Текст книги "Мнение Джереми Флинна"

6. Разговор с Уайеттом

Оставшись в одиночестве, я воспользовался предложением Барквиста и позволил себе полтора пальца виски – слишком уж он был у него хорош, на любой вкус и сами понимаете какого качества. Я выбрал тридцатилетний «Макаллан», выдержанный в бочках из-под испанского хереса. А что? Разговор с заказчиком, строго говоря, был уже закончен, к тому же мне определённо требовалась анестезия – впереди была неприятная беседа с Уайеттом.

Ничего. Копы вообще редко разговаривают с приятными людьми.

Кирк Уайетт меня пугал и не нравился мне абсолютно. Держался он высокомерно, говорил свысока, помня, видимо, те времена, когда его ещё живой мозг удивлял всех вокруг своими способностями. Барквист назвал его вундеркиндом. Наверное, он остался очень умным и сейчас. Мозг вовремя воскресшего ресургента, по всем проведённым опытам, уступал самому себе в живом варианте, но у всех по-разному. Кто-то тупел невероятно, минимум наполовину. Кто-то сохранял мыслительные способности почти на прежнем уровне. Но, во-первых, «почти». А во-вторых, это была такая редкость, что об этом чаще всего писали СМИ. Средний показатель падения ай-кью был от десяти до двадцати процентов. В случае с вундеркиндами, правда, я не знал, что это значит. Уайетт, вероятно, был бы вдесятеро умнее такого как я, даже если бы у него осталось процентов пять от его мозгов. Да что там… Даже если бы он не воскрес вовсе.

Ти-зомбер вернулся. Я заметил, какой презрительный взгляд он бросил на стакан в моей руке. Ничего, потерпит. Я сел, развалившись, на диван, и закинул ногу на ногу.

– Ну что, Кирк? Приступим к делу?

Глоток виски ценой в несколько тысяч долларов за бутылку настроили меня на дружелюбный лад, надо сказать.

– Я бы предпочёл «мистер Уайетт», – ответил чопорный говнюк, сведя всё моё дружелюбие на нет.

– Как скажешь, – хмыкнул я. – Мне всё равно.

– А мне нет, – со змеиной улыбочкой произнёс зомбарь. – Давайте перейдём к делу.

Он явно считал меня недоумком, это сквозило в каждом его слове. Но что я мог поделать? Только что-то вроде этого:

– Давай, малыш. Не будем терять времени.

Я тоже умею бесить, Уайетт. Ты связался с тяжеловесом в этом смысле. «Мистера Уайетта» ты от меня не дождёшься. Не в этой жизни.

Уайетт, однако, моих слов как будто не заметил.

– Скончавшемуся мистеру Роберту Милхаусу было ровно тридцать, женат он был на единственной дочери мистера Франклина Барквиста – Ариэль. Долгое время мистер Милхаус возглавлял один из парфюмерных консорциумов «Барквист Z инкорпорейтед», где и познакомился с миссис Барквист. Позже он ушёл из «Барквист Z» и открыл собственное предприятие – фондовое, связанное с инвестициями, в котором и проработал до последнего момента. Погиб на загородной семейной вилле семьи Барквист, на берегу озера. Он часто там отдыхал и работал тоже.

– Как он погиб?

– Сердечный приступ. Так указано в медицинском заключении по результатам вскрытия.

– Указано, – уточнил я, – или так и есть на самом деле?

– Приступ случился предположительно на балконной террасе, – ответил Уайетт, – она нависает над озёрной бухтой. Следователи думают, что мистер Милхаус перевалился через перила и упал в воду, на подводные скалы. Тело нашли спустя трое суток. Там сильные прибои, и его голову разбило так, что о ресургенции не могло быть и речи.

– Кто-то видел, как это произошло? Прислуга?

– Нет. Это небольшая вилла, за ней присматривает не так много персонала. К тому же мистер Милхаус не любил, чтобы его отвлекали, когда он занят. При необходимости он вызывал прислугу сам.

Да уж. Обстоятельства смерти те ещё – неудивительно, что жена забила тревогу.

– Что-то пропало с виллы? – спросил я. – Или, может, полиция нашла следы чьего-то присутствия?

– В протоколе указано, что нет.

Понимай как хочешь. Уайетт излагал факты слишком сухо, это начинало раздражать.

– То есть там могло быть что-то, что полиция могла скрыть?

– Я такого не говорил.

– Но так думает дочь Барквиста?

– Это вам нужно будет спросить у неё, сэр. Она, к сожалению, всё ещё во Флориде.

Я перешёл к другой части вопросов.

– Что по поводу «Амбры»? Откуда Роберт мог её взять?

– Не знаю, – ответил Уайетт. – Мистер Милхаус – бизнесмен. Инвестор, вкладывающий деньги в чужие идеи. Думаю, кто-то вышел на него с предложением, и это предложение принесло сверхприбыль.

Этот момент меня откровенно смущал. «Инвестор», судя по словам его тестя, был в долгах как в шелках. Но, тем не менее, предложение инвестировать поступило именно ему. Странно, мягко говоря. Ладно, разберёмся с этим позже.

Хотя Уайетт говорил со мной совершенно деловым, даже безучастным тоном, меня не покидали два ощущения. Первое – что со мной говорят снисходительно, что бесило, и второе – что я слушаю детский стишок от пацана, подготовившего сюрприз для Санты. Наверное, был виноват виски. Мне пришлось даже спрятать улыбку в какой-то момент. Но от Уайетта это не укрылось.

– Я говорю что-то смешное? – спросил он, сверля меня глазками.

– Нет, дружище. Продолжай.

Я видел, как его покоробило от моего «дружище». Медленно, но верно я выводил его из себя.

– Всё, чем я вам могу помочь ещё, сэр, – это отчёты коронера и судмедэкспертов, – холодно ответил он. – Разумеется, сначала вам будет необходимо подписать бумаги о неразглашении информации.

Зомби-вундеркинд явно стремился закончить наш разговор. Что ж, я был только за. Но парочку вопросов ещё следовало выяснить.

– И что, ты тоже не знаешь, почему семейка, на которую ты работаешь, выбрала именно меня для расследования этого… дела? – спросил я. Слово «преступление» я не использовал сознательно. Пока я так и не увидел чего-то стопроцентно указывающего на криминал.

– На это вам тоже ответит миссис Милхаус, – ответил Уайетт, – Хотя, если бы она спросила меня, я был бы категорически против вашей кандидатуры.

– Вот как? И почему?

Уайетт заговорил, как будто только и ждал, когда его спросят:

– Я читал ваше личное дело. Я знаю таких, как вы, Флинн. Вы из числа людей, смотрящих на жизнь ограниченно. На ваших глазах шоры. Вы видите только то, что у вас под самым носом, и то не всегда. Я говорю это не про вашу работу, я не знаю, какой вы полицейский, вас же почему-то прислали сюда… Но человек, – он выделил слово «человек», – вы именно такой.

Вот оно. Я всё-таки его выбесил.

– А подробнее? Какой именно?

Уайетт и тут как будто дождался команды:

– Составленное неизвестно когда и под влиянием неизвестно чего мнение, коснеет в таких, как вы, навсегда и составляет оболочку вашей примитивной личности, неспособной принять хоть какие-либо изменения.

Не скажу, что этот трёп задевал меня как-то особенно, но слышать его было неприятно.

– Держу пари, вы не женаты, – добавил зомби, торжествуя.

Вот уж обидел, так обидел.

– Держу пари, ты тоже, – ответил я, широко улыбаясь.

Уайетт помертвел ещё больше – не знаю, какое слово выглядело бы тут точнее. Он поднялся.

– Вы не видите во мне и в таких, как я, человека. Это говорит о вас всё.

Я поднялся тоже.

– Считай, как хочешь, Кирк. Меня не волнуют твои оценки. Я здесь не для того, чтобы производить впечатление на мёртвых тинейджеров.

Уайетт ответил:

– Хорошо. Я профессионал в своём деле, и мне должно быть до лампочки, что вы им не являетесь в своём. Сведём наши отношения к минимуму. Всю недостающую информацию вы получите по электронной почте – через пару часов. Вы не против?

Он что смеётся надо мной?

– Конечно, малыш. Присылай. Буду ждать.

Что говорить, блестяще я начинаю дело, которое могло бы вывести меня из проклятого Z.

7. Дом

Раз уж мне всё равно предстояло ждать от Уайетта информации, освободившееся время я решил посвятить поручению, которое мне дала мать.

Дом стоял пустым несколько месяцев. Судя по цветам, соседи насрали на просьбу поливать их хотя бы изредка – мать сказала, что попросила об этом Кроуфилдов ещё до смерти и напоминала пару раз после неё.

Но что цветы… Мне на них, если честно, было насрать точно так же, как и соседям.

За ключами я зашёл к тем самым Кроуфилдам. Двери открыла Клементина, которую мы с детства все звали Клемм.

– Джереми! Я так рада тебя видеть! Как мама? Она устроилась нормально? – Клемм повисла у меня на шее.

Я ответил, что да, вполне, и попросил ключи от дома. В ответ Клементина разразилась обычной соседской болтовнёй, которую я всегда переносил с трудом. Я сказал, что спешу и это, слава богу, подействовало.

– Конечно! Прости, заболтала тебя… Погоди, я сейчас принесу ключи.

Она принесла ключи и ещё примерно вечность рассказывала мне о всякой чепухе, вникать в которую у меня не было ни малейшего желания. Наконец, я улучил момент, чтобы сказать, что я ей горячо признателен за помощь, и что в следующий раз надо бы заскочить поболтать на подольше.

– Джереми, постой! – воскликнула она. – Совсем забыла! Я нашла кое-что… Лучше отдам сейчас, а то продашь дом, уедешь, ищи тебя. Погоди минутку!

Клемм скрылась в доме, я остался стоять на крыльце – больше раздражённый, чем заинтригованный. О чём она вела речь? Наверняка, какая-то ерундовина. Забыла отдать что-то по-соседски одолженное у матери? Стул, блюдо, форму для пирога?

Клемм появилась скоро, действительно через минуту, и протянула мне прямоугольный свёрток размером с почтовый конверт.

– Вот, посмотри.

– Что это?

– Фотографии Джоша. Я нашла их совсем недавно, прибиралась в гараже. И подумала они могут быть тебе… Подумала, что… – Клемм замялась. – Короче, на них Ричард. Я подумала, что ты захочешь их забрать.

– Спасибо, Клемм. Я посмотрю. Как Джош?

Это был её старший брат, закадычный друг Ричарда.

– Ой, да что ему сделается, – Клемм махнула рукой. – Если только перестанет пить.

Я взял свёрток и положил его во внутренний карман. Возможно, Клемм была удивлена моей реакцией, довольно холодной, но на самом деле это было враньё, защита, свёрток буквально обжёг мои руки и обжёг меня изнутри. А что вы хотите? Там были фотографии Ричарда! Моего старшего, покончившего с собой брата.

Войдя в дом, я тут же снял пиджак – как будто эти фотографии действительно жгли меня сквозь тонкую ткань кармана – и бросил его на кресло. Я бы не смог ни думать, ни что-то делать, пока они были так близко ко мне. Но я взял себя в руки. Брат бы не понял такого. Это всего лишь кусочки бумаги, на поверхности которых путём светохимических реакций получены определённые изображения. Глупо проявлять такую слабость. Я коп, в конце концов.

Копом, кстати, я стал из-за Ричарда. Потому что когда-то ответил на его вопрос: «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» – «Полицейским». Хотя на самом деле хотел сказать другое: «Тобой!». Но я знал, что это странный ответ. Стать другим человеком вообще невозможно. Во всех смыслах. Поэтому – полицейским. И я угадал, Ричарду такой ответ понравился.

Бутылка водки, найденная мной в отключённом холодильнике, помогла прийти в себя. Не в том смысле, конечно, что я выдул её всю, но пара глотков прочистила мозги и запустила их работу в правильную сторону. Я пришёл сюда привести в порядок дом. Вот этим мне и надо заняться.

В доме скопилось много пыли, но собственноручно орудовать тряпками я не собирался, решив попозже вызвать какую-нибудь из клининговых компаний. Вообще, что значит «подготовить дом к продаже», я имел весьма смутные представления. Наверное, стоило избавить его от личных вещей, знать о которых, что они выкинуты на помойку чужими людьми, было бы неприятно. Говоря о каких-то своих вещах или о вещах матери, таких оказалось немного. Большинство я уже давно или забрал себе, или отправил матери в её Z-пристанище. Ещё часть вещей я упаковал по картонным коробкам и принесённым с собой полиэтиленовым мешкам для строительного мусора – чтобы позже отдать на благотворительность.

Спустя часа полтора я закончил работу. Почти. Была в доме одна комната, с которой я просто не знал, что делать. В ней когда-то жил Ричард. С момента его смерти я заходил туда не больше десятка раз и никогда не оставался дольше пяти минут. Думаю, не нужно объяснять почему. В этот раз мне пришлось перешагнуть через себя.

Я вошёл в комнату Ричарда. Там всё было, как прежде. Кровать, застеленная домашним одеялом. Письменный стол с тремя ящиками. Шкаф для одежды – я помнил, что он пустой, мать отвезла куда-то все вещи Ричарда, наверное, тоже на благотворительность. На стенах висели плакаты с героями, казавшимися мне когда-то невероятно крутыми и значительными, сейчас же не вызывавшими ничего, никаких чувств, кроме кислого понимания, что никакой «крутизны» не существует вовсе. Есть только шоу-бизнес и многократно повторённые под руководством режиссёра эффектные фразы, из которых зрителям показывают только самый удачный дубль. Неудачные же не принято показывать никому. Их, наоборот, держат ото всех в тайне, делая вид, что этого никогда не было вовсе. Так можно сказать и про целые жизни, не только про какие-то фразы. Давайте забудем, что этот трюк не вышел и снимем другой, который и пойдёт в зачёт? Жизнь Ричарда. Что это, как не запоротая по неизвестной причине попытка, которой, все делают вид, никогда не существовало?

Если бы не водка, хрен бы я так расфилософствовался…

Я собрал личные вещи брата в очередной полиэтиленовый мешок. Огляделся. И не выдержал, сел на кровать. Мне нужна была пауза. Я не плакал уже лет пятнадцать и знал, что не заплачу и сейчас. Но просто перевести дух мне было необходимо.

Я вспомнил, как мы, два брата, боролись на этой кровати. Если, конечно, можно назвать борьбой возню крепкого, даже могучего, двадцатилетнего парня, лучшего квартербека университетской футбольной команды и сопливого восьмилетки, визжащего от смеха и удовольствия в сильных, но бережных руках, каждая из которых в одиночку могла поднять меня за ремень на поясе до самого потолка и кружить там, пока я, задыхаясь от хохота, не запрошу пощады, или не вмешается мама, как и любая другая мать, боящаяся, чтобы её дети себе не навредили…

Всё-таки я был счастлив в этой жизни. Или даже так: сильнее, чем тогда, я не был счастлив никогда более. Ричард… Что же произошло с тобой? Никто так и не знает.

Он изменился после поездки в Индиану, на один из футбольных матчей, куда поехал как зритель. Редкий случай – у него была травма, игра была лёгкая, и тренер решил его поберечь. Я не знаю, что там случилось. Может он посрался со своей Милли. Хотя, как я помню, она была в том же шоке, что и все, когда узнала, что он с собой сделал. Но это я так помню… Что я мог понимать тогда в отношениях? Ни мать, ни кто-либо другой никогда не винили Милли в том, что произошло, стало быть, вряд ли она тут причём.

Возможно, последней каплей стала смерть Джоша Кроуфилда. Он, ближайший друг Ричарда, утонул выпивший, когда рыбачил на местном озере. Это был, конечно, удар по всем, кто его знал и любил. К его счастью, когда Джош вернулся, местная бригада истребителей не стала его забивать, что в те времена было естественным, а, помня его заслуги в качестве одного из «Стражей жизни», передали в резервацию, одну из первых. Сейчас Джош жил в Z-гетто, как и большинство других зомбаков. Клемм и остальная его семья с ним периодически виделись.

Я понял, что готов к тому, чтобы наконец посмотреть, что мне передала Клементина. Я сходил за пиджаком, вытащил из него свёрток и вернулся в комнату Ричарда. Устроившись на кровати, подарившей мне столько счастливых детских воспоминаний, я развернул бумагу.

Фотографий было около двух десятков и были они из той самой поездки в Индиану. Как эти снимки оказались у Клемм мне было понятно – в то путешествие Ричард с Джошем ездили вместе. На машине брата – он к тому времени уже несколько лет владел собственным автомобилем, что также являлось для меня дополнительной гордостью. Брат давал мне порулить, и об этом можно было рассказывать пыхтящим от зависти одноклассникам. С Джошем их связывала не просто дружба – они были побратимами. И часто об этом говорили. Я как родной брат даже ревновал, причём не сказать чтобы слегка. Особенно переживал, что они не берут меня с собой на рейды. Теперь-то я понимаю, что и слава богу, но тогда… Не зная, что именно они из себя представляют, я мечтал об участии в них, как, впрочем, и большинство тогдашних мальчишек.

Да, Ричард тоже состоял в бригаде истребления. Но я откушу голову всякому, кто скажет, что он был там потому, что он садист, убийца, фашист и как там ещё принято сейчас называть тех, кто носил нашивки отрядов «Ангелов» или «Стражей». Там были и такие, не спорю, но, поверьте на слово, большинство из тех, кто охотился на первых зомбаков, были совершенно безобидными, законопослушными гражданами, думавшими, что защищают таким образом свои семьи, дома, родителей и детей. Будущее всего человеческого рода. «Так же, как те, что служили в армии Гитлера и Путина!» – да-да, я знаю этот аргумент. Я его слышал не раз и, более того, я с ним согласен. Теперь. Но тогда было другое время. Страх проник в каждую семью – вспомните, кто постарше, сами, свои первые ощущения, когда вы услышали и впервые поняли, что это не первоапрельский розыгрыш, что по всей земле действительно вдруг начали возвращаться к жизни мертвецы. Что они начали оживать в моргах, вылезать из могил, стали приходить в дома, в которых когда-то жили. Вспомните!

Страх был повсюду. И защитить от него могли только такие, как мой брат. Смелые, бескомпромиссные, готовые пожертвовать жизнью ради своих семей, пребывающих в ужасе от того, что происходит.

Ричарда и Джоша уговорил вступить в «Стражи жизни» Стэнли Маклин, отчим Милли, воспитывающий её в одиночку – мать Милли покинула этот мир до всех этих историй с вирусом. Стэн работал в полиции: на службе защищая закон, прописанный в уголовном кодексе штата Нью-Йорк, а в остальное время руководствуясь собственными принципами и представлениями о безопасности и справедливости. Я понимаю Ричарда, это было близко ему. Да и мне, собственно, тоже. Стэнли, в своём роде, заменил отца не только Милли, своей падчерице, но и нам, соседским мальчишкам.

Ричард вместе с другими дежурил на кладбищах, отправляя на тот свет по второму разу всех, кому удавалось выбраться из могил. Участвовал в рейдах, гоняя тех, кому кладбище всё-таки удавалось покинуть. После же того знаменитого эфира АМТ с Мирандой Мор, где зомби впервые получили возможность высказаться, всё изменилось. Буквально за пару лет «истребители» превратились из героев в убийц, порицаемых всем обществом.

Спасибо за это в том числе и Бобу, начальнику охраны Барквиста.

Большинство из «истребителей» позже покаялись, приняв как догму, что их порывы были неправильными, спровоцированными страхами, тёмной стороной их натуры. Некоторые упорствовали – прямо до тех пор, пока создание и участие в бригадах истребления не объявили вне закона. Сначала их сажали просто за «жестокие действия». Теперь же убийство зомби и ответственность за него ничем не отличается от убийства обычного человека. Хотя некоторых, как вы знаете, не останавливает даже это – рейды, наподобие ку-клукс-клановских, проводятся до сих пор. Разумеется, глубоко законспирированные и всесторонне осуждаемые, мной в том числе, я говорил.

Принял бы новый мир с его новыми правилами мой брат? Я не знаю. Его к тому времени уже не было в живых. Так что, если вы желаете сказать что-то ему, скажите это мне. Но, предупреждаю заранее, запаситесь контактами хорошего лицевого хирурга, умеющего вправлять челюсти и вставлять выбитые зубы. Или же будьте чрезвычайно тактичны. Хотя по опыту знаю: найти хирурга нашим людям бывает проще, чем быть элементарно вежливыми.

Это моё мнение.

Я перебирал фотографии одну за другой. Команда выиграла, они это отметили. Ричард, Джош, Милли. Брат совершенно счастлив. Он улыбается во все тридцать два. Что же случилось за эти несколько часов, как они праздновали победу и тем, как возвратились домой?

Я бросил снимки на кровать. Ещё раз осмотрелся. Так и есть, всегда что-нибудь забываешь. Ящики на шкафу – они были задвинуты так глубоко, что даже с моим ростом был виден лишь самый их краешек. Подставив стул, я достал их с верхотуры. Заглянул внутрь: всякая мелочь, дребедень, вроде битых хоккейных шайб и залистанных комиксов. Но то, что я нашёл под ними, на самом дне, было действительно интересно. Там лежал точно такой же свёрток фотографий, как тот, что передала мне Клемм.

Я стряхнул с себя пыль, которой перепачкался, пока доставал ящики. Раскрыл свёрток. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что это тот же набор фотографий, из Индианы. Вероятно, они распечатали себе по комплекту, не зная, что скоро это вовсе потеряет смысл – бумажные фото я имею в виду. Брат не дожил до цифрового века совсем чуть-чуть.

Что ж, один из комплектов можно смело отдать обратно Джошу, у меня теперь есть свой.

Фотографии Джоша всё так же лежали на кровати, как я их бросил – обратной стороной вверх. Только сейчас я заметил, что одна из них подписана. Я поднял её и перевернул. Это было фото, где брат на фоне своей машины в обнимку с Милли и Джошем весело улыбается в камеру. На оборотной стороне я прочёл: «Я помню ваши улыбки. Я иду за вами. Скоро!».

Я немедленно отыскал тот же снимок в стопке фото Ричарда и перевернул его. Там была та же надпись.

Холодок пробежал по спине, словно скользкий ледяной змей. Каждый волосок на моём теле ощетинился. Меня стало трясти, и к горлу покатил комок. Я побежал в ванну и еле успел, чтобы меня вырвало не под ноги, а в раковину. Я включил воду, смыл брызги рвоты, пустил струю ледяной воды в сложенные чашей руки и туда же опустил лицо. Я держал его в этой ледяной луже сколько смог – пока лицевые мышцы не стало сводить судорогой.

«Я помню ваши улыбки. Я иду за вами. Скоро!». Выглядит как угроза, звучит как угроза. Одинаковые надписи на одинаковых фотографиях одинаковым печатным почерком.

Я знал это. Ты не мог сделать с собой такое, брат. Не мог поступить так со мной. Тебя убили. Кто-то, кому не нравилось, как ты улыбаешься. Тот, кто был так на тебя зол, что даже предупредил, что идёт за тобой. Но ты, слишком сильный, слишком смелый, гордый и независимый, не придал этому значения. Подонок убил тебя. Но я найду его. И приду за ним так же, как он пришёл за тобой. Я клянусь тебе в этом, Ричард. Клянусь тебе, брат. Мы ещё посмеёмся над ним вместе. Мы переснимем это кино, Ричард.

Я позвонил в участок и предупредил Такери, что сегодня доработаю из дома. Что было чистейшей правдой – от Уайетта как раз пришла почта, и для её изучения, в соответствии с полученными от Поттера и Стэнтона инструкциями, лишние глаза и уши мне были не нужны. Да и просто мне было необходимо прийти в себя. Подумать над тем, что я нашёл в комнате Ричарда. Для чего явно требовалась бутылка виски, не меньше, а до того, чтобы пить прямо в участке я ещё, хотите верьте, хотите нет, не докатился.

Около подъезда здания, в котором располагалась моя съёмная квартира, я оказался через полчаса.

– Прошу прощения!

От стены рядом с входной дверью отделилась высокая женщина. Глаза её скрывали огромные солнечные очки, голову и шею укутывал тёмный платок, из-под которого выбивалось, наверное, специально, несколько изящных прядей длинных каштановых волос. Через плечо на длинной тонкой цепочке у женщины висела сумочка. В пальцах, украшенных многочисленными, дорогими, на мой неискушённый взгляд, кольцами, она держала зажжённую сигарету.

– Джереми Флинн, – произнесла она, не столько спрашивая, сколько констатируя.

– Допустим, – ответил я.

Женщина затушила сигарету в песочной урне.

– Меня зовут Ариэль, – сказала она. – Я дочь того, с кем вы встречались в «Первом».

Затем она сняла очки и добавила:

– Вы должны меня помнить.