Текст книги "Забавы деда Матвея. Сборник рассказов, повесть"

Зашел я. Камера большая, а зеков – больше того. Постоял сначала у порога. Но долго не раздумывал и запрыгнул на еле проклевывающееся место на нарах у маленького оконца. Хорошо, чудом успел зубами вцепиться в чью-то потную лапу, обхватившую меня сзади за шею, а то б задавили. Сбрасывали меня с нар несколько раз, и снова лез я наверх. Помню, был последний удар по башке. И тучи искр в померкнувшем свете… Не знаю, на сколько вырубился. Очнулся на том самом месте, куда и лез. Рядом сидел дохлый зек с татуировками на спине и груди. Позже узнал – из воров он, законников, и очень авторитетный. Оказывается, я чуть ли не на его место зарился. В общем, не в свое метил стойло. Спасло меня, наверно, то, что первоходок. Да несмотря на молодость, держался хорошо, хотя и дерзко, но с достоинством. Дохлый вор-законник за меня тогда вступился. Пригрел и стал на годы моим тюремным учителем. Очень красиво рассказывал он мне про прелести лагерной жизни, что я загорелся ею. Много говорил про дружбу и клятвенную верность воровскому закону. Искреннее и справедливее воровского кодекса чести я уже себе ничего и не представлял…

Сказав про кодекс чести, старшой Володя, замкнувшись, долго смотрел вдаль. Он, вероятно, припомнил в своей жизни что-то страшное, так как лицо у него снова посуровело.

– Ну что же дальше-то было? – поторопила Валька. На нее тотчас со всех сторон зашикали бродяги.

– Дальше-то?.. – встрепенулся Володя. – А дальше отправили меня сидеть на Дальний Восток. Потом, когда в пятьдесят третьем Сталин подох, меня по амнистии выгнали. И покатил я, дорогие мои бродяги, после освобождения сразу на юг. Куда в детстве с Васькой стремился попасть. Кореша в лагере адресок мне дали. Жизнь у меня красивая началась: хорошее вино, женщины, жратва путевая… Ну а потом – в дело.

Фартило мне, удачливый был, да и умом бог не обидел. И всего-то у меня было вдоволь. Денег столько водилось, что хоть стены ими обклеивай. Годика через полтора получаю ксиву из зоны: встречай, дескать, дружка, и пристрой. Решение сходки – закон! Встретил, обогрел, накормил – как положено. И вдвоем начали править. Так, посчитали, сподручнее.

Подобрали компанию верную. На «общак» хватало и себе оставалось от промысла. Дел воровских – завались, только знай направляй подельничков… Думал, конечно, я про то, что когда-нибудь кончится фартовая жизнь. Уже и предчувствие было – вот-вот. Ну а пока спешил брать от житухи все. Вокруг крутились бабы, шестерки и открывались все рестораны. А снова за решеткой я оказался из-за кореша своего. Недоглядел что-то он, и застукали наших на грабеже. Двое сумели уйти, а третьего подстрелили. Раненного повязали его и, конечно же, раскрутили.

Вот уж никогда бы не подумал, что сдадут меня так легко. Приехали, загребли с постели вместе с красавицей Нюркой, ходила она у меня тогда в фаворитках. И получил я сроку червонец. С сукой той, что меня сдал, я потом сполна рассчитался: удавку ему накинули на этапе…

На зоне я по-прежнему придерживался воровских традиций. За воров уже всерьез в то время начали браться и ломать их кодекс. Почувствовал и я на своей шкуре ментовский пресс. Несколько раз подряд меня в «бур» закрыли, а после в крытку отправили, за то, что свою линию гнул. В тюрьме в мое окружение падло затесался. А еще из воров, коронованный был. Наступил я однажды этому падлу на горло – он все и выложил. И не дожидаясь сходняка, кончил я его прямо в камере. Менты про то ничего от камеры не дознались. И поэтому вернулся я из крытой тюрьмы обратно домой – на зону, а так была бы мне вышка.

После той крытки сильно поколебалась моя вера в воровской закон. Не знал я даже, по какому дальше пути идти. Мысли всякие в башке бродили: хотел уже с ворами завязать. Но потом решил – посмотрю еще, когда выйду из зоны.

Судьба, видно, выпала мне встретить к концу срока двух аферистов. Пришли они спецэтапом из Москвы на нашу зону лесную досиживать срок. Сошлись мы поближе – случай помог. Сами как-то обратились за помощью, и тогда по моей душе пришлись их умные головы. Шулера картежные, и мошенники – каких мало на свете. В общем, талантов имели полный набор… Освобождался я с ними в одном году. Договорились встретиться в Москве. Там, в Москве, я все взвесил и решил совета спросить у воров. Отписали воры мне скоро: разрешили отстать от воровской жизни.

Через пару месяцев обучили меня новой профессии. Аферами заниматься – это не воровать! Тут тонкая нужна квалификация. Я даже походку изменил, осанку, хорошие манеры пришлось заучить. Внутренность моя, как говорится, поменялась. Разговор стал без мата. С блатными словечками я уже не высовывался без надобности. Признаюсь, сначала все это не по нутру было, но я понимал, что так надо в интересах общего дела.

Требовалось от меня интеллигентиком стать, значит, по понятиям, фраерком заделаться. Даже книжки научные по медицине заставлял себя почитывать. Потому как из меня «хирурга» готовили и бумагу под это уже хорошую выправили. Честь по чести настоящий диплом врача-хирурга. Приоделся я потом согласно званию, и закрутилось у нас сообща. Города, гостиницы. Тут же рестораны и, как водится, снова бабы. Работы всем троим хватало. Один паспорта готовил, другой находил клиентов с пухлыми лопатниками, а я после них со своим делом тоже неплохо справлялся. В то время машины в большом дефиците были. Ну, мы и надыбали. Покупали обыкновенный лотерейный билет за тридцать копеек. Я его ложил в карман своего белого халата. Васек находил лоха, а Толик – машину «скорой помощи». У Васьки при себе была газета «Труд». Там в таблице выигрышей им уже подделаны номер и серия. По этому номеру «Москвич» выпадал, а «счастливый» билет – у меня. Я в белом халате метался по коридорам в какой-нибудь большой клинике. Ко мне лоха подводили, конечно, до того нагретого Васькой, и тот без лишнего базара бабки выкладывал за фуфлыжный наш билет…

По всей нашей необъятной родине аферу эту толкали. Как сыр в масле катались. И если б не жадность подельничков, то еще долго бы так шикарно жили. Разбежались мы после того, как я за гнилой базар чердак одному из них проломил и отвалил навсегда.

Пока были деньги – гулял. Потом взялся за старое – стал внаглую приворовывать. Иногда мне везло. Все бы ничего, но не думал и не гадал я, что встречу в кабаке одного бывшего покупателя лотерейного билета. Узнал он меня, хай поднял, и будто назло рядом легавые оказались. Взяли меня под ручки и намотали очередной срок. По этапу шел я «Хирургом», и кликуха эта с тех пор навечно пристала ко мне. Устроился даже в тот последний мой срок на полосатом режиме в больнице лепилой…

После отсидки подался сразу в город родной. А идти-то, потом оказалось, там некуда. Под старость не осталось у меня ни родных, ни друзей, ни угла своего. Одна дорога – сюда податься. Тогда твердо решил: умирать на воле буду. Насмотрелся досыта на зоновские проводы на тот свет. Не хочу, чтобы мною так же распорядились. Когда на свалку пришел, даже целью задался: навроде коммуны организовать здесь житуху. Знал, что людишки постоянные тут обитают…

Старшой, закончив рассказ про свою жизнь, встал и, на удивление бродягам, поклонился.

– Ну вот, граждане, и все. Не знаю, зачем я выложил вам про себя. Никогда не рассказывал, а тут – на тебе… Старый стал, что ли?

Ему никто не ответил, и он, от волнения ломая спички, закурил. Перекурив, не скрывая презрения, крикнул:

– Ну, бродяги, хорошо ли вам в коммуне-то, а? Я за каждого думаю из вас. Все ведь на мне держится…

Бродяги отозвались старшому вразнобой, неразборчивыми голосами.

– Что молчите? Или недовольны чем? Так говорите в глаза мне, – грозно приказал старшой.

По прошествии короткого времени отважилась сказать ему Ефросинья:

– Да-а-а. Вишь как у тебя жисть-то сложилась. И весело ты жил, и страдать приходилось. А у меня все одинаково было плохо: колхоз, ферма, скотина. Там и здоровье угрохала. Ну и не нужна никому стала.

Фрося от своих слов прослезилась. И не вытирая слез, которые часто падали на закуску, потянулась к своей банке, допила мутные остатки одеколона и, обращаясь к старшому, вдруг смело добавила к сказанному:

– Вот ты, Володя, говоришь, коммуну открыл, гордишься, бродягами называешь. А какие бродяги мы? Бродяги ведь вольные. А ты держишь нас под пятой. Помню я, как ты пришел. Раньше – всяк по себе. И ничего. Жили, кормились. А ты закабалил всех, суд над нами вершишь.

– Ну-ну, старая, закаркала! – обозлился Володя. – Плохо тебе! Проваливай лучше спать, пока не получила.

Фрося тяжело встала и поплелась к своей норе, с опаской проходя мимо старшого. Тот несильно ударил ее суковатой палкой по спине. Боясь расправы, следом за ней потихоньку начали расползаться в разные стороны и другие.

Володя толкнул задумавшуюся Вальку:

– Пошли на покой, Валюха…

Прошло семь ничем не примечательных дней. На восьмой день старшой с утра где-то раздобыл одеколона и объявил по этому случаю бродягам выходной. Пить сообща расположились на прежнем месте. И только успели разлить одеколон по стаканам и банкам, как вдруг закричала баба и показала рукой на середину свалки. Там ходил мужчина с рюкзаком в руках, изредка наклоняясь, по-видимому – подбирая добычу и пряча ее в рюкзак.

Старшой поднялся и, взглянув на него, начал командовать:

– Петруха, иди кругом свалки, обойдешь чужака сзади, – приказал он самому молодому. – А вы двое, – старшой указал на Николу и еще на одного рядом с ним, – шуруйте на перехват, если вдруг задумает смыться. Мы всем миром сейчас штурмом пойдем на эту крысу.

Чужак очень скоро заметил их маневры, но, судя по всему, убегать не собирался. Опустив на землю рюкзак, он приставил ладонь к козырьку фуражки, защищая глаза от солнечных лучей, с любопытством наблюдая за происходящим.

Володя шел впереди атакующих. Дождавшись наконец встречи с незваным гостем, он горел желанием жестоко расправиться с ним, и от этого у него нервно тряслись руки. На чужака кинулись разом. И мешая друг другу, толкаясь и матерясь, стали топтаться уже на своих же упавших. Азартно визжали старухи, бабы. Самая шустрая из них, Таисья, с матом пролезла в середину свары и, энергично работая худыми локтями, скоро оказалась впереди нападающих.

Володя, оставив разъяренную толпу, забрался на ржавый бензобак и с жадностью смотрел оттуда на бойню.

Окровавленный чужак лежал на спине. В одной руке он держал вещмешок, другая у него была подвернута за спину. Лицо чужака, искаженное болью, уже не реагировало на удары – он потерял сознание.

– Ладно, мужики, хватит! – насытившись зрелищем, крикнул Володя. – Он уже спекся. Волоки его на поляну!

Самые разгорячившиеся пнули по нескольку раз по телу еще. Затем двое схватили чужака за руки и потащили к костру. За ними вприпрыжку поспешила Таисья.

– Мешок-от, мешок-от его мне отдайте, – заботливо повторяла она. – Банки ведь там, побьются.

Мужики остановились и с трудом разжали пальцы чужака, высвобождая рюкзак. Таисья, добившись чего хотела, довольнехонькая отошла от бродяг в сторону своей норы.

Мертвого чужака подтащили близко к огню и там бросили.

– Ты посмотри-ка, какой красавец стал. Глаза-то, глаза-то, гляди – на лбу оказались. Жаль, ухо одно потеряли, – куражился Никола.

Ему ответили дружным смехом.

Когда возбужденные легкой победой, все вдоволь наговорились, сели продолжить выпивку.

Валюха, с виду безучастная к происшедшему, устроилась в стороне от компании. Володя, вспомнив о ней, спохватился:

– Валька, ты чего пригорюнилась? А ну, поди-ка сюда. Ты уж в сторону-то не гляди, а не то… сама понимаешь.

Валька все поняла и без слов приняла из Володиных рук стакан с суррогатом и затем кусок хлеба.

Обитатели свалки были в доску свои, и высказываться никто не стеснялся. Советов, куда девать труп, поступило много.

– Заройте в мусор, да и дело с концом, – сказала старая Ефросинья.

– Нет. Это не пойдет, – возразил Никола. Собаки учуют. Разроют, разорвут на куски и растащат по всей свалке. Лучше в муравейник засунуть. Муравьи свое дело знают, сожрут, и костей не останется…

Володя, терпеливо выслушав эти и еще другие советы, обратился к самому крепкому из бродяг:

– Неси-ка, Тимоха, дров побольше, сушняка постарайся, березы. Костер будет жарче. Сожжем его, черепок зароем, а кости, что останутся, покидаем в мусор на свалке. Площадь большая, иди-ка тут разберись, чьи они, косточки, обугленные валяются.

Скоро пламя взметнулось ввысь, пожирая валежник. И невыносимо запахло горелым. Часто подкладывая дров, костер жгли остаток дня и весь вечер. А ночью усталые разошлись. Таська, окликнув своих пацанов, дремавших недалеко от костра, увела их в шалаш. Валюхина же дочь осталась сидеть рядом с матерью. Она, словно сошедшая с ума, смотрела широко открытыми глазами в желто-синее пламя угасающего костра. Все, что осталось от трупа чужака, – это метровой величины головешка.

Старшой, потянувшись, позвал Валюху:

– Пошли, Валюха, и мы на покой. Видишь, все уже разбрелись по норам. Девку забирай сегодня с собой. Гляди – таращится. Так как бы не чокнулась…

Валька сбежала со свалки. Судорожно сжимая ручонку дочери, она изо всех сил тянула ее, босую, по булыжникам старого тракта. В темноте, еле угадывая дорогу, они пугливо шарахались от придорожных кустов. Жуткий страх гнал их от Володиной берлоги, и они быстро отмахали несколько километров, приближаясь к мерцающим огням города. Неожиданно сзади их осветил луч света автомобильных фар, и через минуту возле них, резко притормозив, остановилась легковая машина.

– Эй, вы куда на ночь глядя спешите? – высунувшись в окно, поинтересовался водитель.

Валька с дочерью, не останавливаясь, молчком взяли ближе к обочине.

– Эй, вы! Я же к вам обращаюсь, – сердясь, не сдавался водитель. И снова не получив ответа, тронул «Жигули» с места. На этот раз он загородил им дорогу и открыл дверцу. – Садитесь. До города подвезу. Ишь, девчонка все ноги разбила.

Вблизи голос сидевшего за рулем мужчины показался Валюхе добрым, и она, рискнув, забралась с дочерью на заднее сиденье. Машина тронулась, и огни города стали теперь приближаться намного быстрее. Вскоре они въехали на первую улицу.

– Вам все-таки куда? – обернувшись, мягко спросил мужчина.

Валя пробурчала что-то невразумительное, а про себя подумала: «Дяденька этот, наверно, очень хороший. Пожилой, но еще далеко не старый…»

Он остановил «Жигули» на автобусной остановке и стал ждать от случайной пассажирки ответа. Валина дочка к тому времени уже крепко спала у нее на руках.

– Нам некуда идти, – наконец тихо сказала Валя и заплакала.

– То есть как это некуда? – откровенно удивился мужчина.

– А так, некуда, – подтвердила сквозь слезы Валюха. – Я тут жила на квартире у хозяйки месяц назад, но она меня выгнала и сказала не приходить.

Валька, не выдержав, разрыдалась.

– Эка беда, – произнес мужчина и, в свою очередь, глубоко задумался.

Машина довольно долго стояла на остановке, над крышами уже забрезжил рассвет.

– Поедешь ко мне? – спросил наконец он.

Валюха кивнула…

Они притормозили возле двухэтажного каменного дома.

– Вот здесь я живу, – показав на дом, сказал мужчина. – Сергеем Ивановичем меня пока зови, а там видно будет…

– Валя, – прошептала свое имя Валюха. – А дочь мою Олей кличут.

Она с дочкой на руках выбралась из машины. И прежде чем переступить порог, как ей сразу почудилось, настоящего дворца, Валька обратила внимание на свои грязные ноги, обутые в стоптанные мужские башмаки.

Сергей Иванович перехватил ее стыдливый взгляд:

– Ты проходи, Валентина. Я сейчас горячую ванну соображу. Покупаетесь с дочкой, а я вам все чистое дам. После жены много чего осталось…

– А где ваша супруга, можно узнать? – все еще не решаясь зайти в дом, наивно спросила Валька.

Сергей Иванович растерянно улыбнулся:

– Да ты заходи, не бойсь. Больше года уж как нету на этом свете ее. Рак, будь он неладен, съел мою Василису.

Валюха с девочкой помылись, оделись в чистое. У них едва хватило сил дойти до кровати и лечь. От еды они отказались. Хозяин, чтобы не мешать, вышел во двор, решив заняться пока хозяйственными делами.

Время наступило уже послеобеденное, а гости еще не проснулись. Забеспокоившись, Сергей Иванович вошел в отведенную им комнату. Валюха с дочерью спали на полу, на стянутом с кровати матрасе, а рядом валялись скомканные простыни.

– Тю-у-у, – удивившись, проговорил он. Потом позвал: – Валя…

Она открыла глаза, и в них первоначально мелькнул испуг.

– Валя, вставайте. Обедать давно пора, – с улыбкой сказал Сергей Иванович и пошел из комнаты.

Он терпеливо несколько раз разогревал им борщ, пока беглянки не пришли и не сели за стол.

– Вы уже умылись? – спросил Сергей Иванович.

– А зачем умываться? – неожиданно смело спросила девочка.

– Как это зачем? – удивился Сергей Иванович.

– Ну мы же с мамой ночью мылись…

На этот раз он промолчал. Все принялись за еду. Сергей Иванович, увидев, как с Олиного подбородка на рубашку густо капает красный борщ, подошел к ней и, погладив по голове, заботливо подоткнул ей за ворот салфетку…

* * *

Операцией по задержанию лиц, причастных к убийству пожилого гражданина на городской свалке, командовал средних лет мужчина в гражданской одежде, в белой кепке на голове. С ним был капитан в форме и несколько милиционеров-сержантов. Автозак, на котором они приехали, стоял на дороге, неподалеку от сгрудившихся бродяг.

– Мы с мужиками поутру очухались, и в балаган к нему, – жестикулируя, громко рассказывал Гена мужчине в штатском. – Валька, полюбовница его, ночью, видать, сбежала, а он дрыхнет себе спокойно. Разве же он думал, что кто-то супротив него восстанет?! Никола его хорошей дубиной огрел и, пока тот без сознания-то был, мы его и связали. Еще хорошо, что Никола не промахнулся, задал бы тогда он нам жару…

– Он этот самый… – Таисья замялась, забыв длинное слово. И ей охотно подсказал Никола:

– Рецидивистом себя называл.

– Во-во, именно так. Рецидивистом, – подхватила Таисья.

– Ну ладно, хватит болтать, – прервал капитан. – Показывайте, где он, субчик, валяется.

Таисья провела милиционеров мимо того места, где возле потухшего костра лежало сгоревшее тело чужака, и подвела к крепко сколоченной будке. Володя лежал там на земле, обмотанный веревками. На лбу его багровела глубокая ссадина, волосы на голове собрались клочками, лицо было в засохшей крови. Сержант развязал ему ноги и Володя, с трудом приподнявшись, сел.

Таисья тотчас заторопилась:

– Я уж пойду обратно, начальник. Дети там у меня.

Главный милиционер в штатском неопределенно махнул рукой, и она поспешила убраться: Володин взгляд наводил на нее ужас.

– Вставай, слышь, ты, мурло! Некогда нам тут с тобой возиться, – скомандовал старшому капитан и пнул его в бок.

Володя, раскачиваясь на затекших ногах, с трудом поднялся. Его поддержал за плечо сержант.

– Фамилия?! – рявкнул главный в штатском.

– Бич, – просипел Володя.

– Во дает, старый козел! – весело заметил сержант. – Это что же, фамилии у тебя нету?

– Бич, – упрямо повторил Володя. – Нет у меня фамилии.

– Да хрен с ним. В отделе с ним разберемся, – заметил капитан. – Куда он денется, скажет свою фамилию, когда под зад получит…

– Ишь ты, – удивился начальник в штатском.

– А он ведь себя интеллигентным человеком считает, ребята. То есть, вернее, бывшим интеллигентным человеком.

– Ну, господин бич, – сказал капитан, – пошли к машине, что ли.

Сержант дал «хозяину» свалки по шее и вытолкал из будки на улицу.

В управлении милиции к вечеру передопросили всех доставленных со свалки бомжей. Вместе с главарем Володей троих из них арестовали. Оставшиеся бродяги, дожидаясь участи, смирно стояли вдоль стены в коридоре первого этажа, возле дежурной части.

Полковник, начальник милиции, смертельно уставший за день, прошел мимо них к выходу. Молодой розовощекий лейтенант, помощник дежурного, погнался за ним.

– Товарищ полковник, троих арестовали, а этих куда? – спросил он, показывая на бродяг.

Полковник остановился и рассеянно посмотрел на него. Лейтенант скороговоркой доложил:

– Я звонил в приемник-распределитель. Там переполнено, не принимают. Да и какой толк их туда отправлять – через месяц снова будут без документов. Дежурный по приемнику знает их хорошо. Они туда каждый по три раза доставлялись.

Начальник в раздумье рассеяно скользнул взглядом по грязным лицам бездомных. Потом решительно махнул рукой и быстро вышел на улицу.

– Понял! – радостно крикнул лейтенант и, просунув голову в окошко, обратился к сидевшему там дежурному:

– Лукич! Начальник сказал на свалку остальных везти. Вызывай машину.

Через пять минут автозак с открытой дверцей уже стоял у крыльца. Бродяги, обгоняя друг друга, не дожидаясь команды, с радостью полезли в фургон. Радовались они тому, что Володи с ними не будет, что едут они обратно в обжитые, ставшие им родными места.

Машина, взревев, лихо развернулась в сторону свалки, подмигивая лейтенанту-помощнику огоньком поворота… В это время раздался истошный крик женщины, несущейся к автозаку с ребенком:

– Стойте! Подождите же меня!

– Кто еще там?! – заорал сержант внутри автозака и открыл дверцу.

– Валька! Это ведь наша Валюха! – заволновались сидевшие за решеткой бродяги. – Пусти ее, гражданин начальник, к нам.

Валюха с дочкой ловко запрыгнули в остановившуюся машину и пробрались за решетку к своим.

– Ты где, Валюха, была? – спросила старая Ефросинья.

– У дяденьки мы жили, – звонким голосом ответила за мать Оля.

– Вот те раз, – удивился кто-то из бродяг. – Когда это ты успела мужика-то найти?

– Да ну его, – отмахнулась Валюха. – Кровати, простыни, вилочки, ножички, салфетки… Не нравится мне такая жизнь. Ну ее к лешему…