Текст книги "История эпидемий в России. От чумы до коронавируса"

Дезинфекция носимого платья достигалась стиркой, вымораживанием и выветриванием. В указе верхотурскому воеводе, датированном 1656 г. сказано: «А в тех дворех, после умерших осталось платье в коробьях, и вы бы то платье велели вымить и развесить на морозе и выморозить».

Такой же приказ был отдан и в 1663 г. по поводу «выморочной рухляди»: «Взять платье и рухлядь всю, что у них есть, и то все вывешивать и выветривать на дворе, где они стоят… проветрить и проморозить накрепко, чтобы от них поветрие на люди не учинилось».

Приведенные предписания касались лишь тех предметов, которыми, по мнению властей, больные во время болезни не пользовались. Относительно же одежды, носильного и постельного белья и иной «рухляди», в которой больные лежали, было отдано строгое распоряжение: «А которое платьишко было у тех умерших носящее и на чем они лежали, и вы то платье и постели велели б сжечь, чтобы после умерших того платья никто не имел».

К концу XVII века относится создание первой в России временной инфекционной больницы. Первые, правда, весьма скудные указания о существовании учреждения больничного типа на Руси относятся к глубокой древности. О существовании больниц на Руси еще в X веке говорит Герберштейн. В 1020 г. при Киево-Печерском монастыре была устроена богадельня, в которой призревались инвалиды-хроники. В XI веке переяславский епископ построил близ Киева церковь: «И строение, и врачеве и больницы всем приходящим безвозмездно врачевание, тако же и в Милитине, своем граде устрой, и по иным своим градом Митропольским… сего же не бысть прежде на Руси».

В «Домострое» Сильвестра есть особая глава о том, «како посешати в монастырях, и в больницах, и в темницах, и всякого скорбно». По всей вероятности, эти больницы носили характер богаделен.

Несколько более подробные сведения о больницах относятся к первой половине XVII века. В 1608 г. поляки осадили Троицко-Сергиевский монастырь, и осада длилась около года. Под конец ее среди осажденных начались какие-то повальные заболевания и цинга. Ксения Борисовна (дочь Бориса Годунова, постригшаяся в монахини) писала в марте 1609 г.: «Да у нас же… моровая поветрея: всяких людей изняли скорби великие смертные, по всякой день хоронят мертвых человек по двадцати и тридцати и больше». Авраамий Палицын в конце 1608 г. сообщил о появлении мора в монастыре: «И образ же твоя болезни ведом в нужных осадах, юже нарекоша врачеве цынга»[176]176
  Материалы для истории медицины в России. СПб., 1881. С. 1008–1009.


[Закрыть].

Н. М. Карамзин также упоминал о цинге, опустошавшей монастырь: «Долговременная теснота, зима сырая, употребление худой воды, недостаток в уксусе, пряных зельях и в хлебном вине произвели цингу; ею заразились беднейшие и заразили других. Больные пухли и гнили, живые смердели, как трупы… умирало в день от 20 до 50 человек: не успевали копать могил…».

Л. Ф. Змеев считал эту больницу «первым больничным учреждением в России XVII века». По его словам, в больнице «заведомо были врачи, а не монахи».

Можно предполагать, что больницы существовали и в других монастырях, но это были учреждения закрытого типа, рассчитанные на обслуживание только монахов. Больницы в городах появились позднее.

В 1652 г. боярином Ртищевым была устроена в Москве «особая больница, в коей находились 2 жилых палаты для приема и помещения недостаточных больных от 13 до 15 человек».

Л. Ф. Змеев назвал эту больницу «первой гражданской правильно устроенной больницей в России». При ней был постоянный врач.

В 1654 г. во время войны с поляками Ртищев сопровождал царя в походе и в пути организовал небольшие временные больнички или госпитали для нищих, увечных и больных, которых он подбирал по дороге. Эти больницы он содержал за свой счет. Ввиду того что в то время была эпидемия чумы, возможно, что в них попадали и чумные или выздоравливавшие от чумы больные. Однако прямых указаний на это у нас нет.

Имеются сведения о том, что такие же больнички устраивались и другими «большими боярами» того времени – Черкасским, Матвеевым, Апраксиным, Ордин-Нащокиным. Однако все это были лишь частные и случайные учреждения.

Первое же, содержавшееся на государственные средства, медицинское учреждение было открыто в Москве в 1678 г. В августе этого года, во время упорных боев под осажденным Чигириным, среди русских солдат было много раненых. Имелось и много больных «прилипчивыми болезнями». Когда в конце сентября 1678 г. раненые и больные добрались до Москвы, то «раненых и больных солдатского строю начальных людей и рядовых солдат лечить на Рязанском подворье; и которые будут приходить и стоять в том подворье начальных людей бездомовных и солдат, и тех поить и кормить, и о том послать во дворец память».

В октябре в Аптекарский приказ прислана «роспись раненых и больных». По этой росписи их оказалось 796 человек – «и на Рязанском подворье тем раненым в палатах не вместиться».

Указ 11 октября 1678 г. устанавливал для ходячих раненых солдат нечто вроде временной амбулатории, где они и врачи получали казенное довольствие. Кроме амбулаторий, другим указом того же года предписано было открыть на Арбате временную больницу для солдат, страдающих «прилипчивыми болезнями», кровавым поносом и «опухолью». Врачами в больницу были назначены доктора Лаврентий Блюментрост и Андрей Кельдерман. В целях профилактики этим врачам запрещено было посещать не только царский дворец, но и расположенную в Кремле, «верхнюю» (дворцовую) аптеку. Рецепты, ими написанные должны были поступать в «Новую аптеку» (на Варварке у Крестца). Кельдерману предписывалось: «А буде в которых стрелцах болезни прилипчивые – велеть ему о том извещать; а изветы писать в Новой аптеке, а в Верхнюю Аптеку ему в то время не ходить».

Следовательно, это подобие «военно-временного госпиталя» обслуживало стационарной помощью солдат, страдавших острыми инфекционными болезнями и, возможно, цингой. Это учреждение можно считать первой содержавшейся на государственные средства временной инфекционной русской больницей.

Постепенно пробивала себе путь и мысль о необходимости открытия в Москве постоянной больницы. В 1682 г. издан указ об учреждении больницы «на Гранатном дворе у Никитских ворот» и богадельни в Знаменском монастыре «болящим, бродящим и лежащим нищим».

Должна была открыться и медицинская школа. В указе было оговорено, чтобы в больнице «и больных лечили, и лекарей бы учили». Был утвержден штат больницы: 1 доктор, 3 или 4 аптекаря, много (сколько – неизвестно) учеников, подъячий и довольно большой контингент обслуживающего персонала. Указ намечал открытие при больнице и особой «малой аптеки».

До сих пор остается невыясненным вопрос, была ли эта больница открыта или указ о ее открытии так и остался лишь на бумаге.

Л. Ф. Змеев утверждал, что по крайней мере первая часть указа о лечении больных – начала было приводиться в исполнение. Но это свое утверждение он документально не подтвердил.

Е. Петров отметил: «В правление Федора Алексеевича… дан был (1682) еще указ Аптекарской палате об учреждении в Москве больницы и богадельни для болящих». Следовательно, этот автор лишь констатировал наличие указа, ничего не говоря о его выполнении. Я. А. Чистович сомневался в существовании этой больницы и указывал: «Неизвестно, долго ли существовала эта больница, и даже была ли она открыта, потому что через год царь Федор умер и в следующее царствование о ней не упоминается».

Небезынтересно также указать, что уже в XV–XVI столетиях на Руси достаточно точно умели ставить диагноз многих инфекционных болезней.

В лечебниках XVI столетия есть описание кори, оспы, «моровой болячки» (чумы), кровавого поноса и чахотки, малярии, причем уже тогда была известна «ежедневная, трехдневная, четырехдневная и всякая трясавица», т. е. малярия (Груздев, Богоявленский); особенно хорошо описан сыпной тиф, с его высокой температурой, поражением головного мозга и заразительностью, и чума, с характерным поражением и быстрым распространением.

Из всего сказанного возникает вопрос: насколько же были эффективны все принимаемые и так строго проводимые противоэпидемические мероприятия?

С одной стороны несомненно, что несмотря на величайшие строгости («под смертной казнью»), предписания московских властей нередко нарушались – и «за взятку» и «по дружбе». Средства, отпускаемые на борьбу с эпидемиями, сплошь да рядом разворовывались. Недаром в «памятке», направленной в июне 1669 г. во все приказы, в том числе и в Аптекарский, написано: «Сказать во всех приказах: которые сидят у его государева дела у приходу и у расходу его государевы денежные казны себе отнюдь ничего не имали и не крали, и из приказов взаймы никому не давали ни малость… и того всего над подъячими смотрити и беречи накрепко дьяком и считать… в приказах дьяком подъячих помесячно, чтоб одноконечно у подъячих денежная наличная казна на расходы всегда была в целе».

С другой стороны, нельзя сомневаться в том, что все рациональные мероприятия московских властей из-за страшной приказной волокиты сильно запаздывали, хотя во всех «памятках» о мерах по борьбе с эпидемиями всегда подчеркивалось: «тотчас», «не замотчав», «безо всякого замотчания». Только на одну переписку донесений и приказаний уходило огромное количество времени. Ведь все бумаги, исходящие из «заморных» мест, переписывались и «в шестые» и «в седьмые». При этом в каждой исходящей бумаге дословно повторялись все «входящие», в ответ, на которые она посылалась. Все эти бумаги склеивались в «столбцы», иногда достигавшие размера 40–60 листов. Подьячий, написав «столбец», передавая его дьяку, который проверял, прежде всего, правильно ли написан царский титул. При малейшей ошибке или подчистке в нем бумага переписывалась снова. Наконец, если все было исправно, бумаги пересылались в Приказ, к боярину. Этот последний писал на ней «доложить государя» и сдавал приказному подьячему. Последний, поставив заголовок «в доклад», вновь дословно переписывал весь столбец, сдавал боярину, который и докладывал царю. Можно себе представить, сколько времени требовалось на прохождение каждой такой бумаги. А если принять во внимание дальность расстояний, плохие дороги и средства сообщения, то нет ничего удивительного, что противоэпидемические мероприятия часто начинали проводить много времени спустя после возникновения эпидемий.

Тем не менее на основании подлинных документов того времени можно утверждать, что в ряде случаев проводимые противоэпидемические мероприятия играли положительную роль в предупреждении распространения «моровых поветрий». Так, во время эпидемии чумы в 1654–1655 гг. болезнь не была занесена в Новгород, Псков, Сибирь, а в 1656–1657 гг. было предупреждено распространение эпидемии с Волги на центральные области страны. Благодаря принимаемым мерам, удавалось ограничить возникшую было эпидемию одним определенным районом.

Часть третья. XVIII век

Глава 7. Общее эпидемическое состояние России в XVIII веке

История XVIII века в России начинается великими реформами Петра I.

Петр I, и поддерживавшие его реформы круги, правильно поняв назревшие потребности Русского государства, обусловленные всем ходом его исторической жизни, провели крупные государственные преобразования.

Петровские реформы взорвали плотину многовековых традиций, и давно созревшие, но скованные до того, экономические и политические силы Русского государства получили наконец выход. «Из тьмы лесов, из топи блат», как колосс, поднялась Российская империя.

Петр I проводил тяжелую и продолжительную войну за жизненно необходимые для России берега Балтийского моря, создавал и укреплял вооруженные силы, насаждал промышленность и ремесла, развивал науку и искусство. Результаты его деятельности определяли политику Русского государства на протяжении всего XVIII века, и обусловливали резкий скачок в развитии всех производительных сил страны.

Расширялись торговые связи с западноевропейскими странами. Так, только за период с 1726–1760 гг. вывоз хлеба, железа, конопли, льна из России увеличился более чем в 2 раза. Развивалась и внутренняя торговля, возникали новые торговые пути и новые торговые центры, увеличивалось количество ежегодных ярмарок.

Укреплялось военное могущество России, совершенствовалось и развивалось русское военное искусство. Русская армия одерживала одну за другой блестящие победы над сильнейшими западноевропейскими армиями.

Россия превратилась в одно из могущественных государств того времени. Ярко изобразил возвышение и рост ее значения М. В. Ломоносов: «Похвалялись некогда окрестные соседи наши, что Россия, государство великое, государство сильное, ни военного дела, ни купечества ез их спомоществования надлежащим образом производить не может. Имея в недрах своих не токмо драгих металлов для монетного тиснения, но и нужнейшего железа к приуготовлению оружия, с чем бы сзать против неприятеля.

Исчезло сие нарекание от просвещения Петрова: отверсты внутренности гор сильною и трудолюбивою его рукою. Проливаются из них металлы и не токмо внутрь отечества обильно распростираются, но и обратным образом, якобы заемные внешним народам отдаются. Обращает мужественное российское воинство против неприятеля оружие, приуготованное из российских гор, российскими руками»[177]177
  Ломоносов М. В. Избранные философские произведения. М., 1950. С. 495.


[Закрыть].

Но, говоря о развитии России в XVIII веке, нельзя забывать, что одновременно с развитием промышленности и торговли, укреплением мощи Российской империи усиливается эксплуатация крестьян помещиками и купцами, обостряются классовые противоречия. Многочисленные войны, проводимые в то время русским правительством, целиком ложились на плечи трудового народа, крестьянства и мелкого посадского люда. Помимо барщины и оброка, крестьяне были обложены многочисленными государственными повинностями и косвенными налогами.

Вот как характеризовал положение русских крестьян в начале XVIII века один из современников и сторонников Петровских реформ «села Покровского оброчный крестьянин» И. Т. Посошков: «А в сие не велми права зритца, еже помещики на крестьян налагают бремена, неудобоносимая, ибо есть такие бесчеловечане дворяня, что в работную пору не дают крестьянам своим единого дин, еже бы ему на себя что сработать, и тако йахатную и сенокосную пору всу и потеряют у них, иль что наложено на коих крестьян оброку или столовых запасов и, то положение забрав, еще требуют с них излишняго побору, и тем излишеством крестьянство в нищету пригоняют»[178]178
  Посошков И. Т. Книга о скудности и богатстве. М., 1937. С. 253.


[Закрыть].

С ростом дворянской диктатуры обнищание и бесправие широких народных масс России все время растет и достигает чудовищных размеров в годы царствования Екатерины II.

В «Описании моего владения» А. Н. Радищев говорил о праве помещика: он может продать крестьянина целой семьей и поодиночке; может заставить работать столько времени, сколько захочет; может наказать крестьянина по своему произволу, так как он и судья и исполнитель своих приговоров; помещик – господин всего крестьянского имения и его детей.

Не лучше было и положение городских низов. В XVIII веке в России непрерывно росло количество фабрик и заводов, началась широкая эксплуатация вольнонаемного труда. Положение рабочих на дворянских и купеческих мануфактурах было очень тяжелым. Получая мизерную плату, они жили в страшной нищете.

Полуголодное существование подавляющей массы населения феодально-крепостнической России в XVIII веке, многочисленные и разорительные войны, непосильный гнет и эксплуатация были причиной широкого распространения эпидемических болезней.

Кроме длинного ряда эпидемий чумы, гриппа, дизентерии, оспы, сибирской язвы, в России того времени постоянно регистрируется большое количество мелких эпидемий, о нозологической сущности которых можно только догадываться, так как большинство острых инфекционных болезней шли тогда под общим собирательным названием лихорадок, горячек, перевалок. По тем же причинам не поддается анализу спорадическая инфекционная заболеваемость того времени, так как употребляемые тогда названия болезней значительно отличались от современных.

Так например, в Риге в конце XVIII века доктор О. Гун наблюдал следующие заболевания: гнилые горячки, чахотку, гнилостные лихорадки, лихорадку с красными пятнами, сливную оспу, корь, понос, желтуху, мокротную лихорадку, перемежающую трехдпевную лихорадку[179]179
  Гун О. Топографическое описание города Риги с присовокуплением врачебных наблюдений. СПб., 1804. С. 119–129.


[Закрыть].

Губерт, изучая причину смертности по метрикам, в Казанской губернии, нашел, например, такие диагнозы: «припадок детской болезни, расслабление, младенческая скорбь, натуральная болезнь, гуньба, гниль в ногах, воспаление внутри, боль во всем организме, внутренняя пухота» и т. д.

Распространению инфекционных болезней способствовало плохое санитарное состояние городов. Санитарное благоустройство населенных мест России, как, впрочем, и западноевропейских городов, в XVIII веке было чрезвычайно низким.

Академик Н. Я. Озерецковский, посетивший Астрахань в 1783 г., писал, что город этот в осеннюю и зимнюю пору «переполнен бывает грязи и сырости, и величайшие в самых улицах стоят лужи, которых часто миновать не можно и необходимо надобно купать в них лошадей и марать всю сбрую. Утаить не можно, что во всей Астрахани нет почти ни одной улицы хорошо вымощенной».

Астраханский губернский доктор Лаутенбух в июне 1761 г., в донесении Медицинской канцелярии о причинах большого количества эпидемических заболеваний в городе, указывал на заражение воздуха «худыми парами от неурядства градского и всякой нечистоты и скверной вони при водах». К «градскому неурядству» Лаутенберг относил: «сырость и тягостный, смрадный дух в мясных и рыбных лавках», грязь, помет, сор и «мертвячину», валяющиеся на улицах, «нужники» при обывательских домах, выходящие дверями на улицу, так что «скверность их бывает видима».

В Казани в 1728 г. «у государева каменного двора» были расположены мясные и рыбные ряды, издававшие страшное зловоние, по городу стаями бродили бездомные и растаскивающие падаль по всему городу собаки.

Не лучше обстояло дело в Москве и Петербурге. После перенесения столицы в Петербург санитарное состояние Москвы стало ухудшаться. Особенно это заметно было в Кремле и вокруг него – у Кремлевских стен. К ним начали пристраивать лавчонки, погреба, сараи, конюшни. «Нечистота при стенах все больше и больше увеличивалась, заражала воздух».

Екатерина II писала о Москве: «Какая грязь в домах, площади которых огромны, а дворы грязные болота… Падаль и нечистоты сваливались тут же на улицах и площадях возле домов».

Скоплению мусора и нечистот способствовали разного рода земляные фортификационные работы. Благодаря им были засыпаны все стоки из города, издавна проведенные и прежде тщательно оберегавшиеся. Ров у стены Китай-города был везде завален мусором, особенно против присутственных мест. Он служил для свалки всяких нечистот и «ямою» (уборной) для окрестных жителей и прихожих. Его расчистили только в 1802 г.

Страшно загрязнялись реки, протекавшие по городу; в Москву-реку спускали навоз и всевозможные нечистоты. На берегу Яузы стояли фабрики, пивоварки, бани, сточные воды которых загрязняли реку. Вследствие этого «воды Яузы и речек, в нее впадавших, озер, болот… и скопление нечистоты от заведений и свозу заражали воздух, особенно во время жаров… и производили в окрестностях у жителей разные болезни, больше всего лихорадки»[180]180
  Гостев М. Статистическое описание Москвы. Ч. I. М., 1841. С. 154.


[Закрыть].

Петербург, который в эпоху Петра I усиленно застраивался, при его преемниках стал приходить в упадок. Петр II проектировал даже перенести столицу снова в Москву. В его царствование Петербург запустел, многие только что построенные дома были брошены, стояли без крыш, потолков и окон. Вновь Петербург стал расти только в царствование Елизаветы Петровны. Благоустройство же города началось главным образом после воцарения Екатерины II.

Нужно сказать, что правительство принимало некоторые меры по улучшению санитарного состояния городов и главным образом Петербурга и Москвы. Еще Петр I издавал указы, чтобы в Москве по большим улицам и по переулкам «навозу и мертвечины и всякого помету нигде… не метали» и о наблюдении московским обывателям чистоты на дворах и на улицах, о свозе всякого помета за Земляной город и о содержании мостовых в исправности[181]181
  I ПСЗ. Т. IV. № 2225.


[Закрыть]. Принимались меры по замощению улиц Москвы и Петербурга «диким камнем».

Для наблюдения за чистотой в 1712 г. было назначено от каждых 10 дворов в Москве по одному десятскому, в обязанность которых входил надзор «за чистотой на больших улицах и по проезжим переулкам»[182]182
  I ПСЗ. Т. IV. № 2504.


[Закрыть]. В 1718 г. этот надзор вменялся в обязанность созданной тогда «главной полиции».

В «Инструкции Московской полицмейстерской канцелярии», подписанной Петром I 10 декабря 1722 г., содержался ряд пунктов, посвященных вопросам благоустройства и санитарного благополучия Москвы. Так например, в пункте 20 этой инструкции записано: «Понеже многой помет и мертвечина валяется по улицам, того ради каждому жителю против своего двора, такоже в рядах и рынках и в прочих местах велеть иметь чистоту, и сор чистить, и возить за город и за слободы… а на реках Неглинной и Яузе никакого помету и сору бросать не велеть… нежели кто против своего двора и в прочих местах, где надлежит, чистоты иметь и мостов починивать не будет, а надзирателей той улицы по утру те усмотрит, и за то на тех жителях имать штраф с дворового места, с каждой сажени по 2 деньги, а ежели кто впредь будет на реки всякий сор и помет… возить и метать… и за то чинить наказание».

Эти же требования содержались и в «Наказе губернаторам и воеводам» и имели, очевидно, в виду поддержание чистоты не только в столицах, но и в губернских городах.

В 1738 г. издан указ о соблюдении чистоты на улицах Петербурга. Ранним утром, когда по улицам не было еще движения, каждый домовладелец обязан был «сметать с мостков» всякий мусор и вывозить его за город. Категорически запрещалось сбрасывать мусор и помет «на Неву и другие реки». За нарушение этого правила полагалось тяжелое наказание: битье кнутом и ссылка на вечные каторжные работы.

Сенатским указом от 3 августа 1742 г. предписывалось вычистить и замостить улицы, на которых располагались казенные и конфискованные дворы, а также и «убогие монастыри и богодельни».

Окончательное оформление полицейский надзор за санитарным состоянием городов России в XVIII веке получил в так называемом «Уставе благочиния», опубликованном в 1782 г. По этому уставу все города, вначале столицы и губернские, а позднее и уездные, делились на части, части – на кварталы. В каждую часть города определялся частный пристав, в каждый квартал – квартальный надзиратель, а помощники ему – квартальный поручик. Все эти полицейские чины обязаны были заботиться также и о санитарном благополучии вверенных им частей города, а также вести надзор за санитарным состоянием рынков и других мест торговли съестными припасами.

В обязанности частного пристава входило «иметь бдение о выполнении узаконений относительно жизненных припасов» и «иметь смотрение» за чистотой, мощением и исправлением улиц вверенной ему части. По «Уставу благочиния» чистка улиц возлагалась не на обывателей, а на подрядчика, который содержал обоз для очистки улиц и своза с них нечистот за город[183]183
  Собрание узаконений по полицейской части со времени издания устава благочиния по 1817 г. СПб., 1817 г. С. 20–23.


[Закрыть].

Однако достаточно вспомнить незабвенного гоголевского Сквозник-Дмухановского для того, чтобы представить себе как местные власти и чины российской полиции пеклись о санитарном благоустройстве российских городов.

Необходимость борьбы с многочисленными эпидемиями и эпизоотиями, наносившими огромный ущерб экономической жизни страны, ее армии и населению, обусловила появление в XVIII веке в России определенной системы противоэпидемических мероприятий.

Благодаря строгой централизации борьба с эпидемиями была унифицирована и проводилась в небывалых до того масштабах. При возникновении эпидемий пораженные болезнью населенные пункты, а иногда и целые районы страны окружались и изолировались заставами и кордонами. Существовала обязательная изоляция больных и бывших с ними в контакте. Как меру борьбы с эпидемиями часто применяли вывод населения из «заповетренных» мест. Для выезжающих из оцепленных заставами районов и городов устанавливается многодневный карантин.

Было введено в 1718 г. обязательное для жителей Петербурга, а позже (1722) и для жителей Москвы извещение, если «у кого в домах кто залежит болезнью горячкою»[184]184
  I ПСЗ. Т. V. № 3256; Т. VI. № 4130 (пункт 39).


[Закрыть].

Издан был ряд указов о борьбе со скотским падежом и о мерах по предупреждению заражения людей от больных животных, причем в одном из них (1761) впервые упоминается о мухах как возможных переносчиках заразы[185]185
  Метелкин Л. И. Русское первенство в установлении роли насекомых – расзносчиков инфекции // Журнал микробиологии, эпидемиологии и иммунобиологии. 1953. № 2. С. 80.


[Закрыть]. Проводился ряд мероприятий по борьбе с распространением оспы и для предупреждения заноса ее в ближайшее окружение царя.

Особенно большое значение для развития и формирования системы противоэпидемических мероприятий в России сыграла эпидемия чумы 1770–1773 гг. За короткий период, с декабря 1770 г. по январь 1773 г., правительство издало ряд указов, инструкций и наставлений о мерах борьбы с «моровой язвой» и для предупреждения ее дальнейшего распространения. В это время появилась строгая дифференцировка карантинов, был окончательно определен срок карантина, введен более рациональный способ дезинфекции вещей и одежды заболевших, а также домов, где были случаи заболеваний, путем окуривания их газом, выделявшимся при сжигании специальных составов (см. главу 9).

Важным разделом в системе противоэпидемических мероприятий, проводимых в России в XVIII веке, были меры по предупреждению заноса эпидемий из соседних стран. В XVIII веке произошел постепенный переход от временных карантинов и застав, устраиваемых на границах государства при получении известия о «моровом поветрии», к созданию постоянных пограничных карантинов. В 1743 г. на юге России была впервые учреждена должность специального «пограничного доктора» и двух «пограничных лекарей».

В 1755 г. сенатом было утверждено устройство постоянных карантинных застав в Киевской и Смоленской губерниях. В 1786 г. постоянный карантин был учрежден на о. Сескаре в Балтийском море (около Кронштадта), а в 1788 г. – в Иркутске.

В указе 1786 г. содержалась обстоятельная инструкция об обязанностях должностных лиц карантина, а также правила изоляции и определения на карантин больных и лиц, соприкасающихся с ними.

Указом от 7 июня 1793 г. организованы карантины в Екатеринославской губернии и Таврической области на побережье Черного моря, причем управление ими было объединено в руках одного лица, главного доктора при карантинах[186]186
  I ПСЗ. Т. XXIII. № 17 131.


[Закрыть].

Окончательная организация постоянных карантинов закреплена обстоятельно изложенным «Уставом пограничных и портовых карантинов», утвержденным сенатом 7 июля 1800 г.[187]187
  I ПСЗ. Т. XXVI. № 19 476. С. 198–225.


[Закрыть]

В связи с созданием постоянных пограничных карантинов впервые в России появились врачи, основной обязанностью которых являлось предупреждение заноса заразных болезней и борьба с эпидемиями. Это были первые русские эпидемиологи. Говоря о докторе при карантине, Д. С. Самойлович писал: «…Подлежит ему быть не нежущимся в пуховиках, по скороподвижнейшим во всякое время и на всякий случай всенепредвидимый. Подлежит ему быть человеколюбствующим, сострадальным, входящим для пользы повсенародной во всякообразные подробности»[188]188
  Самойлович Д. Избранные произведения. В. I. М., 1949. С. 217. Подробнее об этом замечательном деятеле изложено далее в главе 9.


[Закрыть].

На основании опыта борьбы с эпидемиями, в непосредственной связи с практикой противоэпидемических мероприятий в России в конце XVIII века стала формироваться отечественная научная эпидемиология. Ее появлению предшествовало постепенное и продолжительное накопление эпидемиологических знаний, а окончательное оформление в самостоятельную отрасль медицины определилось всем ходом развития общественной жизни и науки.

Вопросы эмидемиологии в России в XVIII веке получили свое отражение главным образом в работах русских врачей о сибирской язве, оспопрививании (вариоляции), в медико-географических описаниях и особенно в сочинениях, посвященных борьбе с чумой.

Решающим периодом в становлении отечественной эмидемиологии были годы борьбы с эпидемией чумы 1770–1773 гг. В это время происходит не только пересмотр теоретических представлений о происхождении эмидемий, но и основательная их проверка.

В борьбе с теорией «миазм» стало утверждаться учение контагионистов. При всей своей ограниченности это учение было для своего времени несомненно передовым, прогрессивным, так как не оставляло места для всевозможных мистических толкований причин возникновения болезней, противопоставляя им конкретную и материалистическую в своей основе систему взглядов.

На основании контагионистических представлений происходило оформление разрозненных эпидемиологических знаний в единую науку, в которой более или менее гармонично сочетались теоретические представления с практическими выводами из них.

Исключительное место в ряде эпидемиологических работ того времени занимают труды Данилы Самойловича, создавшего стройное эпидемиологическое учение о способах заражения и путях распространения чумы и предложившего реальные меры по борьбе с ее эпидемиями.

Отечественные врачи, вскрывшие ряд важных эпидемиологических закономерностей распространения чумы, сибирской язвы, оспы, а далее холеры и паразитарных тифов и научно обосновавшие систему мероприятий по борьбе с эпидемиями, уже к концу XVIII века утвердили равноправие, а в значительной части и превосходство русской медицинской науки в решении ряда проблем теории и практики борьбы с заразными болезнями человека, и сыграли важную роль в борьбе за материалистическое направление в отечественной медицине.