Текст книги "Червивая груша"

6

– Молись вместе со мной, – сказал монах на ходу.

Боже, прости беззакония моя и согрешения.

Непобедимая и божественная сила, честнаго и животворящаго Креста Господня, не остави мя, грешнаго, уповающаго на тя…

– И если мне настолько повезет, что Господь призовет меня, то возьми мой посох, – сказал отец Христофор.

И вдруг я увидел в окно – парни уже снаружи, чешут по очищенной от снега дорожке к трассе. Со всех сторон от них вырисовываются тени, образуют кольцо, набухают.

Распахнув окно, я бросился вниз. Внизу оказалось не так уж мягко. Несколько секунд приходил в себя. Отец Христофор обогнал меня, десантная подготовка у него была наверняка получше моей.

И вот, вращая посохом, человек в рясе вышиб мозги из первого попавшегося навстречу обратника. Потом оприходовал и другого.

«Остановись.»

Ко мне шла Оксана. Выглядела она гораздо лучше, чем когда бы то ни было, даже в день свадьбы. Отполированная, лакированная Оксана. Распахнутая шубка, мини-юбочка, сияющие глаза.

– Ты воюешь против друзей, против свободы и прогресса. И ты забыл, что я была твоей первой любовью.

Иной раз мне стыдно, что моей первой любовью была пустоголовая бабенка, но это так.

– До меня у тебя не было женщины, которая хотела бы с тобой встретиться больше одного раза.

Это слишком смело сказано. Может, я того не хотел.

– Кажется, Оксана, у нас не было контакта последние годы. Тебе не нравилось, что у меня прекратился карьерный рост. Тьфу, зараза, о чем это я, прочь с дороги…

– Мне не нравилось, что ты все меньше думаешь обо мне. Я хотела полного слияния. И хочу сейчас.

Я почувствовал… как будто уже внутри ее.

Кружась вокруг сияющего позвоночного столба, я спускался вниз, в ее жаркие влажные недра.

Я словно целиком находился в канале, прозрачном как хрусталь, но теплом и упругом, сквозь который виднелись созвездия яичников.

И в это время как будто издалека донесся окрик отца Христофора.

«Очнись, идиот.»

Но я не смог даже пошевелиться. Толстые кольца обвивали меня со всех сторон. А сверху раздвигался огромный слизистый зев, обрамленный створками трех мощных челюстей.

Я еще раз попытался выдернуться. Совершенно безнадежно. Я не крут, я – слаб и бессилен.

– Ты проник в меня слишком глубоко и теперь мне придется тебя переварить.

Я слаб и ничтожен. Блаженны нищие духом…

В последний момент я словно сдулся и провалился сквозь кольца. Я уходил в водоворот, а меня догоняла огромным телом черная жирная пиявка.

Рано, слишком рано. Теперь пора, вязкий поток ненадолго стал упругим. Толкнувшись, я устремился вверх. Рядом оказался изгиб черного тела и я снова оттолкнулся. Подо мной пронеслись жернова круглой пасти. Она почти догнала меня, но я развернул копье так, чтобы пасть не могла закрыться и, упершись в древко, оттолкнулся еще раз. Глубины преисподней отпустили меня, я еще успел увидеть темный океан, в который вливалось время – это было посленастоящее, прошлое, ад, где распадаются формы, чтобы освобожденная энергия пошла на новый цикл созидания. Волны и водовороты этого океана были необозримы – в них падали куски нашего мира, похожего на тающий распадающийся айсберг.

Я вернулся на «сушу» уже без моего импровизированного копья.

Четверо обратников были мертвы. Трое окружили монаха, он рухнул, а они добивали его.

Я побежал на выручку – с хода проскользнул под рукой у одного из обратников и обрушил стальную палицу ему на затылок. Швырнул палицу в другого, но тот уже убил отца Христофора, вонзив острый отросток ему в шею. Я оказавшись рядом с тварью, загнал в нее нож, но она резко развернулась и оставила меня без оружия. Я попытался опрокинуть ее толчком в брюшную створку, однако сам оказался на земле. Её морда опускалась ко мне, на брюхе распускался цветок челюстей, из которого выходил змеевидный отросток.

До руки мертвого отца Христофора, все еще державшей посох, был метр.

Я полз, а червь, вонзившись в меня, торопился добираться до моего сердца. В тот момент, когда он почти добрался, я схватил посох и огрел обратника по макушке. Потом вырвал из себя червя. Твари надо было выбрать правильную тактику, а она решила срочно меня добить, стала наваливаться.

Я резко крутанулся вбок и стригущим движением ног подсек нападающего. (Чего греха таить, когда-то занимался брейкдансом – оказалось, не впустую потратил два года, сейчас помогло.) Между нами образовалась необходимая дистанция. Тут я и вмазал ему набалдашником монашеского посоха – в глазницу. Так я прикончил директора отдела перспективных технологий, вероятно того, который выпустил в свет обратников.

Я пролежал в снегу минуту, смотря на набалдашник – из заостренной он вернулся к прежней форме, округлой; у отца Христофора было всё продумано. А потом…

– Вставай, папа, – Макс тянул меня за руки, а Натик подталкивал сзади. – Пошли уже отсюда.

Психологическая устойчивость у них оказалась ничего, стрелялки-уничтожалки-виртуалки дали закалку.

– Может, маму подождем? – прикинул Макс.

– Это не мама была, оборотень, – со знанием дела пояснил Нат.

Я встал, повернул отца Христофора на спину, сложил ему руки на груди. Под светом полной луны я с сыновьями шел к трассе и мне слышался голос воина-монаха:

«Я еще вернусь. А потом придет Господь. Но пока будь осторожен.»

Сзади накатил жгучий свет фар – автомобиль ехал из отеля. За ним еще один и еще. В кабинах дорогих машин никого не было. Они ехали под управлением борт-компьютеров по данным навигационных систем. Возвращались домой без хозяев.

А потом я заметил, что неподалеку от выхода на трассу нас ждали.

– Стойте здесь, – сказал я мальчикам.

Темные квадратные силуэты были все ближе, но лиц не видно. Когда до них оставалось метров пять не больше, сзади накатил свет фар еще одного автомобиля, возвращающегося на автопилоте домой. У меня имелось несколько секунд, пока они были ослеплены, а я их видел во всей красе. Трое. Щетинистые лица под бараньими шапками. У одного точно линзы ночного видения – белки не просматриваются. А вот в руке другого тускло отсветил металл. Не нож – телескопическая металлическая дубинка со свинцовым утяжелителем – ломать кости и пробивать череп с одного удара. Салафиты. Вышли поохотиться на людей. Ни одного из этих чмуров еще не разу не посадили в тюрьму, даже если полиция ловила их. Салафитов всегда защищали лучшие корпоративные юристы. Убил паренька одиннадцати лет, значит тот был «агрессивным русским фашистом». Изнасиловал девчонку – значит, та была «проституткой». Очищенные от местного населения территории переходили корпорациям…

Ну хорошо, теперь я буду судьей.

Рывок. Крайнего справа, того, что с дубинкой, ударил посохом в лоб. Ближайший меня еще не видел, но уже через мгновение в его руке оказался нож. С полуборота влупил ему посохом по горлу. Этот с хрипом лёг. Обернулся к первому – лоб у того оказался крепким и он, выпустив с щелчком пять звеньев дубинки, нацеливал ее на мою голову. Но монашеский посох был длинее. Второго удара этот тип уже не выдержал. У последнего салафита блеснул в руке ствол. Еще рывок – на этот раз меня подтолкнула волна и я будто опередил свое тело. Различил напряжение мышц в крепком теле противника и, согнувшись, бросился ему в ноги. Его рука с пистолетом оказалась над моей головой – схватив её за кисть, сломал о свое плечо. И ударом посоха по вражескому затылку, украшенному бараньей шерстью, завершил дело.

– Теперь вперед, – окликнул я сыновей, – не дрефить.

– Да мы уже привыкли, – сказал Макс, обходя лежащие тела по приличной дуге.

Мы вышли на трассу, и… звук мотора, кто-то едет и вроде не из нашего адского отеля. Я поднял руку и рядом со мной остановился пикапчик с эмблемой ремонтной службы. Из него высунулся не корпоративный монстр, а мужик-техник.

– Э-э, милейший, а не вас ли я вызывал три часа назад? – обратился я.

– Царегородский? – опознал меня техник.

– Ну да.

– Мы получили ваше сообщение о поломке с большим опозданием. Садитесь, только без этой… жерди. Сейчас посмотрим, что с вашей машиной.

Я еще раз посмотрел на посох. Открутив набалдашник, вытащил из него стальное кольцо с насечкой, надел на палец, посох утопил в снегу.

7

Полчаса спустя я возвращался домой вместе с детьми в своей машине. Отвез их к бабушке-дедушке, залепил порезы и раны пластырем из синтекожи и… отправился на работу. Понедельник – утро. А что еще делать – кричать, что в одном отдельно взятом отеле случился конец света? Так меня ж в психушку и отправят. Я, кстати, до сих пор не уверен, не было ли это завихрением моих отдельно взятых мозгов? Или же неудачной работой интракорпорала, поставленного мне в испытательном секторе. Вдруг это было лишь набором виртуальных сцен, цепко въедающихся в сенсорную матрицу?

И вот я в стенах корпорации «Pear». Начиная с пятого этажа, от всего, что имелось вокруг, разлетались розовые бабочки, пузыри со щечками, разбегались лисята и мышата, расползались веселые червячки. Всё щебетало, завлекало и настаивало на своем.

Усовершенствуй мир, купи новый гаджет Pear. Все вместе: «Мы любим мир, в котором есть Pear».

Pear первый в мире, старайся быть первым в «Пире». Pear – это лучший мир.

– Эй, Царегородский, зайдите к нам сейчас. Снимем имплантированное вам экспериментальное устройство. Не волнуйтесь – сообщим на СУЧ, что вы у нас были, – менеджер из испытательного сектора пронеслась мимо меня.

Там сделали мне инъекцию под кожу в районе решетчатой кости и еще одну – в вену, для промывки организма от «отходов производства».

Через пятнадцать минут розовые бабочки наконец перестали порхать у меня перед глазами.

– Всё, Царегородский, можете идти, – распорядилась М. Вилнер, – у вас в запасе еще четверть часа.

Уходить не хочется. Строгость ее не портит. Мне даже кажется порой, что М. Вилнер играет в «деловую». Ну, как девчонка играет в принцесску.

– Раз четверть часа, тогда, может, вместе по чашечке кофе выпьем – за избавление пациента от галлюцинаций. А, госпожа Вилнер?

Менеджер задержала на мне взгляд холодных серых глаз и, даже не улыбнувшись, сказала.

– Вы разок уже подженились на сотруднице корпорации. Не стоит два раза наступать на одни и те же грабли.

Впервые заговорила не на «бизнес-инглиш», а на русском и почти без акцента. Значит, я всерьез достал её.

Я побрел в свой отдел, по дороге машинально опустил руку в нагрудный карман пиджака, где у меня расческа лежит, вытащил оттуда визитную карточку. М. Вилнер, что ли, подбросила? На обратной стороне надпись: «Во время обеденного перерыва буду у кофейного автомата на двадцатом этаже.» Уже неплохо, хотя трудно представить М. Вилнер непринужденно болтающей со мной о том о сем. Разговор явно будет по делу. Я зашел в свой отдел, сел на кресло в своем прозрачном боксе. Массажные колесики сразу принялись массировать мою спину. Всё, как обычно. Как будто. Лишь одно «но». В отделе сидели другие люди. Тех, что работали здесь на прошлой неделе, а затем поехали на корпоратив в загородный отель, не было. Кроме меня. Судя по разрезу глаз, цвету кожи и по-птичьи щебечущим голосам – это были люди из той самой параллельной «фирмы», расположенной в Мьянме.

В наш улей зашел новый шеф отдела, мужчина полутора метров ростом, смуглый и стройный как сахарный тростник, засеменил к одному сотруднику, к другому. Грозно защебетал на сотрудницу. Судя по переводу с «пиджин-инглиш», которое автоматически делало правое полушарие моего мозга, он распекал ее за потерю прибыльности и призывал совершить самоубийство путем утопления в реке Иравади. Тем временем, нижняя часть его живота удлинились и, прорвав пиджак и рубаху, превратилась в неожиданно здоровый челюстной цветок, из того полез червеподобный пестик и впился за ухом застывшей подчиненной.

Моя рука потянулась в ящик стола, где лежала хорошо заточенная отвертка – отдыхая от работы, потихоньку обрабатывал её нанокристаллическим наждаком – а взгляд упал на швабру, которую уборщица оставила в углу. Это пригодится тоже.

Еще до обеденного перерыва я прикрутил заточенную отвертку к концу швабры – изоляционной лентой крепко-накрепко. А когда наступил перерыв, завернул импровизированное копьецо в газету Ingria Times, которую нам положено читать, и отправился в хрустальной вазе лифта на двадцатый этаж. Уже на выходе из кабины я уловил в воздухе что-то не то. Ускорив шаг, понесся к закутку, где стояла кофейная машина.

Его я опознал по аккуратной розовой лысинке, похожей на тонзуру. Шеф испытательного сектора.

Пиджак у шефа был распахнут, на животе раскрылся цветок, его толстые лепестки охватывали М. Вилнер и тянули внутрь. Какая-то секунда и ее сопротивление было бы сломлено. А между нами оставалось еще пять метров. Я, прорвав утончившееся пространство, вогнал ему копье в узел управляющей сети между лопаток. Шеф опрокинулся на бок, прозрачная личина сразу стала сереть, а брюшной цветок закрывался, пряча огромный слизистый зев.

Недавно еще холодноглазая дама сейчас трепетно схватила меня за руку. Подержала немного, оперативно успокоилась – видимо с нервами у нее все в порядке, а может и психопрограмма-транквиллизатор установлена – затем сказала:

– Коля, я вживила тебе не тот интракорпорал, который ты думаешь. Ты уж прости, но иначе нельзя было. Мы расширили тебе диапазон восприятия времени. Чтобы ты мог работать не только со обычными потоками, но и со всеми остальными – как носители ИМФ.

– Ой, не время для лекций, госпожа Вилнер. Хотя, конечно, интересно, кто это «мы»?

– Мой отец. Ему удалось определить способы наблюдения за материальным временем.

– А оно точно материальное?

– Да, Николай, благодаря его организационной силе могут существовать системы, противодействующие общему нарастанию энтропии. Извини, там гигабайты изложения теории и описаний опытов – в двух словах не рассказать. Но самое главное, что отцу удалось заметить странные утечки времени, нашего основного ресурса, за горизонт настоящего. И опытным путем зафиксировать, что область настоящего сужается, что в нем появляются своего рода дыры.

– И кто же эти дыры проделывает?

– ИМФ. Если точнее, их носители. Они и забирают себе наш ресурс. Потому так быстро идут мутации у этих тварей, они как бы живут в потоках ускоренного времени… Извини, но я получала всю информацию о происходящем в отеле через твой интракорпорал мобильной связи.

– Но он же не действовал!

– Для меня действовал. А вот для СУЧ и СУЧ-2 он стал недоступным – иначе твари быстро б вычислили тебя.

– С папой познакомите?

– Его уже нет… Он покончил с… нет, его убили месяц назад и тогда я решила подключить вас к экспериментам.

– А теперь драпать, уважаемая. Подробности, в том числе, как вас зовут – после.

Легко сказать «драпать». Внизу охрана. При малейшем сопротивлении она вызовет подкрепление из ЧВК «Кси-сервис».

И тут до меня дошло, на стальном кольце отца Христофора высечен телефонный номер – в двоичной системе…

Трубку «снял» бот.

– Союз ветеранов Африканского корпуса.

– Соедините меня с кем-нибудь, кто знает отца Христофора.

– Назовите вашу фамилию и воинское звание.

Кисло.

И вдруг на связи оказался живой голос.

– Кто вы и что с ним?

– Царегородский, сотрудник корпорации «Pear». Отец Христофор погиб. Я был тогда вместе с ним. Это случилось в бою.

– Опишите противника.

– Носители Интракорпоральной Механохимической Фабрики, разработанной корпорацией «Pear». Отец Христофор называл их «обратниками».

– Что вы хотите от нас?

– Мне… срочно нужна поддержка при выходе из Pear-Building.

– Как вас узнать?

– Шрам на левой щеке. Боди-коннектор работает по протоколу IEEE 1000.1. Со мной невысокая девушка, темно-рыжие волосы, дочь профессора Вилнера.

– Не гарантирую. Отбой.

Внизу нас ждали. Три охранников здания и ближе к дверям еще четверо бойцов в форме «Кси-сервис».

– Госпожа Вилнер – видите тот автомат по оплате парковки? Спрячьтесь за него и не появляйтсь, пока всё не стихнет.

За дальнейшими своими действиями я наблюдал словно со стороны.

Как я бежал и бросал копье – ровно в узел управляюшей сети оловянноглазому монстру.

Словно со стороны я видел, как отклоняю голову от пистолета, который направляет на меня второй охранник. Локоть мой врезается в его челюсть снизу, другая рука отводит ствол в сторону. Далее – надавливание на кисть противника, для упора использую собственное колено. Хрустит кость и пистолет «Глок-50» переходит ко мне.

Все остальное было вполне предсказуемо.

Я стрелял из-за стойки охраны, а бойцы из «Кси-сервис» по ней. Когда у меня оставалось всего два патрона, послышался грохот. Стекляную наружнюю стену холла снесла боевая машина – едва заметная из-за стелтс-покрытия с отрицательным индексом преломления света. По силуэту я признал в ней «Гепарда», используемого, в основном, Африканским корпусом. И вскоре все бойцы из «Кси-сервис», немного повертевшись, легли и превратились в коконы – их накрыла и стянула нанотрубчатая сеть «Авоська-М» из капсулы, отстреленной «Гепардом».

Люк машины открылся и меня поманила рука в камуфляжной перчатке.

– Ну вот, госпожа Вилнер, экипаж прибыл, – она ответила вымученной, но такой приятной улыбкой, я ухватил ее за тонкое запястье и мы рванули к «Гепарду».

– Полковник Кароян, – услышал я от плечистого человека, который заполнял половину кабины, лицо его было скрыто зеркальным забралом шлема.

Он похлопал меня по плечу и тут же открылись виртуальные окна телеприсутствия. Я видел, что «Гепард» уже мчится по скайвею, сверху баражируют геликоптеры и, внизу по питерской лагуне, несутся катера-ракетоносцы.

– Вы несколько поторопили наше выступление, Царегородский, – сказал полковник Кароян. – Только вчера президент аннулировал договор с корпорациями и распорядился вернуть наш Африканский корпус из Конго. Вертолеты пришлось захватывать у «Кси-сервис» – провели операцию ночью, действовали ножиками, по-пластунски, чтобы меньше визга было. Но ведь и ждать нельзя: черви уже доедают наш мир.

Армагеддон рядом. И он требует мое жизни. Чтобы дать в ответ бессмертие.