Текст книги "Париж ночью"

Ереванский массаж

Однажды я оказался в цветнике. Можно даже сказать, в райском саду. У меня был роман с одной моделью, а агентство, где она работала, находилось как раз напротив моего дома. Моя холостяцкая квартира превратилась в клуб первых красавиц Москвы. Подруги возлюбленной постоянно звонили ей и табунами приходили к нам на чашечку кофе, покурить и поболтать. Я стал для них подружкой, поэтому, не стесняясь моего присутствия, они поверяли друг другу свои тайны, от которых у меня отпадала челюсть или волосы становились дыбом. Именно тогда я понял о женщинах все.

Среди шумной толпы этих молодых и прекрасных хищниц только одна девушка всегда была молчаливой. Усевшись в кресле в углу кухни, она все время курила, сжимая своими тонкими пальцами длинную сигарету – она предпочитала именно этот размер. Звали ее красивым именем Эльвира. Из такого поведения я сделал вывод, что ей просто нечего рассказать, что у нее нет такого количества поклонников, как у ее подруг. И я решил по-дружески ей помочь, предложив познакомить с кем-нибудь из моих приятелей.

Эльвира ничего не ответила мне, а когда она ушла, то моя подруга сказала, что мои предложения в данном случае неуместны.

– Это еще почему? Любая девушка мечтает о новых воздыхателях.

– Только не Эльвира, – последовал ответ, и моя красавица рассказала ее историю.

Свое детство и юность Эльвира провела в Ереване. Ее отец, русский офицер, служил в Закавказском военном округе. Можно себе представить, что за жизнь была там у этой несчастной девушки. С первого класса она ходила в школу только в сопровождении мамы или бабушки. А когда она расцвела, то охрану пришлось усилить, чтобы избежать постоянных приставаний на улицах. По характеру она была несмелой, не могла дать отпор наглым молодым бездельникам, заполнявшим центральные улицы, поэтому вообще редко выходила из дому. В школе она училась хорошо, но в институт не попала – просто оробела на экзаменах. Так или иначе, а после десятого класса она оказалась не у дел.

Для юной девушки это было катастрофой. Ей надоело все время сидеть дома и хотелось куда-то вырваться. Она была готова пойти на любую работу, но кто ее возьмет без профессии. И вот однажды ей на глаза попалось объявление о наборе на курсы массажисток. Через два месяца она уже имела диплом, и ее сразу определили на работу в Восстановительный центр олимпийского резерва. Это было хорошее место, и зарплата была вполне приличной.

В свой первый рабочий день Эльвира пришла в кабинет за час до начала приема. Привела в порядок рабочее место, поставила на окно букет цветов, который купила по дороге. Потом пролистала медицинскую карту первого клиента. По фамилии она сразу узнала его. Это был олимпийский чемпион по борьбе, гордость республики. Вскоре появился он сам. Эльвира встретила его с улыбкой. Что произошло дальше, она помнит плохо. Буквально в одно мгновение девушка оказалась под борцом на массажном столе. Все тридцать минут, отведенные на процедуру, этот здоровый, волосатый бык насиловал ее, сжимая в своих железных объятиях. Он не сказал ни «здравствуй», ни «до свидания», он вообще не сказал ничего. Закончив свое грязное дело, он просто вышел из процедурной.

Эльвира еще не успела оправиться от шока и привести себя в порядок, как вошел следующий борец. Он был еще здоровее и тяжелее, чем предыдущий. Но вел себя так же, как первый. Всего в этот день их было пятеро.

Когда Эльвира вернулась домой, там ее ждал стол, накрытый родителями в честь начала ее самостоятельной жизни. Она поблагодарила их и, сказавшись усталой, вскоре ушла в свою комнату.

Почти до утра она не могла заснуть, ей хотелось наложить на себя руки, а когда прозвенел будильник, вскочила, оделась на автомате и помчалась на работу.

Там повторилось то же, что было вчера, только спортсмены были другие.

Этот ад продолжался несколько недель. По ночам она рыдала, утром, как на плаху, шла в свой спортивный центр. Она жутко боялась кому-нибудь обо всем рассказать. Ей было безумно стыдно. Она тихо сходила с ума, но самый страшный удар был впереди, когда она поняла, что забеременела. Все могло открыться. Больше оставаться в Ереване Эльвира не могла.

Получив первую в своей жизни зарплату, она что-то наплела родителям про курсы повышения квалификации и улетела в Москву делать аборт.

В очереди в московской больнице Эльвира познакомилась с другой залетевшей девушкой, которая относилась к предстоящей операции значительно проще, чем она, даже с некоторой бравадой.

Так они подружились. Новая знакомая работала в модельном агентстве, куда вскоре пристроила и Эльвиру. Теперь каждый вечер ереванская беглянка в роскошных нарядах выходила на подиум и украшала своей красотой бесчисленные московские презентации. Можно себе представить, в центре какого мужского внимания она оказалась. Какое количество комплиментов и предложений ежедневно выслушивала она от мужчин, но отвергала их и всегда оставалась одна.

Повторю, что она была удивительно хороша собой. И если бы какой-нибудь скульптор задумал создать памятник одинокой красавице, то лучшей модели, чем Эльвира, было бы не найти. Я часто думал об этом, особенно когда видел ее сидящей в углу моей кухни с сигаретой «кинг-сайз» в тонких и длинных пальцах.

Девственница

Рядом с моим домом в Москве находилось «французское» кафе. В Париже такие заведения на каждом углу. А в Москве они тогда были редкостью. Поэтому кафешка стала очень популярна. Там тебе и кофе, и круассаны, и тарелка с сырами, и домашнее вино из бочонков. Среди постоянных посетителей выделялась молодая толстушка. Звали ее Ксюха. У нее был какой-то особенный, заразительный смех. Люди, услышавшие его, сами начинали смеяться без всякого повода. Ксюха была сутенершей. На жаргоне это называется «мамка». Раньше она сама была путаной, но потом поднялась на новый профессиональный уровень. Причем она нисколько не стеснялась ни своей бывшей, ни своей нынешней профессии, потому что считала, что устроилась в этой жизни очень хорошо.

Всем своим новым знакомым она рассказывала такой анекдот. Он был у нее вместо визитной карточки.

Приехавший в Москву иностранец снял проститутку. Та пригласила его к себе. Пока она принимала ванну, иностранец решил осмотреть квартиру. Когда хозяйка вернулась, иностранец удивленно сказал:

– Дорогая, я тут кое-чего не могу понять. Вот у тебя на пианино стоят ноты – Бах, Моцарт, Вивальди, это что, осталось от прежних хозяев?

– Почему? – обиделась девушка. – Это мое. Я окончила музыкальную школу с отличием.

– Слушай, – удивляется иностранец, – вот у тебя на книжной полке стоит Камоэнс на португальском, Франсуа Вийон на старофранцузском, Сервантес на испанском, это чьи книги?

Она отвечает:

– Как чьи? Мои. Я ведь закончила иняз.

Пораженный иностранец не унимается:

– Извини, пожалуйста, но вот эти замечательные картины, где ты их взяла?

– Что значит, где взяла? Я их написала. У меня хобби, я занимаюсь живописью. Помнишь, еще Пикассо говорил, что художник – это коллекционер, который рисует картины, которые хотел бы повесить у себя дома.

Иностранец недоумевает:

– Послушай, дорогая, как при таких талантах, при такой эрудиции, при таком изумительном воспитании ты стала проституткой?

– Ну как, как? Просто повезло!

Очередное исполнение этого анекдота сопровождалось ее заливистым хохотом.

Ксюха любила быть в центре внимания. Вот и в тот вечер она сидела за столиком и делилась новостями.

– Нет! Ну, бывают же дуры! Я еще про такое никогда не слышала.

– Не тяни, рассказывай! – подбодрил ее я.

– Как я работаю? – пустилась в откровения Ксюха. – Приезжаю в какой-нибудь провинциальный город и даю объявление в местную газету: «Есть высокооплачиваемая работа для молодых девушек в Москве». Указываю телефон. Мне начинают названивать. Быстренько объясняю, в чем суть работы. В девяноста девяти процентах случаев девушки соглашаются. Я, конечно, выясняю, работала ли девушка раньше, какие у нее семейные обстоятельства, была ли она замужем. Потому что просто какие-то лохушки меня не интересуют, мне нужны или умелые, или привлекательные девушки. Я с ними оговариваю условия. Потом они приезжают в Москву и начинают работать. У меня несколько «точек» и хорошая клиентская база, все всегда довольны. Так вот, появляется у меня по объявлению одна девчонка из провинции. Восемнадцать лет, то есть совершеннолетняя, может работать без проблем.

Я ее спрашиваю:

«Ты раньше работала?»

«Нет, – говорит, – никогда».

«А ты вообще занималась с кем-нибудь любовью, знаешь, как это делается?»

«Да, занималась, все в порядке», – заверила она меня.

Я выставляю ее на «точку», и в первый же вечер ее забирают. Какое-то лицо кавказской национальности на большом джипе покупает эту красотку за двести долларов. Она уезжает, я про нее забываю – других проблем по горло. И вдруг где-то к концу рабочей ночи снова появляется это кавказское лицо на своем джипе, начинает дико орать и требовать деньги обратно.

Я выясняю:

«В чем дело? Какие претензии? Она же симпатичная, и потом, ты сам ее выбрал».

Кавказец не унимается:

«Слушай, зачем ты меня обманула? Давай обратно двести моих долларов. Эта девушка совсем не годится».

«Почему не годится?»

«Потому что она не годится, и все. Я сегодня хотел опытную девочку взять, хорошую, умелую. А эту взял, ничего не умеет, как невинная!»

«То есть как это „как невинная“? Ты что, с ума сошел?»

«Слушай, я что, тебе вру? – кричит он. – Что ты мне продаешь такой некачественный товар, не хочу невинную, хочу нормальную. Давай мне деньги обратно, ухожу отсюда, уезжаю, больше я не твой клиент, никогда к тебе не приеду!»

Отдала я деньги и на следующий день вызываю на разборку эту дурочку:

«Дорогая, в чем дело? Почему от тебя одни убытки? Какие претензии к тебе?»

Она плачет, рассказывает:

«В общем, он начал со мной делать это, а мне стало так больно, я его оттолкнула. И оказалось, что он меня невинности лишил».

«Ты в своем уме, – возмутилась я. – Откуда у тебя взялась невинность?»

«Клянусь мамой, я не знала».

«Ты же сказала мне, что ты занималась любовью».

Она в рев:

«Там у себя в городке, когда мы с вами разговаривали, я была еще девственницей. И вас обманула. Так хотелось в Москву поехать. А потом поняла, что надо с этим что-то делать. У меня был один ухажер, мальчик, который очень меня любил. И я решила – пусть перед тем, как я уеду на работу, будет у меня первый мужчина по любви. Мы с ним встретились, выпили шампанского. Очень сильно выпили. И он что-то такое со мной сделал. Но я же не знала, что он должен был сделать, и он тоже не знал. И у него это было тоже в первый раз. И я решила, что потеряла девственность. Но оказалось, не до конца. И этот клиент у меня первым мужчиной был».

Тут я так разозлилась, – говорит Ксюха. – «Дура ты, набитая! Он дал за тебя всего двести долларов. Ты понимаешь, что мы тебя могли продать за десять тысяч какому-нибудь любителю целочек? Ты понимаешь, сколько ты могла бы за одну ночь заработать? За такие же деньги ты будешь целый год на Ленинградке стоять. Ты такого заработка меня лишила, мало того, я ему еще двести долларов вернула!»

А она хнычет:

«Ну, простите, я больше не буду». Прямо, как в детском саду. Вот какие парадоксы бывают в нашем нелегком деле…

Сделав этот философский вывод, Ксюха залилась своим несравненным смехом, а потом спросила меня:

– А ты чего не смеешься?

Провинциалка

Анечка родилась в Белой Калитве. Разрази меня гром, если я знаю, где эта Калитва и почему она белая. Но такая трогательная и беззащитная девушка должна быть родом именно оттуда. Она приехала покорять Москву, но дальше палатки с напитками, где работала продавщицей, не продвинулась. Удивительно, но эта грубая и унылая работа никак не отразилась на ней. Анечка сохранила образ мечтательной тургеневской героини. По сути, такой она и была.

Под ее маленьким лобиком, увитым очаровательными кудряшками, роились фантазии одна волшебнее другой. Сидя в своей палатке, она представляла себя хозяйкой грандиозного гостиничного комплекса. Это было сооружение с барами, ресторанами и апартаментами, с развлекательным комплексом, солярием и салоном красоты. И всем этим царством она в своем воображении управляла.

Когда она мне об этом рассказала, то я, как человек практичный, посоветовал ей пойти учиться в Академию сервиса, где преподавали основы гостиничного бизнеса. То есть сделать шаг навстречу Мечте. Я даже узнал, когда там начинаются вступительные экзамены. Но, подав документы в Академию, до экзаменов она не добралась. В этот день пошел сильный дождь, и это стало для нее непреодолимой преградой.

– Тогда может, тебе поработать в этой сфере, – предложил я, – устроиться в какую-нибудь гостиницу?

– Кем? – спросила она.

– Ну, для начала горничной. Потом перейдешь в службу портье.

– Нет, я не пойду в горничные, – сказала она. – Я хочу построить такой отель и быть его хозяйкой.

Каким образом построить? Из каких ресурсов? С чьей помощью? Вопросы такого рода были ей скучны и неинтересны, они убивали Мечту. Тем не менее разговоры, которые мы начинали, неизменно возвращались к теме большого отеля. Она придумывала образы ресторанов, описывала парадные двери и вестибюли, уточняла, где и какие будут бассейны и бары. В ее воображении этот придуманный мир блистал, и он никак не пересекался с реальностью.

Однажды я привел ее в гостиницу «Космос», где работал один мой знакомый. Он сказал, что рабочих мест сейчас нет и берут туда только специалистов, но в свои выходные девочка может подработать немного, выполняя мелкие поручения. Это даст ей возможность увидеть гостиничный бизнес изнутри и пройти какую-то практику. Велико же было мое удивление, когда я узнал, что она бросила это занятие. Анечка сказала, что поработала пару дней в отеле и это ей категорически не понравилось.

– Ты бы видел людей, которые приезжают в гостиницу. Уроды какие-то!

– Подожди-подожди, – удивился я. – А кто будет селиться в твоем замечательном комплексе, который ты построишь, не эти ли самые уроды?

– Ну, не знаю, у меня будут жить миллионеры и кинозвезды, наверное.

– А откуда вообще этот отель у тебя возьмется?

На этот вопрос я получил фантастический ответ:

– Кто-нибудь подарит.

Что взять с тургеневской барышни? Я зарекся – на «отельную» тему больше разговоров с ней не вести. Но это не изменило моего хорошего отношения к ней, и по мере возможности я придумывал для нее маленькие развлечения. Как-то я пригласил ее на дачу на уик-энд. Тем более что в городе стояла невыносимая жара. Анечка была не против того, чтобы поехать, но неожиданно возникла проблема. Ей не с кем было оставить кошку. Из телефонного разговора выяснилось, что эта кошка для нее самое близкое существо. Я Анечке предложил взять кошку с собой и заехал за ней.

Девушка жила со своей кошкой в съемной комнате коммунальной квартиры.

– Моя Матильда всю свою жизнь провела только в этой комнате, я взяла ее котенком. Даже коридора нашего она не видела. Из комнаты я ее не выпускаю, потому что у моих соседок аллергия на шерсть. А в машине ее не укачает?

Анечка погладила свою любимицу. Я постарался успокоить ее, объяснив, у меня на даче много места, кошке там понравится.

Надо сказать, что в машине Матильда вела себя прилично. Прошлась по салону, все обнюхала и устроилась на руках у своей хозяйки. А когда мы поехали, только вертела головой, с изумлением разглядывая дома, улицы, развязки и мелькающие мимо разноцветные бензоколонки. На даче ее поведение неожиданно изменилось. Пока мы обедали в беседке, Анечка не выпускала кошку из рук: боялась, что она убежит. Потом все же решилась отпустить Матильду погулять. Посадила ее в центре поляны, в надежде, что та будет ходить по травке, носиться за стрекозами. А мы уединились в доме.

На какое-то время мы с Анечкой, увлеченные друг другом, забыли про Матильду. Потом девушка вспомнила про любимое животное. Мы вышли из дома, остановились на крыльце и стали искать глазами кошечку. На полянке ее не было.

Анечка забеспокоилась и позвала:

– Матильда, кис-кис-кис… Куда же ты убежала?

Ответного «мяу» ниоткуда не последовало.

Анечка, громко призывая свою любимицу, принялась искать ее под каждым кустиком, под каждой елочкой, прошлась вдоль забора, обошла вокруг дачи. Никаких результатов.

Я пошутил:

– Может, она с каким-нибудь котом убежала?

Но это только добавило масла в огонь. Из Анечкиных глаз брызнули слезы.

– Зачем я только ее сюда взяла? Матильда, кошечка моя, отзовись!

Я тоже принял участие в поиске, заглянув в самые дальние закоулки участка. Увы!

Я обнял всхлипывающую Анечку:

– Ну, успокойся, дорогая, мы ее найдем.

– Как? Если ее нет на твоем участке, значит, она могла сбежать к соседям или уйти в лес. А там ее, бедненькую, наверное, уже разорвали собаки…

– Нет у нас в поселке никаких собак.

– Тогда чайки могли заклевать. Слышишь, как они галдят?

– Хорошо, пойдем поглядим.

Мы спустились к воде.

– Видишь, – успокоил я Анечку, – чайки сидят на причале и никого не трогают.

– Значит, она утонула… – зарыдала Анечка.

– Ну, почему ты думаешь только о плохом?

– Потому что, кроме меня, ее никто не любит.

– Ничего, найдем. Пойдем отсюда, кажется, стало прохладнее, – сказал я и обнял девушку.

А она все никак не могла успокоиться. Всхлипывала и вздрагивала. Мы поднялись к даче, а Анечка все причитала:

– Как же я ее одну отпустила? Она такая беззащитная. Куда она сбежала? Я вот здесь ее оставила. – И вдруг Анечка остановилась и прошептала: – Ой! Да вот же она!

Действительно, ее Матильда лежала ровно на том месте, где ее оставила девушка. Кошечка и не думала никуда сбегать. Мы ее просто не заметили. Вместо того чтобы бегать за местными котами, гонять за стрекозами или резвиться, играя с опавшей листвой, бедное животное сидело не двигаясь, ошеломленное раскрывшимся перед ним простором. Вокруг летали птицы, шумели могучие деревья, росли цветы, по небу плыли облака. Матильда внимательно разглядывала огромный, яркий, цветной купол, распростершийся над ней. Он так сильно отличался от тесного мирка комнаты, в которой она провела целый год своей жизни. Что по человеческим меркам почти десять лет.

И вдруг я понял, почему Анечка не пошла поступать в Академию сервиса – вовсе не из-за дождя. И почему ей не понравился холодный и сверкающий «Космос», со всеми его люстрами и зеркальными стеклами. Это был чужой и непонятный для нее мир. Ей было трудно в нем выжить.

А в коконе своих фантазий, как, впрочем, и в своей палатке, она чувствовала себя в безопасности. Там можно было существовать, грезить и надеяться, что кто-то подарит тебе Мечту.

– Вот тебе, дорогой Пьер, целых три истории про девушек, которых в старину называли чистыми и возвышенными. Говорю это без всякой иронии.

– Неужели есть такие? Я не встречал…

– Просто тебе не везло. Это исчезающий вид. Их можно заносить в «Красную книгу». А подавляющее большинство современных красоток примитивны и меркантильны.

– Они-то мне как раз и попадались. С ними скучно уже через пять минут…

– Ты не знаком с Жиляевой? Она модель. Жила тут в Париже.

– Не встречал.

– Вот кто не дал бы тебе скучать ни одной минуты…

Правда жизни

Жиляева – девушка редкой красоты. Но не это было в ней главным. Потрясала ее способность говорить в наше лицемерное время только то, что она думает, резать правду-матку в глаза всем окружающим и вообще жить так, как хочется. Выходить с Жиляевой в свет было опасно. Она могла посидеть в какой-нибудь компании высоколобых интеллектуалов минут десять, помолчать, послушать, какие мысли волнуют сегодня лучших представителей общества, и после этого заявить:

– Все вы тут дураки!

И уйти в наступившей тишине, ни с кем не прощаясь. А что про нее будут говорить – ей было до фени. Но самое занятное, что этой гражданке все сходило с рук, и обиженные ею интеллектуалы говорили о ней только в превосходных степенях, отмечая ее обаяние, красоту и прочие выдающиеся качества. То есть общество относилось к ней с опаской и уважением. А сама Жиляева видела это общество в гробу.

Короче, как-то летом звонит мне она:

– Привет, Саша! Давно не виделись. Вывези меня на природу.

Я подхватываю ее на Таганке, сажаю в машину. По дороге она начинает рассказывать очередную потрясающую историю из своей жизни:

– Я тут недавно решила выйти замуж. Хватит мне одной куковать. Все-таки мне уже девятнадцать лет…

«Интересное начало, – думаю я. – А видел кто-нибудь когда-нибудь Жиляеву одну. Без мужика то есть».

А Жиляева продолжает:

– Замуж я решила выйти в Париже. Опять же польза, в придачу французский вид на жительство можно получить. В общем, отправилась я туда по приглашению одного модельного агентства и объявила конкурс на соискание моей руки и, возможно, сердца. Кастинг был весьма многолюдным. Мужчины проходили тест на спортивную фигуру, сексуальную фантазию и материальное положение. Многочисленных конкурентов оттеснил замечательный парень: потомок русских дворян в третьем поколении, талантливый фотохудожник и гражданин Доминиканской Республики Артур Порт-Артуров. Правда, по паспорту он именовался Педро Рибейра. Так, по его словам, перевели на местное наречие его звучную русскую фамилию доминиканские придурки. Что же касается отсутствия у него французского гражданства, то это меня особенно не смущало. Ведь с доминиканским паспортом можно свободно жить и в Нью-Йорке, и в Лондоне, и в Мадриде.

В общем, зажили мы с Артуркой в Париже. Загуляли круто. Днем, когда я отсыпалась после вчерашнего, Артур-ка бегал по своим делам, приносил домой деньги. Где он их брал, меня не интересовало. А по ночам мы их прогуливали, благо в Париже для этого есть много хороших мест. Чем таким фотографическим Артурка занимался, я никогда не видела, но фотоаппарат у него точно был. Он любил меня обнаженную снимать. В постели, в ванной, на природе. У нас даже целая сессия была прикольная: вот идем мы по улице где-нибудь в самом людном месте, например по Елисейским Полям в час пик, я неожиданно останавливаюсь, юбку поднимаю, чтобы все было видно. Артурка меня фотографирует, народ отпадает, потому что трусиков я отродясь не ношу.

Словом, любил меня Артурка страшно. Подали мы заявление на официальную регистрацию брака и даже оплатили венчание в русском православном храме на рю Дарю. Но все сорвалось из-за совершенно дурацкого случая, когда он меня просто не понял.

Дело было так. За три дня до нашей свадьбы Артурка убежал доставать деньги на мой подвенечный наряд, а я зашла к художнику Милану Зарубеку, нашему общему приятелю. У него сидели двое заезжих русских музыкантов – муж и жена. Мы курнули травки и решили заняться коллективной любовью. Просто так, чтобы время убить. Делать-то было нечего, обед уже прошел, а до ужина далеко. Когда это занятие нам надоело, я позвонила Артурке и назначила свидание в кафе «Бобур», потому что там дают совершенно потрясающие блинчики с малиновым вареньем, а меня после секса всегда тянет на что-нибудь сладкое.

За блинчиками я, конечно, рассказываю своему жениху Артурке, как мы весело скоротали время с Миланом и этой парочкой русских сексуальных маньяков. И, представляешь, Артурка первый раз в жизни устраивает мне скандал. Выхватывает из кармана свой пистолет и с жуткими криками бежит убивать Милана. Я просто не понимаю, чего он так взъелся. Мне, конечно, стало жалко Миланчика, которому сейчас сделают дырку в голове ни за что. Я звоню ему по телефону и спрашиваю:

– Ну, как тебе понравился наш секс?

– Секс был потрясающий, – говорит он.

– Ты его запомнишь навсегда, ведь это был последний секс в твоей жизни, – грустно добавляю я.

– Почему? – удивляется Милан.

– Потому что мой жених Артур в ближайшие десять минут тебя застрелит.

– С какой стати? – все еще не понимает Зарубек.

– Видишь ли, он не совсем адекватно отреагировал на информацию о нашей сегодняшней «коллективке». В последнее время он вообще какой-то стал странный, дерганый. Ты не знаешь, у мужчин всегда такая реакция на предстоящую счастливую семейную жизнь?

Но Милан не отвечает на мой вопрос, бросает трубку и сразу звонит в полицию. Когда Артурка ворвался с пистолетом в мастерскую Зарубека, его уже ждала засада из трех полицейских, которые скрутили моего бедного жениха и доставили в участок. Там полицейские по компьютеру стали проверять его личность и выяснили, во-первых, что он никакой не Артур Порт-Артуров, потомок русских дворян из Доминиканской Республики, а Изя Куршниц из Винницы; во-вторых, что он не художник-фотограф, а рэкетир украинской мафии; и в-третьих, а это самое главное, что он давным-давно объявлен в розыск Интерполом по делу Педро Рибейры, бесследно исчезнувшего в Лиме четыре года назад.

Все эти подробности я узнала несколько дней спустя, когда меня пригласили в полицию для очной ставки с бывшим женихом.

Я прослезилась, увидев его в наручниках, спросила, хорошо ли кормят в тюрьме, не нужно ли принести ему что-нибудь вкусненькое. Также посоветовала не ссориться с полицейскими, а брать пример с меня, то есть всегда говорить только правду. В ответ он тоже прослезился и сказал, что проклинает день и час, когда встретил меня на своем жизненном пути. А напрасно. Я уже присмотрела в «Галери Лафайет» очаровательную плетеную корзинку, годную для тюремных передач. Она так замечательно подходила к моему голубому платью. Ну, и поделом ему. Сам виноват. Пусть ест теперь всякую тюремную бурду, а не питается, как все приличные люди, из магазина «Фошон», что на площади Мадлен.

В общем, я решила выбросить его из своего сердца и заехала ненадолго в Москву, где только летом можно терпеть этот жуткий русский климат. Но в городе, согласись, душно, и душа моя запросилась на природу. Тем более что есть повод выпить шампанского – я поступила в Литературный институт.

– Куда-куда? – изумился я.

– В Литературный институт, – подтвердила Жиляева и одарила меня своей очаровательной улыбкой. – Я теперь писательница.

– С каких это пор?

– Уже четыре месяца. Это началось в Париже. Как курну травки, меня тянет на секс, а если рядом нет партнеров, то моя шаловливая ручка «тянется к перу, перо к бумаге» – дальше ты знаешь. Между прочим, вышли уже две книжки с моими рассказами, одна в Париже, а другая в Нью-Йорке. Правда, пока только в десяти экземплярах. Друзья отпечатали на принтере. Хочешь, подарю?

– Хочу.

– У меня с собой нет экземпляра. Но если на даче есть бумага, я тебе на память рассказ напишу, а ты его потом можешь набрать на компьютере и распечатать.

Приехав на дачу, мы отметили двумя бутылками шампанского превращение Жиляевой в писательницу, после чего она, категорически отказавшись мыть посуду, улеглась голышом на солнышке и принялась сочинять рассказ «Про маленького монашка». Он был посвящен лично мне. Очевидно, Жиляеву вдохновила на этот подвиг моя благочестивая жизнь.

Как раз в это время ко мне зашел поболтать сосед по даче и друг детства Сеня Воробьев, режиссер «Мосфильма» и местный киноклассик.

– Саша, у меня завал. Я запустился в картину со съемками, между прочим в Париже, и мне нужна на главную роль умопомрачительная юная красавица. Современная, стильная, с неожиданным темпераментом. Мои ассистенты уже всю Москву перерыли и не нашли такой. А съемочный период на носу. Ты поройся в своих записных книжках и пришли мне на пробы десяток-другой претенденток, может, кого из них я прославлю.

– И копаться не буду, – отвечаю я.

– Это еще почему? – недоумевает Воробьев.

– Потому что пробы тебе не нужны, кастинг можешь отменить. Исполнительница главной роли у тебя уже в кармане. А еще она будет главным вашим гидом по Парижу.

– Где же такое сокровище? – спрашивает Сеня.

– Эй, красавица, – кричу я в сторону полянки, – с вещами на выход! Будешь играть главную роль! Ты готова?

Поднявшись из травы, Жиляева в костюме Евы подходит к потрясенному Воробьеву и протягивает ему руку для поцелуя.

Сеня смущается, краснеет, отводит глаза в сторону. Я вижу, что он уже повержен. И действительно, после символических кинопроб Воробьев берет ее на главную роль. Вывозит в Париж. Там для съемок одной из сцен фильма, где Жиляева, изображая знаменитую фотомодель, едет в открытой машине по французской столице, ее портреты развешивают на рю Риволи, авеню Шанз-Элизе и плас де ля Конкорд.

Занятая на съемках Жиляева пропадает из поля моего зрения на несколько месяцев.

Вдруг звонок:

– Саша, привет! Идем в ресторан.

– А что, есть повод?

– Разумеется. Я бросила Литературный институт.

– Почему бросила?

– Ой, там такие все дураки!

– Но ты же хотела стать писательницей.

– А Кафка, по-твоему, в Литинституте писать научился?

Крыть такой железный аргумент мне было нечем. Повел ее в ресторан.

– Ну, что, – язвительно спросил я, поднимая бокал, – выпьем за то, что Достоевского из тебя не вышло?

– Наоборот, – убежденно произнесла Жиляева. – Я много пишу, но у меня теперь новая эстетика и новые художественные принципы. Я описываю только правду жизни.

– А-а-а… – сделал я предположение, – теперь, наверное, подражаешь писателям-деревенщикам. Продалась натуралистам, сюрреалистка хренова.

– Как ты мог такое подумать?!!! – возмутилась Жиляева. – Я была, есть и буду сюрреалисткой. Ты же сам говорил, что моя жизнь – это самый потрясающий сюрреалистический роман. Теперь я описываю только ее.

– Что ж, ход интересный, – согласился я. – Только кто тебе поверит? Как ты убедишь читателей, что все это правда.

– А я придумала новый метод. Я проверяю жизнью все описываемые события.

– Ну-ка, ну-ка, поподробнее, – заинтересовался я, представив себе во всей красе подлинную жизнь Жиляевой.

– Все очень просто, – разъяснило мне юное дарование. – Вот, к примеру, после съемок в Париже я решила навестить одного своего бывшего любовника в Киеве. Еду на Украину. В поезде пишу рассказ о путешествии. Никого не трогаю. И вдруг мне приходит в голову потрясающий эпизод: будто состав остановился в поле. Мое перо тоже остановилось. Не могу больше писать. Не хватает деталей. Тогда я беру сигареты и выхожу покурить. А еду я в последнем вагоне. Там только один тамбур работает – передний, а хвостовой для пассажиров закрыт. Но я смотрю, в нем кто-то шевелится. Это молоденький прыщавый проводник пол выметает. Я говорю:

«Можно здесь покурить?»

«Не положено, – отвечает он, поднимает на меня глаза, краснеет, как светофор, и бормочет: – Но вам, девушка, конечно, можно».

Я остаюсь одна, закуриваю и думаю, как же мне выйти из творческого кризиса. И тут мне на глаза попадается красная ручка с надписью: «Стоп-кран». Недолго думая, я дергаю за нее. Жуткий скрип тормозов. Меня бросает к стене. Какая-то сирена начинает выть. Вижу, к моей площадке бегут с перекошенными лицами начальник поезда и этот прыщавый проводник, который на ходу все время причитает: