Текст книги "Немеркнущая звезда. Часть 3"

–…Ведь экономика, как я её понимаю, – горячась и сбиваясь на каждом слове, далее продолжал доказывать он жене, нервно руками размахивая. – Это в первую очередь Практика, Дело! А не пустопорожняя говорильня, как у Явлинского! Не дешёвые понты и надувание щёк, и книжки дорогие, заморские, на английском, откуда он диковинные термины и понятия черпает для красоты речи. Да чтобы великим экономистом стать, как Косыгин Алексей Николаевич тот же, нужно на заводе сперва поработать, на фабрике, все руководящие ступени пройти, начиная с мастера. Чтобы самому всё понять и пощупать: откуда там, в трудовом коллективе, ноги растут, и как, каким хитрым способом процесс промышленного производства товаров оптимальным и прибыльным сделать, качественным и дешёвым. А потом с завода, отдельно взятого, уже на министерство, отрасль и всю страну ценный опыт распространять, кровью и потом добытый. За партой этому не научишься… А он, Явлинский с компанией, кроме парты и стола конторского и не видел-то ничего. Да у него на лице написано, посмотри, что он – сибарит законченный, патологический, и пустозвон; что только трещать без умолку и может про самого себя, любимого: какой, дескать, он красивый и даровитый, и всё на свете знающий. Клоун!…

Как бы то ни было, и что бы ни судачили про Явлинского с Гайдаром и Чубайсом на кухнях прозорливые советские граждане в 1980-е годы, как бы ни чихвостили, ни материли их, обличая какую-то странную ангажированность и рекламу, а заодно – и профессиональную никчёмность и некомпетентность “святой троицы”, – но когда правление обанкротившегося со всех сторон Горбачёва подходило к концу, о чём стремительно снижавшийся уровень жизни сигнализировал, эти бравые “гении от экономики” ежедневно стали каркать-трезвонить на всех углах, как вороны в голодное время, что они-де “по собственному почину” разработали на досуге план, как выводить страну из глубочайшего политического, экономического и социального кризиса. Называли даже количество дней, необходимое им для спасения.

«Дайте нам в руки власть, посты высокие, министерские, – с трибун и экрана клятвенно уверяли они. – И мы перестроим и оздоровим страну, сделаем её земным раем наподобие Соединённых Штатов Америки. На Конституции можем поклясться, на Библии, на чём угодно, что вы, советские добрые люди, старой властью обманутые и забитые, под нашим правлением будете свиные сардельки есть каждый день, пенным пивом их запивать и ездить на «Мерседесах» и «Фордах»! Весь мир будет для вас открыт, даже и западный, все самые жаркие и диковинные страны и государства».

Краснобай и позёр Явлинский обещал это сделать аж за 400 календарных дней. Потом, подумав и почесав затылок, решил – нет, всё-таки за 500, а то за 400, мол, боюсь не управлюсь. Краснобаи Гайдар с Чубайсом – и того менее.

Меж ними началось состязание – у кого языки длиннее и обещания круче. И кто, соответственно, больше языками теми проворными народу советскому наплетёт: авторитету, славы себе добудет, очков политических.

Про совесть и честь гражданскую, и про ответственность, главное, за произносимые публично клятвы и обещания, да и просто слова все они как-то дружно забыли. А, может, и не помнили никогда, не знали – зачем?! Будто понятия эти диковинные и обременительные – совесть, правда, достоинство, честь, ответственность за помыслы и поступки, за слово живое, русское, способное творить чудеса, – из другой совершенно жизни. Или иного, враждебного им, младореформаторам, мира в народный лексикон пришли, в котором деятели эти никогда не жили, которого как огня боялись и про который, как про страшный сон, слышать ничего не желали…

Народ слушал их, слушал, сладкоголосых сиринов и молодых масонов по совместительству, за которыми заокеанские серьёзные дяденьки стояли с Уолл-стрит, – и только рот восторженно разевал, не зная, кому из троих судьбы свои доверить…

11

В апреле 1985 года в жизни большой страны случилось знаковое в исторической перспективе событие. С Урала в Москву переехал на жительство Ельцин Б.Н., бывший Первый секретарь Свердловского обкома КПСС (с 1976 года) и действующий член ЦК КПСС (с 1981 года), которого москвичи сначала, а потом уже и вся демократическая Россия на долгие годы запомнили за его бесовские “подвиги”.

Хотя и считается, что инициатором перевода Бориса Николаевича в столицу на работу в аппарат ЦК был Е.К.Лигачёв, – но это не совсем правильно, как теперь представляется, или же совсем не правильно и не точно. Потому что и сам незабвенный Егор Кузьмич был креатурой Андропова и его людей, и работал в Москве под их постоянной опекой и зорким приглядом.

Поэтому-то с большой долей уверенности можно предположить, что и Ельцин был выдвиженцем покойного Председателя КГБ СССР, пусть и опосредованным, за которым тот долгое время следил, по-видимому, изучал привычки, характер, наклонности, качества морально-нравственные или отсутствие оных; которого и включил в итоге в свой тайный номенклатурный список преданных себе людей, кандидатов на высокие партийные должности.

А поскольку Ю.В.Андропов, еврей по крови и сионист по духу, был тесно связан с сионистском верхушкой Америки и Израиля, – то и выходит, что Б.Н.Ельцин, как и М.С.Горбачёв и Е.К.Лигачёв, сами того не ведая и не подозревая, работали против своей страны. Зато на пользу мирового еврейства…

Об этом, кстати, и стремительная столичная карьера бывшего свердловского партийного лидера свидетельствовала: со стороны было заметно даже и думающему обывателю, что его кто-то уж очень влиятельный прямо-таки за уши “наверх” тащил – к большим деньгам и Верховной власти поближе. Судите сами, читатель: в апреле-месяце Борис Николаевич только-только перебрался в Москву на должность заведующего строительным отделом ЦК, только вещи по шкафам и ящикам разложил и перевёл дух, и с подчинёнными перезнакомился, коньяку выпил. А уже в июне 85-го он – секретарь ЦК КПСС; в феврале 86-го – кандидат в члены Политбюро (избран на XXVII партсъезде); с декабря 1985-го – Первый секретарь МГК КПСС, сменивший на этом посту всесильного партийного функционера Гришина.

Представляете себе карьера для зачуханного провинциала-лапотника! От одного перечисления должностей дух захватывает, и каких должностей! Богатейшую и влиятельнейшую Москву человеку всего-то через полгода доверили, вершительницу мировой политики, куда стекались все деньги и связи, все властные нити могучей советской Державы, второй по значимости и силе на тот момент.

Зато уж и покуражился он на посту московского градоначальника на славу: зарекомендовал себя этаким ухарем-сорвиголовой, бравым “бойцом-кавалеристом”, которых в Гражданскую рубаками называли за буйный отчаянный нрав, за лихость. Куда ни приедет, бывало, с проверкой, в любой столичный райком – везде с ним скандал случался, кончавшийся шумной взбучкой чиновникам, как правило, и массовыми увольнениями… Порою дело доходило и до рукоприкладства, а то и до откровенного мордобоя, после которого побитые и униженные секретари, прямые подчинённые Ельцина, в окна прыгали от отчаяния – и разбивались насмерть. Несколько подобных случаев зафиксировано, если верить газетам тех лет, и слухам, что упорно по Москве гуляли. Борис Николаевич, как утверждали, был на руку очень не сдержан и на расправу скор: кулаками махал как умелый боксёр перчатками…

Но начинал он, правда, неплохо, если об организаторских способностях его судить: получил известность среди простых москвичей благодаря регулярным личным проверкам столичных магазинов, складов и баз, организацией пышных продовольственных ярмарок на площадях Москвы, которые всем запомнились и полюбились; и даже День города постановил отмечать, что праздновался с размахом… Но особенно москвичам врезался в память тем, что несколько раз проехался до работы на общественном транспорте под телеобъективы. Понимай: демократом себя сознательно перед народом выставил, этаким бесшабашным парнем, борцом с номенклатурными привилегиями, которому-де всё “до фени” – почести, деньги, слава, страх. Что было тогда в диковинку, а потому – приятно.

Потом дело у него зачахло и сошло на нет – и с проверками, и с ярмарками, и с Днём города. Потому что не создан был Борис Николаевич для кропотливой ежедневной конторской работы, что рутиною называется, или текучкой, а был по натуре своей истинный революционер. Человек, которому роднее и ближе было что-то вечно крушить и ломать, увольнять, низвергать с пьедесталов, морды до крови бить, за грудки хватать по-медвежьи, кости по пьяному делу мять, буйствовать и площадно материться. Понимай: культ личности себе самому создавать, образ великого деятеля-реформатора. Чем что-то неприметное и неброское продумывать и просчитывать в уединённой кабинетной тиши – молчком творить прекрасное, доброе, вечное…

Он и крушил, и ломал всё в столице напропалую, как истинный ниспровергатель-революционер, поувольняв большинство ответственных работников МГК КПСС сначала, а потом – и секретарей столичных райкомов партии вместе с их челядью. Людей, на которых держался город как на китах, которые десятилетьями Москву как собственную жену холили и лелеяли, досконально знали её и любили. Но и с новыми назначенцами он вечно цапался и скандалил, по столу кулаками стучал, скрежетал зубами на совещаниях, сквернословил, матушку поминал, требуя немедленных результатов от них, передовых цифровых показателей.

Скандалы эти не прекращавшиеся умело подхватывались и тиражировались на всю Москву подконтрольной демократам-реформаторам прессой, подносились всем в нужном ракурсе: Ельцина выставляли народу чуть ли ни как единственного порядочного партийца в правление Горбачева, всей душою болеющего-де за страну, за наведение в ней порядка и дисциплины. Причём – партийца крутого, решительного, духовитого, способного на бунт, на поступок, на лидерство в партии и государстве. Здесь он в точности судьбу Солженицына с Сахаровым повторял: раскрутка завербованной мировой закулисой троицы шла по единой схеме…

Поначалу добропорядочный московский люд забавляли дерзкие выходки провинциала-уральца, нового городского управителя. Думали и надеялись москвичи, что от этого будет прок, и жизнь в захиревавшей во второй половине 80-х Москве и вправду изменится и улучшится: исчезнет надоедливая столичная толчея, дикие очереди в магазинах, подобреют и смягчатся чиновники.

Но потом люди стали к ним, бесчисленным скандалам ельцинским, привыкать, и дружно считать Бориса Николаевича за шута горохового, за пустозвона, который кроме как кулаками размахивать перед носом у подчинённых, строить свирепые рожицы да позировать перед камерой в общественном транспорте ничего не умеет. Пользы-то от его шумных выходок, по сути, не было никакой. Скорее, наоборот: в Москве, после кратковременного улучшения, хаос увеличивался с каждым днём, бросались в глаза бюрократическое гниение и разложение, взяточничество и казнокрадство, тотальное отсутствие дисциплины. Москву при Первом секретаре МГК КПСС Ельцине без конца лихорадило и трясло, падал жизненный уровень, удлинялись постылые очереди…

12

Почувствовав это: что их чумовой протеже выдыхается на холостых оборотах и теряет политический вес, – кукловоды ельцинские решили новый импульс ему придать. И на Генерального секретаря его натравили в 1987 году, захотев этим действом, по-видимому, двух зайцев разом убить. Или двух мух одной хлопушкой.

Захотели проверить, во-первых, кто популярнее в партии из них двоих на данный конкретный момент, весомее и авторитетнее. А заодно и настроение коллег-партийцев прощупать из Высшего эшелона власти на предмет их верности коммунистическим идеалам, с одной стороны; а с другой – перестройке и либеральным ценностям.

А, во-вторых, очередную широкомасштабную рекламу Борису Николаевичу сделать как бесстрашному и единственному, особо выделим это и подчеркнём, оппоненту политики Горбачева, который-де режет правду-матку в глаза и ничего и никого не боится. Чтобы на будущее это ему, бунтарю, пригодилось, которое было не за горами.

Здесь кукловоды кремлёвские и заокеанские ничего не проигрывали и не теряли: и Ельцин и Горбачев ведь были из-под одной “наседки”, имя которой – Уолл-стрит, банковский капитал Америки, еврейский капитал. Поэтому, кто бы ни победил из них двоих – тамошние дельцы финансовые и политические оставался бы с прибылью…

Ну а дальше всё было просто, как и всё гениальное. Проще некуда. Накаченный своей командой заранее подготовленными тезисами и идеями, а главное – заручившись поддержкой заокеанских дядечек-толстосумов, Борис Николаевич, для храбрости хлебнувши лишнего по заведённой привычке, крякнув и утерев губы, взбодрившись и боевую стойку приняв, буром попёр на некоторых членов Политбюро: на совещаниях-посиделках кремлёвских принялся обвинять их в косности и консерватизме.

А 21 октября 1987 года он и вовсе выкинул фортель, нарушив партийную этику и дисциплину, – “вынес сор из избы”: резко выступил на очередном Пленуме ЦК КПСС с обличениями. И кого бы Вы думали?! Он позволил себе публично покритиковать стиль работы Е.К.Лигачёва, тогдашнего секретаря по идеологии и второго человека в партии, заявив с трибуны, что тот-де и перестраивается не так, и ускоряется медленно, и чуть ли ни становится с некоторых пор тормозом перестройки. Представляете!… А про Михаила Сергеевича и вовсе посмел заявить, ничтоже сумняся, что в стране-де зарождается новый культ личности – уже его, Горбачёва, – с которым, культом, необходимо бороться решительно и беспощадно, которого не нужно допускать. Короче, такого спьяну и сдуру нагородил! – не перелезешь!…

Услышав подобное, взбеленились тогда Горбачёв с Лигачёвым, озлобились оба, рассвирепели. Особенно – Егор Кузьмич Лигачёв, может быть самый честный партиец в окружении Михаила Сергеевича, реформатор истовый и решительный, и великий труженик, патриот до мозга костей, с молодых лет служивший партии и стране не за страх, а за совесть. Стоит напомнить читателям, что в бытность свою первым секретарём он сумел вывести прежде убыточную Томскую область в передовики по всем показателям, заметно поднял у томичей жизненный уровень, решил многие социальные проблемы, годами не решавшиеся до того. За что ему сибиряки долго потом благодарны были, своим депутатом избирали не раз, верили ему всецело и безгранично.

У него, Лигачёва, как теперь представляется, если и был недостаток по жизни – то только один: он был простоват и доверчив, и плохо разбирался в людях. Отсюда – и все его беды. Ибо, будучи очень порядочным мужиком, слишком порядочным для политика такого ранга, человеком слова, кристально честным и чистым, плюс ко всему, без двойного дна, – он и к другим относился также. Наивно считал и надеялся, святая душа, что и у других пресловутое двойное дно отсутствует. Что люди изначально честные и прямые с рождения: как думают, так говорят; и как говорят, так и делают, так и поступают. А если и совершают плохие поступки – то исключительно по слабости или по глупости, по незнанию; но уж никак не сознательно, не со зла.

По своей же простоте и доверчивости он был прямолинеен и однобок с людьми, увы, и как ребёночек малый делил всех на “плохих” и “хороших”. На тех, кто ему очень нравился, соответственно, а кто нет. Потому что первые “гладили его по головке” и пели осанну, тянули вверх по карьерной лестнице, льстили и раболепствовали, а вторые были холодными и колючими с ним, неприветливыми и немногословными. Значит – “плохими”, значит “врагами” ему, чего на самом-то деле и не было в действительности.

Именно из-за этой своей однобокости и простоты, и неумения разбираться в людях ему крайне сложно было общаться, работать, “дружить” с такими скользкими и двуличными типами, как Ю.В.Андропов и А.Н.Яковлев например, патологическими интриганами и лицемерами, у которых-то как раз в душах было такое болото и мрак, такие “камни за пазухой”, что не приведи Господи. Которые ему в глаза говорили одно: клялись в вечной любви и верности, славили его как великого деятеля своей эпохи, первого партийца страны и реформатора-первопроходца, – а думали и делали совсем другое, прямо противоположное, мечтая его разорвать при случае, превратить в ничто – в пыль дорожную, лузера-неудачника. А он, простофиля, этого не понимал, или понимал плохо.

Потому-то и использовали они его по-максимуму в своих целях; а потом задницу им пошло вытерли, когда срок подошёл, и выбросили вон за ненадобностью.

Это ведь по тайной указке Яковлева, скорее всего, вожака-вдохновителя тёмных сил в окружении Горбачёва, смотрящего от Сиона, спустили на него Ельцина осенью 1987-го года. Потому что был Егор Кузьмич, несмотря на свою природную простоту, Коммунист с большой буквы, другим членам ЦК не чета, был Велико-державником сталинского типа, каких ещё поискать, и обладал громадным авторитетом в партии, что немаловажно, к кому прислушивались на Пленумах и на Съездах, кто мог за собой повести. А главное – что понимать уже начал, по-видимому, покрутившись какое-то время на вершине власти в Москве, что реально в стране и со страной происходит, и куда ведёт, или привести может так называемая перестройка.

За это его быстренько и слили в конце 80-х годов – прозревшего-то. Чтобы не мешался, не путался под ногами, непреложного хода Истории своим присутствием не нарушал. И правильно сделали, вероятно. Без мозгов и кругозора широкого, всеохватного, на Вершине власти делать нечего. Как и без команды своей, которой у Лигачёва не было…

Но осенью 1987 года он был ещё очень силён, был, повторимся, вторым человеком в партии и государстве – поэтому-то мужественно принял вызов и, выйдя на трибуну Пленума, публично принялся чихвостить бунтаря Ельцина на чём свет стоит, словесно пинать его как футбольный мячик (про меня, дескать, Борис, ты тут много чего “хорошего” наплёл, спьяну-то, а теперь и про себя самого послушай), заставляя борзого оппонента то и дело ежиться и краснеть, обливаться холодным потом. Всё про него разом вывалил на присутствовавших, на страну, весь негатив, какой у “друга Бориса” (так его тогда Лигачёв во время выступления называл, подчёркнуто-уничижительно) к тому времени как у руководителя накопился. Чем московского градоначальника здорово ославил и опустил в плане имиджа и авторитета.

Однако же больше всего добило перетрусившего Бориса Николаевича выступление кремлёвского кукловода Яковлева, члена Политбюро и “прораба перестройки” по совместительству, который, почувствовав, куда склоняется чаша весов, лукаво поддержал тогда популярного Лигачёва в критике Ельцина, чем последнего окончательно сломал и унизил, надежды и веры лишил, довёл до нервного срыва и помешательства.

Услышав, как и Яковлев его с трибуны пинает, публично открещивается от него, тайный его куратор, опешивший Ельцин понял, что его пошло подставили его “друзья”, надули как пацана, как лоха последнего “развели” прилюдно и дёшево; а теперь “в канаву сливают” как ненужный хлам, как помои кухонные.

Он вышел, оплёванный, на трибуну и попробовал было покаяться и повиниться перед партийными товарищами, дать задний ход, видя, куда ситуация поворачивается, признать ошибки, объяснив дело так, что его-де неправильно поняли, что он-де хотел как лучше. Но всё было тщетно. «Слово – не воробей: вылетело – не поймаешь». Захотел прославиться, Борис Николаевич, героем отчаянным себя показать, удальцом-молодцом бесстрашным?! – хорошо! отлично! чудесно даже! Получай теперь по полной программе, как говорится, за свои слова и чудачества!…

После провального Пленума оплёванному и отверженному всеми Ельцину стало плохо: силы его покинули, расхотелось жить. И 9 ноября он попадает в больницу: его на «Скорой» срочно привезли в ЦКБ. Официальная версия – сердечный приступ. Реальная же, которую озвучивали потом в своих выступлениях и М.С.Горбачёв, и Н.И.Рыжков, и В.И.Воротников, люди, безусловно, знающие и осведомлённые в околокремлёвских делах, которые не будут врать, придумывать лишнего, – реально Борис Николаевич захотел тогда свести счёты с жизнью, впав в глубочайшую депрессию. Сразу же после Пленума он попытался ножницами вскрыть себе на руках вены.

Вообще же, надо про него сказать, для полноты картины, что был он человек нервный с рождения, крайне неуравновешенный и суицидный. О чём впоследствии и начальник его президентской охраны Коржаков свидетельствовал не раз. В критических ситуациях, не выдерживая нервных нагрузок, он хватался за бритву или за нож с целью покончить с жизнью: охрана в такие моменты от него ни на шаг не отходила, зорко следила за ним…

Но 9 ноября врачам удалось его спасти, вытащить с того света. А уже 11 ноября 1987 года на внеочередном Пленуме МГК КПСС Ельцин повторно каялся и извинялся: теперь уже перед коммунистами-москвичами, – публично ошибки свои признавал и безобразное недавнее поведение – но всё было без толку, всё напрасно, всё на ветер. Большинством голосов он был освобождён от должности первого секретаря МГК, а 18 февраля 1988 года – освобождён и от должности кандидата в члены Политбюро. Его головокружительная партийная карьера на этом закончилась…

Однако ж членом ЦК он всё же остался, – вот в чём вся хитрость-то заключалась и на будущее задел. Его кукловоды тайные не позволили Горбачёву своенравного уральца совсем добить, вышвырнуть вон из партии: он был им нужен.

Поэтому-то, лишившись поста московского градоначальника, опальный Ельцин – вместо того, чтобы уехать послом в Монголию или ещё куда, подальше и пострашней, – странным образом переводится на работу в Госстрой СССР. Становится там первым заместителем Председателя в ранге союзного министра. Понимай: продолжает жить и работать в Москве, чтобы быть под рукой у своих кураторов, быть в перестроечном деле и в теме.

Простодушные москвичи про это ничего не знали, естественно, про такие кремлёвские подковёрные хитросплетения и ходы: что Ельцина хотя и наказали, “выпороли” прилюдно – но не сильно, не смертельно для него; после чего посадили его в запас до лучших времён. В надежде, что они скоро настанут. Столичные жители видели лишь, что их взбалмошного руководителя сняли, наконец, с должности, сняли с треском. И он на какое-то время исчез из вида, с глаз долой. Москвичи и решили, что навсегда – и перекрестились радостно. Поднадоел крикливый Борис Николаевич всем за неполных два года как редька горькая, как некогда и его братья по духу и масонским клубам, и его же подельники по развалу СССР – вонючие Солженицын с Сахаровым, да не к ночи будут помянуты оба. Ведь от них троих, как и от той свиньи из пословицы, «визгу и вони много было, а шерсти – чуть»…

13

Однако же в 1989 году их бывший градоначальник вдруг снова выплыл из небытия на свет Божий – замелькал на политическом небосклоне страны этаким “чёртиком из табакерки”, агрессивным, деловитым и взбалмошным по всегдашней своей манере, “безрассудно-бесстрашным” и пьяным через раз. И принялся пуще прежнего громить на митингах компартию и строй советский, Политбюро, Горбачёва и коммунизм. Сиречь ещё громче, напористее и злее заявлять о себе как о неистовом реформаторе-оппозиционере и главном перестроечнике страны – только уже со стороны как бы, из самой гущи народной: в составе Межрегиональной депутатской группы Верховного Совета СССР и партии «Демократическая Россия».

Там, у Межрегионалов и Демороссов, как теперь уже хорошо известно, собралась вся советская “пятая колонна” по сути конца 1980-х – начала 1990-х годов. Этакие “бесы перестройки”, “бронебойные разрушительные снаряды”, “антикремлёвский десант и актив”! Или же революционно-демократический карательно-пропагандистский спецназ наподобие партии эсеров в 1917-м, составленный, как и тогда, из отъявленных громил, крикунов и шарлатанов, антисоветчиков-демагогов по преимуществу, ну и масонов, естественно, самых высоких посвящений и степеней. Куда же без них, без масонов-то?! Без них сама наша жизнь не в радость будет, как та же еда без соли.

Создавалась и финансировалась она, “колонна”, Конгрессом и Госдепартаментом США с одной-единственной целью – демонтаж советской Державы и её последующий территориальный раздел на отдельные, независимые друг от друга части-республики, свободные от власти Кремля и даже друг другу враждебные.

Люди там подобрались знатные и длинноязыкие как на подбор: Г.Попов, А.Собчак, Г.Старовойтова, М.Полторанин, Л.Мурашов, С.Станкевич, Ю.Афанасьев, Г.Бурбулис, А.Козырев и С.Шахрай, и другие видные либеральные деятели-активисты, – заводилы-закопёрщики перестроечные. Имя им Легион. Все – злые, алчные, нетерпимые, двуличные, свирепые и беспощадные в своём разрушительном кураже и угаре, готовые Кремлёвскую власть на куски разорвать, а попутно и страну разрушить.

Солженицына среди них разве что не хватало для полноты картины, тогда ещё коптившего небо и воздух Америки и остервенело строчившего там свои “нетленки” для кукловодов-хозяев из ЦРУ, у которых он был на довольствии, на содержании. Даже и свой “дядька Черномор” был при них – помешанный на антисоветизме академик Сахаров, второй супругой своей к тому времени, Е.Боннэр, до полусмерти забитый. Он, бедолага, от регулярных побоев и от безделья тронулся уже умом, – но на митинги ещё шастал, находил силы. И даже что-то там невразумительное верещал, слюнями брызгал.

Из этого списка кого ни возьми – всё сплошь были “гении” и “пророки”, ни дать, ни взять, “великаны” мысли и духа. Все – горластые, наглые, обожранные и самонадеянные. У каждого на любой вопрос – подчёркиваем, на любой! – был припасён готовый ответ: тёмных пятен в истории и политике для этих ярких и знатных, сладкоголосых господ в принципе “не существовало”.

А ещё москвичей подкупало то, помимо либерально-демократического песнопения и “всезнайства”, что на публичных митингах и демонстрациях эта борзая шатия-братия ничего и никого не боялась, якобы, грязь лила на всё и на всех от души, по полной программе, что называется. А всё потому, что за каждым стояли могучие спецслужбы Америки, Госдеп и Конгресс США, повторим это особо, западная печать и вся “прогрессивная мировая общественность”. Да и собственное КГБ – тоже. Чего уж юлить и скрывать?! Из песни слов не выкинешь… Это зловещее гнездилище андроповское, рассадник интернационализма и анти-патриотизма, их бы ни за что не дало в обиду, задиристых “детишек” своих, пальцем не позволило бы тронуть.

Они это знали все, говорливые демороссы российские, – потому-то так нагло и дерзко себя и вели, как магнитом притягивая простаков-обывателей…

И в такое-то вот кодло перестроечно-либеральное, визгливое, злобное и тошнотворно-вонючее до невозможности, в крикливо-глумливую компанию словоблудов и клоунов, и циников-перевёртышей записных и вляпался в 1989 году заскучавший без аплодисментов и власти Ельцин, у которого амбиций было на десятерых, а умишка – кот наплакал. К тому же, был он запойный алкаш, готовый всё променять на водку, с водкой как с жинкой сроднившийся и не просыхавший уже от неё, – идеальная кандидатура для куклы-марионетки на будущем президентском посту, на который его к тому времени сильные мира сего уже твёрдо определили и не спеша готовили.

Они-то и дали команду демократической своре из депутатов, писателей, адвокатов и журналистов: он-де у вас будет главным теперь, работайте все на него, его одного славьте, возвеличивайте и продвигайте. И те всем скопом потащили “брата Бориса” “наверх” согласно закулисным приказам и планам – принялись его раскручивать с новой силой как “единственную достойную альтернативу” слабевшему в политическом плане Горби.

На Съездах народных депутатов СССР, правда, что следовали один за другим вплоть до крушения государства, косноязычный Борис Николаевич не был особо заметен и на слуху. Там солировали и дирижировали, давали звону и копоти другие депутаты-межрегионалы, поговорливее и попроще, главное, подешевле, которые не много стоили, не сильно были нужны. По задумке хозяев они представляли собой этакий политический штурмовой таран, грубую рабочую силу или “пушечное мясо” – если уж совсем откровенно и грубо, что призваны были расчистить дорогу для главных действующих лиц, для “тяжеловесов”, и тихо уйти со сцены. Полупомешанный академик Сахаров, в первую очередь, – промотавшийся авантюрист, пугало огородное, посмешище, шабес-гой, перед смертью готовый влезть во все дырки, как кажется, и заявить о себе как о единственном светоче и моралисте, неустрашимом борце за “права”. Вот только кого и какие?! – Бог весть! Поди пойми и разбери его, чудака, чего он там под конец жизни о себе возомнил, о чём мечтал и заботился, что думал!

Так вот, он раз за разом нахально забирался на трибуну Кремлёвского Дворца Съездов без всякой очереди и, густо брызжа слюнною на депутатов, что-то пытался всем доказать: что-то такое особенное и чрезвычайное, что только он один якобы знал – и больше никто. И этой запредельной наглостью и навязчивостью, и псевдо-всезнайством академическим до ужаса всем сразу же осточертел, достал до ума и печёнок. Так, что его оглушительным свистом и матом сгоняли уже со сцены порядочные депутаты, не имея сил и желания выслушивать его старческий либерально-продажный бред; а депутаты-афганцы которому плевали в рожу прямо в зале и называли иудою за всё то, что он написал и наговорил про них, покуда они воевали…

14

Ельцина же пока держали в резерве, не распыляли на “мелочи” и склоки – зачем? Его готовили к куда более важным, внутри-российским баталиям – к пленарным заседаниям Верховного Совета РСФСР, который по плану он и должен был в ближайшее время возглавить. Чтобы начинать действовать решительно и активно на заключительном этапе перестройки – крушить и ломать предельно уже деморализованный и расшатанный его подельником-Горбачёвым Советский Союз – лакомый кусок, кусище целый для мирового банковского капитала и олигархии! Заветный приз, который всего на свете стоил!

А для этого в начале 1990-го года Ельцину создаётся реклама прямо-таки бешеная в электронных и печатных СМИ как человеку Слова и Дела, бунтарю-одиночке к тому же, добровольно отказавшемуся-де – ради принципов и идеалов, достоинства и чести – от питательных кремлёвских пайков и дач, от власти и привилегий. Которыми он обладал на посту московского градоначальника и которыми мужественно пренебрёг, от себя отринул. Создаётся реклама этакому человеку-великану, короче, «невольнику чести», бросившему вызов Системе, которая-де ему за это отчаянно мстит. То автомобильную аварию ему вдруг “подстроит” с благополучным исходом, то в подмосковную речку в дымину пьяного “сбросит”, из которой он, опять-таки, целым и невредимым всплывал. До костей продрогшим и вымокшим, но честным. И несгибаемым, главное. Этаким добрым молодцем, как Иван-царевич из сказки, которому всё нипочём, который-де и в огне не горит, и в воде не тонет, и чарам колдовским неподвластен. Словом, чего только тогда про него ни придумывали продажные журналюги, каких только баек стране ни рассказывали, ни плели, создавая имидж “непотопляемого” во всех смыслах героя-богатыря, которого-де и пуля-дура боится, и штык-молодец не берёт.