевой: „Наше утешение в том, что мы дорого отплатим за неё“. Невольно это воспринимается как вопрос мщения. Этот уклон крайне опасен, и на него следует немедленно реагировать»⁸⁸.

Маховик взаимного обмена смертельными ударами, когда каждый является ответом и одновременно провокационным вызовом, раскручивался всё сильнее. Противостояние превращалось в кровавую вендетту, не имеющую конца.

Самым главным, что узнал в те дни Димитров от Марека, был замысел мощного взрыва в соборе Св. Недели[42]42
  Святой Неделей в Болгарии называли св. мученицу Кириакию Никомидийскую, жившую в III в.


[Закрыть]. Глава Военного центра Коста Янков доложил о нём в ЦК уже после того как взрывчатка, при содействии церковного пономаря, коммуниста Петра Задгорского, была размещена под куполом собора. На том заседании Манев заявил о своём несогласии с планом Янкова, поскольку такой вызывающий акт мог дать Югославии повод для вторжения в Болгарию, чтобы «навести порядок» у соседей. Марек согласился с Маневым и заявил, что теракт может иметь смысл только в связи с началом восстания, но оно не планируется. Решение отложили до той поры, когда соберутся все члены руководства. Потом Марек уехал, намереваясь получить в Вене и Москве ответ на вопрос, как быть. О том, что теперь происходит в Софии, ему не известно.

Как не раз заявлял впоследствии Георгий Димитров, он сразу высказался против террористического акта, выслушав Марека. Документально это ничем не подтверждается, однако негативное отношение Димитрова к увлечению ЦК БКП организацией индивидуальных акций не вызывает сомнений. «Принимая во внимание, что Иван Манев – политический секретарь, а руководство Военной организацией в руках Янкова, лично я очень опасаюсь за руководство партией в эти чрезвычайно тяжёлые времена», – с тревогой писал он еще в июле 1924 года.

Теперь его опасения подтвердились, но он не чувствовал удовлетворения от такого предвидения.

Димитров приехал в Москву вслед за Мареком. Балканская комиссия ИККИ в резолюции по болгарскому вопросу предписала ЦК БКП отказаться от подготовки вооружённого восстания и перейти к массово-политической работе; свести деятельность Военной организации к самообороне и охране партийных мероприятий; теракты допускать лишь в отношении предателей и провокаторов. Марек сообщил в ЦК, имея в виду проектируемый взрыв: «С большой работой здесь не согласны». Коларов убеждал членов ЦК преодолеть чувство боли за погибших товарищей, которое порождает мысль об отмщении: «Партия отомстит, когда победит»⁸⁹. Но аргументы, похоже, уже не действовали. Красный террор против белого террора – и никак иначе!

То самое хрестоматийное ружье, которое уже появилось на сцене, не могло не выстрелить. И оно выстрелило. После очередных разгромов нелегальных квартир партии и убийств активистов Военный центр принял решение привести в действие адскую машину, чтобы одним ударом «обезглавить гидру». Представился подходящий момент: 16 апреля (то был Великий четверг перед Пасхой) на панихиду по убитому генералу Георгиеву, одному из основателей «Военной лиги», должны были явиться члены правительства во главе с премьером Цанковым и сам царь Борис. «Беру на себя историческую ответственность!», – патетически воскликнул Янков и дал команду действовать.

Александр Цанков свидетельствует: «По православному ритуалу церковный служитель раздал свечи, начиная с меня, как будто считал нас. Подавая свечи, внимательно посмотрел на каждого… Мы, министры, расположились в два ряда, как полагается по протоколу. Позади нас стояли официальные и должностные лица, храм был забит народом, были женщины и дети. Служитель передвинул гроб с покойным ближе к алтарю, так что мы, министры, автоматически сместились на несколько шагов вперёд и оказались точно под куполом собора, где была заложена адская машина с 30–40 килограммами взрывчатки»⁹⁰.

От взрыва страшной силы крыша собора рухнула. Но высшие чины правительства, включая премьера, даже не получили серьёзных ранений. Пострадала, в основном, публика, находившаяся позади министров; под обломками погибло 134 человека[43]43
  В 2005 г. на стене собора Св. Недели была установлена памятная доска с надписью: «16 апреля 1925 года группа коммунистов взорвала этот христианский храм с целью убийства царя Бориса III. В результате этого террористического акта погибло много невинных людей. Да простит их Бог!».


[Закрыть].

Царь Борис на панихиде не присутствовал. Впоследствии это обстоятельство породило неожиданную версию о том, что он был в курсе событий и рассчитывал чужими руками избавиться от «лигарей», чтобы привести к власти гражданское правительство.

Уже вечером 16 апреля министр внутренних дел Русев объявил, что взрыв собора устроен БКП и её союзниками, хотя к тому времени ещё не был арестован ни один из организаторов теракта. Правительственное коммюнике указало на Коминтерн как на вдохновителя террористов. Дело в том, что в начале апреля болгарские газеты опубликовали некую «секретную инструкцию» Коминтерна, попавшую в руки полиции после разгрома конспиративной квартиры БКП. «Инструкция», предписывавшая БКП поднять 15 апреля вооружённое восстание, оказалась фальшивкой, но дело своё сделала. По случайному совпадению, именно 15 апреля Исполком Коминтерна с участием Басила Коларова и Георгия Димитрова снял курс на вооружённое восстание в Болгарии.

Узнав о взрыве из газет (связи с ЦК не было), Коларов и Димитров опубликовали заявление от имени ЦК и Загранпредставительства партии, в котором категорически отвергли обвинение в том, что БКП собиралась поднять вооружённое восстание, подчеркнув, что коммунисты никогда не считали индивидуальный террор основным методом своей борьбы. Но рог загонщика протрубил, и охота началась.

«Отмщение режима было страшным. Ещё 16 апреля в стране было введено военное положение, которое действовало вплоть до 25 октября 1925 г. За короткое время по предварительно составленным спискам арестовано около 13 тысяч человек, половина которых осуждены. Проведено несколько шумных показательных процессов. Кроме того, военные суды по „ускоренной процедуре“ издают множество смертных приговоров. Коммунистическая партия и левые земледельцы теряют самых значительных людей. Велико число убийств без суда и приговора»⁹¹.

Газеты смаковали подробности, называли всё новые и новые фамилии, и перед Георгием Димитровым проходили дорогие образы погибших. Темелко Ненков, давний товарищ, шахтёр из Перника… Иван Недялков, бывший представитель партии в Исполкоме Коминтерна… Николай Петрини, сын русского офицера, один из вождей левицы БЗНС – его бросили живым в горящую топку… Владимир Благоев, сын патриарха болгарского социализма… Сгинул и Тодор Димитров, связной ЦК с Загранпредставительством партии, – третий сын, отнятый у матушки Парашкевы беспощадным веком… В перестрелке с полицией погибли Коста Янков, Иван Манев, Иван Минков, Димитр Грынчаров… На софийской площади повешены Пётр Задгорский, Георгий Коев и Марк Фридман. Перед смертью Фридман заявил, что гордится своей принадлежностью к БКП, но не является чуждым орудием, так как Коммунистический Интернационал – не государство, а содружество рабочих…

Секретарь ЦК Христо Кабакчиев, находившийся в тюрьме с 12 сентября 1923 года, избежал смерти только благодаря вмешательству британской парламентской делегации.

Цель правительства состояла не только в выявлении и наказании виновных, но и в удалении с общественной арены политических и идейных противников, не имевших отношения ни к подготовке взрыва, ни к деятельности компартии. Жертвами расправ стали известные в Болгарии поэты и журналисты, голосом которых говорила оппозиционно настроенная интеллигенция, – Христо Ясенов, Сергей Румянцев, Иосиф Хербст и Гео Милев[44]44
  Останки выдающегося болгарского поэта Гео Милева были обнаружены в 1950-х гг. при вскрытии массового захоронения близ Софии и идентифицированы по его глазному протезу. Согласно экспертизе и показаниям бывшего военного министра генерала Ивана Вылкова, представшего перед судом в 1954 г., Гео Милев был подвергнут жестоким пыткам и задушен проволокой.


[Закрыть].

Кровавая вакханалия в Болгарии вызвала возмущение общественности во многих странах Европы. Многочисленные статьи Георгия Димитрова в европейской печати и его письма к политическим и общественным деятелям не остались безответными: во многих странах были созданы комитеты в защиту жертв фашизма и белого террора в Болгарии. В них принимали участие Анри Барбюс, Альберт Эйнштейн и другие известные люди. Документальная книга Барбюса «Палачи» была переведена на многие европейские языки, в том числе и на русский.

Весной 1925 года болгарские газеты опубликовали сенсационный документ, призванный оправдать в глазах общественности дальнейшее ужесточение развёрнутых правительством Цанкова репрессий. Документ представлял собой напечатанное на бланке Исполкома Коминтерна предписание «принять тов. Дмитриеву, как Полномочному Представителю Балканской Коммунистической Федерации при ИККИ, руководительство всеми внешними и внутренними боевыми операциями как военного, так и политического характера, заняв должность Начальника Балканского Общеоперативного Центра» (цитируется дословно). Задача указанного оперативного центра – «добиваться, путём углубления революционных действий повстанческих групп, таковых результатов, которыми являлось бы неизбежное падение Цанковского кабинета… Мерой, способствующей реальному ускорению падения Цанковской клики, может являться возможное, обязательно единовременное, полное физическое устранение от дел всего Цанковского кабинета…» Последнюю фразу нетрудно было связать с терактом в соборе Св. Недели и тем самым посчитать документ непосредственной реакцией коммунистических сил на это событие. Далее «тов. Дмитриеву» поручалось приступить к подготовке «общебалканского выступления комфронта Юж. Европы, намеченного к периоду окончания сбора хлебов текущего года»⁹².

Надо думать, что Георгий Димитров, узнавший себя в «тов. Дмитриеве», был знаком с этой провокационной публикацией. Наверняка не прошла мимо его внимания и книга «Антисоветские подлоги: история фальшивок», изданная в СССР в 1926 году. В книге приведены многочисленные промахи авторов данной подделки: не существующая в действительности эмблема Коминтерна, неверный адрес ИККИ («Кремль»), выдуманный «Балканский оперативный центр» и т. д. Фальсификаторы не знали, что с июля 1924 года Исполком Коминтерна не имеет генерального секретаря, а подписавший письмо Стюарт таковым никогда не являлся.

Авторы книги «Антисоветские подлоги» указали на изготовителей поддельных писем и инструкций Коминтерна – российских эмигрантов, обосновавшихся в Берлине. Современный российский историк В. Козлов уточняет: «Именно у одного из них при аресте был обнаружен чистый экземпляр фальшивого бланка, на котором был изготовлен „наказ“ Коминтерна за подписью Стюарта. Это был бывший русский летчик Дружеловский, работавший в контакте с польской разведкой и тесно связанный через другого русского эмигранта – А.Ф. Гуманского, бывшего русского контрразведчика, с рядом российских эмигрантских организаций – Кирилловским центром, „Братством Святого Георгия“, „Святогором“, а также частным разведывательным бюро, организованным в Берлине бывшим подпоручиком русской армии Г.И. Зивертом»⁹³.