Текст книги "Немеркнущая звезда. Часть 3"

По слухам, всё тот же Зотов его привёл, которому он доводился родственником. Поэтому Стас сразу же к директору пошёл на приём и, не раздумывая и не юля, прямо и чётко изложил тому цель своего визита.

– Ты вот, Валентин Константинович, – представившись и про здоровье дежурно спросив, по стакану дорогого коньяку предварительно опрокинув и не робея перед доктором технических наук ни сколько, развязно сказал он директору после этого, – ты вот сидишь у себя в кабинете сычом – и всё новую жизнь материшь, нашего президента Ельцина ежедневно хаешь, как мне Яков Абрамович докладывал. Не нравится-де он тебе, не по сердцу… Да, Ельцин – не ангел, да, сильно пьёт и мало о делах и о стране заботится. Это правда. Но зато он нам главное дал – волю. Бери и делай что хошь: хочешь пьянствуй и умирай, хочешь – становись миллионером в одну секунду. Разве ж не молодец он после этого? разве ж нашего уважения не достоин?

– А вот что ты лично сделал, скажи? – ухмыльнувшись, продолжил Стас далее свою беседу, – чтобы этой волей дарованной распорядиться? чтобы подчинённых своих накормить, ну и себя, естественно, не обидеть? Ни-че-го-шень-ки! – согласись, признайся честно. Только сидишь и ноешь как баба – вместо того, чтобы крутиться юлой, птицу счастья ловить и щипать, как повара кур щиплют. Пустое это занятие, поверь, – сопли жевать и причитать по-бабьи. И самое что ни на есть последнее… Вспомни-ка лучше, что Абдулла говорил из фильма “Белое солнце пустыни”… «Не сиди и не жди, мол, учил он дружка своего Саида, не трать понапрасну время. А ежели ты и вправду сильный и смелый такой, как про то лепишь, то и садись на коня, и сам бери чего хочешь»… Вот так-то вот, Валентин Константинович, и только так! Сам бери, понимаешь, сам! – не жди ни от кого подачек. «Ищущий да обрящет» – вот в чём смысл и прелесть нынешней вольной жизни, за что я её люблю и ценю.

– Как это я сам себе и своим подчинённым могу работу какую-то дать? – опешил директор от такой нагловатой проповеди. – Я – руководитель оборонного предприятия, получаю от государства заказ на “изделие” и исполняю его в точном соответствии с планом и тех-проектом. Вот в чём моя задача заключается и состоит. Не могу же я сам себе госзаказы придумывать: у меня нет на то ни денег, ни полномочий. Я ж не министр, не председатель правительства. Это там, наверху, подобные вещи делаются и решаются.

– Раньше решались, да. А теперь по-другому всё – понимаешь? – по-новому, по-демократически! Ты слышал, что Борис Николаевич однажды губернаторам нашим сказал? Что, мол, “берите, парни, суверенитета столько, сколько сами того пожелаете, сколько сможете проглотить”. Понимаешь ты это, Валентин Константинович, или не понимаешь?! Открытым текстом президент на всю страну заявил, что выписывает всем нам вольную… Так что теперь ты сам себе голова: и министр, и председатель правительства. Сам за себя и решай. Не жди ни от кого команд и приказов… Власти в стране нет – пока. И в ближайшее время, как кажется, и не будет. Старых пердунов-коммуняк прогнали взашей, кто за порядком следил. А “демократам” ельцинским, этим прожжённым жуликам и “жукам”, порядок и на хрен не нужен. Поверь. У моей жены родственники в Кремле работают: клерками в Администрации президента, мелкими сошками, мальчиками на побегушках – но, тем не менее. Главные новости и сплетни со слухами знают из первых уст. Так они такое рассказывают про тамошние делишки – жуть! Оторопь берёт от их пьяных рассказов! Всю страну, оказывается, давно уж продали и разворовали, всю поделили между собой два десятка ловких еврейских семей: живут теперь на награбленном – и в ус не дуют. Ну и нам, значит, надо хоть что-то себе успеть отщипнуть, коли так. Коли такое время сучье и рачье нам выпало…

Не понимая, к чему клонит его деловой и через чур эмансипированный посетитель, Валентин Константинович задумался, пьяный мозг свой напряг, совсем отвыкший работать.

–…Ну и что ты хочешь-то от меня, Стас, дорогой, что-то я в толк никак не возьму? – наконец спросил он его, тряхнув головой загудевшей. – На что подбиваешь?

– Хочу, чтобы дошла до тебя простая, но очень ценная во всех смыслах мысль: что ты – хозяин огромного столичного предприятия, брошенного на произвол судьбы, – охотно пояснил цель визита бравый молодой человек, с лица которого не сходила улыбка, нагловато-сытая и вызывающая.– Обладаешь огромными пустующими территориями и людьми, с которыми не знаешь что делать. Ты на бочке с золотом ведь сидишь уже несколько лет, Валентин Константинович, но даже и не подозреваешь об этом. Не догадываешься, что ежели все твои пустующие цеха завтра, к примеру, в аренду сдать – ты буквально озолотеешь через полгода. Да ещё и голодных и не разбежавшихся от тебя сотрудников своих накормишь, которые сейчас лапу сидят и сосут, и тебя же и клянут потихоньку.

Слово “аренда” здорово испугало директора, как пугала его, в целом, и вся современная жизнь, в которую он никаким боком не вписывался, не понимал, от которой пытался спрятаться в алкоголе. Но Стас успокоил его, пояснив, что арендою и торговлей будет заниматься лично он сам, как главный менеджер и будущий заместитель директора по коммерции. А Валентин Константинович, дав добро на его сверх-заманчивое предложение, будет только деньги от него получать ежемесячно, какую-то часть от прибыли. Ну и руководить, как прежде, инженерами и рабочими из цехов – ждать, пока государство, наконец, про космос и его институт вспомнит…

Так вот, с лёгкой руки и рекомендации Зотова Якова Абрамовича, и появился у них на предприятии новый заместитель директора по торговле. Менеджер, как он гордо сам себя называл на современный манер, – который быстро прибрал всё к рукам, все пустующие цеха и подсобки. В их умирающем институте буквально через неделю уже закипела жизнь: с утра и до вечера по его территории засновали машины с товаром, замелькали новые люди, как правило – молодёжь, которая разбавила стариков, зачахших сторожил институтских.

Этот Стас оказался на удивление деловым и расторопным малым, каких, вероятно, даже и в бизнесе надо было ещё поискать. Ибо за несколько дней, получив согласие от директора, он оббегал весь институт и дотошно осмотрел и переписал все его помещения. Переговорил там с кем надо, по плечам делово похлопал нужных себе людей – посулил им “золотые горы” при условии содействия его проектам. После чего повесил на арендованные цеха и кладовки замки – и выдохнул с облегчением. Главное дело было им в целом сделано: у него появилось надёжное место в Москве, куда можно было хоть завтра же товар завозить и надёжно его складировать.

Безусловно, Зотов ему здесь сильно помог собственной властью, советами и звонками, устроив ему протеже. Но он ведь и сам дай Бог каждому как крутился, умело “базары перетирал” и заводил знакомства. И делал это по-честному, надо признать, без пустой трескотни и обмана. Из ошалевших от скуки инженеров 40-50-летнего возраста быстренько сколотил бригаду грузчиков, которые с радостью согласились разгружать в рабочее время ожидавшиеся с добром фуры, за приличное вознаграждение перетаскивать их на склады; организовал охрану складов, нанял из местных сотрудниц уборщиц. Многих у них, таким образом, осчастливил, на работу в свою торговую фирму взяв, левыми побочными заработками заметно поднял им жизненный уровень…

И закипела свежезаваренная “каша”, завертелся Стасом запущенный маховик. Да ещё как завертелся! Каждый день в институт начали прибывать одна за другой длинные фуры из Прибалтики, которые привозили безделицу разную, европейский ширпотреб: стиральные порошки и мыло, парфюмерию и косметику, различные масла и жидкости для автомобилей, чего в России не было. Грузчики в белых халатах, а по совместительству инженера, их разгружали оперативно, перетаскивали тюки и картонные короба на склад, откуда после обеда их развозили уже “Газели” с российскими номерами по торговым точкам Москвы и Московской области.

И всё это шло без сбоев и без проблем, всё – без сучка и задоринки. Стас крутился сутками как вьюн, налаживая поставки, логистику, торговые связи, опутывая собственной “паутиной” Москву как тарантул прожорливый. А высокие институтские стены с колючей проволокой наверху и охраною на воротах надёжно оберегали его торговую компанию от рэкета и от мафии, что тоже, разумеется, не спала – выискивала себе прокорм и добычу. Чем тебе не торгово-закупочный рай, когда имеешь такую сверхнадёжную “крышу”! Ведь это были, напомним, лихие 90-е годы, когда в России вовсю уже гремели криминальные войны по всей стране, новой властью подпитываемые. И подобную защиту иметь было как никогда актуально…

Потом Стас столовую с кухней и огромными холодильными камерами прибрал к рукам, их пищеблок институтский, куда сотрудники Филиала уже давно не хаживали из-за дороговизны обедов, питаясь на рабочих местах домашними бутербродами с чаем. Там он организовал производство по выпуску пирожных и тортов, этакую кондитерскую мини-пекарню, и добрую часть Западного округа Москвы в окрестностях Филёвского парка выпечкой и сладостями обеспечивал, которые шли на “ура”.

Руководство института, скрепя сердце, привыкло к барыге-Стасу, до поры до времени терпело его у себя, безотказного и оборотистого “массовика-затейника”: он же их, как отец родной, ежемесячно осыпал деньгами в конвертах, подарками и тортами одаривал, уверенностью в завтрашнем дне. Короче, купил с потрохами всех, если совсем уж грубо и прямо, без обиняков, барышом своим повязал, хабаром.

Но была у этого дела и другая сторона – светлая, если так можно выразиться. Он ведь стал для них, институтских стариков дряхлых и заунывных, и внутренней отдушиной одновременно, сердечной подпиткой на какой-то момент или душевным лекарством. Как некий волшебник из сказки, он к жизни их, увядающих ветеранов, вернул, с которой они после прихода Гайдара мысленно уже распрощались…

38

Автор не погрешит против истины, если добавит здесь от себя, что почитай что у каждого директора-оборонщика, и не только столичного, но и регионального, появился в итоге в начале 90-х годов такой вот пройдоха Стас. Оборотистый и деловой человек, понимай, кто помогал им всем выжить и не пропасть в новых условиях, выгодно распорядиться доставшимся от советских времён добром; кто их, на худой конец, просвещал-консультировал по разным житейским вопросам, в которых они, прилежные советские служаки, плохо уже ориентировались, плохо разбирались. И осуждать их за это не стоит, не надо: новой жизни законы придумывали не они.

Российско-израильский журналист Дмитрий Фурман, исследуя посредническую миссию-роль небезызвестного Бориса Абрамовича Березовского в 1990-е годы, воистину уникальную и поучительную, как и причины его стремительного взлёта к вершинам власти в России и такого же стремительного падения, посчитал, например, сделал “глубокомысленный” вывод, что этот первоначально достаточно скромненький бизнесмен стал-де богатым и влиятельным олигархом только лишь потому, что постсоветские руководители и политики крайне нуждались в нём для собственного безудержного обогащения.

“Люди на заре нашей революции, – писал он, – не имели абсолютно никакой идеи о том, что они должны сделать, чтобы стать миллиардерами. Они могли видеть фабрики, фермы и так далее, но как можно было бы превратить всё это в виллы, яхты, дома в Париже и счета в швейцарских банках, если они не знали, что такое цена акции! Они нуждались в помощнике – некоем умном и обаятельном, который организовал бы всё, хотя, естественно, его услуги им не могли быть дешёвыми…”

Мысль, что высказал Д.Фурман по поводу деятельности Б.Березовского и ему подобных деляг – довольно распространённая, кстати, в интеллектуальной российской среде, либеральной по преимуществу, – на скромный авторский взгляд не совсем точна. А если прямо и честно сказать – совсем не точна, сознательно искажена по сути, если начать применять её в целом ко всей стране, а не к одному лишь тогдашнему криминально-космополитическому Кремлю и его правительству. Из неё прямо следует, например, совершенно ужасающий и крамольный вывод, что, дескать, прежние советские руководители, оказавшись в условиях новой России, России Бориса Ельцина, и в частности – славные “красные директора”, по собственной воле-де и почину пожелали вдруг стать долларовыми миллионерами и миллиардерами. Сиречь – нажиться за здорово живёшь на бесхозном народном добре, накупить себе яхт и особняков в Америке и Европе, чтобы со временем перебраться туда и пустить там корни.

Они и только они одни, патентованные барыжники и сладострастники, создали-де в стране криминально-воровскую обстановку, как и нездоровый морально-нравственный климат. После чего и принялись всё приватизировать, тащить и продавать при помощи березовских, гусинских, смоленских и ходорковских, чубайсов, авенов и абрамовичей - этаких “милых и добрых” парней, “ангелов с крылышками”, “филантропов и пацифистов”, которых они же, “красные директора”, упорно, дескать, искали, которых, в итоге, нашли. Которых по собственной воле – твёрдое убеждение Д.Фурмана – и определили себе в помощники в конце концов – от незнания мировой конъюнктуры и положения дел в банковской и биржевой сфере, безвыходности и беспомощности. Ну и разве ж, мол, эти парни отзывчивые и оборотистые были в том творившемся бардаке виноваты?! А ни сами ли хапуги-директора?!…

Но это было-то совсем не так, уважаемый господин-товарищ журналист Дмитрий Фурман! Это неправильно и несправедливо в принципе. И, строго говоря, подтасовкой фактов зовётся, сознательной фальсификацией Истории, когда тихой сапой, исподтишка, под видом поиска правды, что главное, “наводится тень на плетень” и на других переводятся стрелки! Доподлинно зная то мерзкое в целом время и угнетающую обстановку в родном институте: с каким трагическим настроением разворовывался и распродавался он, с какой скорбью и болью в сердце, – ведущий научный сотрудник Стеблов мог бы и на Страшном Суде засвидетельствовать и подтвердить неправоту Ваших слов! Поклясться на чём угодно – на Библии, Торе, Ведах, Авесте, Коране, Велесовой книге и Евангелии!

Советские директора-оборонщики периода 1970-80-х годов, – мог бы во всеуслышание заявить он, – были трудягами и патриотами до мозга костей! Все, до единого! Без исключения! Других на такие должности тогда просто и не ставили-то, не назначали. Они должны были делом, а не словоблудием и пустозвонством, не языком свою преданность и профессионализм доказать, прежде чем занять столь высокие должности.

И деньги для них никогда не были главным мерилом успеха, главной ценностью жизненной и ориентиром (в них они недостатка не знали благодаря мудрой и дальновидной политике партии и правительства). Главными были всегда престиж Родины и работа! Многотрудная! Каторжная! Фанатичная!

Это воровские реформы Ельцина и Гайдара, и только они одни, спланировано и сознательно бросили их, заслуженных работяг-трудоголиков, интеллектуальную элиту страны, на произвол судьбы – в лапы международной спекулятивно-финансовой мафии! Оставили без государственной поддержки, без помощи и заказов, без средств!

И чтобы в этой вот новой – до ужаса поганой, подлой и голодной! – жизни элементарно выстоять и не пропасть, директора и прибегли: вынуждены были прибегнуть, им не оставили иного выбора, – к помощи всех этих пройдох-посредников стасов, борисов абрамовичей и борисов ефимовичей, агентов мировой закулисы, которые возле них словно пчёлы возле молодого мёда крутились. Глазки им строили, аферюги, словами сладкими убаюкивали, небылицы несусветные обещали на голубом глазу – втирались в доверие.

Были они без совести и без чести, без Царя в голове, обильно плодились тогда по стране, как комары на болоте. Для чего? – понятно! Чтобы великовозрастных советских руководителей-простачков обирать, дурачить безбожно и безнаказанно, на доверчивости и обмане стремительно составлять себе капитал. И набивать им потом свою воровскую кассу – Международный Валютный фонд и различные частные банки.

Директора всё это видели и понимали, разумеется, и здорово переживали за такое своё унижение и бессилие, и собственной страны грабёж. Но всё равно держали пройдох-посредников подле себя, вынужденно общались с ними достаточно долгое время, прикармливали и одаривали… И делали это, повторимся, исключительно по крайней необходимости и нужде: как общаются с теми же лекарями-шарлатанами люди при неизлечимой страшной болезни!…

А ещё отметим, и об этом тоже уже упоминалось вскользь, что все они, эти лукавые и двуличные борисы и стасы, егорки, гришки и толики, в основной массе своей были масоны – члены международных закрытых клубов и орденов. Поэтому-то жирные коты с Уолл-стрит пестовали и курировали их очень и очень ревностно.

Оттого-то у них и такие успехи были в России невиданные и небывалые. Поэтому-то они сообща и скрутили нас, оставили красных директоров и русский народ с носом…

39

Стеблову сильно не нравился весь этот тотальный разор и грабёж, что творился в его родном институте после его туда возвращения, как и хронический пессимизм в коллективе вперемешку с унынием. Он-то вернулся на прежнее место работы, чтобы от опостылевшей торговли спрятаться и отдохнуть, которую он всегда презирал, с юных лет считал её занятием мерзким и недостойным любого нормального и уважающего себя человека, – а она, паразитка, его и здесь догнала в лице напористого деляги-Стаса. Вадиму тягостно было смотреть, как перед этим новым хозяином жизни низко кланяются инженера, как откровенно на него батрачат у всех на виду, не стесняются. Видеть такое холуйство всеобщее Стеблову было и грустно, и тошно, и крайне противно: он от этого душою заболевал. И старался по возможности подобного раболепства и унижения не замечать; и, разумеется, в нём не участвовать.

Так, он был единственным молодым человеком, к примеру, кто не поддался уговорам главного институтского менеджера его фуры прибалтийские разгружать, справедливо посчитав, что не пристало ведущему научному сотруднику и кандидату наук в грузчики переквалифицироваться ради подачек, честь свою какому-то неучу продавать и достоинство. Он своё уже откланялся и откривлялся перед соседом Колькой и его братом аж восемь месяцев, демократии дань отдал. И этого было довольно…

Поэтому-то со Стасом он не общался принципиально, подобострастно не лез, как другие, к нему в товарищи, в помощники себя не предлагал. Хотя, строго говоря, он не был против конкретно этого отдельно-взятого человека, как и его предпринимательской деятельности вообще, – отнюдь нет. Стас ему, как организатор дела и генератор торговых идей, даже где-то и нравился. Все дельцы-бизнесмены такими быть и должны, – хорошо понимал Вадим, – нахрапистыми, пронырливыми и энергичными. “Без мыла готовые в задницу влезть” – как в таких случаях говорится.

И собою он был хорошо: высокий, статный, приятной наружности, не унывающий никогда, перед трудностями не пасующий. Да и человеческие качества его, по разговорам, были на уровне. Кто когда-либо общался с ним, тот рассказывал потом в курилках, что был он человеком слова, или старался быть; что, обращаясь к кому-то за помощью, обязательно потом за оказанную лично ему услугу благодарил: деньгами ли, подарками либо просто тортом. То есть был он человеком где-то даже порядочным и благодарным в своей торгово-посреднической сфере-среде, – если верить тому, разумеется, что про него молва свидетельствовала. Поэтому Вадим, повторимся, не был противником Стаса как человека и бизнесмена, никогда не завидовал ему, не желал зла. Пусть бы работал себе на здоровье и работал, составлял капитал.

Ему просто очень не нравилось, коробило зрение, нервы и слух, что его славный некогда институт на глазах превращался в торговую базу, отстойник товарный, склад; а инженера – в грузчиков-холуёв, или новую российскую “крещёную собственность” по сути.

И виновником тому служебному непотребству и бардаку был их новый менеджер, безусловно. Пусть и не главным и не прямым, а вынужденным. Но, тем не менее, был…

Но не только это не нравилось Стеблову в новой жизни, а ещё и многое-многое другое. И не только не нравилось, но и стало его раздражать, внутреннюю вызывать агрессию. Как и жгучее желание взять и немедленно все ельцинско-гайдаровские нововведения сломать, до основания, до нуля их разрушить.

Он, помнится, ещё недавно, до увольнения, так любил гулять по Москве – часами мог ходить и наслаждаться её пейзажами и красотами, её монументальной столичной архитектурой, от которой глаз не мог оторвать, которая его неизменно завораживала и покоряла, приводила в трепетный неизъяснимый восторг. Именно так всё и было, читатель, точно так! Автор здесь не перебирает с эмоциями ни сколько! – поверьте!

И, одновременно, тайной внутренней гордостью наполнялось его сердце во время прогулок от одной только мысли жгучей и головокружительной, что и он, Вадим Сергеевич Стеблов, простой деревенский парень и сын простых же родителей, был теперь москвичом. То есть был причастен некоторым образом к истории этого чудного и дивного города, давшего миру стольких великих людей, выдержавшего столько битв и осад, оставившего непреходящую память в Истории.

А на современную Москву смотреть ему, право-слово, уже становилось тошно: так ее новые воровские власти быстро и густо загадили, превратили Бог знает во что – в торгово-развратный вертеп какой-то…

Магазины ведь были и раньше, рестораны, кафе, забегаловки разные, где можно было поесть и попить, и что-то купить из тряпок. Но их не было видно почти. В глаза, во всяком случае, они назойливо не бросались и “погоды” в облике прежней столицы не делали. Они были как бы на заднем плане все, на задворках величественного русского города: как мусорные ящики те же, бани, прачечные и туалеты, которым не место, естественно, в публичных людных местах, которые поэтому старались спрятать.

А на передний план выставить исключительно творения Духа: Красную площадь с Кремлём, бессчётные храмы, соборы, дворцы, музеи с библиотеками, – чтобы лишний раз подчеркнуть жителям и гостям столицы сугубую пассионарность и мощь Москвы как духовного центра мира, её неизменную и незыблемую устремлённость в небо и в Вечность, в безгрешную Вечную Жизнь.

Даже и знаменитый Елисеевский гастроном, вспомните, старожилы, и подтвердите, никогда не выпячивался своей красотой и роскошью, ассортиментом тем же, сиротливо притаившись на улице Горького в гуще сталинских жилых домов, монументальных, изысканных и неповторимых. Даже и богатейшие ГУМ и ЦУМ скромно себя вели в окружении Покровского Собора, Кремля, Мавзолея ленинского и величественных зданий Исторического музея и Большого театра. Москва 70-х и 80-х, какой её любил и запомнил Стеблов, была исключительно русским городом, где безмятежно властвовал Русский Дух, чуждый всякой злобе, жадности и вражде, разврату, стяжательству, обжорству дикому и наживе…

С приходом же к власти Ельцина её упорно и вполне сознательно люди из его ближайшего окружения лишали неповторимого и несравненного Исторического облика-лица, будто делали городу “пластику”. Так что к 1993-му году ближе Москву от провонявшего безродностью и космополитизмом Нью-Йорка уже стало не отличить, или того же торгово-помоечного Лондона, Гамбурга или Парижа. По тротуарам свободно пройти уже было нельзя, чтобы не натолкнуться на какой-нибудь стеклянный ларёк или киоск с импортным пивом и чипсами, дорогое чужеземное кафе чёрт знает с чем, банк иностранный с офисом или торгпредство, косметический модный салон, бутик вещевой, ювелирно-валютную скупку. Ни натолкнуться – и грязно ни выругаться при этом.

Кругом всё было в рекламе, в назойливых через-уличных растяжках и баннерах, красочных транспарантах; и всё на английском, французском, немецком, китайском или японском наречии зазывало к себе – для получения праздника и удовольствия. Русских надписей было уже не найти: точь-в-точь как и в трагическом 1941 году на оккупированных немцами территориях.

И все только и делали, что скупали и торговали, и подсчитывали барыши: в 90-е будто бы помешались все на торговле и бизнесе, на предпринимательстве. А в перерывах – ели и пили, ели и пили, не переставая, как макаки вонючие из зоопарка. И делали это повсюду – в ресторанах, на улицах и площадях, в скверах возле метро и около самых священных храмов и памятников, – и всюду после себя сорили и гадили нарочито, с вызовом, оставляли пустые пакеты с бутылками, бычки и смятые сигаретные пачки – всё.

И получалось, в итоге, что на смену высокодуховным, высоконравственным и высокоразвитым в культурном отношении коренным москвичам, ревниво следившим за чистотой и красотой родного города, пришли какие-то безродные двуногие “животные”-варвары и дебилы, на русском изъяснявшиеся кое-как, писавшие с ужасающими грамматическими ошибками. И только пиво сосущие сутками из горла, вечно жующие жвачку, пиццу или же гамбургеры. И при этом гогочущие по-лошадиному.

Патриоту, аскету и трезвеннику Стеблову, превыше всего ценившему в людях знания и культуру, со студенческих лет ещё оберегавшему по мере сил родной русский язык от разложения, пошлости и грязи, а питавшемуся всегда на бегу, чем придётся, – всё это ежедневно видеть было так странно и так чудно, и так больно одновременно! Потому что его с малолетства учили родители быть русским с рождения и до смерти, ни за что не продаваться врагам, ни за какие коврижки. А ещё: быть человеком Дела, человеком-творцом, тружеником-созидателем – не торгашом. И долго не сидеть за столом, что главное, ибо объевшийся и опившийся человек – не работник…

При Ельцине же отовсюду, как блохи из старых штанов или тараканы из подпола при пожаре, повылезала разная безработная рвань и пьянь. Нечисть, если вещи своими именами назвать, не испугавшись лицемерного стона-окрика либералов, которой раньше не было видно. Совсем. Потому что при коммунистах она трусливо пряталась по притонам и злачным местам, боясь административных и уголовных преследований; где-то даже, от случая к случаю и спустя рукава, работала, или же только числилась, чтобы под статью о тунеядстве не угодить. Но больше-то, конечно, спивалась, лапу сосала, нищей и голозадой вечно была, неудельной и неустроенной, и на всех озлобленной. Была, если коротко, на обочине, на помойке.

Теперь же она, осмелев и грязную голову наружу высунув, почувствовала, бестия, что бояться-то уже и некого, оказывается. Потому что прежних строгих и справедливых, и на расправу скорых хозяев прогнали в августе 91-го, вычеркнули из Истории. И, скорее всего, – навсегда. Новые пришли люди к власти, новые установили порядки – воровские, криминальные и либеральные.

Осознав поганым нутром и куриным умишком крутые перемены в обществе, она, нечисть, потихонечку принялась наглеть и распоясываться, всё прибирать к рукам. И сама уже становилась хозяйкою жизни, заполонив собою улицы, площади и подъезды Москвы, превратив их в торговые точки, в клоаки.

Быстренько тогда, в лихие 90-е, сбившись в стаи, в торговые банды по сути, она, эта забулдыжная рвань и пьянь, бросилась на Черкизовский рынок опрометью, главный “культурно-развлекательный центр” ельцинско-лужковской Москвы. Накупила себе там копеечных китайских футболок, лифчиков, носков и трусов, одноразовых по преимуществу, одеколона и мыла, шампуня турецкого, и чего-то ещё, – и принялась в наглую торговать этим прямо на тротуарах возле остановок городского пассажирского транспорта и станций метро, на площадях у театров и кинотеатров. А то и прямо возле своих подъездов, страшно загадив их пустыми коробками и бумагой, бутылками из-под водки и пива, остатками несъеденной пищи, чем обильно расплодила крыс, гулявших возле домов уже в открытую.

Расчёт у оборотистых бездельников-алкашей был до смешного понятен и прост: работающему москвичу, быстро смекнули они, было и некогда, да и просто тошно по грязным толкучкам за носками и чулками мотаться, за мылом тем же; в субботу и воскресенье он, труженик-москвич, хочет-де выспаться и отдохнуть. А магазины разом все обнищали и опустели, и прежних советских товаров, продуктов лёгкой и текстильной промышленности там было уже не найти из-за гайдаровских “мудрых” реформ: отечественные товары с прилавков правительство младореформаторов словно поганой метлой вымело. Этим, дескать, и надо пользоваться, пока удача в руки плывёт. Спать и бока чесать теперь уже некогда.

И они, вдруг ожившие и взбодрившиеся столичные люмпены, базис и надёжный оплот демократии, стихийно-возникшим дисбалансом и промышленно-торговым раздраем пользовались от души, по полной программе, что называется. Туго набивали себе карманы беспошлинной дикой торговлей, отмывали мерзкие рожи от столетней въевшейся грязи и громко славили своего благодетеля и кормильца Ельцина на каждом углу, вольную всей этой пьяни и рвани выписавшего, позволившего им, захребетникам-паразитам вечным, жиреть и богатеть на глазах, на горе всем честным труженикам…

И вот уже по древним, святым и некогда идеально-прибранным московским проспектам и улицам стало невозможно ходить. Из собственного дома выйти было уже нельзя, чтобы на всю эту пьянь и рвань и её тюки и столы не наткнуться. Мат и ругань стояли повсюду такие – что хоть уши себе затыкай даже и взрослому человеку. Про подрастающее поколение и говорить не приходиться: их эта гниль “ново-русская” своим поведением диким и вызывающим больше всех развращала и заражала, заносила в их души детские, неокрепшие, либеральный смертельный яд, смрадную грязь и проказу.

А милиция скромно ходила около – и от бессилия только разводила руками: демократия, мол, господа, объясняла робко добропорядочным измученным москвичам, и трогать-де вконец обнаглевшую и оборзевшую погань нельзя – категорически! Потому что потом, озираясь, шептали блюстители правопорядка на ухо, по судам правозащитники затаскают, которых-де становилось не меньше в Москве, чем всей этой пьяни и рвани, которые были у алкашей-торгашей этакими негласными адвокатами…

В общем, куда, бывало, ни глянешь тогда, при “сугубом демократе и либерале” Ельцине, куда ни пойдёшь в столице новой России – кругом одна нечисть с дерьмом отирается и полупьяная сволочь торчит, что стала реальной хозяйкою жизни повсюду, правила свой сатанинский бал и деньги гребла лопатой, не знала счёта деньгам. И потом от души гуляла-развратничала на барыши – от неправедных трудов отдыхала.

Тех же, кто по-прежнему продолжал честно трудиться каждый Божий день на страну, а не на себя одного, любимого, – над теми она, нечисть, открыто посмеивалась и потешалась, предельно ненавидела и презирала таких…