Текст книги "История эпидемий в России. От чумы до коронавируса"

В связи с предстоявшим после окончания войны возвращением действовавшей на Украине армии были приняты меры для предотвращения заноса болезни. Вернувшиеся из армии врачи были собраны в Москве и Петербурге. С начала 1739 г. на тульской и калужской дорогах, на расстоянии 150 верст от Москвы, учреждены заставы и карантины. Второй пояс застав и карантинов располагался на расстоянии 30 верст от Москвы.

В Москве заготовлено было большое количество предохранительных и лечебных медикаментов. Особое внимание было обращено на улучшение санитарного состояния города. Была составлена специальная инструкция из 13 пунктов, в которой главное внимание обращалось на «осторожность от моровой язвы», на привлечение к борьбе с этой болезнью всех неслужащих, но проживающих в Москве, лекарей, подлекарей и цирюльников на борьбу с ненастоящими врачами-шарлатанами, на наблюдение за отпуском медикаментов из аптек и т. п. Лекари должны были «рассматривать» трупы людей, умерших от опасных болезней, и в случае подозрения на «моровую язву» немедленно сообщать властям. Чума до Москвы не дошла и, таким образом, все описанные предосторожности оказались излишними[216]216
  Считается, что впервые в России производил патологоанатомические вскрытия чумных трупов доктор Э.X. Эгиди, находившийся в то время при изюмском пограничном госпитале (Дёрбек. С. 101–102). – Прим. ред.


[Закрыть].

В 1740 г. по ходатайству Медицинской канцелярии перед Кабинетом министров была выдана денежная награда докторам и лекарям, которые в 1738 г. были из Петербурга и Москвы посланы в Белгородскую губернию «для предосторожности от опасных болезней».

Во всяком случае, свирепствовавшая в 1738–1739 гг. на юге России, эпидемия заставила русское правительство издать ряд законодательных актов, направленных к предотвращению заноса болезни из зарубежных стран. Всякий слух о «моровом поветрии» немедленно вызывал указы о заставах, карантинах и других предупредительных мероприятиях.

После чумных эпидемий 1738–1739 гг. были приняты меры по организации и совершенствованию пограничных карантинов в России. Я. А. Чистович считал, что карантины появились на юге России только после 1738 г., однако это не совсем верно. Так, еще в указе изданном в 1729 г., между прочим, говорится о Васильковской заставе, которую предлагается перенести в другое место, «чтоб от жилья была в дальнем расстоянии», так как она «от Киева в ближнем расстоянии и обыватели Васильковские непрестанно бывают в Киеве, а киевские в Василькове»[217]217
  I ПСЗ. Т. VIII. № 5472.


[Закрыть]. Следовательно, пограничные заставы существовали еще до 1738 г., но весьма возможно, что они организовывались как временная мера при получении известия о «моровой язве».

Только 20 декабря 1743 г. в распоряжение киевского генерал-губернатора на должность «пограничного доктора» был назначен Иоганн Фабри и к нему прикомандировано два подлекаря, получивших название «пограничных лекарей».

В 1743 г. в Сицилии вспыхнула эпидемия чумы, и, едва только сведения о ней приникли в Россию, был издан указ «о предосторожностях от морового поветрия и поступании в сем случае по Морскому регламенту»[218]218
  I ПСЗ. Т. XII. № 8910.


[Закрыть]. В вводной части указа констатировалось, что «в Сицилии и Италии начавшаяся в прошлом 1743 г. прилипчивая болезнь полыни продолжается». Ввиду этого предписывалось объявить, чтобы все те корабли, которые «прямо или посторонне из Неаполя и Сицилии, також и из всех других мест, которые по ведомостям прилипчивою болезнью объяты, к Российским портам (и другим местам отнюдь) приходить не дерзали под потерянней кораблей и сожжением груза, такожде под смертным наказанием обретающихся на них людей».

В 1747 г. ввиду вновь возникшей угрозы заноса «морового поветрия» из Турции был издан указ об учреждении застав «на Дону от Войска, в степи к морю на Кубанской и Крымской стороне», и в Таганроге был устроен карантин[219]219
  I ПСЗ. Т. XII. № 9462.


[Закрыть].

В 1753–1755 гг. чума произвела большое опустошение в Турции, Македонии, Молдавии, Трансильвании. В связи с этим в сентябре 1754 г., командующему войсками пограничной с Турцией зоны, генералу послан указ «о допущении на ярмарку или крепости Св. Елизаветы подданных Турецкой империи с наблюдением предосторожностей от морового поветрия»[220]220
  I ПСЗ. Т. XIV. № 10303.


[Закрыть].

Коренной реорганизации подвергся пограничный форпост в Василькове. Туда были назначены доктор и лекарь, «ибо на подлекарей, егда совершенный чин мастерства по своему искусству еще не получили, в толь важном деле положиться невозможно».

Лекарь Васильковского форпоста обязан был обслуживать также и две соседние «малые таможни»[221]221
  Там же. № 10365.


[Закрыть].

Постоянные пограничные карантины были организованы также в Добрянке, Злынке, Переяславле, Кременчуге, Переволочне, Новой Сербии. В каждый из этих карантинов был назначен лекарь, подчиненный доктору в Василькове. Такую же организацию сети карантинов получила и пограничная с Польшей Смоленская губерния. В самом Смоленске устроен главный карантин, а в форпосте Мельницком, в селе Перечье и фортах Шелеговском и Баевском – малые карантины, причем везде были карантинные дома «для умещения приезжающих и содержания… больных». На каждой заставе поставлен лекарь, а в самом Смоленске – доктор, в ведении которого состояла вся сеть малых карантинов.

В мае 1757 г. был назначен для постоянной службы «губернский доктор» в Астрахани, «яко отдаленном и пограничном месте и по часто случающимся в Азии опасным болезням»[222]222
  Там же. № 10726.


[Закрыть]. Ему вменялось в обязанность выезжать, «когда нужда востребует, в города и уезды оной губернии или в отдаленные какие места».

Кроме пограничных, внешних карантинов, были организованы также и карантины «внутренние» – на рубежах отдельных губерний или областей, откуда опасались заноса инфекции. К таким карантинам относились Дерптский, Бахмутский, Царицынский, Изюмский, Луганский и Кизлярский. В Бахмутском и Царицынском карантинах устроены были «карантинные дома», обслуживаемые лекарями. На остальных внутренних карантинах, согласно указу от 15 апреля 1755 г., ни карантинных домов, ни лекарей не полагалось[223]223
  Там же. № 10393.


[Закрыть].

В общем, карантинов и таможен было построено и организовано много – по Чистовичу, «больше, чем нужно». Вернее некоторые из них были поставлены на таких дорогах, где прохожий или проезжий был редким гостем[224]224
  ПСЗ. Т. XIV. № 10365.


[Закрыть].

Все карантинные дома, по примеру Васильковского, сдавались на откуп. Откупщики для возмещения выплаченной ими откупной суммы брали за пребывание в карантинных домах по 1 копейке в сутки с человека и по 1 деньге – с лошади или вола. Такая плата была отяготительной для крестьян и малоимущих людей. Понятно, что, присоединяясь ко всем другим неприятностям, связанным с пребыванием в карантине, платность еще более увеличивала непопулярность карантинов, и поэтому их всячески старались обходить или объезжать.

Правительство весьма настороженно относилось к всевозможным слухам и известиям о появлении повальных болезней.

В октябре 1761 г. в сенат поступили сведения «о оказавшейся в Персии… опасной болезни» с одновременным сообщением, что там решено было «от оной иметь по всей тамошней линии предосторожность, а при Гурьеве городке и застава учреждении подлекарь туда из Оренбурга командирован». В самом же Оренбурге «при госпитале и полках лекарей ни одного нет». В присылке их «от медицинской конторы требовано, но не присланы». Сенат послал в медицинскую контору указ – «Подлежащее число в тамошние полка и госпиталь лекарей… определить и отправить туда немедленно, дабы там… не последовало крайнего недостатка и вредительного интересу убытка»[225]225
  Сенатский архив. Т. XII. СПб., 1907. С. 97.


[Закрыть].

В сентябре 1762 г. Киевская губернская канцелярия уведомила сенат, что в Константинополе и его окрестностях «поветряная болезнь сильно продолжается, да и по тракту до Киева в некоторых местах есть же». Сенат подтвердил свои прежние указы, «чтобы от помянутой опасной болезни, доколе оная не утихнет, при российских границах наикрепчайшая предосторожность чинена, а особливо в выдерживании проезжающими карантинов…»[226]226
  Там же. С. 184.


[Закрыть].

В сентябре 1764 г. та же канцелярия сообщила в сенат, что в городе Бендерах «оказалась поветренняя болезнь назад тому 4-я неделя, где и ныне продолжается, а за городом… еще начинается». Поэтому канцелярия приказала, чтобы все приезжающие в Россию выдерживали шестинедельный карантин. Сенат, подтвердив распоряжения канцелярии, распорядился, чтобы «принятыми от вышеобъявленной заразной болезни на учрежденных по границам форпостах предосторожностями продолжаемо было, пока сия язва совсем прекратится»[227]227
  Сенатский архив. Т. XIII. СПб., 1909. С. 46.


[Закрыть].

В марте 1765 г. в сенат поступили сведения от московских департаментов сената о наличии в Крымской области «опасной на людях болезни». Такие же рапорты поступили от киевского, малороссийского и астраханского губернаторов и из Воронежской губернской канцелярии. По поводу этих донесений «разсуждено было во все те места о принятии предосторожностей подтвердить указами»[228]228
  Там же. С. 56.


[Закрыть].

Но рекомендуемые сенатскими указами меры предосторожности плохо или совсем не проводились в жизнь. В марте того же года сенат констатировал, что «малороссийские и слободских полков мещане и казаки, также и здешние великороссийские купцы без всякой предосторожности поступают…». Поэтому сенат приказал послать указы киевскому и астраханскому губернаторам, а также «Новороссийской губернии и Малороссии главнокомандующим» и велеть стоящим на пограничных заставах командирам «наистрожайше подтвердить, чтобы они с приезжающими во время поветрия татарскими и из Турции народами поступали с крайнею предосторожностию… назначая приезжающим из заповетренных мест людям карантин, точно по тем наставлениям и проветривая непременно привозимые ими товары и платья»[229]229
  Сенатский архив. Т. XIII. СПб., 1909. С. 57.


[Закрыть]

Никаких клинических симптомов болезни в указах не приводится. Но так как в то время чума была в Турции, откуда и распространилась в пограничные с Россией области, можно предположить, что «опасная болезнь» 1764–1765 гг. была чумой.

Однако беспокойство относительно распространения болезни внушали не только южные, но и северные окраины Российской империи. В январе 1764 г. в сенат поступило донесение Выборгской губернской канцелярии о том, что появилась «заразительная болезнь»: «И хотя от дальней опасности и охранены, однако нечаянно приключилось, что тамошнего прихода пастор Гестрин, быв здоров, 7-го числа скоропостижно заболел, и такою же болезнию, как и в д. Сакзале люди были, умер 9 дня». По этому случаю сенат распорядился послать указ в Медицинскую коллегию, чтобы доктору Лерхе предписать, «дабы он по случаю оказавшегося над пастором опасного приключения» велел окружить караулом не только пасторский двор, но и прочие расположенные поблизости жилища, «еже ли по знанию и искусству его, какой опасности подвержены». Кроме того, велено было «с другими никакой коммуникации не иметь, особливо с г. Выборгом… И что тамо происходить будет, велеть почасту сюда репортовать». По позднейшим сообщениям «провинциального лекаря Вилькенса» выяснилось, что дальнейшее распространение болезни «пресечено».

Сильную тревогу в Петербурге вызвало сообщение московских департаментов сената в сентябре 1765 г., что «по объявлению квартирмейстера гусарского полка», в деревне Пешки, московского уезда, оказалась «опасная болезнь». Туда немедленно был направлен доктор «с пристойным числом лекарей» и медикаментами, были для предосторожности устроены заставы и пр. Но через 2 дня сенат получил сообщение, что «в помянутой деревне Пешках, по благости божей, состоит благополучно и опасной болезни не было и ныне нет, а была только на малолетних обыкновенная болезнь, но и та уже почти прекратилась». Рассерженный тем, что по поводу «обыкновенной болезни» произошли «экстра и затруднения», сенат распорядился «наложить на квартирмейстера взыскание., по силе военного артикула»[230]230
  Там же. С. 114.


[Закрыть].

Глава 9. Эпидемия чумы 1770–1773 гг

В марте 1769 г. началась война России с Турцией, и русская армия вторглась в Молдавию.

Война шла для русских довольно успешно, и к концу года были заняты Хотин, Яссы, Бухарест, Галац. Эти успехи, казалось, обеспечивали быструю и решительную победу над турками.

В турецкой армии с самого начала кампании свирепствовали разнообразные инфекционные болезни (тифы, дизентерия, малярия). Но при тогдашних методах диагностики сыпной тиф нередко смешивался с чумой и наоборот. Вскоре после выступления турецкой армии из Константинополя среди солдат были обнаружены и случаи заболевания чумой (Геккер).

По Орреусу, чума в турецких войсках впервые появилась в Галаце, куда была занесена прибывшим из Константинополя турецким судном[231]231
  Orrareus G. Descriptio pestis quae anno MDCCLXX in Jassia et MDCCLXXI Moscou grassata est. Petropoli. 1784. Р. 2.
  Орреус Густап Максимович (1738–1811), уроженец русской части Финляндии, окончил лекарскую школу при Петербургском генеральном сухопутном госпитале и первым получил диплом доктора медицины в России (без поездки в заграничные университеты), что ему удалось лишь после упорной борьбы с иностранным засилием в русской медицине; один из наиболее активных участников борьбы с чумной эпидемией в Москве. – Прим. ред.


[Закрыть].

В русской армии первые случаи чумы наблюдались после взятия Галаца в корпусе генерала Штоффельна. Источником заражения послужили либо военнопленные, либо военная добыча. В середине января 1770 г. войска были отведены в Яссы на зимние квартиры. Врачи расположенного там военного госпиталя отметили резкое увеличение больных «пятнистой лихорадкой» (Febris petechial is), у которых на 7-й или 8-й день появлялись «доброкачественные» паховые бубоны. Постепенно этой лихорадкой с бубонами были охвачены все больные госпиталя, причем болезнь приняла злокачественное течение и в короткое время заканчивалась летально. У раненых стали также появляться карбункулы, очень быстро приводившие их к печальному концу.

В начале эпидемии одни врачи называли эту болезнь «злокачественной лихорадкой» (Febris maligna), другие – чумой. Лишь в середине апреля 1770 г. болезнь была всеми врачами диагностирована как чума (pestis).

Другие авторы несколько иначе описывают начало эпидемии среди русских войск.

После поражения турок под Хотиным наши войска вторглись в Галац, где взяли в плен множество турок, среди которых были также и больные чумой. Русское командование не было осведомлено о наличии чумы в Галаце, и поэтому никаких предохранительных мер принято не было. Немного дней спустя среди русских войск было обнаружено несколько смертных случаев с явными признаками чумы. Вследствие этого тотчас приказано было отступить в Яссы, но так как по дороге исчезли всякие следы этой болезни, то даже врачи стали сомневаться, была ли это чума или какая-нибудь другая болезнь.

Войска по прибытии в Яссы были расквартированы по обывательским домам, а больные все без разбора помещены в госпиталь. Три недели прошло благополучно, но около середины января 1770 г. внимание врачей в госпитале было обращено на участившиеся «петехиальные лихорадки» с паховыми бубонами.

По словам Д. С. Самойловича, командующий русской армией Румянцев-Задунайский, чтобы избежать большего несчастья, приказал генералу Штоффельну отправиться со своим корпусом на зимние квартиры в Яссы, где организовать строжайший карантин и изолировать зачумленных в специально для этого построенном госпитале вне города. Он тотчас послал туда и весьма знающего врача Орреуса, который должен был оказать этим несчастным всю необходимую медицинскую помощь[232]232
  Данило Самойлович. Избранные произведения. В. II. М. 1952. С. 32.


[Закрыть].

Приведенное Самойловичем изложение хода событий не совсем точно, вероятно потому, что автор не был их очевидцем, он в это время находился в Брайлове.

Очевидцы-врачи, работавшие в это время в Яссах (Орреус, Лерхе), иначе описывали как распространение эпидемии, так и борьбу с ней. Штоффельн и слышать не хотел о чуме. Он приказал врачам подать ему письменный рапорт, что это не чума, а «горячая лихорадка с пятнами». Такой доклад был составлен, и лишь один из лекарей отказался его подписать. Вследствие противодействия Штоффельна никаких профилактических мер принято не было, и эпидемия стала распространяться с ужасающей быстротой. От нее умерло в Яссах несколько тысяч солдат; из зачумленного госпиталя болезнь перекинулась в город, где люди умирали прямо на улицах.

Румянцев-Задунайский ввиду противоречивости поступивших к нему сведений о «повальной болезни», командировал в Валахию доктора Орреуса для выяснения характера болезни и для принятия соответствующих мер. В Хотине Орреус увидел первых больных с петехиями и бубонами, но так как болезнь протекала легко (умерло всего 2 больных), он не решился сразу признать чуму. Однако он рекомендовал принять необходимые профилактические меры.

С «настоящею» чумой Орреус встретился лишь в Батуманах: город был брошен, дома покинуты, на улицах – лишь одичавшие голодные собаки. Только за городом Орреус встретил одного русского офицера, который рассказал ему, что два месяца тому назад из Ясс в Батуманы была занесена чума. Из 2000–3000 населения города умерло 800 человек, остальные же бежали в горы, где большая часть их умерла. Огромная смертность наблюдалась и среди солдат русского гарнизона: из 320 солдат умерло 110, а 49 были еще больны – все с явлениями бубонной чумы.

Затем Орреус направился в Яссы, куда прибыл 10 мая 1770 г. Город, по описанию Орреуса, имел очень печальный вид и «следы гибельной язвы видны были повсюду». Магистр, следуя давнему обычаю, приказал для предохранения от чумы жечь на улицах навоз, от чего в городе стоял сильнейший смрад. Больных выносили, вернее выбрасывали, в окрестные леса, где они лежали без всякой помощи, если только родственники не приносили им воды и пищи. Поэтому больных тщательно скрывали, умерших же тайно хоронили в садах, огородах или подвалах.

Врачей в городе не было: 2 греческих врача бежали из города при первых же признаках эпидемии, из русских же врачей умерли от чумы 2 лекаря и несколько подлекарей. Русские полковые лекари и подлекари, по словам Орреуса, не жалея сил и не щадя своей жизни, оказывали помощь больным воинам. Но врачи тщетно пытались добиться от генерала Штоффельна изоляции чумных больных и отделения русских войск от гражданского населения. Самоуверенный генерал упрямо стоял на своем, что это не чума, а «гнилая горячка с пятнами».

Орреус в докладе Штоффельну предложил ряд мероприятий, сводившихся в основном к следующему:

1) устроить особый лазарет для чумных больных;

2) в этот лазарет выделить также и больных, подозрительных на чуму;

3) вывести войска из города и запретить им всякое общение с городскими жителями;

4) приказать магистрату навести порядок в городе, организовать ежедневный осмотр всех домов с немедленной изоляцией больных и погребением умерших;

5) запретить курение навозом на улицах, соблюдать на них чистоту;

6) запретить всякие многолюдные собрания, в том числе и публичные богослужения;

7) ввести санитарный надзор на рынках.

Штоффельн согласился на все, кроме вывода войск из города. Орреусу пришлось обратиться к главнокомандующему и лишь по его приказанию войска были выведены из Ясс и расположены в 2–3 верстах от города.

Положение наших войск было очень тяжелым: от пяти полков осталось лишь 2000 человек. Вскоре к корпусу Штоффельна присоединились находившиеся под командованием генералов Репнина и Замятина части, среди которых также имелись больные чумой солдаты. При посещении их заразился и сам Штоффельн, вскоре умерший.

Следует отметить, что Екатерина II в это время категорически опровергала носившиеся уже в Европе слухи о чуме в русской армии.

Лазарет для чумных больных был организован Орреусом в монастыре близ Ясс. С мая по август 1770 г. там перебывало 1800 больных. Лерхе застал там лишь 180 человек, все остальные умерли.

Чума произвела огромные опустошения в Яссах. Все больные были переведены в окрестности Бухареста, где для них открыт чумной госпиталь, в который свозили больных из всех полков. Во главе госпиталя находился штаб-лекарь Красовский, в качестве же помощников работали два лекаря (один из них Д. Самойлович).

Благодаря мерам предосторожности, принятым по совету Орреуса. расположенная в Подолии главная русская армия совершенно не пострадала от чумы, так что в общем болезнь мало повредила русскому войску и мало отразилась на ходе военных действий.

Учитывая, однако, урон, который нанесла эпидемия военным частям, расположенным во внутренних гарнизонах страны, а также причиненный ею огромный экономический ущерб, можно думать, что чума замедлила ход наступательных операций русской армии и ускорила заключение мира с Турцией. Румянцев, главнокомандующий первой русской армией, вынужден был изменить план своих операций и, не переходя Прут, решился идти местами малообитаемыми, где не было еще опасности от чумы.

В сентябре 1770 г. чума появилась и в городе Хотине. Расположенная в Хотине группа войск три раза меняла место лагерной стоянки, пытаясь убежать от чумы. В городе для чумных больных был организован лазарет и полевой госпиталь. Лазарет был расположен по верхнему течению Днестра, в 3 верстах от города. Лерхе в сентябре 1770 г. застал в этом лазарете 150 больных и 460 выздоравливающих. Больные находились под наблюдением одного лекаря и двух подлекарей.

В конце лета 1770 г. чума в Молдавии прекратилась и «на смену ей явились обыкновенные болезни: гнилая горячка, дизентерия, поносы, перемежающиеся лихорадки» (Геккер).

В Валахию чума проникла позже, чем в Молдавию, и не причинила там таких ужасных опустошений. В Бухаресте и Фокшанах чума свирепствовала значительно меньше, чем в Яссах.

Д. С. Самойлович – очевидец этой эпидемии – следующим образом описывал противочумные мероприятия, применявшиеся в то время в Молдавии и Валахии. Каждое селение и каждый город подразделены на кварталы, и в каждом квартале имеется особый «чумной капитан». В его обязанности входило оповещение всех жителей подведомственного ему квартала о первых случаях чумы или чумоподобного заболевания, и оказание заболевшим медицинской помощи. Он должен вместо врачей, которых в этих странах очень мало, навещать больных и давать им различные лекарства. Здоровым, с профилактической целью, «чумный капитан» раздает амулеты. Чумных больных по его приказанию немедленно со всеми их пожитками вывозят за пределы города или селения. Зараженные дома отмечают особым знаком. Умерших от чумы погребают особые лица. Выздоровевшие от чумы должны несколько раз искупаться и вымыть свои вещи в реке.

Эпидемии чумы проявлялись также в Брайлове, Измаиле и Бендерах. Из Молдавии чума проникла в Трансильванию и Польшу. В Трансильвании в течение года чума появлялась в 18 различных местах, причем всего заболело 1645 человек, из них умерло 1204.

Шено писал, что в Трансильвании одновременно с чумой свирепствовал сыпной тиф, «болезнь, которая чрезвычайно распространена во всей средней Европе». «К сожалению, – указывал Геккер, – этот умный наблюдатель так же мало, как и русские врачи, обратил внимания на сыпной тиф и его причины, и ему в голову не пришло установить его родство с чумой». Сам же Геккер, как и многие другие врачи того времени, считал возможным переход сыпного тифа в чуму при наличии соответствующей эпидемической конституции»[233]233
  Возможность перехода одних болезней в другие получила теоретическое обоснование в так называемой «Динамической теории». Согласно этой теории некоторые болезни под влиянием метеорологических или климатических условий могут переходить в другие. Подобный метаморфоз объяснялся также и с точки зрения учения об эпидемических конституциях, утверждающих, что в распространении эпидемических болезней существует определенная периодичность («периоды повальности» по русским авторам). Считается, что одна и та же болезнь в разгар эпидемии проявляется иначе, чем в конце, причем имеет место постепенное снижение тяжести течения болезни, вплоть до перехода, например, чумы в легкую лихорадку, холеры – в простой понос.


[Закрыть].

Относительно распространения чумы в Польше имеются лишь скудные и разрозненные сведения, но во всяком случае можно констатировать, что чума причинила там большие опустошения. В течение 1770 г. эпидемия охватила главным образом южные воеводства: Подолию, Волынь и большую часть Галиции – вплоть до Львова. Всего чумой было 57 городов и 580 деревень. Из этих деревень начисто вымерло 275. Из городов почти полностью вымерли Золкиев и Залещики. В городе Мендзибоже умерло 6000 человек, Заславе – 4000, Дубно (в Волыни) – 8000, в городе Бар и окрестных деревнях – 12 000 человек. По Гезеру, в Польше от чумы погибло 310 000 человек.

Из Польши чума проникла в августе 1770 г. на Украину – в Киев, в сентябре – в Севск и оттуда в декабре – в Москву.

В Киеве первые случаи чумы были обнаружены на окраине города – на Подоле. В конце августа 1770 г. прибыл в Киев купец из Польши. Через несколько дней он сам и вся его семья умерли от чумы, заболели и умерли также многие из соседей. Врачи, осматривавшие больных и умерших на Подоле, единогласно заявили, что здесь речь идет о «гнилой горячке с пятнами». В связи с этим никаких профилактических мер принято не было, и чума продолжала распостраняться беспрепятственно. Лишь в середине сентября киевский губернатор направил на Подол доктора Силу Митрофанова с несколькими лекарями и подлекарями и с отрядом солдат в 50 человек, чтобы «запереть город», т. е. изолировать Подол от остальной части Киева. Но было уже поздно. Чума охватила весь город. В городе возникла паника. Народ бросился бежать из Киева за Днепр, в окрестные деревни, распространяя таким образом заразу.

Чума на Подоле усиливалась с каждым днем. Наконец, отдано было распоряжение заколачивать зачумленные дома, а больных изолировать в карантинах. Тогда жители стали скрывать больных, а умерших – либо тайно хоронили во дворах и садах, либо подбрасывали на улицы перед чужими домами. Но все же стали выявлять все больше больных, которых помещали в чумной лазарет, где они почти все умирали, здоровых же переводили на остров, в карантин. Но из них многие оказывались в инкубационном периоде, и у них вскоре обнаруживались явные симптомы чумы.

По Лерхе, в Киеве с конца августа по 15 ноября умерло от чумы около 6000 человек (при населении в 20 000 человек). Мертенс называл меньшую цифру – 4000 человек. Обе эти цифры неточны, ибо большое количество больных укрывалось жителями, многие умирали за городом, много трупов было похоронено тайно.

Весь магистрат бежал из города. За ними последовали все более или менее состоятельные люди. Ввиду того что город был «заперт», подвоз съестных припасов почти полностью прекратился. В связи с этим в народе началось брожение.

Во второй половине ноября количество больных в городе стало уменьшаться, и в декабре эпидемия в самом Киеве затихла, на Подоле же она закончилась лишь в феврале 1771 г. Однако в середине марта среди солдат в Печерском пригороде вновь стали появляться случаи чумы. Оказалось, что солдаты занимались разграблением выморочных домов. Поэтому все небольшие дома и избы были сожжены со всей находившейся в них утварью.

По окончании чумы киевские врачи подали губернатору докладную записку о мероприятиях, необходимых для предотвращения новой, весенней вспышки эпидемии. Мероприятия эти сводились к следующему: сделать более высокими могильные насыпи, особенно же во дворах и в садах; сжечь выморочные пустые дома, все же остальные – очистить и окурить; все печи в таких домах сломать, окна и двери держать до весны открытыми, чтобы эти дома выморозить и основательно проветрить, на улицах, площадях, во дворах, на рынках днем и ночью зажигать костры; от времени до времени заливать городские площади, рынки и улицы дегтем; всем жителям приказать окуриваться у костров.

Лерхе утверждает, что в широком распространении чумы в городе Киеве, его окрестностях виноват генерал-губернатор Воейков. В самый разгар чумы он приказал городскому лекарю Рендлеру выдавать уезжающим, даже если они были из зачумленных домов, пропускные свидетельства. По приказанию того же Воейкова, лицам, приезжающим из Польши или из действующей армии, выдавались пропускные свидетельства уже после 3–10-дневного (вместо шестинедельного) карантина[234]234
  Lerche J. J. Lebens– und Reisegeschichte. Halle. 1791. S. 446.


[Закрыть].

В Петербурге узнали об эпидемии в Киеве лишь через месяц после ее появления. В октябре для борьбы с чумой туда был командирован майор Шипов. В Киев он приехал в сопровождении нескольких офицеров, привел в порядок карантинную сеть, оцепил караулами все зараженные селения и сжег зараженные дома. Вокруг города был организован строгий карантин, за пределы которого киевлян пропускали лишь при условии, чтобы никто из них ничего, кроме шубы и надетого на них платья, не имел. У лиц, приезжавших из Польши, отбирали и сжигали почти все, особенно же новые сукна, полотно и разные материи. Кроме того, все путешественники должны были выдерживать строгий карантин в Кузине-хуторе, Козельце, Борках и Серпухове. Категорически был запрещен провоз всяких вещей из Польши или из Турции и список провозимых каждым путником вещей представлялся на подпись самому Шипову.

Шипов нашел в Киеве много беспорядков и нарушений карантинных правил; например, киевляне беспрепятственно выбирались из города через Днепр. Шипов запретил такую переправу, велел запереть и запечатать все, принадлежащие киевлянам лодки, кроме рыбацких и монастырских. Солдаты были деморализованы, грабили зараженные дома и пересылали вещи своим родным, распространяя заразу.

Кроме Киева, чумой был поражен еще ряд украинских городов, например в Нежине с февраля 1770 г. по июнь 1771 г. от нее погибло 8000–10 000 человек.

Возвращавшимися из Бендер войсками чума была занесена в Чернигов, Переяславль, Козелец и в окрестные селения.

Осенью 1771 г. болезнь появилась в Таганроге, на Кубани и на Дону. Государственный совет распорядился послать в Таганрогский порт указ: «дабы по продолжающейся на Кубани опасной болезни, откуда она и на Дон перенесена, все вывозимое нашими из Тамана шелковое, шерстяное и другая рухлядь, заразе подверженная, не были впускаемы во флотилию и порты, но тотчас потопляемы в море».

В Таганроге в сентябре и октябре умерло от «опасной болезни» 1200 человек. Лишь 3 января 1772 г. Шипов сообщил о «совершенном той болезни прекращении» в Киеве, Нежине и Новороссийской губернии, а 19 апреля – «о безопасности ныне от язвы во всем тамошнем крае». Но 3 сентября того же года он снова уведомил о принятых им на границе мерах предосторожности в связи с появлением «опасной болезни» в Молдавии и в Польской Украине. Только год спустя, 5 сентября 1773 г., из Таганрога в Государственный совет прислан рапорт «о совершенном там прекращении опасной болезни».

7 января 1774 г. в Государственном совете рассматривался присланный из Киева рапорт Шипова «о безопасности от продолжающейся в Запорожье и в Умане опасной болезни». Шипов предложил продлить сроки пребывания в карантине, прибавив, к прежде установленным, по дню для выезжающих из армии, по 6 дней – для посланных за покупками и другими надобностями, по 8 дней – для отпущенных по домам, в совет с этим предложением не согласился и «признал за нужное, чтобы одержание в карантине было ровное» – для всех двухнедельное.

Лишь 17 августа 1775 г. окончательно были ликвидированы внутренние карантины, пограничные же были оставлены «в их силе, каковы и прежде до войны употребляемы были».

Таким образом, на основании официальных документов, можно прийти к выводу, что «опасная болезнь» длилась на Украине и на юге России (в Таганроге, Умани, Запорожье) до конца 1773 г., но точных данных о числе жертв не имеется.

Русские газеты того времени по понятным причинам ничего не сообщали о том, как обстояло дело у нас с «прилипчивой болезнью». В них, однако, сообщалось о «моровом поветрии» в Турции.

19 сентября 1770 г. Екатерина II особым указом предписала начальствовавшему в Москве графу П. С. Салтыкову, ввиду появления в пограничных с нами польских местах, «заразительной болезни… чтоб сие зло не вкралось в средину империи нашей, учредить заставу в Серпухове на самой переправе чрез реку и определить на оную лекаря, добы все едущие из Малой России, кто б то ни был, там остановлен и окуриван был»[235]235
  Русский архив. 1886. Кн. 9. С. 84–85.


[Закрыть].