Текст книги "«Баргузин» уходит от погони"

Мы уходим спать. Местом для ночлега меня и Вити выбрана гостевая комната. Там мы с большим удовольствием валимся на мягкие перины.

– Откуда ты знаешь все эти прибамбасы из Спаса? – спрашивает Котов, когда свет уже выключен и пора спать.

– У меня дед был казаком. И не простым – Хранителем! Он всегда ставил эту защиту на своё имущество.

Как-то горцы из близлежащего аула попытались у него увести лошадей, лучших в округе. Двоих «горных орлов» ждал неприятный сюрприз. Они, заворожённые, всю ночь ходили вокруг конюшни. Когда дед поутру увидел их, бредущих в полном изнеможении, налётчики взмолились: «Отпусти нас, Кондрат!.. Больше мы в вашу станицу ни ногой…»

– Ну и?

– Дед отпустил их, правда, перед этим высек нагайкой.

– А-а-а…

2

Рано утром мы уже на ногах. Наскоро позавтракав, мы с Витей садимся в скромную «Ладу», у которой Николай предусмотрительно поменял номера.

– Купил их как-то по случаю, – извиняясь, говорит он и плюхается на водительское место.

Затем фермер чисто по-философски добавляет: – С волками жить – по-волчьи выть. Я ещё дробовик хотел прихватить…

– Это уже лишнее, – говорю я. – От оружия слишком много шума. Не зря мы с Витей оставили свои стволы в моём «Вольво».

– Дима один может справиться со всеми твоими ментами-недругами, – подхватывает Котов. Но тут же спохватывается: – Конечно же, противника нельзя недооценивать…

«Лада» выруливает за ворота, и мы по грунтовке мчимся по направлению к Кулагино. Я звоню Ларину и докладываю о начале операции по освобождению Карпенко.

– Дима, перед выходом на позицию не забудьте про спецсвязь, – напоминает Сергей Петрович.

Вскоре неприметная чёрная «Лада» въезжает в районный центр. Я и Котов прикрепляем к курткам крохотные булавки – миниатюрные камеры наблюдения. В уши мы вставляем наушники.

Далее следует проверка связи. Всё работает нормально, как и положено у настоящих спецназовцев…

За гастрономом «Лада» останавливается. Здесь нас, «настоящих спецназовцев» и Женьку, должен будет ждать Николай.

Я и Котов вылезаем из авто. Проулком, чтобы лишний раз не светиться, мы идём к отделению полиции.

Я захожу в полумрачный коридор, а Витя остаётся «прикрывать тыл».

Я осматриваюсь. В комнатушке, перед небольшим окошком-амбразурой, сидит дежурный мент и читает газету. В коридоре тишина, обезьянник еле просматривается. Но внутренним взором я ощущаю: Карпенко там.

– Доброе утро, начальник! – весело восклицаю я.

Дежурный откладывает газету, в которой он разгадывал сканворд, и цедит сквозь зубы:

– Что вам надо?

– Шоколада! – в рифму отвечаю я.

– Не понял! Что за шуточки?

Сержант грозно надвигается на подоконник. Я хватаю его за замызганный форменный галстук. Полицейский ударяется о стену над «амбразурой» и вырубается. Затем я захожу в дежурку и вытаскиваю из кармана куртки цербера связку ключей.

– Неплохо, – комментирует в наушник гарнитуры Ларин, внимательно наблюдающий за ходом развития событий в далёком райцентре.

– Я тут второй этаж через микрофон прослушиваю, – вклинивается в разговор Котов. – Пока все сотрудники райотдела у начальника в кабинете. Там идёт совещание.

Я быстро пересекаю коридор, подхожу к дверям клетки. С лежака вскакивает человеческая фигура. Это Карпенко – исхудавший, небритый, но главное – живой!

Я прикладываю указательный палец к губам, предупреждая Женьку об опасности неосторожного громкого разговора.

Удивлённый и обрадованный, писатель-детективщик бросается к решётке и сдавленно, но радостно хрипит:

– Димыч!.. Ты!..

– Я!..

Ключ подобран мною быстро, замок клацает, дверь узилища распахивается. Я наспех обнимаю Карпа, и мы выходим из «обезьянника».

– Дима! Из гаража вышел мент-водитель. Через две минуты он зайдёт в райотдел! – докладывает Виктор.

Я командую Женьке:

– За мной!

Я бегом преодолеваю расстояние от решётки камеры до двери. Заглянув в окошко дежурного, слегка щёлкаю по лбу полицейского – любителя сканвордов уже начавшего приходить в себя. Также я оставляю дежурному ключи.

Едва водитель открывает входную дверь отдела, как я вырубаю его и затаскиваю в дежурку к его «приятелю». Отдыхайте, ребятки…

– Скорей, Дима, – предупреждает Котов. – Совещание закончилось, и скоро два сотрудника спустятся вниз. У тебя и Карпенко примерно тридцать секунд.

Тридцать секунд – очень много. Я и Женька выскакиваем из райотдела и дворами, петляя как зайцы, несёмся к месту встречи с Николаем.

Едва мы заскакиваем в «Ладу», как с другого борта машины в неё вваливается Кот.

– Гони, Коля! – говорит он, усаживаясь к Карпенко на заднее сиденье.

Николай выруливает из проулка на главную дорогу сонного городка.

– Витя, погоня не предвидится? – спрашиваю я у напарника-подстраховщика.

– Нет! Я в гараже у всех полицейских автомобилей колёса проткнул. Вот поэтому водила одной из них и всполошился. Ну и подарочек напоследок ментам оставил: наш «парализатор»! В течение двадцати минут эти изверги начисто лишатся связи! И никто не придёт к ним на помощь.

– Это уж точно: изверги!.. – отзывается Женя. – Они меня пытали, всё фамилиями жалобщиков интересовались. Полиэтиленовый мешок на голову надевали, грозились закопать так, что и собаки не найдут. Но я держался, как настоящий партизан!

– Точно! Изверги!.. – не выдерживает Кот.

– Молодцы! Чисто сработали!.. – хвалит нас, спецназовцев, генерал и добавляет: – Я добьюсь присылки в этот захолустный городок комиссии МВД из Москвы.

Пока мы едем по безлюдной дороге к фермерскому хутору, Карпуша рассказывает о случившемся.

Он, оказывается, первым делом после прибытия зашёл в редакцию местной газеты «Красный луч». Женя долго и дотошно расспрашивал главного редактора о «фактах полицейского беспредела».

– У нас тут всё нормально, пристойно, – заверил столичного гостя главред.

Но глаза его подозрительно забегали…

И, видимо, с подачи шефа газеты писателя на другой день повязали…

Я подаю Женьке свою мобилу. Карпенко делает радостный звонок жене.

3

Мы, москвичи, возвращаемся с победой в родную столицу. «Вольво» сыто рычит, мчит нас из всех своих лошадиных сил, старается мой верный друг…

Конечно, Карпенко надо было бы первым делом доставить к Лиде, но я получаю внутренний приказ: «Заезжай в свой гараж…»

Я понимаю, кто послал его. Правда, я ничего не объясняю друзьям, которые всецело доверяют моему неожиданному для них волевому решению.

Я распахиваю двери гаража. Мы все входим в его сумрачное чрево. И, как и в прошлом году, в «доме «Вольво» для нас уже приготовлен… праздник души.

Здесь – настоящий огромный рыцарский зал с массивными сводами. По стенам чадят факелы, освещая стрельчатые окна, забранные затейливыми витражами. Чудо потустороннего мира способно кого угодно запросто лишить рассудка.

– Что это? – тихо бормочет Витя, которому ещё предстоит увидеть Визионера.

– Явление Мистера, – отвечаю я оторопевшему другу.

А Женька восторженно шепчет:

– Опять!.. Началось!..

А вот и он сам, Визионер!

«Басилашвили» выходит из затемнённой части зала на свет и весело приветствует нас:

– С возвращением, господа! Проходите, не стесняйтесь!

Мы подходим ближе к нему, вроде бы не стесняясь, хотя… Я ощущаю сильное волнение, как и всегда при встрече с Мистером. Но, будучи тренированным, быстро его смиряю.

– Он… тот самый, из кино?.. – еле слышно лепечет Котов.

Но у инфернальной личности превосходный слух.

– Да! Тот самый!.. И не только из кино, но и из жизни!.. – подтверждает псевдо-Басилашвили и смеётся. – Смелее, ребята! Я сейчас покажу вам нечто особое.

Я озираюсь, но нигде не вижу знаменитого резного трона царя Ашшурбанипала[28]28
  Ашшурбанипал – царь Ассирии, правил приблизительно в 669–627 гг. до н. э., сын Асархаддона, последний великий царь Ассирии.


[Закрыть], изготовленного из слоновой кости и покрытого позолотой.

– А мы и без царского седалища обойдёмся, – смеётся Мистер Воланд и добавляет: – Тем более что сын Асархаддона страшен в гневе. И без своего трона ему никак не думается…

Как и ранее, Визитёр очерчивает в воздухе ладонью полукруг.

Перед нами, изумлёнными «ребятами», возникает натуральная картина. Всё то, что изображено на ней, мы видим примерно как голограмму. Но люди на этой своеобразной голограмме вполне реальны. Они двигаются и разговаривают! Во всяком случае, все диалоги даются нам на русском языке! Точнее, они почему-то нам понятны…

Терраса Иродова дворца. У колонн сидят Понтий Пилат и его жена Прокула. Агасфер вглядывается между колонн вниз.

Пилат негромко спрашивает:

– Что там происходит, Агасфер?

– Толпа волнуется. Она требует казни Иисуса.

– А ты, мой секретарь, что посоветуешь?

Агасфер отходит от колонн, склоняется в почтительном полупоклоне:

– Так ли важно мнение жалкого сапожника, прокуратор? Я лишь записываю для потомков твои мудрые мысли.

Прокула говорит:

– Нам всем важны твои соображения, Агасфер. Никто из нас и нашего ближайшего окружения ничего не смыслит в переменчивых и запутанных настроениях еврейского общества.

– Я разделяю мнение своей жены, – устало замечает прокуратор Иудеи.

– Мне нечего сказать, – разводит руки Агасфер. – Дело Иисуса довольно запутанное.

Прокула допытывается:

– Говорят, что ты ударил его?

– Не только я один, многие из толпы, совсем озверев, принялись избивать этого лжепророка и в насмешку надели на его голову терновый венец с острыми шипами, символизирующий царский.

Прокула повышает голос:

– Как это возможно – избивать невинного человека?..

– Невинного? – переспрашивает Пилат и указывает рукой. – Его соплеменники там внизу требуют казни, а мы не можем решить, что делать с возмутителем спокойствия.

– Иисуса надо освободить! – с нажимом произносит его жена. – Мне как-то пришлось видеть этого рабби возле храма, когда он проповедовал своё учение. Меня поразили слова этого кроткого человека: «Если тебя ударят по правой щеке, подставь левую».

Понтий Пилат насмешливо спрашивает:

– Тебе, Агасфер, Иисус подставил другую щеку?

– Да, подставил, прокуратор. Я ему затем сказал, когда он захотел отдохнуть возле моей мастерской: «Иди отсюда».

– А рабби что ответил на это? – интересуется Прокула.

Она встаёт из кресла и начинает ходить по террасе.

– Он произнес странные слова: «Я-то пойду, но и ты пойдешь, и будешь ждать моего следующего прихода в этот мир».

Понтий Пилат тихо смеётся:

– Действительно, странные слова. Может быть, у Иисуса случилось помутнение разума? По такой жаре это вполне естественно.

– Да, такая жара кого хочешь может свести с ума, – откликается Агасфер.

– А мне слова Назорея кажутся пророческими. – Прокула останавливается возле сидящего мужа и с жаром добавляет: – Во всем его облике есть что-то необыкновенное, несомненно, он осенен свыше благодатью. Он сегодня даже приснился мне под утро: Иисус стоит, смиренный, весь в белом… И у меня нехорошее предчувствие по поводу его судьбы.

– Мы сами её строим, боги лишь направляют нас, – замечает прокуратор.

Прокула, вздохнув, произносит:

– Я пойду распоряжусь насчет обеда.

Она выходит.

– Ох уж эти женские предчувствия… разве можно безоговорочно верить снам? – раздражённо ворчит Понтий Пилат.

– О чём был сон вашей жены, многоуважаемый? – подобострастно, спрашивает Агасфер.

– Какое-то мрачное подземелье, на стенах его нарисованы рыбы и агнцы.

Агасфер повторяет:

– Рыбы и агнцы…

– Ты можешь объяснить толком, что всё это значит? – сурово напускается на Агасфера прокуратор.

– Хотя я и потомственный сапожник, но в детстве обучался в храмовой школе. Подземелье… В пещерах живут последователи секты ессеев, верящие в приход Царства Божия и в Мессию, Который приведёт их туда. Из первых букв греческого речения «Иисус Христос, Божий Сын, Спаситель» складывается по-гречески слово «рыба». Ну а агнец, приносимый в жертву, известен во многих религиях с давних времен. Все символы, выходит, как-то связаны с нашим подопечным.

– С Иисусом, говоришь? Да, сон, как говорится, в руку. От этого доморощенного пророка пока одни неприятности. Агасфер, глянь, что там происходит внизу?

Агасфер всматривается в промежуток между колоннами:

– Собравшийся люд взывает к небесам в надежде на Божью кару в отношении рабби. К этому людей подстрекают фарисеи.

Пилат в сердцах восклицает:

– Что за дикий, подлый и кровожадный народ! Никак не могут успокоиться и решить дело полюбовно! Чего бы членам Синедриона не прийти сюда, в преторий? Так нет, они, вероятно, не сделают этого из опасения осквернить Бога.

– Да, здесь дворец нашего последнего царя Израиля, и ни один правоверный не должен, согласно закону, ступить на эту священную территорию, – подтверждает советник предположение прокуратора.

– Однако ты, Агасфер, безбоязненно находишься здесь.

– Господин намерен сделать меня римским гражданином, и об этом уже знает весь Иерусалим! Я еще не подпал под законы Рима, но уже вышел из-под действия иудейских. И об этом тоже прекрасно знает весь Иерусалим!

– Ты заслужил наше гражданство. А вот из-за иерусалимских законников у меня постоянные неприятные истории: то из-за щитов с эмблемами римской власти, то из-за водопровода, на который я хотел взять немного денег из их храма.

– Всё это было правоверными блюстителями Торы истолковано превратно, – подхватывает Агасфер.

Понтий Пилат берёт с резного столика, стоящего перед ним, полотенце, протирает лицо от пота и устало бурчит:

– Когда Антоний посетил их святая святых, куда не допускаются не только чужестранцы, но даже ваши верующие, он не увидел там Предвечного, зато нашёл огромный сундук, до краёв наполненный золотом. Этот их «единый», говорю тебе, приносит священникам больше дохода, чем все боги Рима, вместе взятые… А потом эти их пророки, их так много, что поневоле запутаешься в их учениях. Итак, советник, что мне делать?

– Ваш гарнизон в Иерусалиме, прокуратор, не очень большой. Случись восстание – Иудею не удержать. Надежней всего внять просьбам поборников веры Моисея и казнить Иисуса. В глазах первосвященников он виновен. Для нас этого должно быть достаточно, к тому же Рим неоднократно давал указания: не вмешиваться в местные распри.

– Но я совсем не хочу казнить несчастного, неосторожно возомнившего себя Мессией, у которого, как я думаю, не всё в порядке с головой, – устало пожимает плечами Пилат.

– Надо действовать деликатно, господин. Во-первых, не стоит явно заступаться за галилеянина, во-вторых, не стоит принимать на себя ответственность за его казнь.

Мне хорошо известно непостоянство моих соплеменников: сегодня они требуют смерти пророка, а через какое-то время они же обвинят римскую власть в этом.

– Скажи, Агасфер, ты сам веришь в невиновность Иисуса?

– Какая разница, виноват конкретный человек или нет?

– Не понял. Поясни, Агасфер, ход своей довольно изощрённой мысли.

Агасфер вновь склоняет голову в почтительном полупоклоне:

– Я исповедую принцип, озвученный первосвященником Каиафой: «Пусть погибнет один ради спасения всех».

– Это верный принцип, – соглашается прокуратор. – Но мне совсем не хочется гибели этого человека, по заблуждению или порче ума называющего себя Мессией.

– Надо провернуть всё так, чтобы вина в этом легла на священников.

– Да, но как такое сделать? – заинтересованно спрашивает Пилат.

– Несложно! Сегодня как раз тот праздник, когда по обычаю один заключённый должен быть помилован. Предоставьте толпе выбор между лжепророком и разбойником по имени Варавва, который сидит сейчас в тюрьме. Можно не сомневаться, что толпа, подстрекаемая священнослужителями, предпочтёт Варавву.

– Что за непредсказуемый народ!

– Какой есть!.. Вот поэтому я и хочу стать римским гражданином, приверженцем настоящего, а не показного порядка и присутствия строгой логики.

Пилат берёт со столика чашку с имбирным чаем, делает из неё пару глотков, затем поворачивается к своему советнику и с удовлетворением произносит:

– Ты станешь им. В ежемесячном донесении, отправленном мною в Рим, есть перечень твоих особых заслуг.

На террасу входит Прокула:

– Понтий, обед готов.

– Хорошо, пора и откушать… Но почему кричат мои легионеры?

– Я сейчас все выясню, прокуратор, – говорит Агасфер и выходит.

Прокула спрашивает у мужа:

– Каково твое решение насчёт Иисуса?

Понтий Пилат встаёт, прохаживается по террасе, затем оборачивается к жене:

– Я тоже, Прокула, как и ты, не желаю казни этого человека. И считаю, что благоразумнее для нас, римлян, предоставить народу самому сделать выбор, кого следует казнить: или несчастного галилеянина, или разбойника.

– Я слышала об этом древнем иудейском обычае. Надеюсь, священники и простой народ поступят согласно велению сердца. Я пока отменю обед: шум на улице стал сильнее.

Прокула выходит. Появляется Агасфер. Он явно встревожен.

– Сюда, во дворец, пыталась прорваться толпа во главе с членами Синедриона для разговора с тобой, прокуратор.

Пилат приказывает:

– Выбери несколько членов Синедриона и приведи ко мне. А чернь прикажи удерживать силой.

– Хорошо, мой господин, – отвечает Агасфер и выходит.

Пилат раздражённо ворчит:

– Эти мерзкие иудеи пообедать не дадут.

К колоннаде подходят Каиафа, Анна и Левий в сопровождении двух легионеров и становятся между колоннами. В боковую дверь входит Агасфер.

Пилат с натугой спрашивает:

– Чего вы хотите?

– Нам необходимо поговорить с тобой, прокуратор, – отвечает Каиафа.

Прокуратор поднимает руку, давая знак легионерам:

– Пускай войдут… эти…

– Согласно закону, нам запрещено в Пасху входить в жилище иноверцев, к тому же это священное для нас место! – торжественно произносит Анна.

– Ну и стойте на жаре, поборники закона. А вот Агасфер волен находиться в тени, – ворчит Пилат, набрасывая на плечи тогу.

Анна выкрикивает с возмущением:

– Этот жалкий сапожник – изменник!

Прокуратор, облачённый в тогу, символ власти, выпрямляется и произносит со значением:

– Он не только мой слуга, но и великого Цезаря Тиберия и скоро получит все права римского гражданина! Однако я слушаю вас.

В разговор вступает Каиафа:

– Сегодня ночью наша стража поймала Иисуса из Назарета, который соблазняет народ, врачует людей дьявольской силой и именует себя Мессией. На суде он признался в своих преступлениях и приговорен к смерти.

– Ну и выполняйте то, что требует ваш закон. – Пилат садится в своё кресло.

– У нас отнято право казни! – громко возмущается Анна. – Поэтому мы требуем, чтобы ты, прокуратор, согласно предписаниям нашей веры, утвердил приговор и приказал распять смутьяна на кресте.

– Здесь действует только римское право! – чеканя слова, говорит Пилат. – И его совсем не интересуют ваши религиозные верования! Если этот человек наделён даром исцеления, то неважно, от кого исходит сила, важно, что больной становится здоровым. Если он нарушает ваш закон, то можете исключить его из числа верующих, и галилеянин станет изгоем.

Левий изображает на своём круглом лице испуг:

– Иисус именует себя Сыном Божьим!

– Ну и что? – усмехается Пилат. – Может быть, он и в самом деле является им? В нашей древней истории известны случаи, когда боги имели потомство от дочерей земли, и этих детей называли героями и поклонялись им.

– Наш Бог не опускается до такого! – сурово парирует Анна неуместное, по иудейским понятиям, сравнение.

– Галилеянин публично заявил, что разрушит наш Храм и построит собственный, более величественный и прекрасный, – добавляет Каиафа.

Левий воздевает вверх руки:

– Защити нас, Предвечный, от мятежного лжеучителя!

Агасфер наклоняется к Понтию Пилату, что-то шепчет ему на ухо.

– Но ваш последний царь Ирод разрушил храм – и ничего! – приводит контраргументы Пилат. – И потом, мне кажется, что слова Назарянина следует истолковывать аллегорически.

Первосвященник Анна возражает:

– Народ встречал лжепророка громкими криками: «Да здравствует Царь!» Когда же священники начали умолять Иисуса прекратить это кощунство, он ответил: «Если б я велел им замолчать, возопили бы камни!..» И всё это происходило среди бела дня, перед тысячами свидетелей.

Агасфер вновь наклоняется к прокуратору.

– Вы хотите, чтобы я распял на кресте человека вашей крови, которого ваш народ сам провозгласил своим царём? – спрашивает Пилат.

Анна торжественно провозглашает:

– Над нами лишь один законный правитель – император Тиберий!

– И мы пришли просить защиты от хулителя нашей веры у тебя, Понтий Пилат, прокуратор Иудеи! – подхватывает Каиафа.

– Хорошо, я поставлю перед вами выбор: или грабитель Варавва, или Иисус из Назарета. Кого вы хотите оставить в живых?

– Я выбираю Варавву! – говорит Анна.

Каиафа вторит ему:

– Варавву!

– Пусть живёт Варавва! – соглашается с мнением старших Левий и добавляет: – Разбойник хотя бы не возносил хулу на нашего Господа.

Пилат после недолгой паузы произносит:

– Для очистки совести я хотел бы всё-таки узнать мнение простого люда.

– Я спрошу народ, – говорит Каиафа и выходит.

Слышны крики:

– Хотим Варавву! Смерть Иисусу!

Прокуратор мрачно произносит:

– Что же, пусть будет по-вашему.

Анна, Каиафа и Левий выходят.

– Как ты и предсказывал, Агасфер, эти никчемные людишки выбрали грабителя, а не приличного человека. Мне трудно понять такое… – качает головой Пилат. – Однако пора идти обедать. Давай сюда таз для омовения рук.

Агасфер подает прокуратору таз:

– Вот он, господин. А я… пошел. Меня уже неотвратимо тянет…

– Куда, Агасфер? – изумляется прокуратор.

Агасфер бросает полотенце на столик:

– В странствование! Так, как и предсказал Иисус из Назарета.

Он уходит.

– Всё! Сеанс окончен! – произносит Мистер. – Я, господа-товарищи, покидаю вас. У меня ещё масса всяких неотложных дел.

На этот раз Визионер пропадает мгновенно.

Терраса иерусалимского дворца прокуратора Иудеи тоже исчезает.

Вслед за этим гаснут факелы на стенах импровизированного рыцарского зала и наступает кратковременная темнота.

Мы, трое зрителей, медленно возвращаемся в действительность. Когда же темнота рассеивается, мы ощущаем самих себя стоящими в гараже.

Кот щиплет себя за ухо и спрашивает у меня:

– Дима, я не сплю?

– Не спишь! – смеюсь я. – Мы с Евгением Карпом с Визионером уже не первый раз встречаемся!

– Да, но что хотел сказать «человек», похожий на актёра Басилашвили? – задаётся вполне уместным вопросом великий писатель современности.

На него пока нет ответа. Я ставлю «Вольво» на место, закрываю гараж.

Мы идём к остановке метро, думая как раз над словами Карпенко.

А Женька неразговорчив о показанном только что нам Иерусалиме. Мне кажется, что я вижу, как мозговые извилины у него шевелятся.

– Эй, Евгений Карп! – прерываю я мечтания своего друга. – Тебе пора настраиваться непосредственно на встречу с супругой. А ну срочно изображай беспредельное счастье на своём суровом думающем челе!..

Женька следует моему совету, и его фейс заметно светлеет.

По ходу движения я и Карп рассказываем Котову всё, что мы знаем о Мистере. Я успеваю в красках описать встречу с Визионером на Патриарших прудах. Особенно Виктор почему-то поражается сценой кормления «Басилашвили» лебедей…

Вскоре мы разъезжаемся по своим станциям назначения.

А куда мне «назначено»? Может быть, как и бедолаге Агасферу, выпадет дальний путь? Да, он и предстоит буквально скоро нам с Котовым. Нам светит срочная поездка в Америку.

Уже сегодня начальник Управления аналитики предоставил нам дополнительные разведывательные материалы по «Борею». Потерю парализатора генерал-майор пообещал замять. К тому же, как он уже выяснил, изготовлен более современный образец в виде смартфона.

* * *

Вечером звонит Карпенко.

– Я, кажется, разгадал загадку, ну… про Агасфера! – взволнованно кричит он в мобилу.

– И…

– Это Мистер говорил нам о «богоизбранных»!

– А они-то с какого боку припёка?

– С самого прямого! Все эти рассеянные по миру «Агасферы» нынче бродят по странам и тихой сапой захватывают их! Они беспринципны и не только ударят любого праведника, но и ради своей выгоды легко предадут его!

– Да, но в мифах об Агасфере, Карпуша, сказано, что этот тип нигде не задерживается!

– А наши обрезанные тоже не задерживаются. Они либералы, космополиты. У них все мыслимые и немыслимые блага там, за бугром. Их чада учатся в разных престижных Сорбоннах и Гарвардах. В России они лишь работают, точнее – нещадно грабят её, вывозя народные денежки в офшоры! – убеждённо произносит Женька.

– Пожалуй, классик российской литературы Евгений Карп, ты прав, – соглашаюсь я. – Эти наглые картавые иноземцы к тому же вечны! И дай Бог силы сковырнуть их с наших шей хотя бы ко второму пришествию.

Точно… Он прав!.. Умный, однако, писатель-правдолюб.

– Лида передаёт тебе и Вите Котову особую благодарность. Полчаса плакала, когда я нарисовался живой и невредимый, еле успокоил.

– Да уж, без неё не знаю что и ожидало бы тебя. Кстати, ты, Женька, довольно неожиданно удалился из калугинского райотдела, точь-в-точь как Агасфер из дворца прокуратора Иудеи, – говорю я.

– Ага! Чисто по-английски, не попрощавшись! – смеётся в ответ бывший геолог и добавляет: – И я не жалею о своей невежливости!.. Нет худа без добра, Димыч! Я в итоге поймал классный сюжет и увидел своих будущих, по-настоящему злобных, невыдуманных героев!

Оптимист Женька, однако…