Текст книги "Моги и их могущества"

Ката

«Ката» (по-японски) буквально означает «танец». В каратэ и в некоторых других единоборствах так называется совокупность движений во время разминки или поединка. Эти движения (существующие и в боксе) могут показаться лишней тратой энергии или простым заполнением промежутка между ударами; на самом деле ката – могущественный усилитель практики, позволяющий осуществлять переброску реактивных сил, подбирать сопротивления противника, подключая их к энергии нового удара. Непринужденность и изящество каты отличают мастера единоборств. «Танец» – это текучая субстанция состояния готовности, обладающая даже внешней притягательностью и способностью очаровывать зрителя. Не случайно этот момент всегда усиливается в кинобоевиках, где герой расправляется с противниками как бы отталкиваясь от прежнего удара к новому и совершая своеобразные танцевальные движения. Ката проходит большее пространство, чем нужно для прямого попадания, но движения в пустом пространстве только кажутся лишними – они привораживают противника, заставляя его раскрыться. В движениях каты мастер «подбирает» полезные вибрации (резонансы) и ускользает от вредных, заставляя попадать в них противника; у исполняющего кату словно бы открывается новое зрение.

Ката, используемая в практике могов, отчасти похожа на танцевальные движения восточных единоборств. В ней есть и высокие прыжки, и подкрутки, и движения сопровождения, есть и ритмический рисунок, столь же, а может быть, и еще более зачаровывающий. Отличается она прежде всего отсутствием видимого противника. Нельзя увидеть прямо, с кем противоборствует мог в яростном танце. По косвенным признакам догадаться нетрудно: дребезжат стекла в рядом стоящих домах, ломаются ветки деревьев, скрипят тормоза машин и искрит электропроводка. В этом танце мог наносит удары в слабые точки близлежащей вселенной, создавая резонанс или вихрь, где каждая микрокатастрофа не поглощается инерцией своего окружения, а переносит разрушительный потенциал дальше по эстафете. Потому что мог успевает «подставить» другую слабую точку или перебросить в нее «энергию распада». Прыгающее, танцующее тело мога работает как скоросшиватель катастроф, будто ката-лизатор, направляющий и сводящий трещины в единый разлом, в общую картину распада. Это и есть практикуемая могами ката, она очень зрелищна, и я не знаю, с чем ее можно сравнить. Но догадываюсь. Мне кажется, ката-практику можно сравнить с вещим танцем шамана, в результате которого потом идет дождь или враг, готовящий нападение, теряет уверенность – изнемогает.

Я видел кату в исполнении всех могов Василеостровского Могущества – видел и их совместное действо, Большую Кату... Запомнилась самая первая ката, танец мога Лагуты.

Лагута жил на Васильевском, и внутренний двор дома, куда мы с ним вошли, граничил с детским садиком.

– Вчера я здесь хорошо поработал в СП, провел диагностику. Так что ката пойдет чисто концертная, без неожиданностей... Ну а насчет импровизаций – посмотрим.

Мы прогулялись по типичному питерскому двору, грязному и запущенному, перешагнули через заборчик.

– Потрогай мухомор, – сказал мне Лагута.

Я потрогал детский грибок, прикрывавший песочницу, и произнес: «шатается».

– Вот видишь, – удовлетворенно сказал Лагута, – может свалиться прямо на деток. Вообще-то у него есть по крайней мере три точки, где можно тюкнуть, и он рассыплется. Но это нам неинтересно, я лучше около него станцую. Если хочешь, можешь сам исполнить увертюру.

– Какую увертюру?

– Ну, надо же от чего-то оттолкнуться. Взять разгон, так сказать.

На секунду задумавшись, Лагута спросил: «Спичечный коробок у тебя есть?»

Я достал из кармана коробок со спичками и подбросил его на ладони.

– О! То, что надо. Продолжай.

– Что продолжать? – не понял я.

Лагута объяснил: подбрасывать и ловить спичечный коробок. «Надеюсь, это тебя не затруднит», – добавил он, улыбнувшись.

Недоумевая, я приступил к нехитрому упражнению, смущаясь под неожиданно пристальным взглядом мога. Лагута тем временем медленно понял руки над головой, соединив ладони кончиками пальцев. Я понял, что он набирает ПСС. Коробок вдруг выскользнул у меня из рук и я сам чуть не упал от неловкого движения. А мог в упругом прыжке взмыл вверх, развернувшись в полете, как танцовщик балета. Зашелестела вытоптанная трава, задребезжали стекла. Из подвала выскочила кошка, шмыгнув в подворотню. Лагута, вдохновенный танцовщик, продолжал свою кату, причем ощущение было такое, словно отталкивается он не от земли, а от упругого батута. По мере того, как разворачивался танец, в дворике нарастала волна «микрокрушений» – ломались и падали ветки, разбилось стекло в парадной на пятом этаже, лопнула веревка, на которой висело одинокое покрывало. Потом я спрашивал у Гелика, не происходит ли «ката» от слова «катализ», ведь под действием прыжков разрушительные процессы ускоряются до предела, выявляются все потенциальные трещины и разломы, а главное – крушения естественным образом активируют друг друга. Это движущая сила каты сводит концы с концами, совсем как фермент-катализатор в химической реакции. Идет взрывное расщепление, разложение вовлеченных в реакцию «реагентов».

Гелик, автор большей части моговской терминологии, нашел мою аналогию забавной.

– Только, – возразил он, – лучше говорить не о расщеплении, а о реакции синтеза. Идет синтез катастрофы из микрокрушений, так сказать, через направленную концентрацию несчастных случаев. Физика тоже занимается такими вещами, но на другом материале...

Но тогда, в тот первый раз, я только стоял как зачарованный и смотрел на Лагуту и происходящее вокруг него. Первоначальное желание присесть и прикрыть голову руками прошло почти тут же – магическая красота и притягательность зрелища пересилила.

Я и в дальнейшем всегда испытывал легкое сердцебиение, когда мог, живой центр вихря, ткал из нитей разрушения ажурное полотно, перемещаясь как челнок от одного края к другому.

Треск и хруст усиливались по мере того как Лагута проделывал свои па. И, наконец, грибок треснул и упал, расколовшись надвое, а спичечный коробок в тот же момент взлетел на воздух. Лагута поймал его и протянул мне.

– Представление закончено, – сказал он.

И хотя слово «представление» прозвучало в кавычках, в этом было нечто большее, чем просто метафора. Во всяком случае, из всей практики могов ката, бесспорно, является самой зрелищной. Отчасти она похожа на движения каратиста, но по своей «графике» и пластике явно напоминает балет.

Это подтверждает мысль, высказанную в записках Гелика, о том, что вообще культ и, в частности, искусство представляют собой копирование внешней формы грозной практики магов – но копирование «невсамделишное», похожее на игру в «куличики».

Дети варят кашу почти как взрослые, «но каша получается условная, и есть ее нельзя», – писал Гелик. Искусство в том и состоит, чтобы «накормить понарошку», сшить изящное платье для голого короля. Вместо практики немоги практикуют искусство – ведь оно так безопасно предается «полной гибели всерьез». Между танцем шамана и танцем солиста Большого театра может существовать сколько угодно различий в технике, в пластике и т.д. – но все они незначительны, второстепенны по сравнению с главным различием смысла: танец шамана является вещим, и его результатом является феномен природы, нечто онтологическое – дождь, смерть или укрепившееся мужество. Танец солиста балета изначально представляет собой копию, подражание (мимезис), а результатом является образ – специфический, замыкаемый в душе резонанс без всяких онтологических последствий. Отсутствие немедленных последствий, принципиальная невещественность танца приводит к большей раскованности и свободе движений, в нем есть символическое пространство свободы, возникающее на «пустом месте», там, где перемещения танцующего нисколько не провоцируют природу. В танце мога нет такого пустого, безразличного пространства, он изначально вещественный или вещий, поэтому и причинный ряд, соединяющий отдельные движения, тяготеет все-таки больше к физике, чем к эстетике. И даже странная притягательность каты для случайного или преднамеренного зрителя может иметь физическое (или хотя бы квазифизическое, на нынешнем этапе) объяснение – неизбежное высвобождение связанных чар в результате провоцирующих па, синтезирующих катастрофу. Вокруг мога, практикующего кату, наверняка возникает хотя бы легкая связка, погружающая в очарованность всех, стоящих в ней.

Исполнению каты зачастую предшествует диагностика – предварительная проверка на прочность разных слоев сущего. В этом случае в голове мога уже имеется карта предстоящих разломов, сразу известно, куда отводить энергию разрушения. Что же касается «веса» или ощущения «тяжести» перемещаемого заряда – тут все зависит от интуиции и опыта; сколько нужно «гонять и ускорять» «мячик», чтобы сломать грибок, – это нельзя решить априорно.

Если говорить о «мифологии экстрасенсов», то одной из самых расхожих мифологем, частенько воспроизводимых в американском массовом кино, служит картинка, когда мутант (экстрасенс, сканнер, etc.) пристально смотрит на стоящий стакан и начинает двигать его взглядом, подталкивать, пока стакан не падает и не разбивается. В своих стилизациях-развлечениях моги частенько обыгрывают эту мифологему, но, возможно, с каким-то подвохом. Дело в том, что прямой физический эквивалент энергии психополя незначителен; конечно, можно выжать нужную порцию для подталкивания стакана – но тут будет нечто от трюка – что-то вроде удержания десятка спичек на реснице. Использовать энергию ОС для примитивного «телекинеза в упор» в сущности, еще глупее, чем забивать гвозди микроскопом: затраты колоссальны, а эффект ничтожен. Но я не раз видел, как, используя кату в качестве ускорителя (или усилителя?) мог буквально сметал стакан со стола «последним броском», и тот со звоном разбивался об стенку.

Нередко моги практикуют ката-импровизации, без предварительной рекогносцировки местности, просто по настроению, поскольку «ОС имеет тенденцию переходить в ПСС» (Фань). Легкость сама продуцирует сверхлегкость – в принципе, это знакомо каждому, кто испытывал когда-либо состояние приподнятости духа. Тогда приподнятость сама вытанцовывается как бы на едином дыхании. «Душа поет – тогда и появляется настроение чего-нибудь разворошить и посшибать», – говорил мне Джер. Помню, я спросил его (скорее, в шутку) – не может ли мне свалиться на голову черепица, какой-нибудь обломок дерева, кирпич...

Неожиданно пристально посмотрев на меня, мог сказал странную вещь:

– Чудак-человек. Ты ведь рискуешь, а боишься пустяков. Представь себе, что бегущий в атаку под пулями боится подхватить простуду. Так же и ты насчет своих обломков.

– Что-то не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

– Сердечко-то у тебя стучит. Пульсирует, как ударник.

– Ну и что? Это просто признак захватывающего зрелища.

– Захватывающего, говоришь? А мне-то каково? Меня тоже захватывает.

– Что захватывает? – вновь не понял я.

Джер, помолчав немного, ответил:

– Если бы ты знал, маэстро, какое сильнейшее искушение замкнуть кату на сердечной мышце. Вон коты – те прекрасно понимают – дают деру, чуть только запахнет жареным. А немогам все до фени, они, видишь ли, зрелищем любуются... Так что мы с тобой, брат, как Вильгельм Телль с сыночком.

Только теперь мне вспомнилась повышенная, необычная нежность могов ко мне после исполнения каты – они-то, оказывается, гордились, что «не удавили». По правде говоря, я был ошеломлен, но, впрочем, как это ни странно, зрелище каты по-прежнему приносит мне наслаждение...

Помимо классической каты могов, с ее эффектным внешним рисунком, есть еще и мини-ката, которой владеют только питерские могущества. По смыслу мини-ката мало чем отличается от развернутой каты, она так же представляет собой телекинез с применением реактивных сил и адресовкой импульсов в критические точки, вычисляемые из СП. Обе эти практики (а вернее, обе разновидности одной практики) делаются из ПСС. Отличия прежде всего в резкой редуцированности самого танца. По существу, танцевальные движения, как таковые, отсутствуют, они сводятся к еле заметным сопровождающим движениям руки или даже пальца, да еще к изменению походки. Походка становится развинченной, немного подпрыгивающей.

Моги исполняют мини-кату, гуляя по улицам города в ПСС – Предстартовом Состоянии. Предварительно маршрут подвергается диагностике, чтобы «взять струнки» – исчислить все оптимальные точки нанесения удара и хорошие физические экраны для отталкивания разогреваемого импульса. А затем мог идет своей легкой, прыгающей походкой – позвякивая окнами, шелестя листьями деревьев и спотыкая прохожих.

Видно, как он купается в ПСС, омываемый мягкими волнами могущества. Вероятно, микроката и нужна для продления ПСС и для полноты проживания в этом состоянии, обладающем определенной самодостаточностью и внутренней ценностью.

Из-за редуцированности движений общий урон миру, наносимый в микрокате, несколько меньше, чем в обычной катапраксии, и завершающий удар (сброс, замыкание), как правило, отсутствует, распыляясь по всему маршруту движения.

Но и здесь есть свои шедевры, уникальные, штучные образцы практики. Сосновополянский мог Мангул разработал и отполировал до блеска особый стиль катапраксии, получивший название «ката под градусом». По внешнему рисунку и некоторым принципам организации это калька с шаолиньского «пьяного стиля». Имеется в виду специфический набор приемов, когда мастер единоборства, имитируя движения пьяного и используя возникающие реактивные закрутки, ведет эффективный бой.

Ката под градусом очень зрелищна, особенно в исполнении Мангула. Вот он идет, пошатываясь и делая нелепые движения руками – так и кажется, что сейчас упадет или наткнется на урну, или столкнется с прохожим. Но фактически происходит обратное. Урна почему-то успевает упасть и откатывается прежде, чем об нее запнется нога Мангула – с опережением на долю секунды... Прохожие, пытающиеся поддержать, оттолкнуть или просто пройти мимо «шатающегося пьяницы», сталкиваются друг с другом, падают, проявляя чудеса неуклюжести; Мангул же преодолевает препятствия как слаломист на стремительном спуске, оставляя после себя «следы разрушения» и полосу «разборок» различной степени тяжести.

Все это смотрится как дивная фантасмагория, если наблюдать с тротуара по ту сторону дороги. Блистательная иллюстрация к народной песне: «Улица-улица, ты, брат, пьяна...»

Санкция

Трудно определить однозначно тип отношений между могами и немогами. Он довольно существенно различается у разных могуществ и, я бы даже сказал, подвержен моде. Когда-то доминировала установка на пофигизм, ярым ее последователем был, например, Лама-цзы (его отношение к материалу до сих пор считается классическим). Затем охтинцы продиктовали «готическую вязь» – стиль, при котором практика изобилует многочисленными попаданами, наставлениями и прочими причудами. В последнее время под влиянием Василеостровского Могущества возобладала легкая снисходительность в отношении к немогам – впрочем, непитерские могущества, например, Воронежское и Рижское, в шутку называют василеостровский уклон «ересью логоцентризма».

Итак, в целом безмятежность и олимпийское спокойствие. Есть, однако, совершенно особая сфера, где о спокойствии не может быть и речи. Ниточка самой живой и трепетной связи между могом и немогом пролегает через Санкцию. Мне не удалось установить, кто же из могов первым дал Санкцию, избрал себе немога и заключил с ним завет. По-видимому, практика санкционирования возникла одновременно с обретением настоящего могущества, как некая потребность – можно даже рассматривать ее как атрибут всякой власти, достигающей определенной «концентрации».

Я знаю, что практика санкционирования сформировалась независимо в разных местах и, появившись однажды, приобретала с тех пор все большее значение. Ею занимаются все могущества и едва ли не все моги персонально – исключения крайне редки.

Перехожу теперь к описанию сути дела. В один прекрасный день кто-нибудь из немогов – избранник – получает вдруг чудесный дар – милость мога. Мог каким-то образом является перед ним и заключает завет – если речь идет о «заветной санкции». В случае же «беззаветной санкции» мог без всяких предварительных условий, и часто даже не обнаруживая себя поначалу, находит себе немога и берет его под персональную опеку. Человек, получивший санкцию, вовсе не становится сразу же счастливейшим из смертных – но, несомненно, получает значительные преимущества в делах. Тотальная помощь мога, будь то в рамках завета или по беззаветной санкции, дорогого стоит.

Но поддержание санкции недешево обходится и могу. Не говоря уже о непосредственном соучастии в делах избранника, т.е. о «сопровождении», немало времени занимает обдумывание благодеяний, инсценировка «явлений», разработка стратегии дальнейшей помощи и коллекционирования успехов подопечного. Непосредственная работа с избранником и относящиеся к ней заботы получают преимущество перед многими другими разделами практики – правда, поддержание санкции или, как обычно говорят в могуществах, везение намеченного объекта, требует от мога постоянно быть во всеоружии, находиться в хорошей форме.

Вот Джер везет своего избранника, Эдика Кулькова. Кульков, плюгавый мужичонка лет сорока – сорока пяти, спешит к гастроному на Большом проспекте В.О. – ему нужно купить какие-то продукты. Он подходит, дергает дверь – увы, не успел: пять минут как начался перерыв. Эдик матерится про себя и останавливается в раздумье. В это время Джер, сопровождавший немога «на поводке», т.е. на близкой дистанции, уверенно стучится в запертую дверь.

Открывает дверь исполинских размеров продавщица. Ее лицо отнюдь не преисполнено доброжелательностью.

– Нам нужно у вас кое-что купить, – говорит Джер, замедляя темп речи к концу фразы: «ку-пить...» и смотрит.

– А, – открывает уста необъятная женщина, но вдруг замолкает и пожимает плечами: – ну, покупайте, раз надо, что сделаешь...

Мы втроем входим в магазин, и Кульков думает, наверное, что ему «повезло», и думает, в общем-то, правильно, хотя и неправильно употребляет глагольную форму: не ему повезло, а его повезли, и причем довольно давно, как я понимаю, уже с месяц назад началось везение. В тот момент, когда Джер дал немогу санкцию.

С тех пор процент мелких удач, определяемых обстоятельствами, резко повысился. Бессовестный сосед вдруг вернул долг; пару раз останавливались машины и предлагали подбросить куда надо – бесплатно, просто так; в строительном техникуме, где немог что-то преподавал, женская половина коллектива несомненно стала обращать на него повышенное внимание, а директор перестал склонять по всякому поводу, и т.п. Похоже, что Эдик отметил уже свой изменившийся внешний статус, в связи с чем и внутренний статус должен был вот-вот повыситься. Обратил ли он внимание на пересечения с Джером – трудно сказать. Во всяком случае, взаимосвязь этих пересечений с везением немогом пока не установлена.

Дело в том, что везение объекта могом отнюдь не сводится к одному только сопровождению, тем более «на поводке». Мог изучает объект всесторонне и проводит активную санобработку прилегающих территорий. Джер, например, обстоятельно исследовал типичный маршрут своего подопечного, расставил нужные акценты в «кафе-мороженом», куда Кульков, как выяснилось, любит заходить, посетил, разумеется, техникум, причем неоднократно, – там ему, кажется, пришлось «отключать громкость», делать еще какие-то штуковины – хорошо прикрытые (т.е. с запрограммированной амнезией «потерпевшего»), – расчистка маршрута требует времени, изобретательности, и даже сама по себе, как я думаю, является для мога интересной формальной задачей.

С явным самодовольством Джер рассказывал Фаню про «классную инсценировку», как Эдик, страстный филателист, получил вдруг в подарок редкую марку, о которой давно мечтал, – причем получил от своего главного соперника и конкурента.

Два момента удивили меня сразу же, как только я познакомился с феноменом санкции: 1) совершенно необычный, с точки зрения всего диапазона, характер отношений между могом и немогом – далекий от равнодушия, я бы сказал, страстный или еще точнее – ревностный, и 2) невозможность установить зависимость санкции от «моральных качеств» избранника.

Ну ладно, Эдик Кульков, для характеристики которого больше всего подходит слово неприметность, способен, в конце концов, вызвать сострадание. Хотя ясно, что подобное чувство, малозаметное у могов, едва ли могло оказать влияние на причину выбора. Но среди избранников, среди довольно многочисленной «паствы» (иные из могов ухитрялись везти по 5-6 избранников сразу) попадались и личности, на мой взгляд, совершенно отвратительные – и картежники какие-то, и чиновники-функционеры – словом, сущие моральные уроды.

На мои осторожные расспросы по этому поводу моги, в лучшем случае, пожимали плечами. Порою удавалось услышать в ответ что-нибудь из застрявших на слуху выражений. Пожалуй, в своем пристрастии к этим засорениям ноосферы, в умении извлекать и вовремя цитировать их моги походили на митьков – и те, и другие своего рода подземные жители, обитатели котельных, блистательные порождения Питера 60-70-х годов. Джер, например, отделался цитатой из знаменитой детской страшилки:

 
Вот пристал: – зачем? зачем?
Попугаю – да и съем...
 

Зато ответ Зильбера на вопрос, почему он дал санкцию некоему, мягко говоря, малосимпатичному гражданину, меня поразил. Он оказался исчерпывающим объяснением сути дела. Зильбер (несколько задумавшись) вдруг процитировал строчку из песни Высоцкого:

 
И мне захотелось – пусть будет вон тот,
одетый во все не по росту.
 

Я вдруг понял, что для мога и не может быть более сильной мотивации, чем прихоть воли. Ведь обусловленность некоторой причиной, особенно доступной пониманию, является формой зависимости. Вхождение в состояние могущества радикально подрывает зависимость от всего иного, расширяя территорию, на которую распространяется суверенитет Я. Многие привычные для немога ряды обусловленностей, причинные цепочки разрываются могом (собственно, с этого и начинается Основное Состояние «я могу», с разрыва цепей, заставляющих изнемогать) – натяжение других существенно ослабляется, и они провисают. Зависимость от мнения других людей, от их власти и властных установлений, от уз морали, рассчитанных на немогов, зависимость от законов природы и прежде всего от собственного тела – по степени обусловленности или, наоборот, необусловленности этими параметрами надежнее всего можно отличить немога от обладателя могущества. Ницше в свое время проводил разделение между свободным и связанным умами; но и у него свободный ум оказывался основательно связанным, прежде всего бездействием, т.е. неможеством, неспособностью воли непосредственно опрокидывать себя в плоть.

Между «данной в ощущении», истинной достоверностью «я могу» и точкой воли «пусть будет вон тот» существует кратчайшее расстояние. Если я не привязан к тем, которые хотят и могут мне быть полезными, стало быть, подобный расчет, вроде исчисления заслуг, сам по себе и не входит в мою геометрию воли.

Пока еще не изучен феномен фаворитизма у королей и, вообще, у сильных мира сего, я думаю, он подтвердил бы прямо пропорциональную связь между силой каприза[8]8
  Каприччио – прихотливый ход в музыкальном произведении.


[Закрыть] и объемом и качеством власти.

Но еще более точным, Абсолютным Архетипом причины санкционирования является лаконичное библейское изречение:

И возлюбил господь Иакова, а Исава возненавидел.

Но это лишь точечная мотивировка, вслед за которой начинается сложная геометрия воли-желания, ревностное везение своего подопечного через пороги и преграды. Как ни странно, практика санкционирования, кажущаяся на первый взгляд экзотической прихотью, складывается в достаточно жесткую конфигурацию событий, в нечто знакомое и даже объективное. Теперь я, по крайней мере, знаю, что ревность Иеговы объективна.

Далеко не все избранники, носители санкции, известны мне. Но у тех сравнительно немногих, о ком я знаю, результат, т.е. «осененность», впечатляет. Кажется, кальвинисты были правы, думая, что богоизбранность непосредственно влияет на земные дела, включая профессиональные и денежные успехи. Санкция, подобно благодати, универсальна – захудалого учителя она делает не только асом своего дела, но и удачливым любовником (через сложнейшие многоэтажные заморочки, через высочайшее искусство Гелика и Фаня), спивающегося футболиста возвращает в основной состав «Зенита» и т.д. По известным причинам мне не хотелось бы называть имена. Но зато как раз здесь уместно будет вспомнить всевозможных экстрасенсов, йогов, колдунов и прочих, несть им числа, занимающихся чумакованием. Естественно, что среди подобной публики нет ни могов, ни стажеров: ни один из чумакователей, имеющихся в моей картотеке, не владеет ни ОС, ни техникой чарья. Но зато среди них есть носители санкции, а стало быть ретрансляторы силы. Есть те, с которых снята санкция (поскольку все чумакующие, имеющие дело с могами, связаны заветной санкцией) – нарушившие завет, сотворившие мерзость пред могом, – они изо всех сил пытаются вспомнить «как это было», тщатся имитировать прежнее везение, ну и, конечно, худо-бедно работают, поскольку всякий, назвавшийся экстрасенсом, уж как-нибудь заработает на хлеб с маслом.

Беззаветная санкция – это результат неспровоцированного выбора, высшее проявление свободы воли, можно сказать, объективный показатель достигнутой высоты. Как редкий по щедрости дар для избранника и как уникальный тип отношений, украшающий скудость бытия, беззаветная санкция ценна сама по себе. Кое-кто из могов настаивает на преимуществах именно беззаветной санкции, чуть ли не сводя к ней всю практику санкционирования. Но таких случаев немного. Труднообъяснимый, но совершенно объективный закон практики порождает (лучше даже сказать имманентно порождает) переход к заветной санкции, к заключению завета. Беззаветность чаще всего оказывается стадией предварительной или подготовительной, хотя уже и на ней немог порой становится свидетелем «явлений». Ну, а уж заключение завета сопровождается явлением в обязательном порядке.

Фактура явлений весьма разнообразна – зримая манифестация мога и его силы зависит от цели, от условий завета, от вычисленных точек уязвимости в воображении немога-избранника и, не в последнюю очередь, от стиля или способа присутствия практикующего мога. Среди явлений есть очень сложные патентованные феномены – такие как «хождение по радуге» – изобретение Графа, освоенное далеко не всеми, или знаменитый «полуночный голос», коронка Рама.

Очень впечатляющи эффекты с зеркалами, достигаемые сложной конфигурацией чарья и особой техникой миражирования.

Сергей С., которого Васиштха вез целый месяц, впервые увидел олицетворение своего везения именно в зеркале. До этого Васиштха давал только знамения, натягивая поплавки – раздел практики, в общем-то, вполне объяснимый. Диагностируется, считывается из глубокого СП структура желаний осененного немога – чего ему хочется «здесь и сейчас». Тепла, денег, друга, собеседника... Диагностировав предмет желания (а в случае крайней расплывчатости, например, когда «хочется счастья», и сформулировав за невразумительного желателя некий похожий предмет), мог отпускает поводок и переходит на дальнее сопровождение, предварительно закидывая в поле сознания немога горсть поплавков. Затем, на некотором расстоянии мог организует предмет желания или его заменитель и натягивает поплавки. В таких случаях немог (не знающий о санкции и не заключивший завета) обычно говорит: я чувствую, что меня влечет какая-то сила... внутренний голос подсказывает...

Вывозя носителя санкции на предмет желания, моги обычно посылают знамения – или внутренние, вроде подергивания мизинца на правой руке, или внешние – всякое разное. Правда, без сопровождения на одних только сверхдальних поплавках возможность знамений крайне ограничена.

Так вот – Сергей С. То, что ему почти всегда хотелось женщину, можно было понять и без всякого сканирования. Васиштхе ничего не стоило бы дать на абстрактное желание абстрактный предмет – организовать цахес-эффект для какой-нибудь из встречных или попутных подходящих дам, подсунув ей Серегу, да время от времени подпитывать заморочку на сопровождении, пока обратный ход сам по себе не начнет вызывать затруднения. Человеческое Я устроено так, что принимает под свою крышу все случившиеся с ним желания и какое-то время готово нести за них ответственность – в противном случае «управляемость немогом» упала бы на порядок, и могам, соответственно, не было бы такого раздолья.

Однако диагностика из СП, проводимая Васиштхой, давала ему возможность выпытать контуры предмета желания с куда большей точностью – Серега получал именно то, что хотел, – почему впоследствии так легко поверил в мога-покровителя и принял завет.

По натянутым нитям Сергей шел туда, где для него было организовано вожделенное шоу, шел через Тучков мост, в скверик к «Юбилейному» и находил именно то, что искал и что было диагностировано Васиштхой. На скамеечке в скверике сидела девушка, погруженная в гипнотический сон, сидела в более чем непринужденной позе, и ветерок колыхал ее платье, и сердце Сереги билось в резонанс наслаждению, пока он «небрежно» прохаживался туда-сюда. Сергей, прирожденный вуайерист, следопыт и наблюдатель, был способен к необыкновенно длинному сексовизуальному приходу. Потом, когда он окончательно поверил в свою звезду, а точнее говоря, научился распознавать знамения, надобность в квази-случайном прохаживании отпала. Еще бы – Васиштха надежно прикрывал территорию выносным супер-экраном, а затем еще и замкнутой кольцевой заморочкой.

Носитель санкции просто садился рядом или напротив и наслаждался очередным подарком судьбы, думая, что лучше Питера нет города в мире. Вероятно, Васиштха все-таки не мог считывать все детали конфигураций в богатой, изощренной фантазии Сергея С., возможно, что инсценировка иных шоу-предпочтений была технически слишком сложна, но и предлагаемое поражало разнообразием, так сказать, прихотливостью и уж нисколько не было похоже на абстрактный предмет. Разноцветные трусики чередовались с отсутствием таковых вообще, варьировал возраст, позы и даже количественный состав задействованных в шоу, не говоря уже о том, что Васиштха лишь несколько раз, поначалу, прибегнул к статике примитивного гипноза, щадя робость и предшествующую практику наблюдений своего избранника.