Текст книги "Василий Теркин. Книга про бойца"

Про солдата-сироту

Нынче речи о Берлине.

Шутки прочь, – подай Берлин.

И давно уж не в помине,

Скажем, древний город Клин.[31]31
  И давно уж не в помине, / Скажем, древний город Клин. – Клин – город в 65 км от Москвы: оккупирован немцами 23 ноября 1941 г., взят Красной армией 15 декабря 1941 г.


[Закрыть]

И на Одере едва ли[32]32
  И на Одере едва ли… – Одер – река в Чехии, Польше и Германии, по ней проходит часть границы между Польшей и Германией.


[Закрыть]

Вспомнят даже старики,

Как полгода с бою брали

Населенный пункт Борки.

А под теми под Борками

Каждый камень, каждый кол

На три жизни вдался в память

Нам с солдатом-земляком.

Был земляк ни стар, ни молод,

На войне с того же дня

И такой же был веселый,

Наподобие меня.

Приходилось парню драпать,

Бодрый дух всегда берег,

Повторял: «Вперед, на запад»,

Продвигаясь на восток.

Между прочим, при отходе,

Как сдавали города,

Больше вроде был он в моде,

Больше славился тогда.

И по странности, бывало,

Одному ему почет,

Так что даже генералы

Были будто бы не в счет.

Срок иной, иные даты.

Разделен издревле труд:

Города сдают солдаты,

Генералы их берут.

В общем, битый, тертый, жженый,

Раной меченный двойной,

В сорок первом окруженный,

По земле он шел родной.

Шел солдат, как шли другие,

В неизвестные края:

«Что там, где она, Россия,

По какой рубеж своя?..»

И, в плену семью кидая,

За войной спеша скорей,

Что он думал, не гадаю,

Что он нес в душе своей.

Но какая ни морока,

Правда правдой, ложью ложь.

Отступали мы до срока,

Отступали мы далеко,

Но всегда твердили:

– Врешь!..

И теперь взглянуть на запад

От столицы. Край родной!

Не на шутку был он заперт

За железною стеной.

И до малого селенья

Та из плена сторона

Не по щучьему веленью

Вновь сполна возвращена,

По веленью нашей силы,

Русской, собственной своей.

Ну-ка, где она, Россия,

У каких гремит дверей!

И, навеки сбив охоту

В драку лезть на свой авось,

Враг ее – какой по счету! —

Пал ничком и лапы врозь.

Над какой столицей круто

Взмыл твой флаг, отчизна-мать!

Подождемте до салюта,

Чтобы в точности сказать.

Срок иной, иные даты.

Правда, ноша нелегка…

Но продолжим про солдата,

Как сказали, земляка.

Дом родной, жена ли, дети,

Брат, сестра, отец иль мать

У тебя вот есть на свете, —

Есть куда письмо послать.

А у нашего солдата —

Адресатом белый свет.

Кроме радио, ребята,

Близких родственников нет.

На земле всего дороже,

Коль имеешь про запас

То окно, куда ты сможешь

Постучаться в некий час.

На походе за границей,

В чужедальней стороне,

Ах как бережно хранится

Боль-мечта о том окне!

А у нашего солдата —

Хоть сейчас войне отбой —

Ни окошка нет, ни хаты,

Ни хозяйки, хоть женатый,

Ни сынка, а был, ребята, —

Рисовал дома с трубой…

Под Смоленском наступали.

Выпал отдых. Мой земляк

Обратился на привале

К командиру: так и так, —

Отлучиться разрешите,

Дескать, случай дорогой,

Мол, поскольку местный житель,

До двора – подать рукой.

Разрешают в меру срока…

Край известный до куста.

Но глядит – не та дорога,

Местность будто бы не та.

Вот и взгорье, вот и речка,

Глушь, бурьян солдату в рост,

Да на столбике дощечка,

Мол, деревня Красный Мост.

И нашлись, что были живы,

И скажи ему спроста

Все по правде, что служивый —

Достоверный сирота.

У дощечки на развилке,

Сняв пилотку, наш солдат

Постоял, как на могилке,

И пора ему назад.

И, подворье покидая,

За войной спеша скорей,

Что он думал, не гадаю,

Что он нес в душе своей…

Но, бездомный и безродный,

Воротившись в батальон,

Ел солдат свой суп холодный

После всех, и плакал он.

На краю сухой канавы,

С горькой, детской дрожью рта,

Плакал, сидя с ложкой в правой,

С хлебом в левой, – сирота.

Плакал, может быть, о сыне,

О жене, о чем ином,

О себе, что знал: отныне

Плакать некому о нем.

Должен был солдат и в горе

Закусить и отдохнуть,

Потому, друзья, что вскоре

Ждал его далекий путь.

До земли советской края

Шел тот путь в войне, в труде.

А война пошла такая —

Кухни сзади, черт их где!

Позабудешь и про голод

За хорошею войной.

Шутки, что ли, сутки – город,

Двое суток – областной.

Срок иной, пора иная —

Бей, гони, перенимай.

Белоруссия родная,

Украина золотая,[33]33
  Белоруссия родная, / Украина золотая… – Цитата из «Песни красных полков» (слова В. Луговского и Е. Долматовского, музыка П. Акуленко), написанной в 1939 г. в связи с походом Красной армии в Западную Украину и Белоруссию.


[Закрыть]

Здравствуй, пели, и прощай.

Позабудешь и про жажду,

Потому что пиво пьет

На войне отнюдь не каждый

Тот, что брал пивной завод.

Так-то, с ходу ли, не с ходу,

Соступив с родной земли,

Пограничных речек воду

Мы с боями перешли.

Счет сведен, идет расплата

На свету, начистоту.

Но закончим про солдата,

Про того же сироту.

Где он нынче на поверку?

Может, пал в бою каком,

С мелкой надписью фанерку

Занесло сырым снежком?

Или снова был он ранен,

Отдохнул, как долг велит,

И опять на поле брани

Вместе с нами брал Тильзит?[34]34
  …Вместе с нами брал Тильзит? – Тильзит – город в Восточной Пруссии (с 1946 г. – Советск, Калининградская область), был взят Советскими войсками 17 января 1945 г.


[Закрыть]

И, Россию покидая,

За войной спеша скорей,

Что он думал, не гадаю,

Что он нес в душе своей.

Может, здесь еще бездонней

И больней душе живой.

Так ли, нет, – должны мы помнить

О его слезе святой.

Если б ту слезу руками

Из России довелось

На немецкий этот камень

Донести, – прожгла б насквозь.

Счет велик, идет расплата.

И за той большой страдой

Не забудемте, ребята,

Вспомним к счету про солдата,

Что остался сиротой.

Грозен счет, страшна расплата

За мильоны душ и тел.

Уплати – и дело свято,

Но вдобавок за солдата,

Что в войне осиротел.

Далеко ли до Берлина,

Не считай, шагай, смоли, —

Вдвое меньше половины

Той дороги, что от Клина,

От Москвы уже прошли.

День идет за ночью следом,

Подведем штыком черту.

Но и в светлый день победы

Вспомним, братцы, за беседой

Про солдата-сироту…

По дороге на Берлин

По дороге на Берлин

Вьется серый пух перин.

Провода умолкших линий,

Ветки вымокшие лип

Пух перин повил, как иней,

По бортам машин налип.

И колеса пушек, кухонь

Грязь и снег мешают с пухом.

И ложится на шинель

С пухом мокрая метель…

Скучный климат заграничный,

Чуждый край краснокирпичный,

Но война сама собой,

И земля дрожит привычно,

Хрусткий щебень черепичный

Отряхая с крыш долой…

Мать-Россия, мы полсвета

У твоих прошли колес,

Позади оставив где-то

Рек твоих раздольный плес.

Долго-долго за обозом

В край чужой тянулся вслед

Белый цвет твоей березы

И в пути сошел на нет.

С Волгой, с древнею Москвою

Как ты нынче далека!

Между нами и тобою —

Три не наших языка.

Поздний день встает не русский

Над немилой стороной.

Черепичный щебень хрусткий

Мокнет в луже под стеной.

Всюду надписи, отметки,

Стрелки, вывески, значки,

Кольца проволочной сетки,

Загородки, дверцы, клетки —

Все нарочно для тоски…

Мать-земля родная наша,

В дни беды и в дни побед

Нет тебя светлей и краше

И желанней сердцу нет.

Помышляя о солдатской

Непредсказанной судьбе,

Даже лечь в могиле братской

Лучше, кажется, в тебе.

А всего милей до дому,

До тебя дойти живому,

Заявиться в те края:

– Здравствуй, родина моя!

Воин твой, слуга народа,

С честью может доложить:

Воевал четыре года,

Воротился из похода

И теперь желает жить.

Он исполнил долг во славу

Боевых твоих знамен.

Кто еще имеет право

Так любить тебя, как он!

День и ночь в боях сменяя,

В месяц шапки не снимая,

Воин твой, защитник-сын,

Шел, спешил к тебе, родная,

По дороге на Берлин…

По дороге неминучей

Пух перин клубится тучей.

Городов горелый лом

Пахнет паленым пером.

И под грохот канонады

На восток, из мглы и смрада,

Как из адовых ворот,

Вдоль шоссе течет народ.

Потрясенный, опаленный,

Всех кровей, разноплеменный,

Горький, вьючный, пеший люд…

На восток – один маршрут.

На восток, сквозь дым и копоть,

Из одной тюрьмы глухой

По домам идет Европа.

Пух перин над ней пургой.

И на русского солдата

Брат-француз, британец-брат,

Брат-поляк и все подряд

С дружбой будто виноватой,

Но сердечною глядят.

На безвестном перекрестке

На какой-то встречный миг —

Сами тянутся к прическе

Руки девушек немых.

И от тех речей, улыбок

Залит краской сам солдат:

Вот Европа, а спасибо

Все по-русски говорят.

Он стоит, освободитель,

Набок шапка со звездой.

Я, мол, что ж, помочь любитель,

Я насчет того простой.

Мол, такая служба наша,

Прочим флагам не в упрек…

– Эй, а ты куда, мамаша?

– А туда ж, – домой, сынок.

В чужине, в пути далече,

В пестром сборище людском

Вдруг слова родимой речи,

Бабка в шубе, с посошком.

Старость вроде, да не дряхлость

В ту котомку впряжена.

По-дорожному крест-накрест

Вся платком оплетена.

Поздоровалась и встала,

Земляку-бойцу под стать,

Деревенская, простая

Наша труженица-мать.

Мать святой извечной силы,

Из безвестных матерей,

Что в труде неизносимы

И в любой беде своей;

Что судьбою, повторенной

На земле сто раз подряд,

И растят в любви бессонной,

И теряют нас, солдат;

И живут, и рук не сложат,

Не сомкнут своих очей,

Коль нужны еще, быть может,

Внукам вместо сыновей.

Мать одна в чужбине где-то!

– Далеко ли до двора?

– До двора? Двора-то нету,

А сама из-за Днепра…

Стой, ребята, не годится,

Чтобы этак с посошком

Шла домой из-за границы

Мать солдатская пешком.

Нет, родная, по порядку

Дай нам делать, не мешай.

Перво-наперво лошадку

С полной сбруей получай.

Получай экипировку,

Ноги ковриком укрой.

А еще тебе коровку

Вместе с приданной овцой.

В путь-дорогу чайник с кружкой,

Да ведерко про запас,

Да перинку, да подушку, —

Немцу в тягость, нам как раз…

– Ни к чему. Куда, родные? —

А ребята – нужды нет —

Волокут часы стенные

И ведут велосипед.

– Ну, прощай. Счастливо ехать! —

Что-то силится сказать

И закашлялась от смеха,

Головой качает мать.

– Как же, детки, путь не близкий,

Вдруг задержат где меня:

Ни записки, ни расписки

Не имею на коня.

– Ты об этом не печалься,

Поезжай да поезжай.

Что касается начальства, —

Свой у всех передний край.

Поезжай, кати, что с горки,

А случится что-нибудь,

То скажи, не позабудь:

Мол, снабдил Василий Теркин, —

И тебе свободен путь.

Будем живы, в Заднепровье

Завернем на пироги.

– Дай Господь тебе здоровья

И от пули сбереги…

Далеко, должно быть, где-то

Едет нынче бабка эта.

Правит, щурится от слез.

И с боков дороги узкой,

На земле еще не русской —

Белый цвет родных берез.

Ах как радостно и больно

Видеть их в краю ином!..

Пограничный пост контрольный,

Пропусти ее с конем!

В бане

На околице войны —

В глубине Германии —

Баня! Что там Сандуны

С остальными банями![35]35
  Баня! Что там Сандуны / С остальными банями! – Сандуны – известная московская баня (действует с 1808 г.) на Неглинной улице, названная по имени основателя, актера екатерининских времен С. Н. Сандунова.


[Закрыть]

На чужбине отчий дом —

Баня натуральная.

По порядку поведем

Нашу речь похвальную.

Дом ли, за`мок, все равно,

Дело безобманное:

Банный пар занес окно

Пеленой туманною.

Стулья графские стоят

Вдоль стены в предбаннике.

Снял подштанники солдат,

Докурил без паники.

Докурил, рубаху с плеч

Тащит через голову.

Про солдата в бане речь, —

Поглядим на голого.

Невысок, да грудь вперед

И в кости надежен.

Телом бел, – который год

Загорал в одеже.

И хоть нет сейчас на нем

Форменных регалий,

Что знаком солдат с огнем,

Сразу б угадали.

Подивились бы спроста,

Что остался целым.

Припечатана звезда

На живом, на белом.

Неровна, зато красна,

Впрямь под стать награде,

Пусть не спереди она —

На лопатке сзади.

С головы до ног мельком

Осмотреть атлета:

Там еще рубец стручком,

Там иная мета.

Знаки точно письмена

Памятной страницы.

Тут и Ельня, и Десна,

И родная сторона

В строку с заграницей.

Столько верст и столько вех,

Не забыть иную.

Но разделся человек,

Так идет в парную.

Он идет, но как идет,

Проследим сторонкой:

Так ступает, точно лед

Под ногами тонкий;

Будто делает с трудом

Шаг – и непременно:

– Ух, ты! – крякает, притом

Щурится блаженно.

Говор, плеск, веселый гул,

Капли с потных сводов…

Ищет, руки протянув,

Прежде пар, чем воду.

Пар бодает в потолок.

Ну-ка, с ходу на полок!

В жизни мирной или бранной,

У любого рубежа,

Благодарны ласке банной

Наше тело и душа.

Ничего, что ты природой

Самый русский человек,

А берешь для бани воду

Из чужих, далеких рек.

Много хуже для здоровья,

По зиме ли, по весне,

Возле речек Подмосковья

Мыться в бане на войне.

– Ну-ка ты, псковской, елецкий

Иль еще какой земляк,

Зачерпни воды немецкой

Да уважь, плесни черпак.

Не жалей, добавь на пфенниг,

А теперь погладить швы

Дайте, хлопцы, русский веник,

Даже если он с Литвы.

Честь и слава помпохозу,[36]36
  Помпохоз – помощник командира по хозяйственной части.


[Закрыть]

Снаряжавшему обоз,

Что советскую березу

Аж за Кенигсберг[37]37
  Кенигсберг (ныне – Калининград) – город в Восточной Пруссии, после ожесточенных боев взят Красной армией в апреле 1945 г.


[Закрыть] завез.

Эй, славяне, что с Кубани,

С Дона, с Волги, с Иртыша,

Занимай высоты в бане,

Закрепляйся не спеша!

До того, друзья, отлично

Так-то всласть, не торопясь,

Парить веником привычным

Заграничный пот и грязь.

Пар на славу, молодецкий,

Мокрым доскам горячо.

Ну-ка, где ты, друг елецкий,

Кинь гвардейскую еще!

Кинь еще, а мы освоим

С прежней дачей заодно.

Вот теперь спасибо, воин,

Отдыхай. Теперь – оно!

Кто не нашей подготовки,

Того с полу на полок

Не встянуть и на веревке, —

Разве только через блок.

Тут любой старик-любитель,

Сунься только, как ни рьян,

Больше двух минут не житель,

А и житель – не родитель,

Потому не даст семян.

Нет, куда, куда, куда там,

Хоть кому, кому, кому

Браться париться с солдатом —

Даже черту самому.

Пусть он жиловатый парень,

Да такими вряд ли он,

Как солдат, жарами жарен

И морозами печен.

Пусть он, в общем, тертый малый,

Хоть, понятно, черта нет,

Да поди сюда, пожалуй,

Так узнаешь, где тот свет.

На полке´, полке´, что тесан

Мастерами на войне,

Ходит веник жарким чесом

По малиновой спине.

Человек поет и стонет,

Просит:

– Гуще нагнетай. —

Стонет, стонет, а не донят:

– Дай! Дай! Дай! Дай!

Не допариться в охоту,

В меру тела для бойца —

Все равно что немца с ходу

Не доделать до конца.

Нет, тесни его, чтоб вскоре

Опрокинуть навзничь в море,

А который на земле —

Истолочь живьем в «котле».

И за всю войну впервые —

Немца нет перед тобой.

В честь победы огневые

Грянут следом за Москвой.

Грянет залп многоголосый,

Заглушая шум волны.

И пошли стволы, колеса

На другой конец войны.

С песней тронулись колонны

Не в последний ли поход?

И ладонью запыленной

Сам солдат слезу утрет.

Кто-то свистнет, гикнет кто-то,

Грусть растает, как дымок.

И война – не та работа,

Если праздник недалек.

И война – не та работа,

Ясно даже простаку,

Если по три самолета

В помощь придано штыку.

И не те как будто люди,

И во всем иная стать,

Если танков и орудий —

Сверх того, что негде стать.

Сила силе доказала:

Сила силе – не ровня.

Есть металл прочней металла,

Есть огонь страшней огня!

Бьют Берлину у заставы

Судный час часы Москвы…

А покамест суд да справа —

Пропотел солдат на славу,

Кость прогрел, разгладил швы,

Новый с ног до головы —

И слезай, кончай забаву…

А внизу – иной уют,

В душевой и ванной

Завершает голый люд

Банный труд желанный.

Тот упарился, а тот

Борется с истомой.

Номер первый спину трет

Номеру второму.

Тот, механик и знаток

У светца хлопочет,

Тот макушку мылит впрок,

Тот мозоли мочит;

Тот платочек носовой,

Свой трофей карманный,

Моет мыльною водой,

Дармовою банной.

Ну а наш слегка остыл,

И – конец лежанке.

В шайке пену нарастил,

Обработал фронт и тыл,

Не забыл про фланги.

Быстро сладил с остальным,

Обдался и вылез.

И невольно вслед за ним

Все поторопились.

Не затем, чтоб он стоял

Выше в смысле чина,

А затем, что жизни дал

На полкé мужчина.

Любит русский человек

Праздник силы всякий,

Оттого и хлеще всех

Он в труде и драке.

И в привычке у него

Издавна, извечно

За лихое удальство

Уважать сердечно.

И с почтеньем все глядят,

Как опять без паники

Не спеша надел солдат

Новые подштанники.

Не спеша надел штаны

И почти что новые,

С точки зренья старшины,

Сапоги кирзовые.

В гимнастерку влез солдат,

А на гимнастерке —

Ордена, медали в ряд

Жарким пламенем горят…

– Закупил их, что ли, брат,

Разом в военторге?

Тот стоит во всей красе,

Занят самокруткой.

– Это что! Еще не все, —

Метит шуткой в шутку.

– Любо-дорого. А где ж

Те, мол, остальные?..

– Где последний свой рубеж

Держит немец ныне.

И едва простился он,

Как бойцы в восторге

Вслед вздохнули:

– Ну, силен!

– Все равно что Теркин.

От автора

«Светит месяц, ночь ясна,

Чарка выпита до дна…»[38]38
  «Светит месяц, ночь ясна, / Чарка выпита до дна…» — Цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Похоронная песня», входящего в цикл «Песни западных славян» (1834).


[Закрыть]

Теркин, Теркин, в самом деле

Час настал, войне отбой.

И как будто устарели

Тотчас оба мы с тобой.

И, как будто оглушенный

В наступившей тишине,

Смолкнул я, певец смущенный,

Петь привыкший на войне.

В том беды особой нету:

Песня, стало быть, допета.

Песня новая нужна,

Дайте срок, придет она.

Я сказать хотел иное,

Мой читатель, друг и брат,

Как всегда, перед тобою

Я, должно быть, виноват.

Больше б мог, да было к спеху,

Тем, однако, дорожи,

Что, случалось, врал для смеху,

Никогда не лгал для лжи.

И, по совести, порою

Сам вздохнул не раз, не два,

Повторив слова героя,

То есть Теркина слова:

«Я не то еще сказал бы, —

Про себя поберегу.

Я не так еще сыграл бы, —

Жаль, что лучше не могу».

И хотя иные вещи

В годы мира у певца

Выйдут, может быть, похлеще

Этой книги про бойца, —

Мне она всех прочих боле

Дорога, родна до слез,

Как тот сын, что рос не в холе,

А в годину бед и гроз…

С первых дней годины горькой,

В тяжкий час земли родной,

Не шутя, Василий Теркин,

Подружились мы с тобой.

Я забыть того не вправе,

Чем твоей обязан славе,

Чем и где помог ты мне,

Повстречавшись на войне.

От Москвы, от Сталинграда

Неизменно ты со мной —

Боль моя, моя отрада,

Отдых мой и подвиг мой!

Эти строки и страницы —

Дней и верст особый счет,

Как от западной границы

До своей родной столицы,

И от той родной столицы

Вспять до западной границы,

А от западной границы

Вплоть до вражеской столицы

Мы свой делали поход.

Смыли весны горький пепел

Очагов, что грели нас.

С кем я не был, с кем я не пил

В первый раз, в последний раз…

С кем я только не был дружен

С первой встречи близ огня.

Скольким душам был я нужен,

Без которых нет меня.

Скольких их на свете нету,

Что прочли тебя, поэт,

Словно бедной книге этой

Много, много, много лет.

И сказать, помыслив здраво:

Что ей будущая слава!

Что ей критик, умник тот,

Что читает без улыбки,

Ищет, нет ли где ошибки, —

Горе, если не найдет.

Не о том с надеждой сладкой

Я мечтал, когда украдкой

На войне, под кровлей шаткой,

По дорогам, где пришлось,

Без отлучки от колес,

В дождь, укрывшись плащ-палаткой,

Иль зубами сняв перчатку

На ветру, в лютой мороз,

Заносил в свою тетрадку

Строки, жившие вразброс.

Я мечтал о сущем чуде:

Чтоб от выдумки моей

На войне живущим людям

Было, может быть, теплей,

Чтобы радостью нежданной

У бойца согрелась грудь,

Как от той гармошки драной,

Что случится где-нибудь.

Толку нет, что, может статься,

У гармошки за душой

Весь запас, что на два танца, —

Разворот зато большой.

И теперь, как смолкли пушки,

Предположим наугад.

Пусть нас где-нибудь в пивнушке

Вспомнит после третьей кружки

С рукавом пустым солдат;

Пусть в какой-нибудь каптерке

У кухонного крыльца

Скажут в шутку: «Эй, ты, Теркин!» —

Про какого-то бойца;

Пусть о Теркине почтенный

Скажет важно генерал, —

Он-то скажет непременно, —

Что медаль ему вручал;

Пусть читатель вероятный

Скажет с книжкою в руке:

– Вот стихи, а все понятно,

Все на русском языке…

Я доволен был бы, право,

И – не гордый человек —

Ни на чью иную славу

Не сменю того вовек.

Повесть памятной годины,

Эту книгу про бойца,

Я и начал с середины,

И закончил без конца

С мыслью, может дерзновенной,

Посвятить любимый труд

Павшим памяти священной,

Всем друзьям поры военной,

Всем сердцам, чей дорог суд.

1941–1945