Текст книги "Системы мира и миры систем"

Рассмотрим с этой точки зрения высказывание Томаса Гоббса: «Пока люди живут без общей власти, держащей их всех в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех». Другими словами, недостаток общей, центральной власти вызывает состояние войны. Но возможности центральной власти ограничены! Поэтому можно утверждать, что идея центрального, всемирного правительства обречена на неудачу. Даже тоталитарная власть не способна все предусмотреть. Идеи единого ноосферного правительства упираются в тот же «дефицит» власти, что и любые другие системы управления из единого центра. Центральная власть всегда сталкивается с проблемой «разбегающихся» регионов, так же как астроном наблюдает разбегающиеся галактики. Уровень «самостийности» региона возрастает по мере его замыкания на себя. Критерий такого замыкания – уменьшение частоты различимых из центра событий («красное смещение») – есть показатель уровня замкнутости региона, степени его приближения к «черной дыре» – объекту, неподвластному центру.

Отметим, что война всех против всех, по Гоббсу, – выражение оппозиции людей друг к другу, когда каждый индивид стремится максимизировать полезность окружающего для себя. Это стремление к максимуму прибыли сторонники рынка считают движущей силой общества. Однако убегание всех от всех – полный аналог разбегания Вселенной – вызывает распад, атомизацию общества. Именно к такому неприемлемому результату ведет «демократическая модель», взывающая к рациональности каждого. Но и альтернативная модель – управление тоталитарного типа, опирающееся на центральную власть, – как следует из наших рассуждений, создает большую проблему реализации самых чудесных замыслов. Поэтому обществу необходимы модели синтетического, гибкого устройства и управления, сочетающего местные и личные интересы. Эта задача требует изучения реальных механизмов информационного обмена, принципов синхронизации общественных процессов. Эта же задача стоит и в отношениях общества и природы, где разность характерных времен всех процессов еще более наглядна. В этом насущная актуальность разговора об относительности и для экономики, и для экологии.

Относительность существует и внутри человека – между разными сторонами его личности. Существование локального времени личности, замедленного по отношению к «евклидову» пространству-времени общества, создает ее отстраненность от сиюминутности политики, быстро «мелькающей» на фоне вечных страстей человеческого существования. Отсюда и конфликт поколений – старого, прошедшего через множество общественных опытов и дистанцировавшихся от них, и нового – еще слабо отделяющего себя от сиюминутности. Сегодня феномен нового русского общества на себе ощутил практически каждый – старое общество успело умереть, хотя еще живы те, кто в нем жил. Молодым легче идти в ногу со временем, поэтому сегодня, как и во все времена, выход в завтрашний день ищут вчерашние дети, неопытные и жестокие. Опыт расхождения человека и общества – это опыт культуры, поэтому диалог поколений, изучение опыта «вечных» ошибок общества в отношении других «видов» миров, будь то внутренний мир человека или самобытный мир природы, абсолютно необходим.

* * *

Мы начали важный разговор об относительности – о системах отсчета и искривленных мирах, времени и пространстве, о рациональности и равновесии. Большинство наших суждений об обществе, о природе, о человеке зависит от выбора точки зрения. Наблюдая «из природы» («с точки зрения» животных, растений, камней и т. д.) за деятельностью человека, мы придем к другим заключениям, чем оценивая его действия «из общества». Точка зрения современной науки, выраженная в теории относительности, состоит в том, что законы природы не зависят от выбора системы отсчета. Поэтому мы должны искать способ согласования различных точек зрения – таков путь к открытию важнейших и, самое главное, общих, единых законов, описывающих природу, общество и человека. Нельзя себе представить более важной задачи. Поэтому мы еще не раз вернемся к этому разговору.

Перспектива – Человек и Вселенная

Статья опубликована в журнале «Экология и жизнь» (2005, № 2) и приурочена к столетию публикаций А. Эйнштейна, открывших цикл его работ по теории относительности.

Экологический и цивилизационный кризис, который мы наблюдаем в современном мире, отнюдь не случаен. Корни его в том, что наука пока не в состоянии взять на себя решение назревших проблем общественного развития; утверждая на словах единство мира, на деле она устраняется от реальных проблем общества и личности. На фоне все ускоряющейся эволюции техники отсутствует сколько-нибудь стоящая внимания перспектива развития человеческого общения и общества как такового.

Сегодня поиски единства картины мира – одна из главных тем в физике. Программа создания единой теории поля была сформулирована Эйнштейном и составляла суть его деятельности в последние 30 лет его жизни. Движение по этому пути стало на долгие годы священным Граалем физики, в поисках которого до сих пор странствуют по многомерным мирам рыцари, верные заветам своего короля. Поиски совершенства теории являются определенной формой существования ученого, уходящего от шумного общества – так же как монахи уходили «от мира». Решение научных проблем способно указать путь к общественному или индивидуальному совершенству как некому теоретическому абсолюту, однако наука не способна дать рецепта морального оздоровления самого общества, тем более указать путь к счастью и любви. Наука принципиально ограничена собственной объективностью, игнорируя самую важную для человеческого существования проблему отношений между людьми в обществе, так же как ментальную активность внутри человеческой личности.

Решение этой проблемы давно найдено обществом в форме тех или иных религий, которые берут на себя руководство в движениях человеческой души, указуя ей путь к совершенству. Однако внутри самой религии существует весьма точная система логических выводов и оценок, которую использует теология для анализа религиозных высказываний и отделения «святых» мыслей от многочисленных ересей. Более того, статья Б.В. Раушенбаха «Логика троичности» (опубликованная и в журнале «Экология и жизнь», 2005, № 1) свидетельствует, что логический путь к анализу отношений догматов церкви не только существует, но практически совпадает с путем рассуждений математики.[26]26
  Речь идет о том, что Раушенбах стремился наглядно показать, что логика образования понятия Троицы и логика образования вектора из его проекций на три оси координат – одна и та же. Он проанализировал шесть необходимых свойств Троицы, выделенных в основном догмате церкви (Триединость, Единосущность, Нераздельность, Соприсущность, Спецефичность, Взаимодействие), и показал, что все эти определения можно отнести к получению вектора из его ортогонального разложения на три оси координат. Надо сказать, что, несмотря на общность логики объединения, объекты веры остались объектами ментального мира и потому никак не соотносятся с «грубым материализмом» математики. Поэтому прорыва математики к ментальности пока не наметилось, тем более что такой прорыв вызывает у многих серьезные опасения, связанные с неприкосновенностью и суверенностью личности. Для самих же математиков трехмерный мир – лишь частный случай среди многомерных миров и потому мало чем выделен среди остальных.
  Тем не менее наука имеет определенные успехи в исследовании восприятий человека, которые служат «входом» в ментальный мир, и здесь очень ярко проявляется ограниченность числа измерений. Например, модель восприятия цвета опирается на три основных цвета, и объяснение этого – в устройстве зрения человека. Работа с цветом основана на построении треугольника Юнга: вводится тройка векторов ощущений и проводится плоскость, отсекающая равные величины на этих осях. Так осуществляется процедура цветоделения, необходимая в полиграфии. При этом несмотря на то, что базовым остается разделение на три цвета, существуют разные модели цветоделения: используется как трехмерная модель – RGB (аббревиатура английских слов Red, Green, Blue – красный, зеленый, синий), так и четырехмерная – CMYK (Cyan, Magenta, Yellow, Key colour), расширенная измерением черного цвета.
  ** Поэтому становится понятной и позиция православия, где все усилия направлены на сохранение неизменности «базиса». – А.С.


[Закрыть]

Принципиальное преимущество математического способа умозаключений – быстрота, с которой может быть достигнута ясность в проблеме, если задан аксиоматический базис рассуждений, в то время как самые незначительные изменения базиса порождают теологические споры, которые могут длиться сотни лет.** В математике отход от пятого постулата Евклида породил к жизни неевклидовы геометрии, существование которых не решился публично признать даже Гаусс – король математики. В то же время те автоматизм и скорость, с которыми работает аппарат математики, часто вызывают у ученых парадоксальное чувство «непостижимой эффективности».

Почему же наука, имея столь совершенный аппарат, не в состоянии оправдать людских ожиданий? Эти ожидания наука сознательно изгоняет из себя, занимая позицию «внешнего наблюдателя», и тем самым лишает себя опоры в самом человеке, забывая, что сама является не чем иным, как плодом человеческой мысли. «Одно мне более или менее ясно, – писал Н.Н. Моисеев, – мировосприятие большинства русских философов и естественников, при всем их различии во взглядах – от крайних материалистов до идеологов православия, – было направлено на отказ от основной парадигмы рационализма, согласно которой человек во Вселенной лишь наблюдатель <…> в России утверждалось представление о том, что человек есть лишь часть некой более общей единой системы».[27]27
  Здесь и далее Н.Н. Моисеев цитируется по его книге «Универсум. Информация. Общество» (М., 2001).


[Закрыть]

В единой системе пути «через человека» и «через внешний мир» должны сходиться; человеческая субъективность устанавливает паритет с объективным миром (см. статью «Коэволюция интерпретаций» настящего сборника, с. 115–122), и мы назвали место встречи границей рациональности. Науки о природе выбирают путь, на котором человека нигде нет, тогда как гуманитарные науки следуют тезису «все, что мы знаем – это человек». Растет пропасть между науками естественными и гуманитарными, представляющими по сути два равноценных пути познающей мысли; схождения интерпретаций порождает «момент истины», но происходит только в результате кризиса – научного или социального.[28]28
  Любой кризис объективно является «решением» разнородных и разнонаправленных устремлений, а субъективно воспринимается как «явление лика истины». Субъективно этот лик может быть ужасен. В объективном описании тот же самый момент «зашкаливания» называют асимптотой, разрывом определенности. Заметим, что именно анализу неопределенностей наука обязана многими своими успехами: в математике при раскрытии неопределенностей родилось дифференцирование, в физике открытие соотношения неопределенностей сформировало квантовую механику. Важным примером аналитики кризисов являются особые точки динамических систем – и это именно те точки, где решение динамических уравнений теряет единственность. В этих точках лежат центры притяжения и отталкивания, формируются как устойчивые, так и неустойчивые состояния, рождаются бифуркации. И оказывается, что существуют различные области состояний систем – например, в одних областях возможны только колебания, тогда как в других – только вращения. Внутри каждой области состояний поведение систем обратимо, однако переход через границу области рождает необратимость. Найдены объекты с необратимым поведением, которые «прыгают» или «туннелируют» между областями – это странные аттракторы. По всей видимости, мир объективный и мир ментальный можно мыслить как области различных состояний движения – в одном состоянии движение «реализовано» на материальных частицах, тогда как в другом движутся нервные импульсы; при этом, однако, существуют такие линии, где эти миры соприкасаются. Точки касания служат «границей реальности», распознаваемой как пересечение объективных и субъективных истин. На мой взгляд, перед лицом многообразных кризисов, грозящих человечеству, изучение именно этих состояний, отвечающих необратимому процессу – формированию реальности, представляется наиболее перспективным. – А. С.


[Закрыть]

Что побудило в свое время В.И. Вернадского сформулировать признак вступления в ноосферу как взятие человеком на себя ответственности за судьбу биосферы? В понятии ответственности существен момент субъективно-личностного участия, именно это отличает его от обычного управления. В техническом понимании управления напрочь отсутствует стадия осознания управляющим субъектом самого себя, поэтому невозможно и поставить задачу единства мира внутреннего и мира внешнего, так же как и движения вдоль такой траектории, где это единство сохраняется, хотя, быть может, это и есть единственно возможная траектория устойчивого развития.

Поиски гармонии внутреннего и внешнего мира пронизывают все великие религии; но эти поиски пока коренным образом отличаются от поиска единства мира в рамках той же физики, где человеческая субъективность – синоним ошибок. Тем не менее именно в физике XX века Нильсом Бором введен принцип дополнительности описания состояний в терминах волн и частиц; в физике эти состояния отделены сепаратриссами граничных условий. (Интересно, что это произошло на фоне математических баталий об отношениях континуума и числового ряда, где продвижение вперед, связанное с созданием представлений о фракталах, было надолго отложено.) Однако в этом вопросе математика вплотную подошла к проблеме осознания важности самоприменимости операций. Характерно, что именно в этом вопросе ответственность расходится с управлением.[29]29
  Ответственность подразумевает библейское: «не делай другим того, что не желаешь себе», тогда как управление связано с оптимизацией и произволом при выборе критериев. Можно сказать, что ответственность есть особый, выделенный тип управления, как некоторые типы движений выделены среди остальных. Это управление характеризуется самоприменимостью, и выделейность его – в соразмерности действия на разных уровнях иерархии, когда исполнение команды обязательно, как для приказывающего, так и для исполняющего. Тем самым управление реализуется как некое преобразование подобия; хотя можно назвать его и «преобразованием справедливости». И «золотой век» можно трактовать как ситуацию, когда власть была одинаково справедлива и к людям, и к природе. Самоприменимость, или самоподобие, является одной из характерных черт фрактальных преобразований, поэтому «справедливость» можно представить как фрактальное соответствие между системами различной размерности – такими как природа и общество.


[Закрыть]

Сегодня перед лицом энергетического кризиса находится физика – это кризис темной энергии и темной материи; выход из кризиса ведущие теоретики видят в новом великом объединении – соединении понятий общей относительности и квантовой теории. Накал противоречий этих теорий необыкновенно велик: сам Эйнштейн, создавший первую квантовую теорию – теорию фотоэффекта, так и не принял вероятностного образа мира. С тех пор, как его не стало, прошло полвека, но некоторые из ранее отвергнутых его идей – такие как космологическая, или антигравитационная постоянная, – возродились. Возможно, и история вероятностного образа мира еще далека от завершения![30]30
  Об этом подробнее см. в статье «Феномен свободы» настоящего сборника (с. 88-103).-Л.С.


[Закрыть] Показателен сам образ драмы идей в науке: это не только проявление подлинного драматизма человеческих судеб там, где, казалось бы, нет места человеческой субъективности; но в первую очередь это проявление вечного поиска, вечного приближения к недостижимой истине, и этот поиск подчинен тем же законам, что и другие поиски – смысла жизни, счастья и справедливости.

Поиск такого рода представляется вечным, и столь же вечными – неудачи на этом пути. Особенно ярко драма всего пути человечества предстает в вечном поиске надежных способов выйти победителем из противостояния с природой и в вечном кризисе этого подхода. Н.Н. Моисеев видит выход из положения во введении новых «опорных» точек не только в путь технического развития, но в область нравственной эволюции: «В какой уж раз в истории антропогенеза развитие технических возможностей оказывается несогласованным с возможностями Природы. И всякий раз человечество оказывается неготовым встретить во всеоружии очередной кризис. И даже предугадать его неизбежность и подготовиться к ней. Вот и сейчас становится все более очевидной необходимость новых запретов, новых табу, т. е. формирования новой нравственности, способной восстановить утраченный режим коэволюции».

Не менее драматичен вопрос о поиске бескризисного пути развития – режима коэволюции. Замечательность этого режима в том, что это подлинно системное решение, в котором развитие есть результат взаимодействия частей и целого. Различные общества, живущие на Земле, находят разные пути – именно поэтому единственной модели и единственно верных заповедей такого развития быть не может: «В национальных программах «устойчивого развития», которые так распространены сегодня, не должны фиксироваться ценности западного мира как некоторые абсолютные ценности, годные для всей планеты. Но самым тщательным образом следует изучать универсалии устойчивого развития и разрабатывать систему специальных мер, необходимых для их утверждения в сознании различных цивилизаций» – пишет Моисеев.

Поиск универсалий, системы запретов или системы аксиом очень характерен для современной науки – это стадия Л в схеме Эйнштейна (см. ниже рисунок из письма Эйнштейна Соловину от 7 мая 1952 г.[31]31
  Эйнштейн А. Собрание научных трудов. – М.: Наука, 1967. T. 4. С. 570.


[Закрыть]). Эйнштейн утверждает, что все научные теории строятся именно таким образом.

Однако стоит заметить, именно на этой стадии в науку проникает субъективность – теории несут на себе отпечаток личности создателя и тем самым содержат в себе неустранимое в рамках теории искажение. Модели системного подхода более объемлющи, так как при совместном рассмотрении системы и погруженных в нее элементов число необходимых аксиом уменьшается. Коэволюционный подход в идеале предполагает отсутствие абсолютной жесткости любых установок – все они подвижны, отвечая требованию совместности изменений.[32]32
  Понимая совместность как подобие, можно моделью коэволюции сделать линейное пространство. Тогда все множество векторов, наполняющих пространство линейной системы, можно выразить через малое число измерений этого пространства – независимых векторов. – А.С.


[Закрыть]

Переход от теорий современной науки к стратегии коэволюционного подхода можно сравнить с превращением теории в человеческий язык, где любое понятие начинает определяться через все остальные. В ходе эволюции языка значение отдельных понятий постепенно меняется, хотя смысловые инварианты сохраняются; в той же мере меняется и содержание запретов-ограничений, сохраняя инварианты морали.

Споры, которые кипят вокруг Киотского протокола и проблемы глобального потепления, по сути обнажают слабость любых теорий развития и силу субъективных факторов в принятии решений, касающихся судеб человеческого общества. Но решение проблем, связанных с выживанием человечества, не может и не должно быть только выигрышем во всемирном политическом «казино», тем более что в казино можно и проиграться в пух и прах. Поэтому следует искать некие решения на основе системного подхода, максимально свободные от склонения к тем или иным априорным установкам – к приоритетам Запада или Востока, Севера или Юга, глобализма или национализма. Именно в отказе от абсолютных догматов ньютоновского мировоззрения происходило становление теории относительности, поэтому анализ отношений этих теорий послужит в дальнейшем изложении иллюстрацией системного подхода.

В «Автобиографических заметках» (1945) Эйнштейн восклицает: «Прости меня, Ньютон!», имея в виду провозглашенный в ОТО (общей теории относительности) отказ от знаменитых законов динамики, постулированных Ньютоном, и введение взамен схемы нелинейного поля, содержащего в себе самом уравнения динамики как характеристики кривизны поля.

Сегодня принцип «мирного сосуществования» теории Ньютона и ОТО действует де-факто прежде всего в астрономии, где к ОТО прибегают лишь в исключительных случаях – практические вычисления проще проводить «по Ньютону». В качестве «абсолютной системы отсчета» выступает реликтовый микроволновой фон – его распределение настолько однородно, что движение по отношению к нему стало измеримым по эффекту Доплера. Само разлетание Вселенной, известное как закон Хаббла, может быть сведено к рассмотрению системы покоящихся фундаментальных частиц – галактик, т. е. к ньютоновой Вселенной; для этого достаточно ввести особое время t, которое логарифмически соотносится с нашим собственным временем т (1гй = т; эту замену предложил астроном Эдвард Милн в 1932 г.[33]33
  Милн, опираясь на собственную концепцию «кинематической теории относительности», которая является альтернативой общей теории относительности, создал модель Вселенной, построенную на кинематическом подходе к явлению разбегания галактик. Систематическое изложение теории дано им в работах «Относительность, гравитация и строение мира» (1935), «Кинематическая теория относительности» (1948). —А.С.


[Закрыть]). Поэтому вполне закономерен вопрос: а не являются ли теории Ньютона и Эйнштейна дополнительными и «де-юре» – по образцу квантовых и волновых представлений или же подобно различным состояниям движения динамических систем?[34]34
  Здесь выражается сомнение не в эффективности принципа соотвествия Бора, который утверждает, что новая физическая теория должна в некотором пределе воспроизводить результаты старой, а в том, что картина мира Эйнштейна более прогрессивна, чем картина мира Ньютона, – просто они использовали различные подходы, каждый из которых не потерял своей эффективности от существования другого.


[Закрыть]

В пользу этого предположения говорит прежде всего то, что сравниваются задачи в принципиально разной постановке: вместо классической задачи двух тел Эйнштейн ставит системную задачу взаимодействия элемента (тела) и системы (поля). В постановке Эйнштейна задача тяготения оказывается самосогласованной; ее можно описать следующей словесной «формулой»: пространство – время искривляется, указывая телам, как им двигаться, а тела указывают пространству и времени, как изогнуться. По своей сути такая постановка задачи характерна для теории систем, где взаимодействие элементов и объемлющей их системы полностью укладывается в рамки формулы самосогласованного взаимодействия, приведенной выше. Для сравнения приведем аналогичную формулировку в биологическом варианте системного подхода: организм (система) обеспечивает связность частей (органов или элементов), в свою очередь своей работой отдельные органы обеспечивают гомеостазис организма, поддерживая тем самым связанность воедино всех его частей. Сегодня уже достаточно понятно, что теория относительности являлась системной теорией изначально, так как проводила совместное рассмотрение системы (отсчета) и вида законов (природы), которые в этой системе действуют. В то же время теория систем и теория относительности не «слились в экстазе». Работы Эйнштейна в Швейцарии и Богданова в России появились практически одновременно, однако теория систем оформилась почти на 50 лет позже, в работах Берталанфи. При этом ни в «Тектологии» Богданова, ни в теории систем Рапопорта и Берталанфи не содержится математического аппарата, который бы позволил перекинуть мостик взаимопонимания между этими теориями.

Но развитие идей относительности привело к другому важному явлению в жизни науки – рассмотрению систем нелинейных уравнений, отвечающих за описание искривленного пространства – времени (исследованием нелинейных систем в дальнейшем занялась синергетика). В ОТО пространство искажается вблизи масс и тем самым теряет евклидову линейность. При этом появляются и асимптотические решения, и сингулярности – такие как «черные дыры» и «кротовые норы» в пространстве – времени. Если теория Ньютона была теорией взаимодействия отдельных тел, то теория Эйнштейна – это теория взаимодействия поля и «погруженных» в него масс, которые изменяют поле; закон сложения этих взаимодействий просто обязан быть нелинейным; результат не подчиняется принципу суперпозиции или аддитивности в той же мере, в какой система отличается от простой суммы своих частей. Таким образом, нелинейность системы заложена в самом ее описании. Проблема описания таких систем – основная задача тензорного исчисления[35]35
  «Основная задача тензорного исчисления заключается в том, чтобы научиться отделять результаты, относящиеся к самим геометрическим объектам, от того, что привнесено случайным выбором координатной системы». (Акивис М.А., Гольдберг В.В. Тензорное исчисление. – М.: Наука, 1972.)


[Закрыть], которое избавляет нас от произвола в трактовке свойств объекта, связанного с выбором системы отсчета, путем отыскания инвариантных величин. Только для таких величин законы в разных системах отсчета одинаковы; поиск инвариантов – это «плата» за свободу, которую мы обретаем при переходе из одной системы в другую.

Когда одни и те же объекты могут описываться в рамках разных теорий, разных картин мира, разных онтологий, возникает неустойчивость восприятия. Возникает потребность рассматривать мир как вечное становление, а не как вечное возвращение; мир обретает подвижность и самоорганизацию, напоминая (по образному выражению Эриха Янча) «шепчущий сад». Переход от одной теории к другой сопоставим с такими явлениями, как религиозное обращение, а также с известным в психологии явлением переключения – одно и то же изображение можно увидеть по-разному. Томас Кун, рассматривая смену научных парадигм, приводит такой пример: если нарисовать объемное изображение куба на бумаге, можно увидеть его обращенным то в одну, то в другую сторону (чтобы убедиться в этом, достаточно изобразить куб в трехмерной перспективе). Такая неустойчивость – объект изучения синергетики, имеющей дело с принципиально неравновесными системами; переключение интерпретаций отвечает «прыжкам» между различными областями состояний таких систем. Однако при всей неравновесности этих систем представление о локальном равновесии является общепринятым приемом их описания.[36]36
  Этот прием ведет свое начало, по-видимому, от равновесной термодинамики Гиббса и его представлений о равновесии фаз. Значительно позже возникла кинетическая трактовка локального равновесия как постоянства отношения кинетических коэффициентов – скоростей «встречных» реакций. Одна и та же реакция записывается как две – одна идет в прямом направлении, другая – в обратном. Возникают образы двух «долин» – долины исходных веществ и долины продуктов, разделенных «перевалом». При этом равновесие есть «рабочая точка», где реакции удается перейти «перевал», тогда как в «долинах» устанавливаются стационарные значения концентраций исходных веществ и продуктов. Представление о встречных реакциях введено в химии Гилбертом Льюисом в 1930-х годах и с тех пор прочно вошло в обиход самых разных наук. Представление о локальном равновесии внутри «глобально» неравновесных систем существует и в качестве самостоятельного «эвристического» принципа, например, в неравновесной термодинамике. Это представление распространяется и на экономику, где подводят балансы потоков товаров и денег, опираясь на предположение равновесности среды общества на момент составления баланса; в рыночной теории равновесие достигается за счет «невидимой руки рынка». Однако предположение о локальной плоскостности (евклидовости) искривленного пространства выделено как базовая аксиома лишь при построении Римановых пространств. У Эйнштейна вся формулировка ОТО осуществляется локально – в малой области, т. е. там, где можно считать параметры поля (тяготения) неизменными, тогда кривизна (пространства-времени) заменяется постоянной силой, создающей ускорение «по Ньютону»; тем самым используется концепция Римана, основанная на предположении, что локально искривленное пространство сохраняет евклидовость – т. е. неотличимо от неискривленного, «плоского». В теории динамических систем, как правило, именно предположением о локальном равновесии и локальной линейности оправдывают использование гамильтоновых систем для анализа неравновесных процессов в нелинейных системах. Но роль топологии локального равновесия как модели «плоской арены» для различных процессов до сих пор теоретически не осмыслена. – А. С.


[Закрыть]

До тех пор пока мы не имеем единого способа описания, способного использовать гибкую систему всеобщей связи понятий, мы находимся во власти неравновесия, множащего интерпретации. В то же время коэволюция подразумевает, что самые различные процессы на разных иерархических уровнях внутри системы способны протекать согласованно, т. е. описываться системой уравнений, для которых условие совместности означает наличие единственного решения.

Однако если существует возможность переключения восприятия, то возникают две альтернативы – первая означает, что решение системы уже не единственно, и тем самым фиксирует системный кризис, который требует решения. Вторая альтернатива состоит в том, что восприятие нас систематически обманывает, и мы видим «одно и то же», но в разных системах отсчета, в разных интерпретациях, и нам требуется система связи понятий в этих системах отсчета.

Первая альтернатива может задавать непрерывный кризис как процесс становления, или как встречные процессы (по Льюису). При этом, очевидно, следует вскрыть неопределенность, связанную с неединственностью системных решений, но теории для этого пока нет. В химии для отражения неединственности пути реакции вводится понятие катализа как способа изменения механизма протекания одной и той же реакции в зависимости от «пути» реакции. Имеется в виду, что катализ позволяет найти легкие и быстрые пути преодоления перевала между долинами реакций. Вильгельм Оствальд, удостоенный Нобелевской премии за исследования катализа, называл катализатор средством для изменения меры времени химической реакции. Это воззрение близко ко второй альтернативе, которую мы связываем с методами теории относительности, где создан аппарат для изменения времени в зависимости от скорости; относительность и поможет нам найти особый путь анализа системных процессов.