Текст книги "Вторая Ведогонь. Книга первая. Сокровенное тело"

Глава 15. Сдержанность

Словари русского языка не имеют действительного понимания сдержанности, но дают несколько чудесных подсказок. Например, сдержанный – это владеющий собой. Или ровный, без резкостей. А сдержанное выступление, сдержанные оценки – это высказывания, избегающие крайностей. Исходя из этого, можно посчитать нашу сдержанность идеалом конфуцианства – срединным путем, одинаково удаленным от всех крайностей мира.

Приведенные примеры показывают, что сдержанность как понятие проделала немалый путь в своем развитии и уже превратилась в некую черту общественного поведения. Однако исходно сдержанность – явление глубоко личное, даже глубинное и внутреннее. По сути она даже не всегда относится к взаимоотношениям с другими людьми, поскольку применяется для погашения любых порывов, не только направленных против разума. Например, оказавшись где-нибудь в походе перед выбором перепрыгивать через пропасть или идти в обход, вы не можете испытать возмущения, но вполне можете возбудить в себе порыв прыгнуть. И либо прыгните, либо сдержитесь.

Что вы при этом будете ощущать и сделаете? Ощущения эти всем знакомы. Вы глядите на задачу, стоящую перед вами, и ощущаете, что она вас как-то пугает. Прыгнуть через пропасть, войти в холодную реку, выхватить уголь из костра, перебежать дорогу перед машиной – это действительно опасно для жизни. Точнее, для тели – физического тела. Но и высунуться со своим высказыванием на глазах у людей тоже ощущается опасным. Только это опасность не для тели, а для личности. Ощущение опасности – обязательная составляющая сдержанности.

Однако такой же обязательной составляющей является и наличие задачи, которую можно решить одним сильным движением. Раз появились задачи, значит, речь идет о работе разума. И мы с очевидностью видим, что вначале разум оказывается перед задачей, которую совсем не просто решить. Но явно находит решение, в котором, однако, сомневается. Это решение заманчиво, так что разум создает образ действия, ведущий к победе. Но когда начинает прикладывать его к действительности, понимает, что на деле решение может и не состояться. И тогда он отменяет его.

Это вкратце. А если заглянуть поглубже, то мы обнаружим, что создав решение, человек не просто оценивает его с точки зрения действительности. Он вводит себя в состояние готовности, собирая необходимую для рывка силу. И какое-то время пребывает в состоянии готовности к действию, как бы примеряя к действительности не образ действия, а количество сил, которые может вложить в воплощение этого образа.

В эти мгновения он производит либо переоценку своих возможностей, либо переоценку действительных затрат. К примеру, если речь идет о том, как выступить публично, то сначала мы смотрим только на себя: смогу ли я выступить. И когда убеждаемся, что сможем, то собираемся с духом – так этот сбор сил называется в подобных делах. Но, собравшись, мы расширяем объем оцениваемого образа. Теперь кроме возможности выступить мы смотрим и на последствия. Сможем ли мы перенести, скажем, неудачу, случись она. Или выдержать насмешки и каверзные вопросы. И отказываемся от решения.

Отказавшись, мы как бы расслабляемся, что в действительности означает не убирание напряженностей, а снятие с тела образа действия, державшего мышцы в готовности к необходимым движениям. Вместе с расслаблением мышц отступает и та сила, которую мы подтянули к некой своей поверхности, чтобы использовать. Однако расслабление позволяет еще раз задаться вопросом – удалось ли бы справиться с задачей? И мы снова видим, что победа возможна. Тут же возвращается образ действия, с ним подтягивается необходимая сила, мышцы переводятся в боевую готовность и так может повторяться много раз.

Мы неоднократно испытывали эти состояния и прекрасно осознаем, когда придерживаем рвущееся из себя движение, а значит, сдерживаем силу, которая готова запустить это движение. Как мы это делаем?

Есть искушение посчитать, что неким разумным решением. Однако опыт проживания подобных состояний у нас настолько велик, что обмануть себя трудно. И мы вполне можем опробовать это на себе прямо сейчас, чтобы восстановить ощущения. Просто представьте, что прямо сейчас возьмете и прыгните с того места, где читаете эту книгу. И почувствуете, как нечто в вашем животе и во всем теле пришло в готовность. И только одно решение…

Решение это должен принять разум. Это верно. Но то, что придерживает силу в животе, совершенно иной природы. Оно подобно руке, которая накладывает ладонь на клубы силы сверху и замирает, обратив взор на хозяина: ну, так прыгаем?

Это не разумная часть нашей природы, но вполне управляемая разумом и очень ему послушная. Таким образом сдержанность – это не моральное качество строителя коммунизма, а часть некоего устройства или тонкого состава человека.

Глава 16. Тонкий состав

Естественнонаучная гипотеза, предполагающая, что в мире и человеке нет ничего, кроме вещества и энергии, чрезвычайно соблазнительна своей простотой и общедоступностью. Для того чтобы видеть Бога, нужно делать усилие, к тому же постоянное. Чтобы видеть вещество, усилие не требуется. Чем больше лишнего мы отбрасываем, объявив его несуществующим, тем проще мир и легче жить.

К тому же Боги все равно не вмешиваются в жизнь отдельного человека, поэтому, веришь ты или не веришь, в мире ничего не меняется.

В итоге мы живем в мире простых парней и гордимся своей простотой. А древние гордились тем, что были непросты и могли понимать сложные вещи. Для сытой жизни это совершенно не обязательно, но как раз сытость и не была ценностью для тех людей. Их вели и заставляли действовать совсем иные голод и жажда. Когда ты ищешь бессмертия, твое тело должно строить себя из стихий, чтобы стать бессмертным, стихиями нельзя овладеть с помощью физиологии и пищеварения. Для них требуется совсем иное тело.

Все великие народы, хранившие тайные знания, несли как величайшую тайну знание именно о бессмертном теле, сотканном из стихий. Иное его имя – тонкое тело, или, по-русски, тонкий состав. Наши современные понятия складываются наполовину из йогических намеков, подпорченных теософией и агни-йогой, наполовину из энергетизма, выдающего себя за порождение современной физики. Все это по большей части мифология. Но мифология стойкая, потому искажает она некую действительность. А значит, ее и отражает.

Мифология сама по себе не плоха, если только ее не принимать на веру, не считать действительностью, а использовать как иносказание, намек на что-то, что словами высказать не удается или необходимо скрыть от непосвященного. Но все намеки нужны лишь для того, чтобы однажды открыть настоящее. Их основная задача – не рассказывать о мире, а вселять надежду. Надежда же эта проста: если мы правильно выстроим эксперименты и приложим достаточно усилий, скрытое и даже сокровенное однажды должно открыться нашему наблюдению.

И вот мы приложили усилие понимания к тому, чтобы понять, как происходит возмущение и сдерживание, и с очевидностью понимаем: эти слова скрывают за собой понятия о чем-то, что выходит за рамки разума и даже не имеет в нем образов для своего описания. Но при этом, если четко определиться со всеми используемыми понятиями, то обнаруживаешь, что они не покрывают всего, что оказалось доступно наблюдению. Под пленкой образов и понятий, в безымянной глубине сознания, встречаются и противодействуют какие-то силы, которым нет имени. Но мы их, оказывается, все время чувствуем, видим и даже умеем использовать!

Так тонкий состав становится частью моей действительности. И так его можно выявить в любом месте, где находишь определенное количество разумных понятий о своем устройстве. Надо лишь приложить достаточное усилие понимания, и образная пленка разума прорвется при возмущении, и из-под нее вынырнет нечто древнее, глубинное и не имеющее никакого отношения к веществу и физиологии. К тому же от него всегда слегка попахивает бессмертием и разит потерей спокойной и сытой жизни…

О своем тонком составе можно подозревать или догадываться, но о нем нельзя знать. Он не должен превращаться в предмет знания: любой кусочек знания о нем, приходя к тебе, должен настолько потрясать, взрывая все твое естество, что ты тут же становишься им. Мысль не такая уж прозрачная, поскольку мы привыкли жить, нет, существовать иначе. Но вглядитесь: есть вещи невозможные одновременно, как нельзя, к примеру, думать сразу о двух вещах – только по очереди. Так и с этими вещами: они не вместе, они или – или. В прекрасном и яростном мире тонкого состава нельзя знать и быть. Можно лишь или знать, или быть.

Ты либо знаешь о тонком составе и можешь о нем рассказывать, либо ты уже Это и так живешь, стремительно уносясь в бессмертие.

Что именно может входить в тонкий состав человека?

Самый простой ответ: все, кроме тели, то есть физического тела. Но что именно?

Начнем по порядку: чтобы тель жила, ей достаточно физиологии, то есть внутреннего устройства, но ни анатомия, ни физиология к тонкому составу человека, как его видели наши предки, не относятся, это все тель. Тонким составом звалось то, что приближает нас к духовному.

Поэтому исходно предполагается, что в тонкий состав входят Дух и душа. И мы все понимаем, что такое стойкость духа, к примеру, или душевность. Иными словами, мы вполне в состоянии наблюдать в себе такие проявления, которые телесно никак не объяснишь, а народ оставил нам в языке способы называть эти вещи, и удивительно точно называть!

Но вглядимся в то, как мы действуем. Вот душа в ее порыве возжелала чего-то, мы не в силах полететь вместе с ней, потому что тело наше тупо и инертно. Его надо заставить сделать то, что желает душа. Такова ловушка, в которой мы обнаруживаем себя, воплотившись.

Чтобы тело начало действовать, нужно понять, что ты хочешь, создать образ действия, передать этот образ телу, и заставить его выполнять этот образ. И все эти действия исполняются в разных частях нашего тонкого состава. К тому же, не будем забывать, что человек – существо двух миров. Он живет в мире-природе и мире-обществе, и для каждого из них у него свое тело. Тело для выживания в обществе – это личность, и поэтому желания души, связанные с другими людьми, необходимо выполнить не только телью, но еще и личностью.

Итак, кто-то должен понять душу, и мы не знаем, кто это. Этот, способный на понимание так привычен, что мы его совсем не замечаем. В итоге он, как тот герой русской сказки, в собственном доме не знает, когда водяной царь ловит его за бороду… Мазыки звали его Скенью или Сокровенным телом.

Но, поняв, ты должен создать образ действия. Это уже проще, это делается в разуме, и воплощается в вещество сознания. Является ли разум частью Сокровенного тела, одним из его органов или самостоятельным телом, в которое мы погружены, как в тель? Вопрос, требующий ответа. Но в любом случае, он входит в тот состав, который обобщенно называли Сокровенным человеком.

Однако созданный разумом образ не может просто управлять телью. Он слишком тонок, чтобы она на него отозвалась. Нужно превратить его в более грубый образ, условно говоря, перекодировав в электрические сигналы нервной системы. И кто-то должен это сделать. Это тонкое тело, которое грубее сознания, но тоньше тели, называли Призраком. Именно в нем люди остаются иногда бродить возле места своей гибели.

Это тело способно переводить образы сознания в нечто, близкое к биоэлектричеству нервной системы, которую, конечно, в старину не знали, но прозревали как Тело боли. Что, кстати, очень верно, поскольку ничего, кроме ударов электрическими разрядами нервная система не может. А уж она-то и передаст всю необходимую последовательность уколов в тель, так что мышцы будут сокращаться так, как нужно для достижения желаемого.

Вот так мы и описали все очевидные передаточные среды, позволяющие тонкому воздействию души и духа нисходить до грубого вещества. Часть этого состава – просто среды, а часть, похоже, тела, вложенные одно в другое, как матрешка. Возможно, их больше, но нет смысла множить сущности без надобности, ограничимся пока очевидной достаточностью.

Единственное, что еще необходимо упомянуть, как относящееся к тонкому составу, это скрытое или сокровенное устройство физического тела, обеспечивающее воплощение. Душа не смогла бы без него удержаться в теле, она бы провалилась сквозь тель, как сквозь стену. Поэтому тела наши имеют некое устройство, состоящие из жил и стогн, которое работает как ловушка для улучшения воплощенных душ.

Ищущему ведогони его необходимо знать, потому что это устройство не только позволяет запирать души в телах, но и отпирать пути для желающих выйти…

Заключение. Вглядываясь в неведомое

Философия умирает. Когда-то она была прикладной наукой, даже образом жизни. Затем стала способом говорить об истории идей и мыслителей. Теперь в ней умирает теория познания. Сначала гносеология была заменена эпистемологией, то есть теорией научного знания, а теперь уже сами профессиональные философы не понимают, какое они имеют право на этот способ познания, поскольку он принадлежит не философии, а науке.

Заменив гнозис на эпистемэ, философия утратила возвышенность, а с ней и право на познание. Наука с научным познанием справляется без философии. Это естественно. А собственный предмет познания, на который намекал гнозис, современной философии стал не нужен. Такой предмет нужен тому, кто учит жить. Наука жить учит и помогает. Философия с утратой гнозиса утратила и связь с жизнью.

Но если мы задумаемся о тонком составе и том, что видим в глубинах самих себя, мы выходим за рамки естественной науки, но входим в особое тело, а через него и в иной мир, где наша жизнь только начинается. Поэтому самое время заново учиться познавать и осваивать действительность. Для дальнейшего движения нам понадобится философская теория познания. И если ее нет, придется создавать.

Но пока в качестве основы нам достаточно вполне понятных и простых вещей, часть из которых мы уже сделали. Во-первых, мы расслоили сложный понятийный клубок на слои и понятия и соотнесли их через самонаблюдение со своей внутренней действительностью. И выяснилось, что часть наблюдаемого отчетливо соотносится с определенными понятиями и имеет уже имена в русском языке. Но есть и такое, что теперь бесспорно наблюдаемо, но еще не понятно.

Это как раз то, что вздымается из моей глубины, когда я возмущаюсь, и искажает работу разума, делая сам разум мутным и несвязным. Так же и то, что сдерживает, то есть оказывает собственно сдерживающее воздействие. Оно сходно по своей природе со вздымающимся и точно так же управляется разумом, но в каком-то смысле противоположно той силе, что проявляется через возмущение. Они как вода и пламень.

Теперь нам нужно дать этим обнаруженным явлениям имена, чтобы их различать, и не только не путать, но, главное, не утерять. А затем описать в подробностях со всеми чертами и проявлениями. Первое, что приходит на ум, что и вздымается, и сдерживается некая Сила. Но это неудачное имя, потому что оно не столько выделяет увиденное из общего потока воспринимаемого, сколько сливает со всем остальным, что также зовется силой. Даже если это действительно сила, это Сила особая, поэтому имя должно эту особость отражать. К примеру, когда мы называем то, что сдерживает, Дланью бога, мы никогда не спутаем увиденное с другими проявлениями силы или сдержанности.

Какое же имя взять для того, что поднимается в возмущении? Придумать ли что-то совершенно бессмысленное, как принято в науке, заимствовав из какого-нибудь мертвого языка? Или же воспользоваться подсказками языка живого и родного?

Я бы предпочел последнее, чтобы быть как можно ближе к жизни. Но тогда мне придется пойти вслед за принятым способом называть это огнем. А я заглядываю в свое возмущение и не вижу никаких признаков огня. Почему древние видели в этом огненность? И почему ее не вижу Я?

Придется поднять все языковые примеры описания подобных явлений и создать описание огня исходя из потребностей этой задачи. Попросту говоря, теперь передо мной стоит задача понять, что такое огонь. Не с физической точки зрения, конечно. Скорее, с антропологической. Но без огня дальше не пройти.

Часть вторая
Что вздымается из моих глубин?

Проделав несколько предварительных упражнений, включающих самонаблюдение, я расчленил исходный понятийный клубок, который существовал у меня в отношении возмущения и сдержанности. Благодаря этому, явление разделилось для меня на несколько частей.

Во-первых, очевидно, что все действия разворачиваются вокруг разума, как некой срединной основы. И разум, с одной стороны, предназначен противодействовать неким стихиям, вроде огня, живущим во мне и могущим уничтожить мою жизнь, а с другой, он сам вполне в состоянии управлять подобными стихиями, что должно означать, что он обладает сходной природой.

При этом, часть присутствующих стихий безопасна и управляема, а часть разрушительна, и нуждается в обуздании. Именно они вздымаются из неких моих глубин, захватывая меня, и их я узнаю по овладевающему мной желанию сдержать и спрятать. Но это мои проявления, а значит, моя природа. И хоть я от этой своей природы всячески открещиваюсь из соображений выживания в обществе, знать ее необходимо.

Поэтому я начну исследование своего внутреннего огня, на первый взгляд, через неожиданный материал – я начну с речи и языка. Ведь не зря же было подмечено, что поэту дано глаголом жечь сердца людей… О чем это поэт?

Глава 1. Глубина

Естественнонаучное представление о человеке сделало меня плоским. Я все знаю о своей анатомии, и искать в теле что-то, кроме обмена веществ и рефлексов, так же глупо, как искать йети в изношенной вдоль и поперек шлюхе-Европе. Естествознание не в силах объяснить даже то, как рождается личность.

Рефлекторная теория никак не объясняет поведение человека, тем более то, что творится у меня на душе. Не объясняет это и биохимия, хотя химическими способами человека можно и возбуждать, и подавлять. А вино с древности делает нас разговорчивей, как если бы ослабляло некие «сдерживающие центры» и освобождало речь.

Так что же, речь – это одна из тех стихий, которые мы должны сдерживать? Но она – с очевидностью не огонь, хотя при этом может быть огненной…

Естественнонаучная теория психологии – всего лишь гипотеза, которую я не разделяю. Точнее, признаю ее объяснительные возможности на границе между душевной жизнью и физиологией человека, где работает нервная система. Она описывает переход от физического тела к более тонким телам, обеспечивающим душе возможность воздействовать на телесное вещество с помощью биоэлектричества нервной системы. Однако это не единственная переходная среда, имеющаяся у нас.

При внимательном вглядывании в себя мы обнаруживаем еще немало необъяснимого. О, наши глубины полны неведомого! Но начну с очевидных вещей, которые первыми приходят на ум. Конечно, из числа так или иначе сдерживаемого, а значит, нуждающегося в обуздании.

Очевидно, что вся Раджа-йога посвящена обузданию. И то, что во второй главе Патанджали требует от новичка освоить и древнее искусство тапаса, никак не отменяет того, что это нужно для главного – для овладения управления собственным умом или сознанием. В общем, тем, что ты обнаруживаешь, когда заглядываешь в свою «голову».

В действительности, предмет исследования Патанджали очень плохо определен. Он просто называет его читтой, а европейские переводчики понимают под ней то сознание, то ум. А я бы предпочел разделить на несколько частей: разум, чувства, желания. Иными словами, читта оказывается не именем для всего этого, а названием той сцены, на которой наши внутренние содержания себя показывают.

Это очень разные вещи. Но в них есть одна общая черта, которая и позволила сделать их все предметом йоги – они очень плохо управляются нами, и потому требуется искусство обуздания или йога. Слово, как известно, одного корня с древнерусским иго, то есть ярмо.

Получается, что, заглянув в собственную глубину, ты можешь, кроме внутреннего огня, обнаружить много разных вещей, с которыми сталкиваешься каждый день. И они гораздо более привычны, чем огонь. А значит, и более доступны для изучения. Почему же нам так хочется заняться огнем, а не этими привычными вещами?

Ответ прост и очевиден: все это мы уже пробовали, и потерпели поражение. И теперь просто хотим сбежать на новые поля, в надежде, что там повезет. А Патанджали предлагает трудиться. И разум тоже говорит, что сначала стоит освоить то, во что вложено более всего труда и что понятно и освоено лучше прочего.

Нет никаких тайных методов, которые позволили бы достичь успеха в освоении огня, в обход полной неуправляемости всего остального. Чудо не произойдет. Просто будет еще одно поражение, потому что все то, что мы не смогли покорить за жизнь, останется помехой и для глубинной работы с огненной стихией. Патанджали не начинает действительное обучение с тапаса, освоению огня предшествуют Яма и Нияма – воздержание и правила.

Если вы вчитаетесь в те строфы Йога-сутр, что описывают эти ступени работы, то обнаружите, что они так или иначе связаны с обузданием чувств и желаний. И никакого огня. Почему? Именно потому, что настоящий искатель бессмертного тела подготовит свою победу и сделает все необходимое, чтобы работа не сорвалась.

Поэтому, заглядывая в свою глубину, стоит искать не чудесное, а самое привычное. Большая часть подобных вещей никак не выглядит огненной, но при этом обладает огромной силой и совсем неуправляема. Или, что чаще, уже как-то управляема. И это означает, что в обуздание ее вложен огромный, разумный труд. А значит, накоплен опыт, который следует осознать, чтобы использовать при обуздании главного.

Но осознать, значит, превратить в знание. Поэтому начать стоит с того, как мы создаем знания. А создаем мы их, творя образы или воспринимая образы других. Все это возможно на доразумном уровне. Но если мы хотим иметь в этой битве союзника, то нам стоит задействовать разум. Для этого придется понять, как работает наш язык. А он сам – предмет постоянного сдерживания и воспитания. Поэтому есть смысл вначале разобраться с языком.