Текст книги "История эпидемий в России. От чумы до коронавируса"

Следовательно, официальные документы того времени различали две формы болезни: «скорую» и «протяжную» (под последней понималось заболевание длительностью от 4 до 7 дней и более).

Адам Олеарий, проживавший в Москве во время описываемой нами эпидемии, отметил случаи моментальной смерти от чумы: «В нынешнем 1654 г. во время Смоленской войны в Москве появилось моровое поветрие и сильная чума… так что люди, по собственному мнению, здоровыми вышедшие из дому… падают на улицах и помирают».

Павел Алеппский также указывал на молниеносную форму чумы: это было нечто ужасающее, ибо являлось не просто моровою язвою, но внезапною смертью». Это вполне согласуется и с современными представлениями, согласно которым, при легочной форме чумы могут быть случаи внезапной смерти, когда «с виду совершенно здоровые люди внезапно падали замертво, отхаркивая при этом чистую кровь» (Дерр).

С не меньшей силой, чем в России, свирепствовала чума в это время и в Европе. В 1657 г. эпидемией была охвачена Испания и большая часть Германии, затем чума распространилась в Голландии и Англии. В 1663 г. в Амстердаме, имевшем население 160 000 человек, умерло 9000, а в 1664 г. – 24 148.

Любопытно, что эту эпидемию в Амстердаме пытались объяснить заносом болезни здоровыми бациллоносителями: появление чумы связывали с прибытием из Алжира груженного хлопком корабля, экипаж которого был по видимости здоров, но тем не менее распространял болезнь.

Особенно печальной известностью пользуется «лондонская чума» 1665 г. По мнению контагионистов, она была завезена из Голландии. Антиконтагионисты же утверждали, что она «сама по себе» возникла в Лондоне, причем возникновение ее они связывали с сухой, холодной зимой и… трехдневным пожаром, который не могли погасить «ни воды Темзы, ни слезы граждан».

Чумные заболевания в Лондоне сначала нарастали медленно, потом с ужасающей быстротой. Многие жители и много врачей бежало из Лондона. Из оставшихся в Лондоне врачей большинство погибло. Смертность была очень велика. В одну сентябрьскую ночь умерло 4000 человек. Всего, по далеко неполным сведениям, количество жертв чумы в Лондоне достигло 60 000 (Гезер) или даже 97 300 (Папон).

Во время этой эпидемии впервые был поставлен вопрос об учреждении особых больниц для чумных. Но ввиду того, что чума большинством врачей не считалась контагиозным заболеванием, это предложение было отвергнуто. Вообще лондонские власти очень поздно и с большой неохотой предприняли кое-какие карантинные мероприятия. Население, предоставленное самому себе, прибегало для предохранения от чумы к услугам шарлатанов-знахарей. Было распространено мнение, что сифилис предохраняет от чумы, и поэтому лондонцы спешили заболеть сифилисом, и умирали от чумы. Подробное описание этой эпидемии сделано Даниэлем Дефо, автором известной книги «Робинзон Крузо»[133]133
  D. de Foe. The History of the great plague in London in the year 1665. London.


[Закрыть].

Новый взрыв чумных эпидемий проявился в Европе с 1675 по 1684 г. Эпидемии наблюдались также в европейской части Турции, Польше, Галиции, Австрии и Германии. Особенно свирепствовала чума на о. Мальта в 1676 г.

В этом же году от чумы сильно пострадала Вена, где погибло 76 920 человек, но цифра эта вдвое меньше действительной. Большую роль в огромном распространении чумы и на этот раз сыграла «ученость» врачей, отрицавших ее заразительность и обращавших сугубое внимание на явления, не имевшие никакого значения в распространении чумы. Так, весь медицинский факультет Венского университета впал в глубокомысленное рассуждение по поводу обнаруженной в Непбургском монастыре «подозрительной мочи», а в это время тысячи людей погибали от чумы. Их хоронили в общих могилах, вернее, в ямах, ничем не отличавшихся от московских скудельниц. Впрочем, остроумные венские врачи додумались до оригинального способа измерения степени наполнения такой могилы: над ней подвешивалась живая собака и если она в течение 4 часов погибала, то врачи делали вывод, что могилу нужно засыпать. Гибель собаки приписывалась при этом дурному воздуху, исходящему из могилы.

В Австрии, кроме Вены, были поражены чумой города Грац (1679), Прага (1681), где от нее погибло 83 040 человек.

В 1679 г. чума перебросилась в Силезию, Бранденбург, Саксонию. В Лейпциге в это время, кроме чумы, проявлялись еще малярия, сыпной тиф и оспа. Кроме Лейпцига, в Германии чума опустошила Дрезден (1680), Магдебург (1681), Галле (1682), Гальберштадт, Брауншвейг, Тюрингию.

В 1690–1692 гг. чума проникла в Италию.

Глава 6. Борьба с эпидемиями в допетровской Руси

Широкое распространение эпидемий на Руси в XVII веке настойчиво диктовало необходимость принимать меры к их прекращению или хотя бы ограничению их распространения. В ходе борьбы с эпидемиями формировалась и совершенствовалась система рациональных противоэпидемических мероприятий. Основой служил многовековой опыт народной медицины и безусловное признание заразительности – «прилипчивости» эпидемических болезней.

В то же время было бы неправильно думать, что все меры по борьбе с эпидемиями в допетровской Руси исходили только из опыта и практики, и что мистический элемент не играл при этом никакой роли. Церковь и вера в бога занимали очень большое место в сознании людей того времени. Поэтому естественно, что при появлении «морового поветрия» они прежде всего обращались к помощи церкви. Во время эпидемий горожане нередко просили послать к ним чудотворные иконы, святые мощи или устроить крестный ход и молебствие. В этом им отказа не было.

Так, в 1647 г. в Царев-Алексеев город по случаю «мора» был послан крест с мощами, причем повелевалось встретить их «с великою честью, со священники и со кресты, и со всеми людьми за посадом, где пригоже, и принести б его в соборную церковь, и пети молебны, и воду святити, и тою святою водою и животину и лошади кропити». Предписывалось также: «А которые городы в Ольшанском, на Коротояке… и на Валуйку и в других украинных городах учнут просить того животворящего креста… отпускать с великою честью»[134]134
  Новомбергский Н. Врачебное строение допетровской Руси. Томск, 1907. С. 361.


[Закрыть].

В 1654 г., во время эпидемии чумы, в Москву была направлена икона «пресвятой Казанской богоматери».

«Святая вода» применялась иногда в качестве «дезинфицирующего» средства. Так, в 1660 г. после внезапной смерти перед Стрелецким приказом некоей «женки-татарки» повелевалось: «А в которых местах та женка блевала и умерла, и те места выскоблить и водою смыть, и святою водой окропить».

Были случаи, когда появление эпидемий объяснялось волшебством или «напушением», верили в чертей, в «сглаз» и, легко находя колдунов и ведьм, с помощью палача жестоко расправлялись с ними. Однако при этом все же поступали по принципу мудрой русской пословицы: «На бога надейся, а сам не плошай» и наряду с богослужением устраивали строгие внутренние карантины, а вместе с «чудотворной иконой» посылали приказы установить вокруг «поветренных мест» крепкие заставы.

Некоторые авторы, как старые (Рихтер), так и современные (Вогралик), указывали, что перелом во взглядах на происхождение «мора» Руси произошел только после эпидемии чумы 1654 г., и что лишь с этого момента стали проводить у нас противоэпидемические мероприятия. Из всего ранее изложенного видно, однако, что эти взгляды не соответствуют действительности. Еще в XIV веке в русской народной медицине утвердилась мысль о заразности чумы, и в связи с этим появились первые меры по борьбе с эпидемиями: заставы на пути предполагаемого движения заразы.

В XV–XVI веках проводился уже целый ряд мероприятий. Производилась уборка трупов специально назначенными для этого людьми и захоронение их в изолированных местах за городом. Дома, в которых были случаи заболеваний, «печатались» и около них выставлялся караул. Священникам запрещалось навещать больных и отпевать умерших. «Заповетренные места» отсекались цепью застав, и выезд оттуда настрого запрещался.

Герберштейн, бывший послом в Москве в 1518 и 1525 гг., по этому поводу отмечал: «Хотя они (т. е. русские) живут в такой здоровой местности, они все же боятся заразы всякий раз, как она свирепствует в Новгороде, Смоленске и Пскове, и всех приезжающих оттуда к ним не допускают в свою страну»[135]135
  Герберштейн. Записки о Московии. СПб., 1866. С. 98.


[Закрыть].

Поэтому меры по борьбе с эпидемиями, проводимые на Руси в XVII веке, не были новшеством и их нужно рассматривать как дальнейшую эволюцию давно известных и испытанных нашим народом средств борьбы с «моровыми поветриями».

В то же время в связи с ростом централизации и укреплением Московского государства они в значительной степени унифицируются и проводятся в небывалых до того масштабах. Московское правительство требует от всех воевод и их товарищей немедленно сообщать о появлении «морового поветрия». Сохранились многочисленные «отписки», поступавшие в Москву из провинции о случаях «мора». Так, например, сохранился следующий документ: «Розыск про моровое поветрие во Владимирском, Переяславльском-Залеском, Коломенском и Рязанском уездах 139 (1631) года августа в 1-й день сказывал… князь Дмитрий Михайлович Пожарский, а ему де сказывал коломнянин Федор Норов, что в Коломенском уезде в селе Боярки сего лета в Петров пост сын боярский Василий Кочуров умер пострелом[136]136
  «Пострелом» в древнерусской народной медицине называли сибирскую язву.


[Закрыть], а как де его похоронили, появилось знамя пострельное у вдовы Арины, жены Барыкова, и то де знамя у той вдовы Арины выжигали и та де вдова и по ся место жива. Да в деревне де Тарбышеве Григорьев… Типяйко умер пострельным же знаменем. Да у кречетника, у Ивана Григорова в сельце Олешкове тою язвою умерло крестьян 4 человека, и в иных де местах в Коломенском уезде тою же язвою люди помирают, а лошади в Коломенском уезде вымерли и на люди та язва пала от лошадей»[137]137
  Архив Министерства юстиции. Владимирский стол. Д. № 43.


[Закрыть].

Подобного рода сообщения о моровых поветриях в 1624–1625 гг. поступали в Москву из Белгорода, Брянска, Валуек, Воронежа, Изборска, Масальска, Новгорода, Пскова и ряда других городов[138]138
  Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции. М., 1891. Кн. 12.


[Закрыть].

Начальствующим (воеводам, полковникам и т. п.) вменялось в обязанность давать точные сведения о количестве больных и умерших в подчиненных им полках. В качестве примера можно привести донесение полковника Василия Боркова (1691): «Апреля де с 25 числа по 2 число полку его стрельцов померло 51 человек прежнею болезнью, болят головою и поносом, и рудою исходя, и в болезнях с ума сходят, и поясницы болят, и от того железы отметываются. Все де на Вашей, великого государя, служба в Ново-Богородицком с прежними, февраля с 22 числа мая по 2-е число, полку его стрельцов померло 396 человек, да бежало и на дороге осталось 7 человек, а ныне де на лицо стрельцов… 360 человек»[139]139
  Архив Министерства юстиции. Белгородский стол. Столбец 1897 (цит. по Н. Новомбергскому).


[Закрыть].

О том, какие именно сведения о моровых поветриях требовались от воевод, можно заключить на основании следующего, написанного в 1654 г. и посланного воеводе Буйносову и дьяку Шпилкину приказа: «Как к вам ся наша грамота придет и вы б велели отписать к нам тотчас… в Великом Новегороде и в Новегородском уезде от морового поветрия нет ли на люди какова упадку, и будет есть, и в которых местех… в скольких верстах от Нового города, и сколь давно, и сколько человек померло, и какою болезнью, и долго ль те люди болны, и померли с язвами или без язв»[140]140
  Новомбергский Н. Врачебное строение в допетровской Руси.


[Закрыть].

Следовательно, воеводы обязаны были сообщать не только место, где разразилась эпидемическая вспышка, не только количество умерших, но также и диагноз, и краткую характеристику заболевания. Такого рода сведения должны были посылаться «тотчас» без «замотчанья», «на спех», причем требовалось точное описание болезни.

В 1655 г. козловскому воеводе была послана «память»: «…в Козлове городе, и на посаде, и в слободах, и в Козловском уезде… поместьях и вотчинах переписать на спех, сколько человек имяны и какого чину людей от морового поветрия умерло и сколько человек осталось мы на лицо, и тем людям роспись велено принести ко мне тотчас. И из тех росписей тем умершим и остаточным всяких чинов людям сделать перечневую роспись по чинам»[141]141
  Дополнения к актам историческим. Т. III. СПб., 1848. С. 449.


[Закрыть]. Требовались также сведения и о том, откуда, из какого источника, возникла эпидемическая вспышка.

За своевременной отправкой, точностью и полнотой сведений о моровых поветриях строго следили. Так, в 1664 г. городецкий воевода сообщил в Москву о количестве умерших от морового поветрия, но московские власти этим не удовлетворились и направили воеводе грозный указ: «А от чего на Городецке моровое поветрие на люди учинилось, от тутошних ли или от жилецких, или от приезжих и от прохожих людей, и сколько в котором дворе людей умерло порознь, и кто имянно, и в коих числех – о том ты к нам не отписал, знатно ты нашего указу не слушаешь, а по нашему указу велено тебе про моровое на люди поветрие и про упадок людем писать имянно, и ты тот наш указ поставил на оплошку»[142]142
  Дополнения к актам историческим. Т. III. СПб., 1848. С. 464.


[Закрыть].

Откуда же черпали все эти сведения сами воеводы? В первую очередь от своих подчиненных: приставов, дьяков, подъячих. В 1655 г. воевода Киреевский писал приставу, требуя сведений: «Что в селе… сколько померло робят мужеска полу и женска июля по 17 число, и тебе б велеть дьячку те речи написать., по статьям, на 3 статьи… а попу б тебе приказать через огонь имянно, что он поп впредь велел писать на роспись тех умерших людей, что у него… мужеска полу и женска и робят мужеска полу и женска… впредь сколко умрет»[143]143
  Дополнения к актам историческим. Т. IV. СПб., 1851. С. 69.


[Закрыть].

Сведения о моровом поветрии получали также через «лазутчиков» или разведчиков, от проезжих или прохожих людей, путем «обыска» и «розыска».

При появлении морового поветрия домовладельцы были обязаны сообщать об имеющихся на их «дворе» больных «язвою», лихорадками, оспой или «иными какими тяжкими болезнями». Сохранился царский указ о наказании окольничих братьев Ивана и Матвея Милославских за то, чтоони не известили о случаях «моровой язвы», бывших среди их дворни. В указе напоминается, что «всем было приказано накрепко, где кого учинится во дворех болезнь с язвами… о том извещать государю»[144]144
  ПСЗ Т. 1, С.68


[Закрыть].

Строгий приказ об извещении властей о случаях заразных заболеваний был подтвержден также специальным указом в 1680 г., согласно которому нужно было немедленно заявить в «Разряд» о появлении в доме или на дворе больных «боли огневою или лихорадкою и оспою или иными какими тяжкими болезнями…»[145]145
  ПСЗ Т. II № 826.


[Закрыть].

Иногда, для получения сведений о заразных болезнях, устраивали «обыск» и «розыск», т. е. следствие, при котором всех допрашиваемых приводили к присяге: «попы по священству», монахи – по «иноческому обещанию», а служилые, приказные и прочие всяких чинов люди – «по крестному целованию». Так, например, в 1643 г. был «обыск» по поводу эпизоотии и «поветрия на люди» в окрестностях Москвы:

«Во обыску нового Девичьего монастыря села Кузина поп Григорий, да того же села крестьяне Ермолка Михайлов, Дениска Ермолин и другие 14 человек… сказали: поп Григорий по священству, а приказные и крестьяне по государству крестному целованию: после Петрова дни и Павлова на 3-й день учинился лошадиный падеж, а на людей поветрия нет и не было».

«Ямския рогожские слободы поп, да ямщиков 20 человек… поп по священству, а мирские всякие люди по… крестному целованию сказали: умерло у них на Рогоже моровым поветрием с язвою июня в 29 день 5 человек, лежали неделю, а 4-й человек лежал один день… Июля в 9-й день села Хупавки поп Абросим, да староста Павлин Иванов в расспросе сказал, умер у них крестьянин Игнашко, что с лошади снял кожу, да его к приходу крестьянин Панкратко закапывал падежную лошадь и от тое падежные лошади брызнула на него руда и от того умер»[146]146
  Архив Министерства юстиции. Приказной стол. Столбец № 145. 1643 (цит. по Н. Новомбергекому).


[Закрыть].

«Обыск» про моровое поветрие производился путем опроса населения как «заморных», так и близлежащих, еще благополучных по эпидемии мест. Предписывалось: «Около тех сел и деревень, в которых людское моровое поветрие, в здоровых местах, взяти обыски». При этом в ход судебного следствия иногда вовлекалось огромное количество людей, что называлось «сыскивать большим повальным обыском». Так, в 1631 г. было опрошено около 1000 человек, а в 1643 г. – 1538 человек. Все эти лица поименно записывались в «обыскных записях», но, кроме этих поименно перечисленных лиц, в записях упоминаются и целые группы людей, как то: и «все крестьяне» или «и все крестьяне, а сколько их – того не записано».

Сведения об эпидемических заболеваниях получали также и путем опроса всякого рода проезжих и прохожих людей. В 1654 г., приехавший из Астрахани «сын боярской Григорей Растопчин», в расспросе сказал: «Ехал де я из Астрахани на Черный Яр, а с Черного Яру на Царыцин, а с Царыцина на Саратов, а с Саратова на Самару, и ехал де он и до Казани, а на люди нигде упадка нет… а в Нижнем сказывал мне воевода, есть де в Нижнем в посаде и в слободах упадок на люди, только де излегка… А на Костроме к городу не приставал, ехал мимо, а слышал, что де упадок на люди немалой есть»[147]147
  Дополнения к актам историческим. Т. III. СПб., 1848. № 119. С. 477.


[Закрыть].

Добытые сведения пересылались в виде «сказок» в «Разряд» или в «уезд» или же непосредственно в Москву. «Сказки» скреплялись подписью соответствующего должностного лица – воеводой, приставами, а если «сказки» посылались из сел или деревень, – то попами и льячками. Так, в 1656 г. было послано донесение воеводе Киреевскому: «Сказали поселковый старец (старшина) Иона Рязанов, да целовальный Тимофей Иванов, да крестьяне Козьма Семенов, да Дмитрий Иванов… в селе Шпилеве с деревнями на люди моровое поветрие было прошлого 164 (1655) году августа с 1-го числа и в нынешнем во 165 году декабря на 6 день… моровое поветрие перестало.

А сказку писал села Шпилева церковный дьячок Гришка Панфилов»[148]148
  Дополнения к актам историческим. Т. IV. СПб., 1851. № 29.


[Закрыть].

Иногда подобные «сказки» подавались сельскими священниками и от своего имени, в виде письменных отношений, например: «180 (1677) года июня в 5 день сказал по священству села Гриткова приходской священник Павел по детей своих духовных… села Настасова: лежали люди его с Великого поста и после святой недели в разных числах:., и ныпстча лежат больны, а лежат болезнью огневою и лихорадкою а… залежали болезнью мужеска пола и женска 12 душ. То моя и сказка, а сказку писал яз, поп Павел, своею рукой»[149]149
  Там же.


[Закрыть].

Из всего сказанного можно сделать вывод, что сведения о заразных болезнях получали не только из городов, но и из сел и деревень. Составлялась ли где-нибудь общая сводка собираемых сведений, мы не знаем, ни в одном из просмотренных исторических документов ничего подобного встретить не удалось.

Правительство постоянно следило также за эпидемической обстановкой в соседних государствах. Судя по тому, что о каждом случае появления эпидемии за рубежом в Посольский приказ поступало специальное донесение, можно думать, что послы московского царя имели особое предписание собирать сведения об эпидемическом состоянии стран, через которые они проезжали и куда были посланы.

Известно, что в 1455 г. московский посол в Польше немедленно сообщил в Москву о появлении нового заболевания, как предполагает Рихтер, сифилиса, причем в ответ на это донесение из Москвы было дано указание точно выяснить, откуда оно появилось и как распространяется. Сведения об эпидемиях за рубежом получали и через «лазутчиков». В 1631 г. «лазутчики» из Нового-Городища узнали, что «близко де Миргорода вымерло 2 слободы». В 1653 г. лазутчики доносили, что в пограничном городе Чернухе «люди все вымерли моровым поветрием».

Разведчикам, посылаемым с определенными заданиями за рубеж, в соседние государства, поручалось разузнать также и про моровые поветрия. В 1652 г. Белгородский воевода прислал «отписку о моровом поветрии»: «В нынешнем… году прислана в Белгород твоя государева грамота из Разряду… а в твоей грамоте сказано: жити б мне в Белгороде с великим бережением и вестей проведывати всякими обычаи накрепко, и твоим государевым делом промышлять… и о всяких вестех писать к тебе, государю, к Москве почасту. И августа во 2-й день посылал я из Белгоропа для проведывания весте за рубеж в польскую сторону в казачьи города белгородских черкас Сеньку Маленького да Павлика Калинникова; и августа в 16 день из-за рубежа в Белгород приехали, а в распросе сказали: были де они для проведывания вестей за рубежом, Польской стороне, в казачьих городех: в Веприке, да в Галиче, а дале де того, в иные казачьи городы, они не поехали, для того в Гадиче ле говорили им свои друзья: ехать де вам дале того нельзя, туда де вас пропустят, а назад де не пропустят, у поляков де и за Белою Церковью казачьих городех во многих местех мор большой… из моровых мест… в казачьи украйные города пропускать никого не велено»[150]150
  Акты Московского государства. Т. II. СПб., 1894. № 468. С. 290.


[Закрыть].

Такого рода неопределенные сведения московское правительство не удовлетворили, и было приказано другому воеводе получить более точные данные «о литовских вестях и о моровом поветрии».

В сентябре 1652 г. был получен ответ: «Приехали в Курск из Литовской стороны Курчане Любимка Малютин, да пушкарь Куземка Халезев, а в распросе мне сказали:…были де они в литовских городех в Галиче и в Лубнах, и в иных городех, и при них де в те городы августа в 15 день прислал гетман Богдан Хмельницкий листы, чтоб де казаки из городков шли все в войски до одного человека за Днепр к Белой Церкви… Да при них же, Любимке и Кузьке, поставили черкасы по дорогам заставы, чтсб государевы люди в их сторону не ездили, и затеяли на люди моровое поветрие, боясь на себя приходу твоего государева боярина в воеводы с ратными людьми, пошел назад от литовского рубежу, и они де, атаманы и сотники, своих заставных людей с дорог свели, а в литовской де стороне, в городах и в уездах, морового поветрия никакого нет»[151]151
  Акты Московского государства. Т. II. СПб., 1894. № 470. С. 291.


[Закрыть].

Судя по этому документу, вести о моровом поветрии в данном случае оказались военной хитростью, имевшей целью запугать воеводу и воспрепятствовать ему прийти на подмогу Богдану Хмельницкому. Вследствие этих ли вестей или по иной причине воевода с ратными людьми «пошел назад от литовского рубежа». Заставы, по словам разведчиков, тогда были сняты.

Несмотря на эти, казалось бы, исчерпывающие сведения об отсутствии морового поветрия, осторожное московское правительство положило на письме «помету»: «Послать государев указ велеть жити с великим береженьем»[152]152
  Там же.


[Закрыть].

Приведем еще один документ, содержащий интересные данные о том, как в «литовской стороне» в середине XVII века «боролись» с эпидемическими болезнями. «Отписка Яблоновских воевод Шереметьева с товарищами о черкасских вестях и о моровом поветрии. В нынешнем (в 1653) году… приезжал из литовского города Груни к Олешенской заставе литвин Ларька Андреев сын Кремепицкой, а хотел де он проехать в русские городы; и он (воевода) пропустить его не велел для морового поветрия, что в их городех мор. И за заставою де его, Ларьку, распрашивали, а в распросе де сказал: сыскали де в Галиче воров дву жонок да девку, и их де пытали, и они де с пытки винились: моровое поветрие на люди напускали они, и тех де дву жонок и девку сожгли, и после де их моровое поветрие унялось. А распрося того литвина, велел его воротить в Литовскую сторону, покаместо про моровое поветрие будет впрямь ведомо, что унялось»[153]153
  Там же. № 553. С. 346.


[Закрыть].

Впрочем наряду с донесениями послов и лазутчиков для уяснения эпидемической обстановки и составления эпидемического прогноза цари иногда прибегали к средствам вполне в духе своего времени.

Так, например, когда в 1665 г. до царя Алексея Михайловича дошли слухи об эпидемии в Лондоне, он приказал жившему в то время в Москве доктору Энгельгардту составить гороскоп. Выполнив приказ, доктор ответил царю письмом на латинском языке, где, между прочим, говорится: неблагоприятное стояние созвездий, сначала Сатурна, а затем Марса, за которыми следует затмение 5 других больших планет, указывает на то, что осенью во многих частях Европы большое количество людей погибнет от чумы. России же не грозит ничего особенного[154]154
  Рихтер В. История медицины в России. Ч. II. М., 1820. Прибавление. С. 90–93 (перевод с лат. А. Е. Сегала).


[Закрыть].

При получении известий о появлении морового поветрия за рубежом на границах устраивались заставы. Первые указания об устройстве пограничных застав относятся к 1602 г., когда Борис Годунов приказал устроить заставы «от Смоленска по всему рубежу».

Сведения об устройстве застав содержатся также в челобитной воевод Долгорукова и Дохтурова, посланных ими царю в 1623 г. В ней, между прочим, говорится: «В нынешнем во 131 (1623) году прислана к нам в Торопеи грамота из Разряду за приписыо дьяка Михаила Данилова, а в той грамоте написано, что в Польше и в Литве на люди моровое поветрие, голод великий, и литовские люди умышленьем нарочно хотят из моровых мест посылати с купецкими людьми в твои, государь, городы всякие товары и продавати дешевою ценою… и русских людей и полонянников от себя отпускают… для морового поветрия на твои государевы люди».

Поэтому воеводы решили: «Во Брянску учинить заказ крепкий всяким людям, чтобы они за рубеж в поветреиные города ни с какими товарами не ездили, а ездили бы в здоровые места, где поветрия нет, и по порубежным по всем дорогам велено поставить заставы крепкие, детей боярских добрых, кому б мочно верить. Написать грамоты тотчас о моровом поветрии, о заказе в Путивль, в Рыльск, в Мещорск, в Вязьму, во Ржеву, в Луки Великия, в Торопепь, во Псков и пригороды».

В обязанности воевод пограничных городов вменялось строго следить за тем, чтобы вместе с проезжими иностранцами не были завезены болезни. Так, в «наказе» Черниговскому воеводе князю Волконскому сказано: «А буде которые посланники и гонцы и выезжие иноземцы и полоняппики, будучи на заставах и на сторожах, скажут, или мимо их от кого будет в Чернигове ведомо, что в тех местех, из которых они приехали, или пришли, на люди моровое поветрие есть: и окольничему и воеводе тех всех выходцов и полонянников в Чернигов отнюдь пропущать не велеть, а велеть держать их за заставою с великим бережением».

Подобные же указания можно найти в «наказах» новгородскому, псковскому, торопецкому и великолукскому воеводам, причем предписывалось, что если учинится ведомо, что в «Польской и Литовской и в Немецкой стороне или в иных местех объявится где на люди моровое поветрие», то по всем дорогам, идущим с той стороны, немедленно устроить заставы и следить, чтобы никто из-за рубежа не проехал и не прокрался.

В поветреиные годы строго регламентировалось всякое сообщение с зарубежными странами. Послы их, равно как и все остальные приезжие, либо подвергались карантину на границе, либо отправлялись обратно. Разрешение на въезд в пределы Московского государства давалось лишь особым, именным указом. Так, в 1636 г. по случаю морового поветрия в Крыму были подвергнуты изоляции в Ливнах и Осколе крымские послы.

В 1657 г. проживавший в Москве доктор Лев Личифинус просил пропустить в Москву «человека его Марчко Кондеви и тот де человек научен всякому лекарству». В ответ на эту просьбу последовал указ: «По городам боярам нашим и воеводам и приказным людям. И на которые ороды Дохтуров Львов человек Личюфинуса Марчко Кондеви с женою и детьми поедет, и вы бы бояре наши, и воеводы, и приказные люди дохтурова человека Марчка велели расспрашивать, в которых местех он, Марчко, был, и которыми месты ехал, и в тех… местех здорово ль, нет ли морового на люди поветрия… а будет он, Марчка, в которых местех скажет моровое поветрие, и вы б его к Москве не пропущали, а велели б его держать за заставою и расспрашивать, в которых местех и давно ль учинилось на люди моровое поветрие, да о том к нам отписали и распросные речи прислали, а отписки и распросные речи велели переписывать на заставе и… переписав прислали к Москве и велели подать в Аптекарском приказе боярину Илье Даниловичу Милославскому»[155]155
  Материалы к истории медицины в России. Дело Аптекарского приказа № 756.


[Закрыть].

В связи с лондонской чумой 1665 г. на Руси были проведены крайне строгие карантинные мероприятия: всякая торговля с Англией была прекращена, архангельская гавань закрыта. Опасаясь заноса чумы из Швеции, Московское правительство предписало подвергать строгому допросу и карантину всех приезжавших в Псков и Новгород со шведской границы.

В августе 1665 г. от имени царя Алексея Михайловича было направлено письмо английскому королю следующего содержания: «Брату нашему любительному Карлосу Второму. Ведомо учинилось, что у вашего королевского величества в столичном городе Лондоне появилось моровое поветрие и как оное не прекратилось нам примати ваших подданных и торговых людей с товаром и без товаров опасно, и для того их в Архангел-город принимать не велено».

В то же время послан указ на Двину. «Как в Архангельск город иноземцы учнут приехать Англичани, Голландцы и Амбурцы и Любчани и иных земель, то велено распрашивать: 1) откуда они приехали? 2) все ли здоровы и не было ли на людей моровое поветрие? 3) да в Англинской земли давно ли были? А ежели скажут, что в Лондоне были недавно и моровое поветрие при них было, и у них товары будут из моровых мест и таких людей, ни товаров на Москву пропускать не велено, и от Архангельска города их отослать назад, откуда кто приехал… и таких Англичан, хотя которые скажут, что они издавна из Английской земли и в Лондоне не были, про моровое поветрие не слыхали, и таких иноземцев не отписаеся в Москву отпускать не велено»[156]156
  Рихтер В. История медицины в России. Ч. II. М., 1820. Прибавление. С. 72–73.


[Закрыть].

Приезжие иностранны задерживались в пограничных городах и им учинялся строгий «распрос», не было ли в землях, откуда они приехали, или в городах, через которые они проезжали, морового поветрия. А если выяснялось, что там был мор, то приезжие задерживались до получения указаний из Москвы. Так, в 1665 г. в Пскове были задержаны приехавшие из «английской земли» полковник и доктор. Сохранилась переписка, тянувшаяся несколько месяцев между псковским воеводой и Аптекарским I приказом по поводу их задержания в Пскове… В ответ на донесение воеводы был получен приказ: «К Москве их без указу не отпускать и платье, в котором они из-за моря приехали, спрятать в землю, а им сделать новое и русским людем с ними не сходиться и покупать у них ничево не велено». Иностранцы, очевидно, не хотели подчиниться этим требованиям, и после долгой переписки им было предложено: «Обмыться и рухлядь, что с ними пришла из-за моря, велели им отпустить за рубеж, куды похотят, и товаров и никакой рухляди, что с ними из-за моря пришло, с ними не отпускати и о том им заказ учинити с большим подкреплением, и на отпуске у них велети осмотреть, чтоб с ними отнюдь никаких заморских товаров и рухляди не было». Было приказано также выдать им «для харчевые покупки в зачет 30 рублев, чтоб они на свои золотые и на ефимки, что с собой привезли, ничего не покупали».

С неукоснительной строгостью карантинные мероприятия проводились и в последующие годы. В 1684 г. гетман Самойлович отправил в Москву «посланца своего прилуцкого полку писаря Семена Ракова с товарищи». Посланцу этому было велено «в дороге поворотить к гетману», ввиду того, что он проходил «заморными местами». Но воевода в Севске должен был с дипломатической вежливостью разъяснить посланцу, что он «поворочен с дороги и до Москвы не допущен для того, что он с посланники нашими с стольником и полковником с Василием Тяпкиным и с дьяком с Никитою Зотовым, был в Крыму, и было при них в Крыму на люди моровое поветрие, и наших, великого государя, людей померло язвою 12 человек и затем поветрием те наши в. г. посланники и крымские послы в дороге удержаны и до Москвы не допущены ж, потому что от морового поветрия во всех государствах имеют великое опасенье, и он бы посланец себе того во оскорбленье не ставил, и к гетману к Ивану Самойловичу ехал безо всякого сомнения».