Текст книги "Отцова ноша"

Вся сила разом куда-то исчезла. Данил от усталости уселся на снег, а Тереха только и делал, что приподнимал руки и вздыхал полной грудью. На остальное сил не хватало. Только Сыромят на радостях носился вокруг друзей и что-то им говорил.

Немного успокоившись и вновь собравшись с силами, пошли вниз по ручью. Идти было тяжело, кочкарник перемежался кустами, иногда густой лес вплотную подступал к берегам ручья. Но никто из друзей не предложил свернуть с ручья и пойти лесом. Этот ручеек всем казался нитью к спасению, поэтому не надо с него никуда сворачивать, надо идти только по нему.

Полностью вымотавшись, из последних сил выбрались на дорогу уже в полдень.

– Мужики, гляньте, это же санные следы! Коля здесь был, сегодня! А, черт, дорога туда и обратно. Может, он еще недалеко, надо дать ему сигнал, давай стрельнем, – скороговоркой выпалил Данил, пытаясь вытащить карабин из-под Терехи.

– Стой, Данил, не торопись, теперь-то мы дойдем. Точно дойдем! Доползем, если надо будет, – усаживаясь на снег, остановил суету Сыромят. – Передохнем немного и дальше пойдем. Коню дай передохнуть. Вон, весь в мыле.

Холорук, и в самом деле весь употевший, исходил испариной, а сидевший на нем Тереха с ног до головы покрылся инеем от его дыхания и испарений. С трудом вытащив ногу из стремени, Тереха попытался сползти с коня, но просто упал. На этот раз ему никто не кинулся помогать. Всем казалось, что они уже дома. Вот-вот и они войдут в теплую избу. Поэтому в таких случаях – слезть с коня – помощь как будто и не нужна. Да и устали все очень. Данил тоже уселся на колени и оглядывался вокруг.

Немного передохнув, все вновь стали шевелиться. Никого уже не тянуло на сон, все жаждали только добраться до дома. Сыромят с Данилом вновь подняли Тереху, который снова не смог самостоятельно подняться, расшевелили его и он сам, не оглядываясь назад, с трудом переставляя ноги, расставив их широко и растопырив руки для равновесия, зашагал в сторону избы.

– Ну, давай, Сыромят, садись на коня и скачи до избы. Как можно быстрее. Пусть Коля на санях приедет и заберет нас. А мы тут с Терехой как-нибудь будем ковылять дальше.

– Хорошо. Если конь запряжен, то Коля будет через час или полтора. А если его нет в избушке? То придется еще потопать вам. Я же не смогу вернуться.

– Не бери в голову, Сыромят, потерпим. Дождемся Колю. Езжай.

Только со второй попытки Сыромят взгромоздился на коня с помощью Данила. А Холорук, почуяв приближение отдыха, без всяких понуканий понес хозяина рысью к избе.

В это утро Коля с рассветом запряг коня – как и вчера, и позавчера, чтобы проехаться по дороге в сторону, куда ушли друзья. Вдруг мужики выйдут на дорогу и он их встретит. Как и в предыдущие дни, с собой прихватил термос с горячим чаем с молоком, еды, чтобы немного перекусить, и тронулся в путь.

После отъезда Сыромята и Данила прошло уже три ночи, а со времени пропажи Терехи – четыре. Каждую ночь, ожидая друзей, Николай не спал, часто выходил на улицу, слушал гнетущую тишину и засыпал только под утро. В голову лезли разные мысли. Пытался их отогнать, но они возвращались. Представляя себе разные ситуации, Коля был уверен, что Сыромят сможет и сам выжить, и всех спасти. Но, вспомнив, что они уехали совсем без продуктов и без подготовки к длительному пребыванию в зимнем лесу, Коля вновь возвращался к мрачным мыслям. Представляя себя и свои действия, если мужики не вернутся, Коля прокручивал в голове много вариантов, но ни один не подходил. Мужики должны вернуться, и все тут! Эту мысль он пытался вбить себе в голову, но темень и тишина избы вновь накручивали разное.

Приходило утро, надежды возвращались. Вновь начинал суетиться: растапливал печку, кипятил чайник и готовил еду в ожидании друзей, постоянно вслушиваясь в морозную тишину на улице. Растопив печь докрасна, запрягал коня и ехал каждое утро с надеждой встретить друзей. По дороге часто останавливался и стрелял из карабина в воздух, потом долго вслушивался, но никакого ответа не было. Единственное живое существо, кроме лошади, – пес Хабылык – ложился на сани и, свернувшись калачиком, засыпал.

Вернувшись из поездки, Николай не распрягал лошадь до вечера. Подавал овес, ездил за дровами – наготовил кучу, заготавливал лед – на две зимы хватит. Отъехав от избы, старался как можно быстрее вернуться: вдруг друзья возвратились, а его нет. Даже наушники шапки наверх подвязал, несмотря на мороз, – чтобы услышать, в случае чего.

Вот и сегодня доехал до места разворота, где несколько раз выстрелил, послушал тишину и возвратился в избу. Наступил полдень. Сидя в избе, Коля раздумывал, чем бы заняться. Изба уже несколько раз прибрана, посуда вся перемыта, еда приготовлена, чайник постоянно горячий стоит на печке. И на улице порядок, все заготовлено. Подумывал занести в избу карабин, чтобы высушить его и вычистить, как Хабылык вскочил на ноги, зарычал и подскочил к двери. В это время на улице и конь заржал. На ходу накинув теплую куртку, Коля выскочил на улицу. От увиденного чуть было сердце не выскочило из груди. К избушке подъезжал всадник.

Только вблизи Коля различил, что это Сыромят. Весь покрытый инеем, уткнувшийся лицом в шею коня, он с трудом приподнялся и что-то сказал. Подбежав к нему, Коля только и расслышал:

– Помоги.

Вытащив валенки из стремян, Коля стал стаскивать Сыромята с седла. Тот что-то говорил, расслышать его было невозможно. Взвалив Сыромята на себя, Коля потащил его в избу.

С трудом протиснувшись в низкую дверь, дотащил друга до нары и стал раздевать. Сквозь заиндевелый шарф Сыромят что-то пытался сказать, но слов разобрать было невозможно. Сдернув обледенелую шапку и размотав шарф, Николай увидел обмороженное лицо друга, который еле шевелящимися губами вымолвил:

– Езжай к мужикам. Помоги им.

– Где они? Далеко?

– Недалеко. Шесть-семь километров. Возьми горячий чай. Не давай кушать. Несколько дней не ели. Дай мне попить.

Быстро сдернув с Сыромята верхнюю одежду и обувку, Коля подал ему горячий чай с сахаром. При этом выпавшую у него из-за пазухи обгорелую жестяную банку кинул на дровяник. Пока Сыромят пил чай, подкинул в печку дров, сам оделся и, захватив уже готовый с утра термос с чаем, выбежал на улицу. Конь Сыромята сам подошел к месту привязи и поглядывал на избу. Коля привязал его и, усевшись в сани, погнал своего коня.

Для несущегося рысью, а иногда галопом коня эти несколько километров – не расстояние, но сколько разных чувств пережил Коля, пока доехал до друзей. И радость, и тревога, и страх. Какими бы он их ни нашел, самое главное – то, что они были живы. Радостное чувство перехлестывало все остальное так, что на глаза сами собой наворачивались слезы. Оказывается, так бывает, что и мужики плачут от радости. Все зависит от обстоятельств.

Он увидел их издалека. Данил и Тереха, взявшись под руки, шли ему навстречу. Со стороны могло бы показаться, что двое совершенно пьяных людей, поддерживая друг друга, с трудом, шатаясь из стороны в сторону, не вписываясь в узкую дорожку, шагают ему навстречу. Увидев несущегося к ним коня с санями, они остановились. Тереха упал на колени, а Данил что-то кричал и махал руками. Как можно выразить чувства людей, заглянувших в глаза холодной смерти, побывавших в объятиях безжалостной морозной пустоты, где даже дышать тяжело, и встретивших спасающего их друга, который напоит, накормит и спать уложит в теплом доме?!

Тереха от избытка чувств молча плакал, затем ползком добрался до саней и упал на постланное сено, а Данил лез обниматься и быстро-быстро что-то рассказывал. Разобрать что-либо из его слов было невозможно. Замерзшие губы плохо выговаривали слова, а обледеневшие шарф и шапка только мешали.

Устроив друзей на санях, Коля разлил по кружкам горячий чай. Тереха трясущимися руками, проливая чай на руки и не чувствуя обжигающей теплоты кружки, прихлебывал, роняя сопли и слезы, а Данил, потребовав еды, стал возмущаться ее отсутствием. Как так, он же ехал их встречать и не прихватил еды? Объяснения Коли игнорировал, утверждая, что не ел несколько дней. Коля только радовался. Радовался, улыбался в ответ Данилу и обнимал друзей. Дождавшись конца чаепития, он развернул коня и так же рысью погнал к избушке.

Пока ехал, Данил и Тереха, лежа в санях, уснули. Ведь не надо уже было шагать, дежурить, беспокоиться за друзей. И даже мороз теперь стал не страшен. Можно было расслабиться. Есть ведь человек, который теперь будет за них беспокоиться.

Коля по одному затащил их в избушку. Каждого раздел и уложил на свои места, растопил печь пожарче и стал ждать.

Ждал он больше суток. Время от времени подходил к каждому и вслушивался в дыхание, трогал пульс, трогал ладонью лоб, проверяя температуру, и постоянно держал наготове бульон и горячий чай.

Когда раздевал Данила и Тереху, из-за пазухи каждого выпали обгорелые жестяные банки, такие же, как и у Сыромята. В горячке он их также закинул на дровяник, но потом, когда успокоился и развешивал для просушки вещи друзей, он эти банки вновь увидел. Подобрал их все и поставил на стол. Разглядывая их в очередной раз, он вдруг осознал, почему эти банки были спрятаны за пазухи. Что, если бы не эти банки, его друзья вряд ли бы спаслись. Он их бережно поставил на полку, решив разузнать про них у мужиков.

На следующий день вечером первым проснулся Данил. Все тело стягивала боль, каждая мышца болела, как после усердной тренировки в спортзале. Руки и ноги разбухли после мороза, а отмороженные щеки и нос уже стали облазить. Воткнув ноги в валенки, попытался встать, но не смог, повалился обратно на нары. К нему на помощь кинулся Коля. С его помощью Данил с трудом вышел на улицу по нужде. Когда вернулись, Коля ему протянул кружку с глухариным бульоном:

– Пей. Помаленьку только. Разом все не пей, кишки завернет.

– Спать хочу. Выпью и спать буду.

После бульона, немного посидев, Данил снова залез под одеяло. Вскоре проснулся Тереха и сразу попросил чай. Все лицо Терехи, уши и кончики пальцев были отморожены. С трудом удерживая кружку в руках, выпил чай, затем стал хлебать бульон. Коля осмотрел его ноги. Они были разбухшие, но не отмороженные. Пока Коля исследовал ноги Терехи, проснулся Сыромят и, еще лежа, спросил:

– Коля, есть бульон?

– Да-да. Сейчас.

Отхлебывая бульон, причмокивая языком, Сыромят воскликнул:

– Как хорошо в теплой избе и как хорошо, что все живы и здоровы.

– Это я виноват. Из-за моей дурости все произошло.

– Забудь это, Тереха. Я всю жизнь охочусь и живу в тайге. Всякое бывало. Никто никого никогда в случившемся не должен винить. Это так принято. Опасность в лесу всегда рядом.

– Сыромят прав, – поднимаясь в постели, сказал Данил, – сами же в то утро разговор вели. Жизнь и смерть в тайге зависят от совсем малого. Вот Сыромят банки консервные нашел. Вроде совсем ничего не значащее событие. А вот я думаю – мы тут, потому что пили горячую воду из этих банок. А ошибки все допускают. Не надо себя винить. Ты лучше скажи, как заблудился, по снегу же шел, почему со своего следа свернул?

– Да, и скажи, как без нас ночевал?

– Говорю, дурость моя. Когда понял, что сохатого не догоню, я стал возвращаться по своему следу. Дошел до одного места, где следы были затоптаны стадом оленей, прошедшим после меня. Еле нашел какой-то след и стал по нему возвращаться, а потом понял, что это не мой след. Подумав, решил, что если сверну направо, выйду на свой след. Вот и пошел по целяку и заблудился. Да там сам черт ногу сломит. Сплошные распадки и ручьи. А первую и вторую ночь провел на ногах. Дурак, спички забыл с собой взять. Раньше ведь всегда с собой таскал, а тут как нарочно вытащил, когда печку разжигал. Днем-то сон вроде развеивается, а ночью, и по утрам особенно, совсем хреново было. Я уж не надеялся остаться живым. А как вы нашли меня, точнее, мой след?

– Ты же со своего следа в сторону свернул. Правильно возвращался и свернул в сторону, совершенно противоположную от дома. Этого мы никак не могли понять. А ты, Данил, как нас-то раз будил? Лежали бы мы сейчас все там.

– Да-а. Буду жене век благодарен. Есть в ней что-то, не совсем мне понятное. Что-то шаманское, что ли. Приеду, спрошу обязательно, может, что почувствовала она тогда. А приснилось мне то, что она меня ножом ударила в ногу, когда хотел обнять ее. Так обидно было. От родного человека удар ножом получить. От этого я и проснулся. И самое удивительное, что головешка оказалась на моей ноге, когда костер совсем потух. Это самое удивительное. Наверное, так и не пойму никогда.

– Ну вот видите, мужики. А вы говорите: плохой сон приснился. Правильно говорит Коля. Когда покойные родственники снятся, нам они помочь хотят. Вот твой дед, Тереха, тебе приснился. Ты же жив остался. Значит, к удаче он тебе приснился. Предупреждал он тебя, но и помог тоже. А мне – мой отец. Пусть спиной все время, но он же мне приснился, тоже ведь к удаче. Ведь из такой передряги вряд ли кто живым выходил. Во всяком случае, не знаю я таких. Замерзали люди в тайге. Знал некоторых, кто замерз, а оставшихся в живых не встречал. Нам помогло стечение многих обстоятельств – это начиная с того, что Тереха возвращался все-таки по своим следам, а не по оленьим куда-то в сторону ушел. Ушел бы в сторону и что? Потом то, что банки консервные под копыта лошади попались. Лес ведь большой, а банки лежали именно там, и как так получилось, что они попались под копыта? Здесь есть вопросы без ответов. Потом то, что именно в момент, когда я рубил дрова, Тереха оказался совсем недалеко. Ведь дрова мы рубили не постоянно, а с частотой примерно раз в час, может, и больше. Если бы он прошел еще и не остановился послушать, он бы не вышел к костру. И последнее, сон Данила и головешка на его штанах. Все прекрасно понимаем, что мы тогда уснули крепко, если бы Данил не проснулся, то и мы бы все не проснулись. Цените свою удачу, друзья. Ну, а я в вас, в моих друзьях, ценю силу духа и умение дружить, что, поддерживая и помогая друг другу в таких условиях, мы выжили и никого не потеряли. Я вас всех люблю.

Счастливые семидесятые

Мавра сегодня утром опять проснулась раньше обычного. Такое с ней в последнее время стало происходить часто. Вроде бы и всегда рано вставала: работа на ферме, дойка собственных коров, заботы по хозяйству, дети и так далее и тому подобное, – но почему-то в последнее время она стала просыпаться слишком рано. Лежа в постели, Мавра каждый раз старалась ощутить себя, проверить свое здоровье, которое в последние годы начало ее беспокоить. Фельдшер прописала какие-то лекарства, но она их не всегда принимала и вспоминала о них, только когда прихватывали болезни. Не каждое утро, но к непогоде начинали ныть спина, колени, пальцы рук – тогда она вспоминала своих родителей и деда с бабкой, у которых тоже постоянно болели суставы, а у отца пальцы вовсе были скрючены от вечного полоскания рыболовными сетями в холодной озерной воде. Она помнила, что по молодости, глядя на стариков, хотя и жалела их, но полагала, что такого с ней не будет никогда. Минуют ее болячки и проживет она долгую, счастливую и здоровую жизнь. Каждый раз, когда начинались боли, она также вспоминала свою работу на совхозной ферме, когда с утра, еще задолго до восхода солнца, в любую погоду нужно было идти и доить положенное количество коров. А коровник холодный, в старые времена доильных аппаратов не было, вот и приходилось работать руками и отогревать их на коровьем вымени. Да что каждый раз вспоминать, все теперь в прошлом. Сейчас пенсия и внуки, дети уже выросли. А с непутевым своим Мавра, хотя и маялась, да все-таки прожили они долгую жизнь, детей всех вырастили, подняли.

Слава богу, сегодня с утра вроде ничего и нигде не покалывало, голова была ясная, но непонятная тревога, засевшая со вчерашнего вечера, все еще не отпустила. «Больные колени, кисти и пальцы рук не ныли – значит, быть сегодня хорошей погоде», – подумала она и решилась потихоньку встать, чтобы не разбудить супруга. Хоть каждый раз ворчливо за утренним чаем выражала она свое недовольство тем, что муж никогда ей не помогал на утренней дойке – вон смотри, мол, сосед Кеша как старается, порой жену Настю и не видно в загоне для коров, сам доит, сам молоко на молокозавод сдает и постоянно по хозяйству что-то делает – но все же не будила его. Дал бог супруга – дрыхнет без задних ног, хорошо, хоть к концу дойки встанет и чай вскипятит.

Младшие оба спят, ну и ладно. Им это надо, еще успеют наработаться в этой жизни. Самый младший, кажется, всю ночь где-то был: сквозь сон слышала, как он ночью в дом заходил. Это был именно он: она ведь знает, кто как в дом заходит. Она даже знает, кто как во сне дышит, сопит и ворочается. Надо бы отругать его, как проснется, а то совсем без спроса гулять стал.

Старший сын давненько обзавелся семьей, построил дом, с женой нарожали детей и живут отдельно. Средний, Вася, совсем недавно, на днях, тоже женился. Невеста его ждала и со службы в армии, и пока он получал образование. Дождалась ведь, все время была на глазу. В деревне ничего не утаишь. Свадьбу сыграли, как сын приехал. Половину деревни пригласили. Уважили люди, почти все пришли. Вася – самый любимый. С детства был ласковый, школу неплохо закончил, а сейчас и вовсе хорошее образование получил: окончил сельскохозяйственный техникум – и вернулся в деревню. Будет агрономом, но пока в отпуске, поехал с молодой женой на сенокос с бригадой.

Тихонько спустив ноги на пол, нащупала тапочки со стоптанными задниками, воткнув в них ноги, не спеша поднялась с кровати. Панцирная сетка старой кровати как всегда растянуто и ворчливо заскрипела, но муженек даже веки не приоткрыл: как сопел в две дырочки, так и сопит. Несмотря на ворчание, Мавра всегда старалась его не растревожить по утрам неосторожным движением или шумом. Пусть спит. У него тоже жизнь не сахар, тоже ему досталось. Волоча ноги, чтобы не шлепать тапками по полу, прошла в кухню, где, немного посидев на стуле и размяв свои уже далеко не худые телеса, Мавра стала не спеша одеваться и прислушиваться к шумам на улице. Вон возле коровника замычала старшая корова, требуя утреннюю дойку, а вот у соседей, по голосу слышно, Кеша уже стучит ведрами и негромко погоняет коров. Раздался звук мотора автомашины. Кто бы это с раннего утра ездил по деревне, ведь все водители совхозные еще спят, а частных машин – раз-два и обчелся. Солнце, хотя и выскочило уже высоко, но еще не грело как днем, поэтому пока было приятно дышать свежим утренним летним воздухом. Ночи сейчас стояли самые светлые и короткие, а дни начинались самые жаркие. Утренняя роса осталась только в тенечке, небо было голубое-голубое. Во дворе дома Мавра старалась вырастить траву и строго следила, чтобы домочадцы ходили по проложенным деревянным настилам – тротуарам, поэтому каждый год двор у нее был зеленый.

Выйдя на крыльцо, Мавра с нескрываемым удовольствием потянулась и, оглядев свое хозяйство, удовлетворенно выдохнула, затем, помахивая ведром, неспешно зашагала в сторону хотона – коровника, который находился на дальнем краю участка.

Выделенный для строительства дома участок земли располагался на самом краю деревни, недалеко от большого озера. С двух сторон участок теснил густой ельник, а озеро находилось за небольшим островком леса. Дыхание озера ощущалось постоянно: летом – влажность и свежесть с полчищами комаров, а зимой – постоянный пронизывающий ветерок. Жить с краю деревни оказалось удобно: вот тебе рядом озеро, откуда брали воду и куда зимой погоняли коров на водопой, вот тебе пастбище совсем рядом, да и деревня-то маленькая, до так называемого центра совсем близко. Единственное, что беспокоило ее – это огромная лиственница, возвышавшаяся над ельником совсем недалеко от ограды. Дерево посреди леса, с громадным стволом в три взрослых мужских обхвата, со склонившимися к земле толстыми ветками, да еще со старыми захоронениями рядом, внушало, как минимум, благоговение. Местные без нужды старались не ходить рядом с этим деревом, хотя там и лежала широкая тропинка, ведущая в совхозные огороды. Поговаривали, что это дерево шамана, и, если сделать с ним что-то худое, то оно отомстит. Был даже рассказ, что некогда один из местных сломал на дереве большую ветку – и вот после этого вскоре умер его сын. Мавра первое время пилила мужа за то, что он выбрал именно этот участок, но, прижившись, она уже не так остро стала воспринимать это не столь хорошее соседство. Свыклась, и, если бы ей сейчас предложили поменять участок, то вряд ли согласилась бы.

Комаров уже не было, но коровы, скорее всего по привычке, толпились вокруг кострища дымокура и с нетерпением поглядывали на неторопливую хозяйку, чтобы поскорее разбрестись по пастбищу. Мавра каждый раз, глядя на коров, удивлялась их дисциплинированности. Вот ведь, говорят, живут инстинктами, а сознательно каждый вечер и каждое утро приходят на дойку в одно и то же время. Если хозяйка запаздывает, начинают мычать, зазывать и, возможно, возмущаться такой необязательности. Скотина, а все понимает.

Пока Мавра неторопливо подошла к загону и запустила туда коров, звук мотора приблизился, и машина остановилась возле их дома. Кого это нелегкая с утра пораньше принесла? Выглянув из-за хотона, Мавра увидела, что возле палисадника стоит милицейский уазик, из которого стали выходить милиционеры, а с ними – управляющий отделением совхоза. У Мавры в груди что-то екнуло, она поспешно вышла им навстречу и подошла к крыльцу дома. Беспокойство усилилось, когда она увидела, что милиционеры вооружены автоматами, а когда глянула в глаза управляющему Владимиру Федоровичу, то и вовсе ноги ее подкосились и она уселась, почти упала, на крыльцо. Владимир Федорович, обычно всегда приветливый, на этот раз смотрел на нее исподлобья, хмурился и молчал. Начал говорить один из милиционеров.

Сборы на сенокос всегда были хлопотливы, особенно для бригадира. Подготовка трактора возлагалась, наряду с трактористом, и на него. Нужно было подготовить сани-волокуши, получить запчасти для трактора, что было очень даже нелегко, солярку, масла разные, продукты на всю бригаду, затарить их, поинтересоваться у каждого члена бригады про инструменты, которые не совхоз выделял, а люди сами покупали или изготавливали и брали с собой на сенокос. Да и разной другой мелочи, без которой в тайге долго не проживешь, было много. Ведь бригада выезжала на все лето далеко в лес, откуда не каждый день в деревню прибежишь. А в этом году в бригаде Ньукууса сплошная молодежь. В основном после десятого класса. Ехал, конечно, еще Василий после окончания техникума, но он ненадолго, на время отпуска, перед выходом на работу агрономом в совхоз, да еще один парень после службы в армии и тракторист. Шалопаи безответственные, но с ними все равно надо работать, раз согласился возглавить бригаду.

Однако для молодежи сборы на сенокос на дальние угодья носили несколько другой характер. С детства наслышанные про рыбалку и охоту в тех местах, про злоключения старших (для молодежи – интересные рассказы), они собирались, как будто ехали не на каждодневную тяжелую и изнуряющую работу, а на отдых или в захватывающие приключения. Их больше волновало, кто какое ружье с собой берет, сколько патронов, сколько сетей для рыбалки и с каким размером ячеи. К тому же Сергей, вернувшийся после службы в армии, предложил создать молодежную бригаду и его инициативу в совхозе поддержали. Сам он неплохо рисовал, играл на гитаре и увлекался фотографией. Вот и носились теперь пацаны с разными идеями. Накупили одинаковых курток, как у студотрядовцев, благо они уже пару лет висели в райповском магазине. На спины и грудь курток нанесли разноцветные трафареты, придумали какие-то речовки, старались сочинить песню – гимн бригады. И не обращали никакого внимания на обозначенный для бригады план. Руководство совхоза, точнее отделения совхоза, поддержав идею и скомпоновав бригаду, затребовало больший план, чем у других таких же сенокосчиков, хотя, кроме как на словах, ничем молодежную бригаду не выделили и не помогли, как всегда надеясь на энтузиазм и патриотизм. При этом пацаны, между делом, старались еще вещи и инструменты для работы и житья в лесу подготовить, ведь все, начиная от одежды и заканчивая самыми нужными инструментами: топорами, косами, граблями и вилами, – было личное. Совхоз для этих работ выделял только трактор. Даже продукты питания были куплены за собственные деньги авансом.

Но так было всегда и никому не мешало: все так жили издавна, для всех это было привычно. Всем казалось, что так и должно быть. Никто не возмущался и ничего не требовал. Все были настроены на предстоящую поездку.

Романтика белых ночей, недавнего выпускного бала, праздника наступления лета – Ысыах – находили благодатный отклик в душах молодых ребят. Каждое утро, каждый глоток воздуха, каждый взгляд желанной симпатии приносили столько радости, что каждый ждал в эти дни от жизни только хорошее, светлое и радостное. Даже закоренелые пессимисты обращали внимание на цветущие луга и голубое небо, на пение птиц и насыщенный запахами воздух родных мест. Благодатные годы конца семидесятых прошлого века. Все ждали от жизни только радость и счастье.

Василий, получив диплом об окончании сельхозтехникума, прибыл в родную деревню и сразу сыграл свадьбу. Сардаана, ждавшая его все эти годы, став, наконец, законной женой, была как никогда счастлива. Свадьба была шумной и веселой. Хотя они и стали семейными, но по привычке продолжали ходить на сборища молодежи. Всю ночь играли в волейбол, пели песни под гитару и гуляли до самого утра, пока ноги могли носить.

За два дня до отъезда во время очередного сбора, уже после ухода Ньукууса, Сергей, оглядывая ребят, разводя руки и пригибая голову, с улыбочкой на губах обратился ко всем:

– Ну что, пацаны, а теперь обсудим наш вопрос.

– Это какой? – Миитээ непонимающе уставился на Сергея, – по молодежной бригаде?

– Ну, тебе до этого вопроса еще дорасти надо, а остальные уже поняли. Так я понимаю, пацаны?

– Это о водке? – подначил Юра, уже познавший прелести первого опьянения, – я только за.

– Вот это правильно, вот это по-мужски. Кто пьет, а кто не пьет? Сразу надо определиться. Там это добро быстро кончится. Так я говорю, Вася?

– Ну, думаю, неплохо было бы, но моя Сардаана на дух не переносит спиртное. Да и я, в общем-то, особо не стремлюсь. Но если компания решит, конечно, можно. Немного только.

– Кроме «немного» еще есть предложения?

– Э-э, это сейчас так говорят, а как начнется, так никого не остановишь. Всем мало будет. Так ведь? – посмеиваясь, Юра ждал поддержки ребят.

– Это точно. Так и будет, – Артем, как всегда, поддержал своего друга.

– А ты-то что лезешь? Ты же в жизни не пил, даже пробку не нюхал, – раззадоренный словами Сергея, Миитээ решил выместить досаду на Артеме. – Решил мужиком заделаться?

– Ну, ты полегче на поворотах. Я-то на выпускном пробовал. А вот ты точно от запаха споткнешься и не поднимешься. Я предлагаю по пузырю на каждого, – Артем, захлебнувшись своей храбростью, сглотнул слюну и добавил: – думаю, будет достаточно.

– Ну вы питухи! Ну вы даете, ребята. Тут есть даже те, кто пробку не нюхал? – Сергей, изображая из себя опытного в этих вопросах взрослого мужчину, со смешинками в глазах оглядел всех и обратился к Васе: – Слышь, Вася, с кем мы едем? Они хоть сено косить умеют?

На все это Вася смотрел с улыбкой на губах и на вопрос Сергея промолчал, лишь шире улыбнулся. Он, самый старший из всех собравшихся, понимал, что опыт в этих вопросах – дело нехитрое: приходит очень быстро, а вот стать неопытным потом вряд ли удастся. Да и Сергей, больше из веселого настроения, нежели взаправду, подначивал ребят. Сам-то он тоже только пробовал несколько раз понемногу – вот и весь опыт.

Вот такая вот компания выезжала на одно из дальних угодий. Умения в потреблении душевного напитка ни у кого не было. Сам бригадир Ньукуус, в прошлом ветеран войны, знающий все сенокосные угодья как свои пять пальцев, пользующийся огромным авторитетом селян, после демобилизации как отказался от спиртного, сказав, что свое отпил на войне, так даже ни разу не пригубил, хотя с деревенскими мужиками и летом, и зимой постоянно жил только лесом.

Двое более или менее взрослых, Сергей и Василий, в конечном итоге порешили, что в складчину возьмут по бутылке на каждого, а сколько возьмет каждый отдельно – это дело личное.

Два дня до отъезда пролетели быстро. Управляющий для переезда выделил еще один трактор тоже с санями-волокушей, так как все хозяйство бригады увезти за один рейс не получалось.

В день отъезда оба трактора с утра поехали по домам собирать сенокосчиков. В первую волокушу погрузились бригадир с общим скарбом, Василий с супругой и самый молодой, совсем еще мальчишка, после окончания восьмого класса, родственник бригадира Санька. Во вторую волокушу во главе с Сергеем уместились все остальные оболтусы-шалопаи, как их окрестил бригадир. У Сергея настроение было на взлете. Это был его первый выезд на сенокос после службы в армии. Он знал угодья еще совсем пацаном. С отцом носился по тем местам на охоте и рыбалке, затем на сенокосе. В армии он часто вспоминал эти угодья и мечтал сразу после службы попасть туда. Мечты иногда исполняются. А иногда еще как исполняются. Он, практически возглавив всех этих пацанов, создав молодежную бригаду, выезжал в вожделенные места.

Сергей сразу взгромоздился на ворох вещей и взял в руки гитару, на которой неплохо играл. Пацаны сгрудились вокруг, и еще до выезда за пределы деревни зазвучали первые песни.

Общий настрой пацанов, да и всех, во главе с бригадиром, был радостным и задорным. Мягкое укачивание волокуши, ровный звук мотора старенького ДТ-75, солнце и голубое небо над головой, да еще круг друзей настраивали только на такое настроение. К тому же для якутов само начало сенокоса всегда было и, наверное, будет главной составляющей радости и праздника.

Только скрылись последние подворья деревни, Сергей, как заправский мужик, достал из общего припаса бутылку беленькой, откупорил ее зубами, налил в поданную кружку первую порцию и, оглядев ребят, произнес:

– Саха без тоста не пьют. Это значит, что саха один никогда не пьет. Ну, раз мы тут собрались и у нас радостное событие, то я провозглашаю этот тост за нашу молодежную бригаду. Мы им всем покажем, как молодежь работает! За нас, мужики! Ура!

– Ура-а-а!!! – так грянули все разом, что даже из переднего трактора оглянулись.

Ньукуус знал памятные места, где деревенские мужики отмечались, когда следовали по этой дороге, и понимал, что придется останавливаться, но это его не пугало. Всякое он в жизни повидал. Первое место остановки было совсем недалеко, но, услышав грянувшее «ура», он покачал головой. Ох, и нетерпелива же ныне молодежь. Везде вперед лезут, никогда не спрашивают у старших. А может, стоило все-таки их предупредить? Э-э, да ладно, доедем. Не пьяницы же, в конце концов.