Текст книги "Зубы дракона"

В каком же я мире? В том или этом? И который из них какой? Я погладил упрямые Ирины кудри и открыл глаза… Под зачерненной тенью скалой уходила от Моста к поселку усыпанная песком дорожка. Значит мой мир – этот. Ну что ж… Раз Иришка здесь – он меня устраивает. И я осторожно коснулся губами глаз девушки.

– Поднимайся, скоро настанет вечер. Нам нужно успеть к вечернему костру.

Поляна перед заброшенным храмом опять встретила меня напряженной тишиной. Только на этот раз все старательно не смотрели в мою сторону. А в остальном – все осталось почти по-прежнему. Только исчез однорукий старик. Да Вейса теперь сидела, тесно прижавшись к Маю. Причем отдельно от его семьи. Морщинистый старик все так возвышался над котлом и неторопливо помешивал похлебку. Я направился к нему, ведя девушку за руку.

– Она хорошая. Это Ирена. Вот ее вклад, – и я протянул маголу, взятую с огорода Тхеу… Надеюсь, она простила бы меня за такую вольность.

Дед принял маголу, взвесил ее в руке, задумался, даже не глядя в мою сторону, потом резко ударил по ножнам. И подбросил клубень в воздух. Дважды просвистела сталь, магола развалилась на четыре куска и с плеском упала в котел.

Похоже, Ирину приняли в сообщество жителей мертвого поселка. Но, тем не менее, все они продолжали отводить глаза в сторону.

– Май, – окликнул я мальчишку, – ты пойдешь завтра со мной в Долину Драконов?

– Зачем? – он внимательно посмотрел себе под ноги.

– Костей драконов наберем. Надо сделать порошка и засеять маголой большое поле.

– Зачем? – так же вяло ответил он.

– У меня есть такое ощущение, что один такой урожай мы сможем обменять в ближайшем поселении за пределами долины на новую одежду для нас всех, – для кого, уточнять я не стал, – на хорошую обувь, да еще сможем купить изящные украшения и для Ирены, и для Вейсы.

– Все равно охотники поле разорят…

– Охотники больше не вернутся.

Вот тут они оба – Май и Вейса – вскинулись и посмотрели на меня.

– Как это? Почему?

– Он их сожрал, – подал кто-то голос. – И нас пожрет.

– Я не трогаю людей! – сразу отрезал я. – Ирена со мной уже несколько дней, а с ней ничего не случилось! Май попался мне в руки, но я его отпустил! Я не ем людей! – и для убедительности добавил. – Это для зубов вредно.

– Это пока сытый… – угрюмо проговорил тот единственный мужчина, который выглядел на сорок лет. Я не стал обращать на его бурчание внимание и снова повернулся к Маю.

– Пойдешь?

– Не надо ему этого! – встряла в разговор его мать, поглаживая по голове одну из девчонок лет шести. – И без костей прекрасно жили!

– А вам не надоело прятаться по норам?! – возвысил я голос. – Вы люди или суслики?! Неужели вам не хочется жить в домах?! Спокойно спать в постелях, не прятать грядки от чужого взгляда, не дрожать за свою жизнь. Неужели вам этого не хочется?

– Какой умный! – опять пробурчал мужчина. – Пришел и сразу все переделывать!

– Да, умный! – разозлился я. – А ты привык под камнем прятаться, и другим того же желаешь? Подумай своей безмозглой башкой, как дети жить будут?!

– Нормально будут, – огрызнулся он.

– Врешь! Вы одежду научились сами делать. А ольхоны? А кувшины? А мотыги для грядок? Все в развалинах найти хочешь? Тебе хватит. А детям? А внукам? Если в долину не начнут приходить караваны, уже внукам придется грызть землю зубами! А придут караваны с купцами только в том случае, если у нас опять появится лекарство, способное помогать больным людям.

– Не эти охотники, так другие придут. И разорят все, что мы тут насеем.

– Не придут, – отрезал я. – Это обещаю вам я, Лунный Дракон.

– Если дети Луны не погибают в первые же дни, – внезапно подал от котла голос морщинистый старик, – то они становятся достойными своего отца.

Все разом посмотрели на него, потом на меня, а потом вразнобой заговорили. Галдели она между собой, и понять, о чем идет речь оказалось совершенно невозможно. Оставив подобные попытки, я обнял Ирену за плечи и опять обратился к Маю.

– Пойдешь? – он переглянулся с Вейсой, пожал плечами и неуверенно улыбнулся. Пойдет, куда денется.

– А где ты собираешься ночевать, Лунный Дракон? – послышался из-за плеча вкрадчивый голос Стивы, и на душе стало легко и спокойно. Я понял, что мне поверили.

Но ночевали мы на Поющем Мосту.

– Скажи, Лунный Дракон, – положила Ирена голову мне на грудь. – Ты говорил все это потому, что думал о наших детях? Они будут жить так же хорошо, как люди жили до гибели драконов?

– Надеюсь. – И тут я признался ей, как самому близкому человеку: – Только мне пришлось о многом промолчать.

– О чем?

– Когда поселок опять разбогатеет, многим станет завидно.

– Будет война? – сжалась она.

– Наверно… – согласился я, и добавил, чтобы она не очень боялась: – Узкий проход из Долины Драконов будет легко защитить. И наша победа принесет немало пользы… Нам очень нужно убедить всех купцов, а если получится – то и правителей окрестных стран, что здесь самое безопасное место для хранения их сокровищ. К тому моменту, когда в долине закончатся кости драконов, здесь должна появиться маленькая местная Швейцария. Или не миновать беды. Мы должны стать новой Швейцарией до того, как в пустыне закончатся кости драконов… или наши дети снова будут грызть друг другу глотки…

– А что такое Швейцария?

– Это мы, – просто сказал я. Ну как можно объяснить этой очаровательной заречанке принципы страны банкиров? Я просто погладил ее по голове. – Спи…

4. Возвращения не будет

Солнце жарило долину с таким азартом, что даже косой взгляд в сторону окон отдавался болью в глазах. Как ни странно, но храм продолжала наполнять нежная прохлада. Здесь было прохладно днем и тепло ночью, здесь была прекрасная акустика, сюда не залетали комары с Голодного Поля. Почему? Не знаю. Но древние строители несомненно являлись мудрыми и изобретательными людьми. Мы с Иришкой переселились сюда просто из желания продемонстрировать полное отсутствие страха – мы не боялись никаких бандитов-охотников, неведомых воинственных пришельцев и прочих напастей – но тут оказалось так здорово, что теперь нас из храма и дустом не выгонишь.

Трудно поверить, но моя повадка спать до полудня и бродить до полночи вызывает здесь глубочайшее уважение – Сын Луны, как-никак. Ночной житель. Первой обычно просыпается Ирена. Она завтракает, потом приносит кувшин ледяной воды и принимается омывать мне лицо – местный вариант «кофе в постель». Весьма взбадривающий поутру способ. Рекомендую.

Однако сегодня первым проснулся я. Словно толкнул кто-то в бок. Солнце за окном светило во всю, веяло легким запахом дыма, доносился далекий неясный детский гомон. Я поднялся, поцеловал дремлющую Иришку, отошел к окну, прислушался… Неясные голоса терялись на фоне ревущего водопада.

«Ногна! – внезапно прорезалось сквозь общий гул, и через пару секунд снова, – ногна!»

Я быстро оделся, выскочил из храма и направился к Колодцу.

– Лунный Дракон, Лунный Дракон, – кинулись ко мне малолетние братья и сестренки Мая, – там ногна упала! Ногна из Небесного Города!

Май, со своей мамашей и Вейсой, стояли у Колодца, там же маячила Стива и еще какой-то мальчишка. И все они с опаской поглядывали на верхнюю площадку лестницы. С ума сойти – еще и месяца не прошло с тех пор, как я поклялся в их безопасности, а они уже не прячутся по подвалам, увидев что-то неожиданное!

Над краем Колодца появилась голова, облепленная черными волосами, плечи… И на площадку поднялся крупный парень в промокшей насквозь белой рапсодии с красным кантиком, опоясанный ольхоном с ножнами тонкой чеканки, и с алыми шерстяными браслетами на запястьях.

– Я Соктан из рода властителей Со, – гордо вскинул он голову и внезапно грозно зарычал. – На колени перед властителем, смертные!

По редкому ряду жителей долины промелькнуло колебание – уж очень уверенно командовал пришелец. Я почувстовал, что еще мгновение – и они действительно встанут на колени, и выступил вперед, стремясь порвать это влияние прирожденного повелителя.

– Ты должен поклясться… – за пару выигранных секунд мысль удалось сформулировать четко и однозначно. – Ты должен немедленно поклясться в верности Поселку и его жителям или отправиться обратно в Небесный Город!

– Конечно отправлюсь, – вальяжно ответил парень. – Я собираюсь пройти путем настоящих мужчин. Ты – Лунный Дракон? Ты пойдешь со мной. Возьми с собой пару крепких ребят и какую-нибудь девицу, чтобы не так скучно по ночам было.

Он жизнерадостно захохотал. А я с ужасом понял, что как только этот парень, наглый и самодовольный, словно американец среди папуасов, войдет в поселок – так вот, свысока, мимоходом, распоряжаясь чужими судьбами и жизнями, демонстрируя свое величие и чужую рабскую сущность – и жители, только-только поверившие в себя, опять попрячутся в щели, словно червяки, увидевшие воробья. Ни один из них, запуганных с младенческих лет, не рискнет встать с клинком в руках – лишь бы не опускаться на колени. А парень уже шагнул вперед, глядя на Стиву через мое плечо. Я стронулся в сторону и преградил ему дорогу.

– Разве ты не слышал меня, мальчик? Ты должен немедленно принести клятву верности или немедленно покинуть долину.

– Что?! – взревел он и расправил плечи еще на добрых полметра. – Как ты, смертный, разговариваешь с властителем рода Со…

– Это наверху ты властитель! – перебил я его. – А здесь – обычный попрошайка, забредший в чужой поселок…

Я говорил это не столько парню, сколько Маю и его братишкам, будущим мужчинам, которые должны знать, что в их доме никто не имеет права повышать голос – ни властитель, ни гость, ни сам господь Бог.

– Ах, ты… – властитель схватился за ольхон.

На фоне бесчисленных радуг блеснул широкий изогнутый клинок. Пришелец ни секунды не колебался, готовясь отнять чужую жизнь. Он был абсолютно уверен, что каждый встречный-поперечный обязан опуститься перед ним на колени или умереть. Точно так же, как комар уверен в своем праве сосать чужую кровь. И переубеждать властителя имело не больше смысла, нежели перевоспитывать комара на вегетарианскую диету.

– Видит бог, я этого не хотел, – вздохнул я и тоже обнажил оружие.

Все женщины немедленно завизжали. Парень рванул вперед и принялся быстро и азартно рубить меня с высоты своего изрядного роста. Неуклюже отбиваясь, я в считанные секунды получил четыре или пять резанных ран – фехтованием надо было в детстве заниматься, а не шахматами – но уловил мимолетную паузу в его напоре, изловчился и врезал ногой в пах. Рубка мгновенно прекратилась. Властитель скорчился от болевого шока. Не дожидаясь, пока этот здоровенный бугай возьмет себя в руки, я коротко резанул лезвием по горлу.

«Пять – один. Если считать по очкам, то он победил» – с улыбкой облегчения подумал я. На камень потоком хлынула парная кровь. Парень медленно осел на колени, ткнувшись лбом в парную лужу собственной крови, завалился на бок. Ноги его мелко затряслись. И при этом он еще продолжал хрипеть…

Радость победы улетучилась мгновенно, как и не было. Молодой, лет шестнадцати, мальчишка умирал в луже собственной крови. Зачем? Чего ради?

«У меня не было другого выхода…» – напомнил я себе, и с ледяным холодом в душе понял, что уже слышал эту фразу. Малх сказал то же самое, перерезав Чапе глотку. Я убил вожака охотников в немалой степени и за это… А сам? И кто же я теперь? Сейчас Малх, наверное, сидит у небесного костра и хохочет, глядя на меня сверху вниз.

Почему же так происходит? Неужели нельзя жить на этой планете, не убивая себе подобных? Я ведь хотел сделать как лучше! Неужели нет другого способа творить добро?!

– Это мир такой… – вздохнул Капелевич, развалясь на диване и глядя на свои ногти. – Единственный аргумент – меч. Это в наше время ты можешь написать жалобу, позвонить в милицию, подать в суд. А тот мир – это первобытный строй. Или убей оппонента, или признай его правоту.

– А тебя убивали, Гриша? – заметался я по гаражу. – Подумай, одно движение клинка, и твои планы, твоя любовь, твои надежды и мечты испаряются в луже крови. Попробуй представить: тебя растила два десятка лет твоя мать, вкладывала в тебя всю свою душу. Ты строил свою жизнь, учился, вкалывал, добивался. Ты полюбил женщину, ты надеялся вырастить детей. И все это исчезнет после одного точного удара…

– Пройдет еще не одна сотня лет, прежде чем люди твоего мира научатся это понимать. Вспомни: за мародерство в наше время могут расстрелять. За изнасилование спокойно влепят лет десять. За воровство – года три. А всего пару столетий назад это было правом победителя. Понимаешь, не преступлением, а правом! Твой мир повзрослеет, и убивать будут только клинические психи. Да и то самые тяжелые.

– Гриша, но у меня же уже давно все руки в крови. А ведь я из нашего мира…

– Ты не мог играть в чужом доме по своим правилам.

– Если случайно попал в психушку, то можно убивать? Так? Но кем ты тогда был до этого?!

– Да остановись ты, gesus Christ! – взревел Капелевич. – Дай я тебе расскажу одну историю. Чтобы психовал меньше. Был у меня приятель. Очень он хотел помочь человечеству. Ты знаешь, что при пересадках внутренних органов возникает проблема отторжения? Так вот, он принес из своего мира вирус, который подавляет иммунитет и, соответственно, реакцию отторжения. Ты знаешь, к чему это привело? Весь мир знает. Так что добрые дела далеко не всегда хороши для людей. И наоборот. У тебя есть удивительный талант чувствовать людей за своей спиной. И делать для них все. Ты смог добиться того, что у нас на работе люди впервые перестали бояться начальства. А главбух теперь вообще тише мышки серенькой. И в поселке охотников люди впервые вылезли из подвалов. И смогли это сделать только за твоей спиной. Ты напрасно сравниваешь себя с Малхом, он хотел вытащить из дерьма только себя, а ты тащишь других. Но путь наверх всегда один – разница только в цели. Ты принимаешь на себя удары, предназначенные всем, ты мучаешься, делая грязное дело, но ты избавляешь от этого всех остальных. Рядом с тобой чувствуешь себя хорошо и спокойно, и я рад, что мне удалось… Ты чего?

– Что тебе удалось?.. – вкрадчиво поинтересовался я. И, воспользовавшись Гришиным замешательством, задал второй вопрос. – Откуда ты знаешь Малха?

– Но… Ты сам рассказывал…

– Когда? – я усмехнулся, обнажив крепкие белые клыки. – Может и про СПИДные похождения тоже я тебя рассказывал?

Капелевич попятился, уползая с дивана, двигаясь в сторону двери, но я ласково сгреб его за грудки и слегка придушил воротником рубашки.

– Так значит, я у тебя не первый?… Значит, у меня за спиной жить спокойнее?.. – словно щелкнул переключатель в моих мозгах, и внезапно все встало на свои места: и ежедневные визиты Гриши Капелевича с бутылкой водки, и его осведомленность в делах мира из моих снов, и рассказ о другом таком же путешественнике, и его слова о спокойной жизни за моей спиной… – Так ты меня воспитывал, жидовская рожа?.. Значит, я рвал жилы, чтобы тебе жилось полегче? Значит, били меня для твоего спокойствия? И резался я насмерть за твой покой? Значит Тхеу погибла только для того, чтобы ты урок мне мог дать? Так, ублюдок? Воспитатель хренов? Чужой кровью себе телохранителей воспитываешь? Чем она тебе помешала, тварь?!

– Хочешь… я во всем виноват? – захрипел Гриша и внезапно врезал мне коленкой промеж ног. Руки невольно разжались и сползли на низ живота, а Капелевич наклонился и заорал, брызгая слюной. – Я виноват, да?! А почему ты ныл, как нашкодивший щенок?! Ныл, а не дрался?! Почему в Горных Садах ты остался на верную смерть, а внизу даже глаз поднять боялся? Почему ты не резался с Кюгом за свою Тхеу так, как резался с ним наверху? Что изменилось? Ты что, росту вдвое больше стал? Goddamn! Да ни хрена подобного! Ты сдал ее сам! Почему Ирка осталась с тобой, а Тхеу нет? Да потому, что за первую ты дрался, а за вторую не стал! И в этом виноват я? В зеркало на себя посмотри, дракон хренов.

Боль отпустила, сменившись вполне терпимой резью. Я разогнулся. Но на Капелевича бросаться не стал. Почему? Потому, что он был прав. Бесплатных пирожных не бывает. Если бы я не рвал душу, слушая крики Тхеу, если бы не дрался насмерть с шери и охотниками, если бы не принял на свою совесть жизнь тех, кого считал врагами, то разве решился бы гнаться за хищниками, укравшими Ирину? Плакал бы в отделении милиции, да бегал по моргам. И в лучшем случае получил бы ее труп. Неужели моя Иришка не стоила такого урока? А Гриша… Он ведь, мерзавец, не один в нашем доме для престарелых работает. Почти пятьдесят нянечек, медсестер и врачих теперь на меня надеются. Четверо из них поехали вчера в санаторий. И, между прочим – впервые в своей жизни…

– Ладно, будем считать, что урок усвоен и окончен, – сказал я, и добавил от всей души: – Но ты все равно порядочная сволочь.

– Ну, во-вторых, драгоценный мой Игорь. – Гриша Капелевич опять уселся на диван. – Если человек сволочь, то это еще не значит, что он еврей. Очень часто бывает наоборот. А во-первых: неужели ты решил бросить свой мир на произвол судьбы?

– Этот твой… – подходящего названия в голову не приходило. – То ли сон, то ли гипноз?

– С каких это пор люди могут питаться во сне? Или приобретать во сне драконьи зубы? – он продемонстрировал стакан, выгрызенный мною месяца два назад из бутылки. – Неужели ты всерьез полагаешь, что я мог создать целую вселенную? Вспомни, именно ты был в этом мире полноценным человеком. Именно ты выдержал экзамены, именно твоя любимая девушка оказалась в том мире столь же цельной как и здесь… Этот мир твой. Такой же твой, как этот был моим… А к тебе от меня просочилась только муха…

– Муха?.. – удивленно охнул я, и в голове быстро прокрутились мои похождения. – Так это был ты, разносчик заразы?

– Для кого разносчик заразы, – обиделся Капелевич, – а для кого монолитная нить, связывающая во единое целое цепь миров!

– Муха?! – расхохотался я.

– Центр Вселенной! Пусть я муха, зато во всех мирах сразу!

– И много их таких? – уже немного серьезнее переспросил я.

– Даже не представляю, – тяжело вздохнул он. – Очень часто человеку достаточно просто забыть перед зеркалом, что он обычный смертный, и внезапно увидеть в отражении зубы дракона, второй зрачок или три родинки на плече. Или заметить, – Гриша налил водку в стакан, поднял его и прищурился на меня сквозь бутылочное стекло. – Или заметить, что он способен жужжать не только над раскрытой пастью пациента.

– А над чем еще?

– Да я так, образно выразился, – Гриша залпом осушил стакан и удовлетворенно крякнул.

– Не заговаривай мне зубы, стоматолог, – покачал я головой. – Все равно проболтался. Ты пас меня с самого начала и, судя по оговоркам, не меня одного. Почему? Чего тебе надо, разносчик заразы?

– Ну, начнем с того, – вытянулся на диване Капелевич, – что «разносчик заразы» не я. Миры и вселенные скрыты в душе каждого человека, а мне лишь удается иногда оказаться рядом в нужный момент, а во-вторых – почему бы и не оказать помощь человеку, впервые оказавшемуся в сложной ситуации?

– Помочь, говоришь? – я взял в руки бутылку и немного взболтал содержимое. – А у меня сложилось впечатление, что ты делал все возможное, чтобы загонять меня в этот мир как можно чаще и глубже. А? И это не смотря на то, что несколько раз мне только чудом удавалось остаться по эту сторону жизни. Что скажешь, о высокочтимый учитель?

– Но ведь ты же жив!

– «Вопреки», а не «благодаря»…

– Ты не прав, Игорек. Я постоянно находился рядом…

– Хватит, Гриш, – покачал я головой. – Не уходи от ответа. Или ты говоришь мне всю правду, или я начну относиться к тебе как к редкостному ядовитому пауку – которого давить жалко, но обходить лучше стороной.

Гриша громко хмыкнул, помолчал, потом рывком сел, вылил остатки водки в стакан, залпом выпил:

– Это единственное, что мне нравится в вашем мире.

– В каком?

– В вашем,– подчеркнул Капелевич и замотал головой. – А все остальное – такая дрянь!

– Ты о чем?

– Ты знаешь, кто такие бабочки-однодневки?

– Конечно знаю…

– Ни хрена ты не знаешь! Тебе не дано понять, на что способен чистый разум, не испоганенный извечной тягой к размножению, насилию, доминированию над себе подобными. Не скажу, чтобы у нас в истории совершенно обошлось без войн, – но ведь не постоянно же резать друг друга! Чистый разум – стремление к совершенству, всеобщей безопасности, сытости и здоровью. Пусть никогда не возникало никаких искусств – музыки там, живописи, поэзии, зато какая архитектура! Ты можешь представить себе единый город-небоскреб с естественной вентиляцией и освещением, и живыми стенами, заменяющими ваши скверики, но только выделяющими достаточно кислорода для воссоздания внутренней атмосферы и одновременно годные в пищу? Ну это, естественно, только на крайний случай. Или линейный транспорт и связь? Да у вас даже науки нет, способной двигаться в нужном направлении! Огромный мир, в котором совершенно не существует стариков и самоубийц, – слово «самоубийцы» в устах Гриши прозвучало как нечто брезгливо-неприличное. – И вот, нежданно-негаданно, в один из дней, ты просыпаешься, и вдруг обнаруживаешь, что мир полон красок, а душа – чувств и страстей. Ты мчишься в приозерные леса, ты вливаешься в общий хоровод, ты взмываешь к небесам, ты рушишься в бездну, ты сливаешься в экстазе, и наконец наступает таинство, которое одновременно и неведомое, и радостное. Берег укрывается зародышами тех, кто вскоре придет на смену, а нам, уходящим, остается только небо, огромное, бесконечное, чистое небо… Это великолепно, это несравнимо ни с чем. Вот только разум… Маленький подленький разум, который сохраняется в наших головах, и который шепчет, что скоро зайдет солнце, и мы все умрем. А я не хочу умирать, Игорек. Я хочу жить.

– То есть ты…

– Вот именно. – Капелевич опять схватился за бутылку, перевернул над стаканом, немного потряс, а потом разочарованно швырнул в угол. – Ты ведь знаешь: попав в чужой мир, можно находиться там бесконечно, но вернешься в тот же миг, из какого ушел. Если я вернусь домой, то умру часа через два. Плюс-минус десять минут.

– Ну, так сиди здесь, – пожал я плечами. – Тебя никто не гонит.

– В этом уродливом двуногом теле с перекошенными мозгами? – раздраженно хмыкнул он. – Ты никогда не замечал, что у человека два разума: один в башке, а другой болтается между ногами? И еще неизвестно, какой главнее.

– Ты так говоришь потому, – тоном превосходства произнес я, – что еще не встретил настоящую любовь, не испытал настоящего чувства.

– Вот только не надо этих ваших баек, – сморщился Капелевич, – про большое и чистое чувство, которое злодеев делает ангелами, ангелов – людьми, людей – бесами, а всех умирающих – здоровыми. Вот это вот ваше, – он похлопал в ладоши, – это не любовь. Любовь бывает только один раз, и за нее платят жизнью, потому, что после нее жизнь бессмысленна. Тебе этого никогда не дано узнать, так что тихо радуйся тому, что имеешь. Только не хвались. Пройди ты через то, что испытал я – твоя Иришка осталась бы соломенной вдовой.

– Однако ты жив, – не без подколки напомнил я ему.

– Ну и что? Главное, я это испытал, я знаю, как оно должно быть и не хочу суррогатов – он встал, сходил к выброшенной бутылке, задрал ее над раскрытым ртом, старательно потряс, но в ответ получил не больше трех капель. – Черт! Игорь, я хочу крыльев и неба! А ты предлагаешь ползать, как червяку и радоваться дыркам в чужих задницах! Даже размножаться прилично не умеете, язви ваши души. Давай, я еще за водкой сбегаю?

– Подожди, – вскинул я руки. – Так ты пробирался в мой мир, чтобы полетать, стать мухой?

– Навозной, – Капелевич швырнул несчастную бутылку в другой угол, но на этот раз она звонко разбилась и осыпалась сверкающими осколками к створке ворот. – Для меня жить навозной мухой все равно, что для тебя – постельным клопом. Хочешь стать постельным клопом? Вот то-то и оно. Дело в том, что дома я вот-вот «помахаю крылышком», здесь я – двуногий уродец, а во всех остальных мирах – муха! Большая навозная муха! Вот так.

– Значит, ты…

– Все, чего я хочу, это найти мир, в котором вместо этого, – он похлопал себя по ширинке, – у меня будут крылья. Нормальные крылья. И все. В моих мирах этого нет, вот и приходится по чужим лазить. Ты уж извини. Ай да до ларька? Угощаю.

– Да ладно уж, – сделал я широкий жест. – Проставлюсь. А то ведь ты со мной так старался, а получил очередной «облом».

– Зачем так печально, история еще не закончилась.

– В каком смысле? – от его намека по загривку поползли холодные мурашки. Как-то подустал я от разнообразных приключений.

– А скажи-ка, Игорек, – ехидно прищурился Капелевич, – сколько у тебя жен?

– Одна.

– Ой ли?

– Одна, – упрямо повторил я, поскольку сам уже не раз задумывался над этим вопросом и, кажется, нашел ответ: – Ирена. У нее и в том мире и в этом похожая биография, у нее и тут, и там одинаковое тело – все родинки и шрамы на своих местах. Это один и тот же человек, просто существующий одновременно и тут и там, точно так же как и мы с тобой.

– Но ты недоговариваешь, – вкрадчивым шепотом произнес Гриша, – что она здесь не знает или не помнит того, что происходит там. Мы же с тобой не забываем, сидя в гараже, про Малха или Колодец?

– Ну и что?

– Поверь моему опыту, Игорек, такое может происходить только в одном-единственном случае – если эти миры не ее, если они для нее второстепенны. А значит, где-то поблизости, совсем рядом, находится еще один ее мир. Главный. Но вот только главный он не для нас. Интересно, как ты отреагируешь, если узнаешь, что в ее мире ты тоже всего лишь какой-нибудь таракан?