Текст книги "Пленник Калугулы. Народный роман-игра «Золотой Уммка»"

52

– Можно ли рассматривать человечество как организм? Или как некий вид. Если да, то, как в любом организме, в нем должны существовать механизмы регуляции, поддержания равновесия, борьбы с инфекцией. Не есть ли то, что случилось с Гроссией и с Греманией – болезнью, а те жертвы, понесенными их народами – планетарным кровопусканием?

– Но кровь пустили не только им, досталось почти всем.

– Красные тельца атакуют чужеродн… Слушай, мне сейчас пришла одна мысль: а что если эта инфекция вообще внемлянского происхождения?

– Мерсов что ли?

– Почему бы нет? Им должна быть близкой идея мононации, моночеловечества. У нас что? Сплошная мозаика, потому и неразбериха вечная. А у них один народ, один язык, даже город один – Едес.

– Если вдуматься, то просто кровь в жилах стынет. Получается, что это даже хорошо, что две людоедские системы сцепились друг с другом и миллионы людей погибли в войне… Волки от испуга скушали друг друга.

– Согласен, мысль кощунственная… А Гнилтеру памятник поставить. В обнимку с Ластом.

– Выходит, те, кто стремится к господству над всеми, уничтожению прочих разных шведов…

– Как раковая клетка сам подлежит уничтожению. В назидание остальным. Иначе всему организму хана.

– Но я не призываю к уничтожению кого-либо. Даже мерсов. Пусть живут себе и другим не мешают.

– Сразу на себя примерил? Пока придраться не к чему. Пока. Но, как известно, благими намерениями…

– Он очень странный, ваш роман. И чем дальше, тем страннее и страннее.

Где-то бухнул взрыв и стекла в доме отозвались легким звоном.

– Это карьер, добывают гравий.

– Карьер?

– Он мне напоминает картину. Сначала эскиз, потом подмалевок и окончательная отделка. В нынешнем своем состоянии он – подмалевок. Хотя есть куски вполне законченные. Есть и легкие наброски, наметки будущих глав. Чем он мне нравится, так это то, что он живой, ведь это процесс, постоянно идущий процесс создания какого-то фантастического полотна. Зритель, то есть читатель, наблюдает за этим процессом; это как прямой эфир, можно задавать вопросы, вносить предложения, поправки, участвовать самому, наконец. Все привыкли – если роман, то в форме книги. А здесь новая форма. К тому же автор сам иллюстрирует свой текст.

– А может быть текст поясняет иллюстрации? Потому что на иллюстрации это зачастую мало похоже.

– Вспомните Дон-Кихота. Уберите ветряные мельницы и что он?

53

– Мне тут попался журнал «Семь пядей». Об одомашнивании животных. Наш гроссийский академик, не помню уж фамилии, выдал гипотезу о том, что человек, благодаря своему вмешательству, создал за 15 тысяч лет неимоверное количество разновидностей животных. С помощью экспериментов он доказал, что происходила селекция по поведению. Отбирались не злобные и агрессивные, которые в естественной среде более приспособлены к выживанию, а миролюбивые и смышленые. И сразу же происходит взрыв изменений. Меняются условия существования, меняется психика, меняется эндокринная система, вырабатывающая гормоны. Те, в свою очередь, активизируют гены, находящиеся в спячке и только ждущие своего часа, чтобы начать производить потомство, оптимальным образом приспособленное к существованию с человеком. В природе все незыблемо, тысячи лет проходят с небольшими изменениями в эволюции того или иного вида. А человек вносит возмущение, расшатывает установившееся равновесие. И рождается лавина… Может быть и с человеком было то же самое?

– Кто-то прикормил пару обезьян? По кличке Адам и Ева?

– Зачем нужны зеркала, не повторяющие в точности движения оригинала. Таким зеркалам место на помойке. Чтобы тогда было? Я, предположим, причесываюсь, а отражение в носу ковыряет. То же и с искусством. Больше того, хорошее зеркало – зеркало, которое делает меня лучше. Умнее. Красивее. Человека это окрыляет, вдохновляет и зовет.

– Куда? К еще более правдивому, в кавычках, зеркалу?

– Хотя бы. Лично я в кривое смотреться не стану.

– Наш роман назвали как-то целомудренным. Хорошо это или плохо? С точки зрения коммерческого успеха, то, наверное, плохо. Но для меня важнее рассматривать его как средство общения. Прежде всего с самими «умками», а здесь чистота – залог здоровья. Нравственного. Белый медвежонок должен быть белым. Ну, а если золотым, то без примесей.

– По совести не знаю, может и не получится, но хотя бы по уму жить надо.

Звонок Гаузу.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

– Гор Гауз?

– Да.

– Вас беспокоит Алекс Спиро. Я занят сейчас тем, что подготавливаю к переизданию книгу об Эгвекитауне. И хотел бы поговорить с вами о вашем возможном участии в финансировании этого проекта.

– Я знаю вас? Как вы сказали? Алекс Спиро?

– Да. Возможно, знаете. Я прожил лет пятнадцать в Эгвекитауне. В 1996 году с главой администрации графства Мак-Саймом выпустили небольшую брошюру, а сейчас хотелось бы, используя возможности калугульского издательства, выпустить книжку посолиднее. На хорошей бумаге, с прекрасными цветными фотографиями…

– Хорошо, а от меня вы что хотите?

– Участия в финансировании ее выхода.

– Я не смогу.

– Вы не сможете.

– Нет.

– Хорошо, до свидания. Да, поговорили…

Алекс подумал о том, как он будет все это описывать и решил, что проще будет нарисовать.

«Путь Умки долог. Закончится моя тропа, продолжат наши сыновья, внуки, правнуки».

54

– А что это вы все записываете?

– Как что? Встречу нашу. Ведь это будет очередная глава «Золотого Умки».

– Что вы хотите сказать? Что я там буду фигурировать? В вашем романе?

– Ну да… Вы, Джо Келер…

– Минуточку, минуточку. В романе – я? Как это у вас все запросто: раз – и в роман… Дайте сообразить. А нельзя ли под другим именем?

– Другим? Можно и другим. Жорж Леклерк вас устроит?

– Вполне.

– Мое время истекло? В таком случае, позвольте откланяться.

Мистер Келер (теперь уже Леклерк), проводил Алекса до двери.

– Бывают такие куски мяса: жуешь, жуешь, а прожевать не можешь. Проглотить – слишком большой, выплюнуть – жалко. Вот и ваш роман такой же.

– Значит, надо маленькими кусочками. Так и подавиться же можно!

Над домом, где-то совсем рядом, пророкотал геликоп, но выглянув в окно, Алекс ничего не увидел.

В комнату вошел поддатый мужик лет тридцати. Девчонки бесились. Взял гитару.

– Сейчас успокою. Концерт сыграю. Какой вам?

– Веселый!

Спиро различал отдельные слова: «Карфагестан. Мы в атаку шли… Город, город Кандаланг… Родина… Сынок».

Сначала сидели тихо.

– Чего вы хохочете? Там ваши отцы, братья гибли.

На каждом шагу красота и тайна.

Ося. Татуировка Наполеона с кружкой пива.

А что, разве я похож на человека, у которого могут быть родственники?

Прошлогодний снег.

Человек корчился от нестерпимой муки, из его груди вырывались рыдания:

– Но где же я-то?! Где я сам? Кто я, Господи! Где настоящее!..

Замерев, он уткнулся головой в спальный мешок и вцепился руками в волосы. Так он лежал неподвижно несколько минут. Потом дыхание стало ровным, он перевернулся на спину.

– За что мне такая мука, Господи?!. Почему ты мне ничего не сказал? Молчишь?.. А, впрочем, я и сам знаю. Я сам…

– Юридической силы этот документ не имеет.

– А зачем нам юридическая сила? Здесь важнее сила нравственная.

– Если бы АПП продавала, например, козу, а Калугульское отделение покупало эту козу, тогда да, этот документ не имел бы значения. А так как речь идет о вещах более тонких, чем коза…

– Далась тебе эта коза!

– «Имею возможность купить козу, но…»

– Что такое хорошо, что такое плохо?

– Хорошо – когда всем хорошо. Плохо – когда всем плохо.

– А если миллиону хорошо, а одному плохо?

– Значит, плохо на одну миллионную. Уже не хорошо на все 100 процентов.

– Начнем исправлять ситуацию, лечить организм. Вылечим одного, поплохеет десятерым, начнем дальше исправлять и в итоге «залечим» всех.

– Ну, так обычно все и происходит. Выходит, что общество больно. В здоровом организме все здорово. И хорошо. Человечество болеет, страдает потому, что это еще не организм, а скопище частей организма, соединенных, порой, совершенно фантастически – вместо одной части тела другая. Понятно, что страдания неизбежны.

– Этакий доктор Моро, безумный вивисектор, тяпает по живому, создает то одного монстра, то другого.

– Наше общество – это Франкенштейн. Может быть, когда-то оно превратится в нормального,.. нормальное существо.

– Не существо, а че-ло-ве-ка. Причем в здорового. А для того, чтобы человек был здоров, он должен быть прежде всего цельным, ясно понимать кто он и зачем, и следить за свои здоровьем, укреплять дух.

– Мама, а что такое снег?

– Это… Белые снежинки такие…

– Как тополиный пух?

– Да, только они холодные и тают на руке.

– Как сахарная вата?

Женщина задумчиво смотрит в окно. Что она видит сейчас?

55

Дом Учителя находился напротив магазина «Жмуркурий» с рекламой вездесущей «Кока-Лыко», рядом с ним приткнулась москательная лавка «Краски для авто». Ниже адвокатская контора и магазин «Секонд-хенд». Дальше художественный музей и салон «Искусство» (закрытый).

Паркетный пол, высокие потолки с вмонтированными в пластиковые панели светильниками. Широкий коридор, двустворчатые двери с латунными ручками. Чугунная лестница с кованными решетками и двухметровое зеркало в старинной раме на верхней площадке второго этажа. Стулья по стенам с пенообоями. Недавно сделанный ремонт. Расписание занятий на двери, ведущей в приемную.

– Не знаете, занимается кто-нибудь литературно одаренными детьми? Может быть есть детская литературная студия? Мне во Дворце непомеров порекомендовали к вам обратиться.

Оказалось, что таковая имеется на базе Дома учителя и ведет занятия некто.

Угостившись кофе с пирожным, Алекс распрощался с гостеприимными сотрудниками и отправился к Тыриным.

Исчезла будка. Скворчал громкоговоритель. Пуч «Любовь, похожая на сон».

Алексу во 2-й (?) части приснился серебряный медвежонок, бегущий по глобусу.

Корабль, плывущий по волнам.

– Причем, плывет он вверх дном, – добавил Алекс.

На третьем обороте нитки исчез. И появился на третьем.

«Шли по лесу и встретили программиста».

Лес, поляны, заросшие осокой, гравийная дорога. Лес кончился. Проехали мост. Картофельные поля.

Белый снег, темное небо. Валил дым из трубы, падала копоть.

«Значит есть, есть зима!»

Может быть так?

«По свежим после вчерашнего дождя улицам города шел человек в голубой выцветшей кепке-бейсболке и кроссовках на босу ногу. Плотные черные джинсы скрывали эту подробность туалета, в нагрудном кармане легкой рубашки цвета хаки торчал потрепанный блокнот и гелевая ручка. На плече на брезентовом ремне висела тонкая планшетка ярко-оранжевого цвета.

Наклоняя голову, чтобы очередной порыв ветра не унес кепи с вышитыми на нем буквами «АL», он энергично пересек улицу Сизифа и направился в сторону огромной трубы из красного кирпича, возвышавшейся над новыми и старыми зданиями. Ориентир.

Из-под кепки, через слегка затемненные стекла очков, взгляд, с прищуром серо-зеленых глаз, в которых прыгали иронические искорки, как бы говорил: «Посмотрим, посмотрим, госпожа Калугула…»

Только что происшедший разговор в помещении отдела рекламы дал новую пищу для размышлений.

«Давненько я…»

По правую сторону вывеска ОАО «Бухус», АО «Бастион». «Мясо, живая рыба, раки».

Кепконосец, помедлив, завернул в открытую дверь магазинчика. Окинув взглядом прилавки с тушками и лоснящимися боками представителей речной и морской фауны, он спросил продавца:

– А раки у вас есть?

– Только мороженные. Свежих нет.

– А когда есть, то сколько стоят?

– Двести пятьдесят-триста.

– А в каком виде они пребывают?

– Как в каком? В живом. Здесь, в садке ползают.

– Угу.

Повернувшись кругом, несостоявшийся покупатель пивного деликатеса вышел на улицу. Проходя мимо знакомого здания травматологической поликлиники, он непроизвольно пару раз согнул и разогнул пальцы левой руки.

Строящийся особняк. Выйдя на площадку, он в нерешительности остановился: улица обрывалась, и внизу шумел лес. На склоне, цепляясь за огородики, горбатились сараи, пестрели кучи мусора. Разглядев тропинку, ведущую вниз, осторожно начал спускаться».

«Удивительное дело, насколько обострились межнациональные отношения. Особенно в последнее время. Казалось бы, все должно быть наоборот. Прекратилось противостояние, начался процесс объединения в Жиропе. И одновременно столько локальных конфликтов. Не зря, видимо, говорится: „Для того чтобы объединиться, надо разъединиться“. Только вот, к сожалению, без крови это не получается».

Аэропорт. Мужики захлопнули «Москвич». Ходят вокруг. Ключи внутри. Багажник с перегородкой. И так и эдак, не могут открыть. Сразу советчиков куча: «Обожми, прижми». Ключи свои пробуют. Ничего не получается. Ломать? Тут парень один, лет двадцать, говорит: «Открою. Ничего не будешь говорить?» «Нет, конечно!»

Достает линейку металлическую и между стеклом и дверью ее вниз, – только – щелк! «Езжай!» Все рты раскрыли. Ну, понятное дело…

– Фанера, как известно из физики…

– Бетон, как известно из физики…

Ранний визит неизвестного мужчины.

– Я доволен спектаклем, стулья в целости.

– Почему в провинции нет никакой игры мысли?

– Обомни сарафанчик.

Ося. Татуировка Наполеона с кружкой пива.

Яростно, наотмашь, хлопала створка троллейбусной двери.

– Ты – не гросс. Настоящий гросс любит свою родину, а ты не любишь Гроссию.

– Родину или Гроссию? Не надо путать две вещи: родину и государство.

– А разве это не одно и то же?

– Конечно, нет. Государство – это огромный паразит на теле родины. И не только у нас. Возьми любую страну только у нас. Возьми любую страну, государственный аппарат, в принципе, мало чем отличается друг от друга. Аппарат подавления и управления. Армия чиновников. Система, которая работает прежде всего на себя, прикрываясь святыми для каждого словами: родина, патриотизм и тому подобное. Надо только устроить жизнь по уму и отпадет надобность в этих монстрах. Из-за которых, кстати, все беды. Ты о гражданском обществе что-нибудь слышал? Нет? Ну то-то же. В свое время колунисты говорили об отмирании государства, что эта короста со временем отпадет. Но в результате отмирать стал народ. Короста превратилась в панцирь и мы, как черепахи еле ползем по дороге прогресса.

– По-моему мы на нее и не выбирались. Сидим в болоте. Как Тортилла с золотым ключиком. Буратино нет. Папы Карло, чтобы его вырезал из полена. Педро Первый тоже любил точить на станке. Это снимает напряжение. Касание руками шлифованной поверхности – непередаваемое ощущение. Кусок дерева превращается в нечто… Я еще гончарный круг сделаю.

На археологических раскопках происходят странные случаи: иногда исследователь может быть погребен рухнувшим слоем. Шмат штукатурки, упавший вам на голову, может набить изрядную шишку, прогнившие стропила размозжить ее, но слой земли и глины весом в двадцать тонн похоронит ваше бренное тело без услуг ритуальных контор.

– Много воздуха.

– Много света.

– Мало света.

– Мало воздуха.

– Я не писатель. Я, как выразился мой приятель, листописец.

– Наша жизнь как запущенный сад. Кое-где попадаются плодоносящие яблони и кое-кто живет неплохо. Другие довольствуются дикоросами. В принципе, жить можно и так, если не завидовать. Но слишком многим яблочков наливных хочется, а их на всех не хватает. Вот отсюда вся смута и идет. Оно, конечно, ежели все окультурить и облагородить, жизнь слаще будет. Но за садом-то следить надо: копать-поливать, где ветки подрезать, где вредителей уничтожить. Опять же селекцию проводить надо, прививки делать, генофонд улучшать. А кто все это должен делать? Садовник. С другой стороны, хлопотное это занятие. Чуть зазевался – болезни, холод, воры лишат всего урожая. А дикие они и без пригляда растут, с голоду не помрешь.

– Какого черта я иду туда? Что мне от них надо?

– Жид? Хорошо, что вы не сказали игла для примуса, что (принципиальной), впрочем, никакой разницы не имеет…

То, что происходит перемещение в пространстве, понятно. Но что происходит, в таком случае, со временем? Ведь, судя по всему, здесь время словно застывает, будто бы я вошел в тоннель и сразу же вышел. На самом деле прошло не меньше…

– Но ведь он прав. Человек такое же растение, как и остальные. Его надо научиться правильно выращивать.

Чтобы быть писателем достаточно не врать.

– Я понимаю, что некоторые работы наводят на мысль о левой задней ноге. Но что делать, они такие, какими я их вижу.

– Может быть потому, что не покупают?

– Хороший вопрос. Может быть. Но я решил исправить этот недостаток. Кое-какие работы можно будет приобрести.

– Глупо превращать удовольствие, игру в работу. Работу в игру – пожалуйста. Достаточно того, чтобы возместить расходы на материалы.

– Но ведь на что-то надо жить?

– Есть другие виды деятельности. Мне пришлось освоить разные специальности. На кусок хлеба заработаю. Кстати, гонорар за статью прошу перечислить на счет детской организации «Умка». Надо помочь детям!

На память пилигрим-исследователь подарил эмблему Ассоциации «Полярный Трек» и детской организации «Умка».

– Ну, тогда как психолог, вы должны знать о так называемом «синдроме Мартина Идена».

Пирог с гусиной печенкой.

54

По гравийной дороге шел человек с походной сумкой на ремне, то и дело поправляющий свою неудобную ношу. Сумка была тяжелой и сбивала шаг. «Явный перегруз, – думал путник, чувствуя, как натирает ногу выпирающий через грубую брезентовую ткань угол планшетки, – ее-то можно было и не брать. А вот схему пути забыл, склеротик, и это хуже. А главное, спросить не у кого». Он твердо помнил, что от городка Буэрто до конечной точки семь киломиль. Лежащую на середине пути деревеньку и речушку с забавным названием Лоханя он миновал и теперь силился вспомнить, что было изображено на схеме, сделанной еще в Калугуле.

По обеим сторонам росли деревья и кусты, запорошенные пылью: красноречивое свидетельство тому, что какой-то транспорт здесь все же ходит. В этом он скоро убедился, когда подняв тучу пыли, его обогнал небольшой фургон «Нулазик», проигнорировав семафорившего Спиро. Это был, естественно, он. Все, что Алекс услышал и узнал об общине, разожгло желание увидеть все собственными глазами, встретиться с Морозом. Но самое главное – попытаться сделать газету общинников, найти дружащих с пером. По отработанной схеме. Поэтому Спиро пришлось кроме обычного набора документов, прихватить стопку бумаги, краски и кисти. Там же находилась видеокассета с записями телестудии «Умка» и коробочка со слайдами видов Эгвекитауна.

«Интересно, сколько будет весить рукопись этак через год-полтора, когда ему, даст Бог, доведется быть в районе Новосербурска? Ведь тогда она превратится в здоровенный фолиант. Впрочем, что загадывать наперед, придумаю что-нибудь».

Небо постепенно затягивали серые облака. Стояла полная тишина, только в кустах поскрипывали цикады. Поля по бокам дороги сменились чахоточным березовым лесом. Алекс решил сделать привал и дать роздых натруженным плечам.

Послышался далекий гул мотора и Алекс завертел головой, пытаясь определить, откуда он доносится: спереди или сзади. Вскоре из-за поворота навстречу выкатился «КАМЗАС» и, обдав путника облаком белой пыли, пронесся мимо. «Откуда он, интересно, – подумал Алекс, – видать, какое-то производство дальше, что-то вроде карьера. Надо будет попытаться остановить машину».

Через некоторое время сквозь заросли кустарника Спиро углядел большое картофельное поле, на котором урчал трактор «Бурогрос».

– Ага, это, наверное, поля общины, – Алекс вспомнил, что говорили о подсобном хозяйстве и то, что общинники выращивают картофель. – Значит, уже скоро.

Его догадку подтвердил водитель попавшегося навстречу фургона «Мозгвич».

– Хитеж? Да рядом здесь. Поворот – и налево. Увидишь знак.

Идти стало веселее и Алекс, уже не обращая внимания на врезавшиеся в плечо ремни сумки, потопал вперед, к пруду. В нем с гоготом плескалось стадо гусей. На правом берегу стояло несколько домов, два мужика тюкали топорами на срубе баньки. «Это, наверное, и есть деревня Чумавозово. А место неплохое. Лес – не лес, такое впечатление, что здесь когда-то был парк. Только откуда бы ему взяться, в этой глуши?».

Еще метрофутов через пятьдесят Алекс увидел столб с указателем «Хитеж». Стрелка показывала налево. От гравийной дороги в лесок уходила дорога грунтовая. На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками.

Пройдя еще немного, Спиро замедлил шаг. Его взору предстало необычное строение: срубленная из толстых бревен церковь, с увенчанной золотым крестом маковкой и звонницей, стояла среди обширной поляны как словно бы сошедшее с картин гроссийских художников позапрошлого века. Из-за деревьев выглядывали домики, удивительно напоминающие сказочные.