Текст книги "Большевики и коммунисты. Советская Россия, Коминтерн и КПГ в борьбе за германскую революцию 1918–1923 гг."

В декрете содержался призыв к международной революции, но он был обращен не к западным рабочим, а к органам советской власти внутри страны: «…всем революционным организациям вменяется в обязанность защищать каждую позицию до последней капли крови». По аналогии с Францией 1792 г. объявлялся террор по отношению к представителям «старого режима», записанным в число пособников внешнего врага. Немецкое наступление было приостановлено, но в любой момент оно могло возобновиться и завершиться взятием Петрограда. У Ленина не оставалось выбора. 24 февраля его правительство приняло условия германского ультиматума, полученного накануне[118]118
  Брестский мир: пролог, заключение, итоги. С. 246–248.


[Закрыть]. В Брест вернулась советская делегация, которой было поручено подписать мирный договор во что бы то ни стало.

Мир между Советской Россией и кайзеровской Германией, заключенный 3 марта 1918 г., был продиктован победителем побежденному. После недель острой борьбы, стоившей стране колоссальных потерь, руководство партии большевиков сделало свой выбор: сохранение в своих руках государственной власти было поставлено выше абстрактных принципов пролетарского интернационализма. Надежды на помощь немецких рабочих уступили место геополитическим соображениям. «Ленин, подписывая сепаратный мир, хотел, чтобы Германия не проигрывала войны как можно дольше», ибо считал, что после этого Запад единым фронтом набросится на Россию[119]119
  Фельштинский Ю. Г. Крушение мировой революции. Брестский мир: октябрь 1917 – ноябрь 1918 г. М., 2014. С. 13.


[Закрыть].

Ленин не по дням, а по часам превращался в государственного деятеля, способного подчинить собственные убеждения политической необходимости. Он отдавал себе отчет в том, что Брест лишил большевиков последних союзников в социалистическом лагере – в знак протеста левые эсеры вышли из советского правительства. Таким образом, сепаратный мир «стал одним из факторов, запустивших широкомасштабную гражданскую войну» в России[120]120
  Шубин А. В. Указ. соч. С. 166.


[Закрыть]. В августе 1919 г. Троцкий вспоминал об идее, «которая была у нас весной прошлого года под влиянием немецкого наступления: сосредоточить промышленность на Урале и вокруг Урала»[121]121
  Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923–1927. Лондон, 1988. Т. 1. С. 183.


[Закрыть]. Определенная в Бресте демаркационная линия на протяжении весны – лета 1918 г. неоднократно двигалась в восточном направлении. Отступая шаг за шагом, Ленин продолжал свою игру, делая ставку на изматывание противника. Уже через месяц после заключения мира в ходе беседы с американским корреспондентом он высказал уверенность в том, что кайзер Вильгельм не протянет и года[122]122
  Вильямс А. Р. Путешествие в революцию. СПб., 2007. С. 368.


[Закрыть]. И оказался прав.

Специальная статья мирного договора предусматривала запрет «антигосударственной агитации» в другой стране, что выглядело как дополнительное унижение советского правительства. И Ленину, и его ближайшим соратникам оставалось лишь рассчитывать на то, что европейские рабочие безо всякой пропаганды поймут мотивы их действий: вынужденная пойти на позорный и грабительский мир Советская Россия не стала союзником германского империализма.

На протяжении четырех лет левые радикалы в социалистическом движении, считавшие себя интернационалистами, клеймили соглашательство и оппортунизм вождей европейской социал-демократии, поддержавших в момент развязывания мировой войны собственные правительства. Теперь им самим пришлось примерить на себя эти обвинения. Карл Радек разъяснял этот факт, смешивая марксистскую терминологию и эмоциональные доводы: «Никакого союза с империалистической Германией мы не заключаем. Жертва империализма, платящая ему дань, не может с ним соединяться для порабощения других народов»[123]123
  Viator (Радек К. Б.). Международное положение // Известия. 1918. 23 августа.


[Закрыть].

Сепаратный мир с Россией вызвал очередной приступ эйфории в германской политической и военной элите. Окончательный вариант мира между Советской Россией и Центральными державами, по мнению генерала Гофмана, закрепил тот факт, что «русское могущество на целый ряд лет уничтожено революцией и большевистским хозяйничаньем»[124]124
  Гофман М. Указ. соч. С. 216–217.


[Закрыть]. С ним были согласны другие генералы: «С этими фантастами, фанатиками и дилетантами нельзя вести политики, достойной государственных мужей»[125]125
  Groener W. Op. cit. S. 568.


[Закрыть].

Восточный фронт был закрыт, между двумя вчерашними врагами от Балтийского до Черного моря выстраивалась цепь формально независимых государств, на деле являвшихся вассалами Германии. Россия обязывалась выплатить огромную контрибуцию, а Украина – ежегодно поставлять миллионы пудов хлеба. Новая геополитическая реальность в Центральной Европе вызывала сомнения в будущей стабильности данного региона, но не более того[126]126
  См. подр.: Ланник Л. В. После Российской империи. Германская оккупация 1918 г. СПб., 2020.


[Закрыть]. Ратенау отмечал, что четыре независимых государства, возникших на западных окраинах Российского государства, не дадут в будущем спокойной жизни немцам. «Каким же милым соседом в сравнении с ними была имперская Россия!»[127]127
  Письмо Вальтера Ратенау майору Штайнбомеру от 1 марта 1918 г. // W. Rathenau. Politische Briefe. Dresden, 1929. S. 173.


[Закрыть]

Заключение Брестского мира не стало неожиданностью для немецких рабочих партий. Уже при первых сообщениях о перемирии Карл Либкнехт выражал опасения, что в ходе дальнейших переговоров германские генералы смогут обвести вокруг пальца неискушенных в дипломатии большевиков. «Мы должны всеми доступными нам средствами противодействовать тому, что державы Четверного союза бессовестно используют русскую революцию в собственных целях»[128]128
  Письмо Карла Либкнехта жене от 12 декабря 1917 г. Цит. по: Lösche P. Op. cit. S. 108.


[Закрыть]. Требование группы «Спартак» в дни всеобщей стачки, чтобы правительство «сделало ясное и категорическое заявление об отказе Германии от каких бы то ни было завоеваний и контрибуций», бастовавшие рабочие оставили незамеченным[129]129
  Борьба продолжается! // «Спартак» во время войны. С. 191.


[Закрыть]. Независимцы, считавшие себя последовательными пацифистами, упрекали новую российскую власть в том, что она первым делом развалила русскую армию, усилив тем самым германский империализм[130]130
  Prager E. Geschichte der USPD. Berlin, 1921. S. 166–167.


[Закрыть].

Критика в адрес большевиков со стороны левых сопровождалась выражением солидарности с Российской революцией, однако предлагавшиеся пути ее спасения выглядели весьма туманно. Они были обращены к немецким рабочим: «… только путем революции и завоевания рабочим классом народной республики в Германии можно положить предел бойне народов и добиться всеобщего мира. И только этим может быть спасена также и русская революция»[131]131
  В понедельник, 28 января, начинается всеобщая забастовка! // «Спартак» во время войны. С. 182.


[Закрыть]. Для современников не было секретом, что такой подход был близок позиции оппонентов Ленина[132]132
  См.: Рахметов В. К истории январских тезисов Ленина 1918 г. // Пролетарская революция. 1929. № 5. С. 14.


[Закрыть]. Их уверенность, что «время работает на нас», уже обернулась трагедией Брестского мира. Альтернативой ему в начале 1918 г. была бы не пролетарская революция в Германии, а полная капитуляция Советской России перед превосходящими силами германского милитаризма.

После заключения Брестского мира спартаковцы разъясняли рабочим подлинные причины оккупации Восточной Европы кайзеровской армией: «Наши властители не хотят допустить создания сильной, свободной социалистической России. Они боятся, что рядом с внешне и внутренне свободной, могуче развивающейся Россией прусский юнкерский режим, бюрократическо-капиталистическая правительственная система скоро станут невыносимыми для германского народа»[133]133
  Товарищи, проснитесь! // «Спартак» во время войны. С. 199.


[Закрыть]. Карл Либкнехт в переписке со своей женой Софьей (уроженкой Ростова-на-Дону) постоянно подчеркивал, что его критические замечания в адрес большевиков не должны быть известны «никому, абсолютно никому». Летом 1918 г. он так выразил ей свои сомнения: «Я все еще не могу поверить в то, что Ленин и Троцкий являются не принципиальными социалистами-интернационалистами, а русскими оппортунистами, подчинившими все заключению мира (Friedensopportunisten), которые ради моментального успеха временного сохранения их режима дезертировали в лагерь германского империализма, оказав медвежью услугу борющимся немецким социалистам и всему Интернационалу»[134]134
  Письмо Карла Либкнехта Софии Либкнехт от 9 декабря 1917 г. Цит. по: Trotnow H. Karl Liebknecht und die russische Revolution. Unveröffentlichter Diskussionsbeitrag Karl Liebknechts zu Karl Radeks Rede auf dem Gründungsparteitag der KPD 1918/1919 // Archiv fuer Sozialgeschichte. Bd. XIII. Bonn, 1973. S. 379, 385.


[Закрыть].

Позиция большинства социал-демократов по отношению к Брестскому миру определялась внутриполитическими соображениями. Выбранная СДПГ в начале войны роль «оппозиции его величества» сужала диапазон критики властей, верность принципам международной солидарности социалистов уступила свое место тактическим соображениям. Партийная пресса, действовавшая в условиях военной цензуры, должна была считаться с тем, что военные в любой момент могут перейти к запретам и репрессиям[135]135
  Глава разведки Германии в годы мировой войны Вальтер Николаи следующим образом выражал отношение военной верхушки к оппозиционной прессе: «Только путем разъяснительной работы и морального влияния невозможно было добиться желаемых результатов в отношении лидеров социал-демократической печати, находившейся в антагонизме с государственным строем. Против них было действенным только беспощадное применение силы со стороны государства, сражающегося за само свое существование» (Николаи В. Разведка, пресса и общественное настроение в мировой войне // В. Николаи. Тайные силы. М., 2015. С. 270–271).


[Закрыть]. Воздержавшиеся при голосовании в рейхстаге социал-демократы ограничились сожалениями, что Брест исключил возможность «закладки прочного фундамента для достижения всеобщего и подлинного мира»[136]136
  Шейдеман Ф. Указ. соч. С. 208–209.


[Закрыть]. Против проголосовала только фракция НСДПГ. Ее лидер Гуго Гаазе заявил с парламентской трибуны: посеяв ветер, вы пожнете бурю. Весной 1918 г. это еще не звучало как самосбывающееся пророчество.

На завершающем этапе мировой войны левая пресса Германии избегала резкой критики в адрес большевиков – как и кайзеровское правительство, оппозиционная СДПГ была заинтересована в сохранении ими власти в России[137]137
  Царуски Ю. От царизма к большевизму. С. 109–111.


[Закрыть]. Напротив, критические нотки в воззваниях левых социалистов звучали все более весомо. «Союз большевиков с германским империализмом явился бы самым страшным моральным ударом для интернационального социализма, который только мог бы быть ему нанесен», писала Роза Люксембург накануне заключения в конце августа Добавочного договора к Брестскому миру[138]138
  Люксембург Р. Русская трагедия // Р. Люксембург. О социализме и русской революции. М., 1991. С. 304.


[Закрыть].

Однако логика событий открывала и иную перспективу. Само существование Советской России при всех крайностях ее внутриполитического режима оказывало растущее воздействие на социально-политические процессы европейского масштаба. В дневнике начальника немецкой военной разведки Вальтера Николаи есть любопытная запись, датированная 6 марта 1918 г.: «Заключение мира с Россией требует реорганизации секретной разведывательной службы на Востоке. Выяснение военных вопросов почти совсем уходит на последний план, на первый план выступает наблюдение за революционной волной из России. Если в военном отношении Россия вышла из борьбы, то разведывательная служба теперь должна вдвойне следить за тем, как Ленин использует мир». И далее кадровый прусский офицер решился на эмоциональный прогноз, выдававший потерю им уверенности в прочности существующего мира: «Если Ленин станет Наполеоном нашей эпохи, то он устранит в Европе границы… воздвигнет новые троны и займет их своими людьми»[139]139
  Цит. по: Новикова И. Н. Указ. соч. С. 416.


[Закрыть].

Сам же Ленин весной 1918 г. был далек от наполеоновских планов. Полемическая заостренность его работ того периода не могла скрыть главного – Советская Россия оказалась в одиночестве перед воюющими державами и в изоляции перед социалистическим движением Европы. Немногочисленные единомышленники большевиков в зарубежных странах служили важным аргументом партийной пропаганды, но не могли оказать сколько-нибудь существенной поддержки революционной диктатуре. То, что ее существование держится на волоске, было понятно и самим большевикам, и их могущественным и многочисленным противникам. В этих условиях нахождение modus vivendi со вчерашним врагом, а ныне высокомерным заступником – Германией – становилось залогом сохранения знаменитой «передышки», ради которой Ленин и настоял на подписании Брестского мира.

Пропаганда «мирового большевизма»

Отношение лидеров большевистской партии к Германии, сложившееся в довоенную эпоху, не претерпело кардинальных изменений с началом мировой войны. Страна, совершившая на рубеже ХХ в. головокружительный рывок в социально-экономической сфере, войдя в тройку самых развитых экономик мира, вызывала одновременно и зависть, и отвращение. Немецкая организованность и изобретательность противопоставлялась русской мечтательности и лени, авторитет и дисциплина СДПГ, ставшей после парламентских выборов 1912 г. крупнейшей фракцией рейхстага, резко контрастировали с полуподпольным существованием и постоянными склоками в рядах российских социалистов. Германия олицетворяла собой одновременно и мощь капитализма, раскрытую в работах Макса Вебера и Вернера Зомбарта, и рост противостоящих ему социальных сил, объединенных марксистской идеологией. Социалисты всех стран были уверены в том, что именно отсюда начнется всемирно-исторический развал капиталистической системы.

Тем большим было возмущение Ленина и его соратников, когда германские социал-демократы в августе 1914 г. поддержали военный курс кайзеровского правительства. Теперь можно было высказать накопившиеся упреки в адрес ведущей партии Второго Интернационала, которая на протяжении нескольких десятилетий претендовала на роль образца для подражания социалистов всего мира. В лексиконе ее оппонентов слева (как в самой Германии, так и за ее пределами) появился термин «социал-предатели», идейное размежевание с ними рано или поздно было бы дополнено организационным. Возникшее в 1915 г. в Швейцарии Циммервальдское объединение социалистов-интернационалистов рассматривалось в советской историографии как прямая предтеча Коминтерна[140]140
  См., напр.: Ленин в борьбе за революционный Интернационал. М., 1970. С. 287–328.


[Закрыть]. Большевики играли в этом движении важную роль, однако Ленин не смог поставить его под свой контроль. К началу Российской революции ему удалось лишь организовать внутри объединения «Циммервальдскую левую» – группу своих сторонников, которая отвергала абстрактный пацифизм и отстаивала курс на превращение империалистической войны в гражданскую.

Вернувшись в Петроград, большевики оказались отрезаны и от своих зарубежных соратников, и от потока актуальных новостей о ситуации в воюющих странах. До начала работы советского полпредства в Берлине европейские газеты попадали в их руки лишь через нейтральную Скандинавию с опозданием на несколько дней, а то и недель. Выступая на заседании ЦК РСДРП(б) 24 января 1918 г., Ленин признал, имея в виду НСДПГ, что «мнения левых социал-демократов мы не знаем»[141]141
  Протоколы ЦК РСДРП(б). С. 169.


[Закрыть]. Тем не менее советское правительство с первых дней своего существования взяло курс на активную поддержку зарубежных социалистов, пытаясь из скудных газетных заметок и телеграфных сводок выяснить, кто же из их вчерашних соратников заслуживает финансовой и идейной поддержки.

В первые дни 1918 г. ВЦИК принял решение о посылке за границу представительной делегации, чтобы «предпринять подготовительные шаги к созыву международной конференции левого крыла Интернационала, стоящих на точке зрения Советской власти и необходимости борьбы против империалистических правительств внутри каждой из воюющих стран»[142]142
  Из документов Я. М. Свердлова // Новая и новейшая история. 1957. № 5. С. 124.


[Закрыть].

Такая делегация выехала из Петрограда в конце февраля, но так и не смогла попасть в страны Антанты из-за начавшейся блокады. После того как в Берлине появилось советское полпредство, Ленин постоянно тормошил его сотрудников, требуя, чтобы поскорее «начали что-либо легальное издавать по-немецки»[143]143
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 81.


[Закрыть].

На вере масс в близость мирового пролетарского переворота держалась привлекательность большевиков не только в первые месяцы после захвата власти, но и на пике Гражданской войны[144]144
  Альберт Г. «Мировая революция – прелестная вещь»: Интернационализм большевистских активистов первых лет советской власти // Конструируя «советское»? Доклады научной конференции студентов и аспирантов. М., 2012. С. 17–35.


[Закрыть]. Выдавая желаемое за действительное, новая власть устами «Правды» убеждала российских рабочих в том, что они твердо могут рассчитывать на симпатии зарубежных собратьев по классу. В мае 1918 г. газета из номера в номер печатала статью немецкой социалистки Клары Цеткин, которая якобы была написана в тюрьме[145]145
  Цеткин К. За большевиков // Правда. 1918. 12, 14, 15, 17, 18 мая.


[Закрыть]. Статья не содержала ничего, кроме восторженной патетики, однако неоднократно переиздавалась в центре и на местах. «Большевики сейчас больше, чем партия, они, как мне представляется, в настоящее время являются фактическими представителями воли всего народа», – утверждала Цеткин[146]146
  Коммунисты Запада о Советской России. М., 1918. С. 14.


[Закрыть]. Ленин писал ей 26 июля 1918 г.: мы рады, что вы оказываете нам безоговорочную поддержку. «Это дает нам уверенность, что лучшие элементы западноевропейского рабочего класса – несмотря на все трудности – все же придут к нам на помощь»[147]147
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 128.


[Закрыть].

Единственным путем, которым статьи немецких левых социалистов могли попасть в Москву, была дипломатическая почта. «Открытое письмо» Франца Меринга, написанное 3 июня и опубликованное в «Правде», было на сто процентов «большевистским» – нельзя исключать того, что оно было подготовлено при самом активном участии сотрудников советского полпредства в Берлине. Автор критиковал независимцев за нерешительность, которая позволяла лидерам СДПГ наращивать свое влияние в рабочем классе: «…у независимой социал-демократии недостаточно движущей силы, чтобы поднять и увлечь за собой пролетарские массы». Партия является крайне рыхлой, в ее рядах много функционеров, которые «лишь после долгих колебаний отреклись от правительственных социалистов, в грехах которых они волей-неволей долгое время принимали участие». Истинным социалистам следует по примеру большевиков, порвавших с меньшевиками, выйти из состава НСДПГ. Этот разрыв, по мнению Меринга, становился еще более актуальным из-за той «бессмысленной войны», которую Каутский вел с большевизмом на страницах партийной прессы[148]148
  Меринг Ф. Открытое письмо // Правда. 1918. 13 июня. Правление НСДПГ выступило с протестом против публикации этой статьи, разобрав по пунктам обвинения ее автора в адрес партийного руководства (РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 3. Д. 555. Л. 1–3).


[Закрыть].

В покаянном тоне была выдержана статья одного из руководителей группы «Спартак» Йогихеса о ситуации в Германии, опубликованная неделей позже[149]149
  Крафт (Йогихес Л.). Почему так долго не начинается революция в Германии? // Правда. 1918. 20 июня.


[Закрыть]. Автор, находившийся на тот момент в тюремном заключении, признавал, что после победы русской революции «глаза всего мира обращены на германский пролетариат», который вот уже несколько месяцев позорно молчит. Чтобы объяснить этот факт, Йогихес пускался в пространные рассуждения о «психологическом облике немецкого народа», который все еще слепо верит в превосходство немецкого порядка и дисциплины. Впрочем, ждать осталось недолго, успокаивал немецкий революционер русских рабочих: как и в России, в Германии «железный кулак военщины может быть побежден лишь стальным кулаком нужды», которая уже определяет повседневную жизнь социальных низов в стране.

Пассивное ожидание обострения «нужды и бедствий угнетенных классов», которое Ленин считал одним из признаков революционной ситуации[150]150
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 218.


[Закрыть], явно не было в характере большевистского руководства. Если революцию подготовить нельзя, то можно и нужно готовить ее будущих солдат и офицеров. В России весной 1918 г. для этого был огромный потенциал – от 160 до 180 тыс. немецких военнопленных плюс интернированные германские граждане. Лишения плена, желание скорее попасть домой, оторванность от реальной жизни в стране вынужденного пребывания – все это делало бывших военнослужащих кайзеровской армии весьма благодатной средой для пропаганды мировой пролетарской революции.

С конца 1917 г. региональная пресса регулярно сообщала о митингах пленных в поддержку новой власти, в лагерях создавались Советы солдатских депутатов, решавшие проблемы повседневной жизни[151]151
  Lager, Front oder Heimat: deutsche Kriegsgefangene im Sowjetrussland 1917 bis 1920. Bd.1. Dokumente 1917 bis 1919. München, 1994. Dok.18 u. a.


[Закрыть]. Один из таких Советов создал в лагере под Тулой будущий генеральный секретарь Правления КПГ Эрнст Рейтер. Попытки создать группы активистов с явно выраженной партийно-политической направленностью наталкивались на глухое сопротивление унтер-офицеров, в целом сохранявших контроль над солдатской массой. Возвращавшиеся из поездок агитаторы сообщали, что «организационная работа наталкивается на серьезные трудности, поскольку военнопленные считают, что в случае создания организации они совершают политическое преступление и боятся, что за это их подвергнут наказанию на родине»[152]152
  Ibid. Dok. 62. S. 60–61.


[Закрыть].

В конце января 1918 г. при Военном отделе ВЦИК было образовано Бюро пленных, которое возглавил И. И. Ульянов. Десять лет спустя в своих воспоминаниях он прямо писал, что главной задачей Бюро была не отправка пленных на родину, а их агитирование в духе большевизма[153]153
  Ульянов И. И. Октябрьская революция и военнопленные // Пролетарская революция. 1929. № 7. С. 99.


[Закрыть]. В период переговоров о мире на немецком языке многотысячными тиражами издавались газеты, распространявшиеся на фронте, а также среди пленных и интернированных: Fackel (орган СНК), Völkerfriede (орган международного отдела ВЦИК).

Во исполнение Брестского договора революционные комитеты в лагерях военнопленных были распущены. Но пропаганда велась полуподпольно – в случае протестов агитаторов «приходилось формально арестовывать, хотя бы для того, чтобы затем выпустить товарища через другие двери», – вспоминал Ульянов[154]154
  Там же. С. 108.


[Закрыть]. Пропагандисты старались приостановить отток военнопленных из кайзеровской армии в Германию, разъясняя, что там их ждет отправка на Западный фронт. Наряду со стремлением сохранить почти бесплатную рабочую силу и лишить Германию людских резервов здесь немалую роль играли и расчеты на подготовку кадров «мирового большевизма».

14 марта 1918 г. в Москве прошла конференция военнопленных, выдвинувшая идею образования «международной коммунистической партии». Из-за немецких протестов идею похоронили, и на съезде военнопленных, который состоялся месяц спустя, речи о такой партии уже не велось. Летом работу по репатриации военнопленных стал координировать созданный при СНК Центропленбеж, Бюро пленных вошло в него на правах культурно-политического отдела.

Оформившаяся в мае 1918 г. Федерация иностранных групп при ЦК РКП(б) фактически являлась составной частью большевистской партии. В нее входили иностранцы, разделявшие идеи мировой революции и занимавшие те или иные посты в советских и партийных органах. Постепенно в их руках сосредоточилась агитация в лагерях военнопленных. Немецкую группу курировал сам Карл Радек, ее председателем был австриец Карл Томан. Группа издавала газету «Мировая революция», ее тираж доходил до 36 тыс. экземпляров[155]155
  РГАСПИ. Ф. 549. Оп. 1. Д. 1. Л. 23.


[Закрыть]. Из числа «перековавшихся» военнопленных готовились агитаторы, которые вели свою работу не только на демаркационной линии, но и в тылу немецких войск. Федерация иностранных групп стала кузницей будущих кадров Коминтерна – наряду с Эрнстом Рейтером в нее входили братья Вернер и Николай Раковы. Как проживавшие в России германские граждане, они были интернированы в Сибирь, после Октября вступили в большевистскую партию и вскоре отправились в Германию двигать вперед мировую революцию[156]156
  Wehner M. Kaderkarrieren der Weltrevolution: Die deutsch-russische Geschichte der Brüder Rakow // Internationale wissenschaftliche Korrespondenz zur Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung (далее – IWK). 1994. H. 1. S. 29–67.


[Закрыть].

Ее идеология порой помогала и в решении насущных нужд военнопленных. К ним относились как к братьям по классу, таким же жертвам империалистической верхушки своих стран, как и солдаты царской армии. В лагерях была снята охрана, пленные получили все политические права, сами искали себе работу, получали питание по нормам, утвержденным для местного населения. Царицынский Совет иностранных рабочих и крестьян отмечал в своем заявлении от 4 июля 1918 г., что «от впечатлений, которые получают военнопленные накануне своей отправки в Германию, во многом зависит ускорение революционного подъема на Западе»[157]157
  Lager, Front oder Heimat… Dok. 102. S. 91.


[Закрыть]. И все же негативные эмоции от неурядиц революционного быта в России преобладали – об этом свидетельствует широкий поток воспоминаний немецких граждан, вернувшихся в Германию после окончания Первой мировой войны. Он во многом сформировал образ «красного монстра на Востоке» в общественном мнении Веймарской республики[158]158
  Кенен Г. Между страхом и восхищением. С. 207–239.


[Закрыть].

Тем более стойкими борцами становились те немецкие солдаты, которые под влиянием пропаганды и собственного опыта сделали свой выбор в пользу большевиков. В 1918 г. они оказывались скорее в рядах Красной армии, нежели в бюрократических структурах новой власти. Отряды интернационалистов считались наиболее боеспособными, они охраняли государственные учреждения, сражались на наиболее ответственных участках фронта. Позже именно их лидеры образовали костяк компартий ряда стран центральной Европы[159]159
  См. подр.: Leidinger H., Moritz V. Gefangenschaft, Revolution, Heimkehr. Die Bedeutung der Kriegsgefangenenproblematik für die Geschichte des Kommunismus in Mittel– und Osteuropa 1917–1920. Wien, 2003.


[Закрыть]. В целом школу большевистской агитации прошло около 20 тыс. военнопленных, вернувшихся затем в свои страны, еще 50 тыс. влились в ряды Красной армии[160]160
  Ульянов И. И. Указ. соч. С. 109.


[Закрыть]. Последней из структур, созданных для распространения идей большевизма за рубежом, стало Бюро советской пропаганды ВЦИК. Американский корреспондент Альберт Вильямс работал в нем под руководством Бориса Рейнштейна, в будущем одного из основателей Коминтерна. Сотрудники Бюро писали пацифистские листовки для австрийских и немецких солдат, в которых одновременно пропагандировались и Декрет о мире, и Четырнадцать пунктов Вильсона[161]161
  Согласно воспоминаниям Вильямса, ежедневно печаталось до полумиллиона экземпляров газет на иностранных языках (Вильямс А. Р. Указ. соч. С. 227).


[Закрыть].

Зиновьев в июле 1918 г. был не так уж далек от истины, говоря о том, что большевистская пропаганда среди иностранных рабочих и солдат создала основу для Интернационала подлинных революционеров: «У нас не существует ни конгрессов, ни секретарей, мы не вносим взносов, хотя наша революция внесла взнос несколько иной в международную революцию. Мы ассигновали несколько миллионов на поддержку интернационалистической агитации в Европе. Это почище того, что делает Шейдеман, издавая листки, растлевающие ум рабочих»[162]162
  РГАСПИ. Ф. 324. Оп. 1. Д. 236. Л. 35.


[Закрыть].