Текст книги "Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание"

Война Богов. На самом деле даже в советской Психологии все было вовсе не однозначно, и многие психологи видели сознание отнюдь не только как часть психики. Впрочем, намеки на это я уже приводил. Но чтобы их рассмотреть, придется освободиться от политического ядра советской Психологии, а для этого его описать и рассмотреть.

Марксизм прорвался в Психологию вовсе не только на силе политического давления на ученых сверху, со стороны Властей. Это они сейчас так объясняют, когда хотят оправдаться в том, что делали подлости: нас вынуждали, попробовали бы вы сами говорить в ту эпоху иначе! Что ж, их можно понять. Но и понять тоже политически, а не научно. Научно это объяснение не принимается, потому что эти психологи и философы не просто отрекались от своих воззрений на природу действительности, чтобы потом крикнуть: и все-таки она вертится! Нет, эти люди как-то так безоговорочно были марксистами и сращивали Психологию с Марксизмом.

Впрочем, тут я не прав. Никто из советских психологов этого не делал. Не было для них никакой психологии, которую можно было бы срастить с новой идеологией. Они честно положили жизни, чтобы вырастить новую Психологию из тех немногих и не очень глубоких психологических наблюдений, что были сделаны классиками Марксизма. Они не сращивали, они взращивали.

Как же так получилось, что при этом советская Психология так совпадает с зарубежной, точно не было железного занавеса и разрыва в 70 лет?

А вот это заслуга не ее, а как раз классиков Марксизма. Когда они делали свои высказывания, они размышляли о той силе, которая скрывается в только еще подымавшейся тогда естественной Науке. И классики ее чуяли и понимали, что эту силу ни в коем случае нельзя ни упустить, ни оставить врагу. Ее надо запрячь, как бешеного быка, рвущегося к власти, и его порывом разбить ворота вражеской крепости. Потом быка можно будет поставить в его научное стойло, а самим занять тронную залу. Но потом. Вот почему классики Марксизма очень ратовали за то, чтобы выглядеть творцами Науки или хотя бы научной революции. На западе, как вы понимаете, хотели того же, откуда и сходство.

Маркс, из которого в первую очередь и выводили психологическую теорию, психологией глубоко не занимался. С. Л. Рубинштейну, который постарался раскопать у него все, что хоть как-то можно было подтянуть к психологии, удалось написать лишь две статьи, в общей сложности на пятьдесят страниц. И это была не простая работа, потому что, как он сам пишет в 1933 году: «Мы не найдем, как известно, в собрании сочинений Маркса специально психологических трактатов. Но в различных его работах, как бы попутно, этим гениальным умом разбросан ряд замечаний по разным вопросам психологии» (Рубинштейн, Проблемы психологии в трудах Маркса, с. 19).

Вот из этих, походя брошенных, намеков и родилась вся огромная советская Психология, частью которой и было то понимание сознания, которое не допускает очищения. Если я хочу прийти к очищению, я должен это понимание сознания распознавать с первого взгляда. Для этого мне придется его описать, создать портрет марксистского сознания. Для меня это уже очищение, потому что такое понятие о сознании было частью моей культуры и проникало в меня помимо моей воли и помимо осознавания. Кстати, будет проникать в сознание русских людей еще десятилетия, потому что ушло в обычное мышление.

Я беру за основу работы Сергея Леонидовича Рубинштейна потому, что он был умным человеком и таких откровенных ляп, как составители политических словарей, не допускал. Это значит, во-первых, что в его лице марксистская Наука действительно сделала все, чтобы обосновать верность своего видения. И если Рубинштейн и подобные ему большие психологи не смогли сделать советскую Психологию действенной Наукой, то, значит, они исчерпали ее возможности. Но это, в свою очередь, означает, что с ними мы оказываемся на пограничье одного из мировоззрений, на той линии, за которую еще никто не ходил. Истина разлита повсюду, в том числе и в марксизме, но ответы где-то там, за линией, раз их не нашли здесь.

Нет, создание портрета марксистского сознания – это не причуда. Это основание и основание действительное и по-своему очень качественное.

Итак, несмотря на то, что статья «Проблемы психологии в трудах Карла Маркса», вероятно, была одной из первых публикаций Рубинштейна, он ощущается глубоким и основательным мыслителем. Это отнюдь не политическая агитка, а полноценное исследование, в котором психолог искренне пытается пройти весь путь от некоего исходного посыла, через все возможные рассуждения, до ответа или хотя бы до исчерпания этого пути. Думаю, после него все попытки других психологов перепевать эту тему добавляли лишь малые крохи. Это классика психологии и останется навсегда в ее истории.

Рубинштейн не бросается сходу размахивать цитатами. Сначала он рисует исходные условия задачи. Правда, рисует как искренний, идейный марксист. Они таковы. В мире ощущается кризис Психологии. Во всяком случае, об этом отчетливо заявляют известные немецкие психологи Кёлер и Бюлер. Для марксиста не имеет значения, действительно ли их Психология переживает кризис, главное – иметь повод ввести наши танки. Раз Кёлер и Бюлер говорят о кризисе в психологии, значит, там кризис. И этим можно воспользоваться. В чем же суть кризиса?

«Не принимая того решения основной проблематики современного кризиса психологии, которое попытался дать Бюлер в своей работе “Кризис психологии”, можно, пожалуй, с ним согласиться в том, что узловой является та проблема, которая особенно заострилась в конфликте между интроспективной психологией, поведенчеством и так называемой психологией духа» (Там же, с. 20).

На деле, конечно, ему все равно, что там за кризис, лишь бы о нем заявили сами западные психологи. Эта часть работы – откровенный политический заказ. Главное – иметь повод громко заявить – у нас есть решение всех ваших проблем! Оно – в марксизме!

Я говорю это так уверенно потому, что никто из западных психологов даже не отозвался на все подобные предложения о братской помощи. Они только дико косились на эту «универсальную отмычку» и продолжали бурно развивать свой кризис, и докатились до того, что так критиковавшие их советские психологи, как только появилась возможность, бросились в Америку, подобно Ярошевскому. Хоть помереть в обетованной стране загнивающего капитализма!

Нет, здесь пока еще у Рубинштейна Науки нет. И вообще эта часть интересна только тем, что уже в ней можно разглядеть «сквозь глаза марксиста» понятие сознания, как оно существовало в разных школах Психологии.

А точнее, в интроспективной или субъективной психологии, в бихевиоризме и русской рефлексологии, а также в феноменологии, которая здесь названа психологией духа.

На самом деле Рубинштейн, говоря об интроспективной психологии, говорит не о действительной интроспективной психологии. Он как бы извлекает квинтэссенцию, идеальный образ этого направления, да еще и делает его полярным, дорисовывая, доводя взгляды субъективистов почти до абсурда. Именно поэтому он ни на кого определенно не ссылается, а говорит в общем, почти такими же политически чеканными фразами, как Краткий философский словарь.

«Господствующая концепция психики, установленная традиционной интроспективной психологией, отождествляет психику с явлениями сознания; задача психологии, согласно этой концепции, заключается в том, чтобы изучать явления сознания в пределах того индивидуального сознания, которому они непосредственно даны; бытие психики исчерпывается ее данностью, переживаемой в сознании. <…>

Задача интроспекции, как метода, в том и заключается, чтобы вычленить психическое из всех объективных опосредований. Это, по существу, радикально идеалистический тезис: все материальное, внешнее, физическое опосредовано через сознание, через психику; психика же есть первичная, непосредственная данность. В своей непосредственности она замыкается во внутреннем мире и превращается в сугубо личностное достояние. Каждому субъекту даны только явления его сознания, и явления его сознания даны только ему. Они принципиально недоступны другому наблюдателю» (Там же, с. 20–21).

Это не ложь и не клевета на субъективную психологию. Рубинштейну до нее просто нет дела. Где-то в это время бродит по Москве выкинутый из жизни, голодный и забытый великий русский психолог Георгий Иванович Челпанов, чей Институт экспериментальной психологии разгромлен всего десять лет назад. Лучший в мире институт! И там все было не так, там, как и в Германии, из самонаблюдения рождался научный метод, дающий возможность «объективного познания психики». Но 44-летний Рубинштейн не помнит ни этого, ни погрома… Почему?

Потому что у него задача – сделать из Психологии точную Науку. А для этого все ее явления надо превратить в знаки и формулы, стерилизовав их, то есть очистив от жизни. Жизнь все время портит чистоту рассуждений и разъедает логику. Поэтому надо забыть о том, чем в действительности была интроспективная психология, и нарисовать такой образ, с каким можно будет работать. Точнее, производить операции.

И вот Рубинштейн очищает интроспективную психологию от широты взглядов и выбирает самые крайние, но яркие. И ведь он не врет. Такие взгляды действительно существовали на полюсе субъективной психологии, но существовало и основное ядро, которое было общим со всей психологией. Александр Введенский говорит про свою интроспективную психологию: Психология без всякой метафизики, – когда хочет подчеркнуть, что это самая настоящая естественная Наука, всего лишь считающая самонаблюдение своим методом.

Но если рассматривать все психологии с учетом объединяющего их ядра, то общего будет больше, чем разного. А вот если убрать ядро, то полюса будут почти кричаще противоположны. Они обретают знаковость, а это дает возможность строить из них уравнения и писать формулы.

Знак интроспективной психологии – каждому субъекту даны только явления его сознания, и явления его сознания даны только ему. Они принципиально недоступны другому наблюдателю.

Почти ту же операцию проделывает Рубинштейн и с феноменологией и бихевиоризмом. Правда, они и сами старательно отсекали себя от всего лишнего. Бихевиоризм – от сознания. А феноменология – от грязи психологизма и жизни.

«В своей борьбе против сознания представители поведенчества – американского и российского – всегда исходили из того его понимания, которое установили интроспекционисты.

Вся их аргументация, обосновывающая необходимость выключения сознания из психологии и превращения поведения в предмет психологической науки, сводилась в основном к тому, что психические явления или явления сознания принципиально доступны только одному наблюдателю; они “не поддаются объективной проверке и поэтому никогда не смогут стать предметом научного исследования”» (Там же, с. 21–22).

Как вы понимаете, здесь даже двойная знаковость – превращение бихевиоризма в знак бихевиоризма не через субъективную психологию, а через ее знак.

«Антипсихологизм руководящих направлений идеалистической философии XX столетия как гуссерлевского, так и риккертовского толка, внешне противопоставляя логическое, идеологическое – в виде идеи или ценности – психологическому, тем самым закрепил проводившееся механистическими течениями в психологии выхолащивание из психики объективных, ее опосредующих связей с идеологией. Выпавшие из сознания смысловые связи этого сознания с идеологией “психология духа” попыталась превратить в самодовлеющий объект и сделать их предметом подлинной психологии, как науки о субъективном духе» (Там же, с. 23).

Выхолащивание – страшная вещь, когда оно связано с политикой. Знак в политике превращается в ярлык, а ярлык в советское время рассматривался почти тузом, нашитым между лопатками. По нему было легче ловить твою спину в прицел. Вскоре после выхода этой статьи Рубинштейна великий русский феноменолог и психолог Густав Густавович Шпет ушел в лагеря и больше из них не вернулся. Конечно, нет никаких оснований считать, что Рубинштейн этому способствовал. Еще даже не убит Киров, еще черный воронок не ездит по ночам, собирая нужное число ученых по разнарядке для отправки в лагеря…

Но понимал ли он, что делает? Конечно. Ведь он же явно дает всем этим направлениям экспертную оценку от лица марксистской Психологии: бесполезны! Кому потребовалась эта оценка? Кто-то заказал? Или Рубинштейн сам почуял «конъюнктуру момента»? Подсуетился, как сейчас говорят…

«Но эти вычлененные (феноменологией – АШ) из реального психофизического субъекта смысловые связи также мало или еще меньше могли стать полноценным предметом единой психологии, как сознание интроспективной психологии или поведение бихевиористов и рефлексологов. Психология в результате оказалась перед тремя абстрактными конструкциями, своеобразными продуктами распада, получившимися в результате расчленения реального сознания» (Там же).

Вот вам и все три необходимые для формулы знака, абстрактные конструкции. А вот и постановка задачи:

«Перед психологией встала тогда задача подняться над этими ограниченными концепциями, на которые распалась психология» (Там же).

Если довести это построение до завершения, то выглядеть оно будет так: чистые смысловые связи (феноменология) – Ч. Сознание (интроспекционизм) – С. Поведение (бихевиоризм и рефлексология) – П. Психология – Пси.

Психология распалась. Значит:

Пси = С+П+Ч.

Так ли это, спрашивает Рубинштейн за строчками текста и отвечает там же: нет! В этой формуле чего-то не хватает, потому что объединение не происходит и кризис не кончается.

Пси = С+П+Ч.

Почему?

«Ошибка интроспективной психологии заключалась не в том, что она хотела сделать сознание предметом психологического изучения, а в том, как она понимала сознание, психику человека.

Не в том была ошибка поведенчества, что оно и в психологии хотело изучать человека в его деятельности, а прежде всего в том, как оно понимало эту деятельность.

И заблуждение психологии духа заключается не в признании опосредованности сознания его отношением к культуре, к идеологии, а в том, как она трактует это отношение» (Там же, с. 24).

Думаю, сами представители этих школ вряд ли бы узнали себя в этих знаках. В них есть что-то от тернового куста, куда просят не бросать, потому что мне там хорошо. Каждый раз Рубинштейн определяет критикуемую им школу такой чертой, которая хорошо разработана в марксизме. И ему все равно, сущностна ли эта черта для той школы, главное – марксизм это знает лучше. В итоге марксизм точно вбирает в себя все эти школы, как говорилось, – все лучшее, что создано передовым человечеством. А сами школы выплевывает, точно высосанные шкурки. Формула же абсолютного решения становится такой:

Пси = (С+П+Ч)М

М – естественно, марксизм.

«Путь для разрешения кризиса, выражающегося в борьбе этих направлений, может быть только один: только радикальная перестройка самого понимания и сознания и деятельности человека…

Таков именно – это наше основное положение – тот путь, который с полной определенностью указан в психологических высказываниях Маркса» (Там же, с. 24).

Жизнь показывает – марксистская Психология не состоялась, зато удалось захватить власть – политическую в половине мира и научную во всем мире. Значит, это была не формула Психологии, а формула захвата власти в Психологии, основанная на древнем правиле – разделяй и властвуй. Вот чем был занят Рубинштейн от лица советской идеологии.

Однако это никак не мешает понять, что же он вслед за Марксом понимал под сознанием, о котором они так много и легко говорят.

«Исходным пунктом этой перестройки является марксовская концепция человеческой деятельности. В “Экономико-философских рукописях 1844 года” Маркс, пользуясь гегелевской терминологией, определяет человеческую деятельность, как опредмечивание субъекта, которое вместе с тем есть распредмечивание объекта» (Там же, с. 24–25).

Не буду приводить следующую за этим мутную цитату из Маркса. То ли «гегелевская терминология» сказывается, то ли Маркс в 1844 году еще был не готов к этому разговору, но выражается он неясно. Для понимания достаточно фразы из «Капитала»: «Деятельность и предмет взаимно проникают друг в друга» (Там же, с. 25).

Бредовое высказывание, если не вспомнить, что мы говорим о сознании, и деятельность для Маркса вовсе не та деятельность, что для нас, – это какое-то свойство человеческого сознания. Поэтому Рубинштейн поясняет ее так:

«Таким образом, объективизируясь в продуктах своей деятельности, формируя их, человек формирует – “отчасти порождает, отчасти развивает” – свои собственные чувства, свое сознание, согласно известной формуле “Капитала”: “…изменяя внешнюю природу, человек в то же время изменяет свою собственную природу”. Не путем погружения в неизрекаемые глубины непосредственности, не в бездеятельности, а в труде, в самой деятельности человека, преобразующей мир, формируется его сознание» (Там же, с. 26).

Вот это уже понятней. Очень похоже на: мы то, что едим. Соответственно, мы становимся тем, чем занимаемся. Плотничаем, значит плотниками, пишем – писателями, а читаем – значит, образованными людьми!

И это не шутка. Наше сознание, если считать его способностью отражать действительность, отражает ее в образах. Тем самым, если накапливаются определенные образы, мы образуемся и образовываемся. Так происходит образование. Какие образы берешь, в таком образе и живешь.

Но что этим сказано о сознании? Пожалуй, то, что марксизм о нем не задумывался, а задумывался лишь о том, как его использовать. Само же сознание и Маркс и марксисты понимали чисто в бытовом смысле.

Судите сами, Маркс просто ссылается здесь на одно из качеств или способностей сознания – накапливать образы того, чем занят человек, и тем определять его дальнейшую жизнь. Но какова природа этой способности? Что такое это сознание, обладающее этим качеством? Нет ответа. Может, он будет дальше?

Я не буду больше подробно разбирать рассуждения Рубинштейна, посвященные Марксу, а просто выпишу из них все Марксовы высказывания, касающееся сознания. И выпишу их в той последовательности, в которой они встречаются у Рубинштейна, потому что именно по этим вехам он прослеживал путь Маркса в Психологию. Или путь психологии в марксизм:

«Деятельность и пользование ее плодами, как по своему содержанию, так и по способу существования, носят общественный характер: общественная деятельность и общественное пользование» (Там же, с. 26).

«…общественная деятельность и общественное пользование существуют отнюдь не только в форме непосредственно коллективной деятельности и непосредственно коллективного пользования, <…> обнаруживающихся в действительном общении с другими людьми… Но даже и тогда, когда я занимаюсь научной и т. п. деятельностью, – деятельность, которую я только в редких случаях могу осуществлять в непосредственном общении с другими, – даже и тогда я занят общественной деятельностью, потому что я действую как человек. Мне не только дан, в качестве общественного продукта, материал для моей деятельности – даже и сам язык, на котором работает мыслитель, – но и мое собственное бытие есть общественная деятельность; а потому и то, что я делаю из моей особы, я делаю из себя для общества, сознавая себя как общественное существо» (Там же, с. 27).

«Сознание никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием, а бытие людей есть реальный процесс их жизни» (Там же, с. 28)

«Мое отношение к моей среде есть мое сознание» (Там же).

«”Труд в форме, составляющей исключительное достояние человека”, характеризуется прежде всего двумя чертами. “В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т. е. идеально”: в реальную деятельность включается идеальный план, ее опосредствующий, и в связи с этим он “не только изменяет форму того, что дано природой; в том, что дано природой, он осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю”. Наличие идеального плана сознания связано с изменением характера самой деятельности.

Эта характеристика специфически человеческих форм сознания…» (Там же, с. 29).

«Сознание, следовательно, с самого начала есть общественный продукт и остается им, пока вообще существуют люди» (Там же, с. 31).

«Труд есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой…» (Там же, с. 33).

«Человек является непосредственно природным существом» (Там же).

«Человек есть непосредственный предмет естествознания», «природа есть непосредственный предмет науки о человеке. Первый предмет человека – человек – есть природа» (Там же).

«И поэтому – «сама история является действительной частью истории природы, становления природы человеком»» (Там же).

Далее идет букет цитат из Маркса на тему гегелевского «снимания». Я их опущу, потому что в них непосредственно о сознании не говорится, а понимаются они плохо.

«Люди, развивающие свое материальное производство и свое материальное общение, изменяют вместе со своей действительностью также свое мышление и продукты своего мышления» (Там же, с. 37–38).

Эту мысль Маркса Рубинштейн поясняет, приравнивая мышление к сознанию:

«Формы сознания развиваются не сами по себе – в порядке автогенеза, а как атрибуты или функции того реального целого, которому они принадлежат» (Там же, с. 38).

Если бы он был внимателен к собственному высказыванию, то выражение «формы сознания» должно было бы для него означать, что целым и реальным является сознание, которому принадлежат эти формы, как атрибуты или функции. Но для него это целое – личность.

«Вне личности трактовка сознания могла бы быть лишь идеалистической. Тому способу рассмотрения, который исходит из сознания, Маркс поэтому противопоставляет другой – соответствующий реальной жизни, при котором “исходят из самих действительных живых индивидов и рассматривают сознание только как их сознание”» (Там же, с. 38).

«Человек присваивает себе свою всестороннюю сущность всесторонним образом, то есть как “целостный человек”. В этом участвует и каждое из его “человеческих отношений к миру – зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, мышление, созерцание, ощущение, хотение, деятельность, любовь, – словом, все органы его индивидуальности”» (Там же).

«Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к самому себе как к человеку. Вместе с тем и Павел как таковой, во всей его павловской телесности, становится для него формой проявления рода – “человек”» (Там же, с. 39).

После этой, не очень четко соотносящейся с сознанием фразы Рубинштейн переходит на цитаты, которые все сплошь ругают «гнусность частной собственности», мешающей развитию личности и ее сознания. Все они являются пояснениями к собственной мысли Рубинштейна:

«Сознание, будучи свойством материи, которая может обладать и может не обладать сознанием (марксизм – не панпсихизм!), является качеством человеческой личности, без которого она не была бы тем, что она есть.

Но сущность личности есть совокупность общественных отношений» (Там же, с. 39).

Сознание есть качество личности, а поскольку ее сущность – общественные отношения, значит, наблюдая человеческое сознание, мы в нем наблюдаем проявления общественных отношений. Определение весьма уязвимое. Мы, конечно, можем наблюдать в сознании и общественные отношения, потому что в нем запечатлевается (или отражается) все. Но сознание – это не добавка к личности, которая появляется у нее благодаря вступлению в общественные отношения.

Да и заявление, что материя может обладать сознанием, а может им и не обладать, тоже ущербно с точки зрения рассуждения, особенно подкрепленное или разрушенное лозунгом: марксизм – не панпсихизм.

Панпсихизм – это не учение о сознании, это учение о душе или о духе, утверждающее, что вся материя пронизана духом, одухотворена. Использование этой фразы означает, что временами Рубиншитейн думает о сознании как о душе. Но это я пока оставлю, лишь сделаю пометку – не все укладывалось у советского психолога в Марксово ложе сознания. Что-то все время норовило выпрыгнуть.

Ну и завершающее изречение, в котором все собирается в цельный образ:

«Коммунизм как положительное упразднение частной собственности – этого самоотчуждения человека – и в силу этого как подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека; а потому как полное, происходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства достигнутого развития, возвращение человека к самому себе как человеку общественному, т. е. человечному. Такой коммунизм, как завершенный натурализм, = гуманизму, а как завершенный гуманизм, = натурализму; он есть подлинное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, полное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он – решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение» (Там же, с. 45).

Положительное упразднение, самоотчуждение как присвоение своей сущности… Господи, что это: верую, ибо абсурдно?! Или же: кто на нас с Васей? А кто действительно мог поспорить с такой статьей Рубинштейна? Ему просто судьба была дальше пойти в классики.

Но что при этом мы видим? А то, что для Маркса все разговоры про сознание нужны были для достижения вполне определенной цели – обоснование необходимости поменять общественное устройство на Коммунизм. Кстати, этот странный Коммунизм, который знает, что он есть Решение, в противоположность Христу, который был ходячим Словом… И Маркс пророк его.

Ну да ладно, Рубинштейн не обманул в главном. Все мысли о сознании действительно являлись для Маркса внешними на пути захвата власти в мире. И значит, в них постоянно присутствует вопрос: что такое сознание людей с точки зрения его использования для переделки общества? Вот если смотреть с этой точки зрения, то Марксизм верно описывает одну из граней сознания.

Почему я уверен, что только одну? У другого объяснителя и популяризатора А. Г. Спиркина 1960 году вышла большая монография с названием «Происхождение сознания». В ней то, что Рубинштейн уложил в 20 страниц, раскладывается почти на пятьсот. Аж от первобытного человека. Все строго по-марксистски.

И среди многих вопросов, которые задаются, есть и такой:

Обладал ли стадный человек сознанием? А, как по-вашему? Если сознание – это отражение общественных отношений, то стадо это уже общество или еще нет? Так и хочется сказать как старшина в ответ на вопрос, летают ли крокодилы: ну, он, конечно, обладал, раз товарищ майор Марксов говорит, что обладал. Но низенько и недалечко!

Совершенно верно. Спиркин, как и Рубинштейн, тоже человек умный и широких взглядов, поэтому он не принимает точку зрения таких ярых марксистов, как Б. Поршнев, утверждавших, что деятельность первобытных людей была чисто инстинктивной. Спиркин милостиво разрешает им кое-какое сознание: «мозг первобытного человека по уровню своей организации был готов к выполнению элементарных сознательных действий на различном их уровне; вместе с тем он является результатом выполнения коллективной осознанной деятельности» (Спиркин, Происхождение сознания, с. 106).

А вот теперь ответьте мне попросту, не мудрствуя лукаво: если этому самому первобытному человеку, готовому к выполнению сознательных действий, но еще не обладающему сознанием, хорошенько треснуть его собственной дубиной по башке, он потеряет сознание или только его задатки? Соответственно, марксизм дал определение сознанию, или же назвал сознанием ту часть человеческого существа, на которую хотел воздействовать? Слово-то хорошее, а бесхозное.

И я не передергиваю и не приписываю Марксу что-то невозможное. Вот так говорил человек, который считается одним из источников марксизма, Фейербах:

«Одиночество – это конечность и ограниченность, общественность есть свобода и бесконечность. Человек для себя – человек лишь в обычном смысле: человек вместе с человеком, единство я и ты, есть Бог» (Фейербах, с. 207).