Текст книги "Аттила – царь русов"

Глава IX
Предания о женитьбе Аттилы, о смерти и обряде погребения

Предназначение Аттилы. – Границы Руси. – Первая жена Аттилы Юрица (Иерка – Негка), или Илийца (Иелка – Helka). – Гримидьда (Гремица), вторая жена Аттилы. – Народное предание о мщении Гримильды братьям и о погибели Нивелунгов. – Иносказательное народное предание о смерти Аттилы. – Рассказ Иорнанда. – Обряд древняго русского погребения. Совершение тризны. Слово при гробе. Страва. – Обычай сожжения тел у славян залабских, белорусских, приволжских. – Обряд сожжения тела Патрокла при осаде Трои, описанный Гомером, относится к одному и тому же верованию и совершенно сходен с обрядом древних руссов. – Тот же обряд у радимичей, вятичей, северы и руссов киевских при Ольге. Обряд погребения царей скифских (русских) по Геродоту

Если Аттила был flagellum Dei, то вместе с этим должно признать, что подвигами его руководило Провидение, охранявшее развитие христианства от явнаго деизма готов[357]357
  Что коренные готы: Gothi, Juthi (Asathiod, Asa-Folck) – Божий народ, были деисты, это кажется не требует доказательства. Вся так называемая северная мифология не имеет смысла в отношении готов; ибо относится к коренному народу, в недрах, котораго поселились готы.


[Закрыть], притаившихся рассеянно на островах Балтийского и Северного морей, и тайного деизма ариан-готов Паннонии и Аквитании. Ему предоставлено было рушить их вещественную силу, которая в лице Эрманарика подавила уже собой весь север и недра Европы и в лице Аларика проникла в Италию. Пусть решат, что было бы без ниспосланнаго Аттиле меча Арея, который у царей скифских почитался священным?[358]358
  «Аρεoς αναφήναντα Eίφος».


[Закрыть]

Могущество Аттилы было необъятно. Со дня Каталаунской битвы вся Европа была в его руках. Его Русь ограничивалась: Северным океаном, Волгой, Каспийским морем, Кавказом, Черным морем, Гимаем, или Балканами, Адриатическим морем, Альпами и Рейном. Вся Галлия была под его зависимостию, Испания под его покровом, Римская империя – Восточная и Западная – платила ему дань.

Но Аттила не посягает ни на веру, ни на совесть подвластных.

После Каталаунской битвы и покорности Рима история молчит уже об Аттиле; следовательно, дарованный им мир был прочен и договоры свято исполнялись до 468 года, когда сыновья Аттилы прислали послов к императору Леону для возобновления договоров[359]359
  Еще при жизни Аттилы Данчич владел уделом козарским. Ярень (Irnach, по Иорн. Ernac, Ellac) – Иерко, Иелко любимый сын Аттилы, вероятно получил в удел Русь, по правую сторону Днепра.


[Закрыть].

По рассчетам же хронологии, основанным на сообщенном Иорнандом сновидении императора Марциана, Аттила умер в 454 году от лопнувшей жилы, именно в ту самую ночь, когда Марциану снилось, будто лопнула жила (тетива) у лука Аттилы.

Единственным историческим источником всех сведений об Аттиле от начала до конца его царствования, были записки Приска; но эти сведения дошли до нас в жалких отрывках или выписках, внесенных Иорнандом в свою «Историю готов». Иорнанд же часто только скреплял свои собственные сведения именами известных историков.

По Иорнанду, ut Priscus hisloricus refert, Аттила, под конец своих дней, вздумал жениться на прекрасной Ildico[360]360
  По некоторым сказаниям, эта Илийца (Ildico, Idlico, без сомненiя Illico) была дочь царя Бактрианскаго. Известно, что область Бактра была долгое время во власти скифов и гуннов.


[Закрыть] «имея уже множество жен, по обычаю своего народа».

Но следует заметить, что слова Приска «πλείστας μέν έχων γαμετάς, άγόμενος δε καί ταύτην κατά νόμον τόν Σκυθικόν» относятся к описанию свадьбы Аттилы на дочери Эска (θυγατέρα Έσκάμ), во время шествия посольства в 447 году; а не до Ildico, которую Иорнанд почерпнул из разсказов визиготскиих о заложнице Ильдегонде[361]361
  В народных преданияхъ (Vilkina Saga) Валтарий и Ильдегонда составляют особенный рассказ, из которого образовалась латинская поэма Waltharius Aquitanus. Ильдегонда дочь князя Илии Грецкаго (Grikialaali); следовательно имя ея Илийца, т. е. дочь Илии.


[Закрыть], сохраняя славянскую форму ее имени.

Из вариантов тех же сказок Иорнанд почерпнул и сведение о смерти Аттилы, будто он, развеселясь на свадьбе своей, так упился, что во время ночи кровь хлынула из горла и задушила его.

Мы уже упомянули, что по переводам древних гренландских и исландских квид, с непонятнаго языка на понятный, Аттилу убила Гудруна, на которой он женился по смерти первой жены (Herka). Но форейская (Faeröeske) форма имени Gurin, более близкая к славянской (Гурина, Иерина, Юрица, Иерка), обличает, что первая жена Аттилы Herka, Herche, Негiche, носит одно имя со второй; a Herka признается также за изменение Helka; следовательно, все подобные различия произношения одного и того же имени дают полное право историкам считать Аттилу за многоженца; хотя, по народному сказанию, он женится на второй жене после смерти первой[362]362
  Нам кажется, что многоженство, не существовавшее в древней Индии, не существовало и у славян. Оно истекло из условий колониальных народов, разносчиков кривой науки и слепого просвещения. Прививаясь повсюду к коренному народу, они плодились, множились и тучнели за счет его.


[Закрыть].

В старинной поэме о Нивелунгах, которой содержание почерпнуто из сборника русских народных сказаний (Vilkina Saga), имя Гудруны[363]363
  Gudruna, собственно Gurina, принадлежит к числу славянских имен, переобразованных учеными скальдами, для истолкования готскиаго их значения: Gudruna значит по их смыслу божья рука; столь же основательно как вятич – Witiza, значит Wit – iza т. е. sapiens in moto.


[Закрыть], в том же событии о гибели Нивелунгов заменяет Гримильда[364]364
  Grimild, немец. форма Grimhild. Слав. Громо, Гремислав – женск. Громила, Громилица.


[Закрыть]; и это последнее имя, должно полагать, более достоверно.

Мы уже упоминали, что древния русские витязные песни и предания вместе с речью народа перелились в преобладающий язык, усвоились им как благоприобретенное достояние, и послужили основой множества квид и саг.

Vilkina Saga составляет неоспоримо обезображенный временем первообраз сказаний о событиях в древнем великокняжеском русском роде. Разумеется, что собственные имена приняли форму чуждую, названия лиц и мест изменились по применениям, опискам и поправкам; сжатый, игривый, с присловьями и припевами, слог разтянулся в сухую, бесцветную прозу; словом, русская жар-птица изменилась в кованую Goldvogel a все белые лебеди – в Schneegänse.

Как ни искажены уже народные сказания в Vilkina Saga, но во всяком случае коренное содержание их сохранилось.

Предание о мщении Гримильды не выдумка: молва о коварстве этой женщины разнеслась повсюду.

Различие рассказов в отношении участия в этом событии Аттилы, истекало из двух источников: русского и готского. По рассказу народному, Гримильда поразила Аттилу своим поступком; а по квидам – кинжалом.

Изложим вкратце рассказ народный «о мщении Гримильды и погибели Нивелунгов».

«Аттила, князь Руси[365]365
  König von Susa. Но по сходству в древнем письме буквы r с f, без всякого сомнения, Rusa обратилась в Susa.


[Закрыть], узнав что премудрая и прекрасная Гримильда, жена Сигурда, овдовела, и будучи сам вдовцом, послал за своим племянником Остоем (Osid), чтоб он прибыл в Киев (Hunaland), и отправил его в Новый-Луг (Niflungaland), просить у короля Гано (Gunnar)[366]366
  По север. форме, в именах буква г придаточная; почему Gunnar то же что Gunno.


[Закрыть] сестру его себе в супружество.

Гано, по совещании с братьями Огняном и Яровитом[367]367
  Hagen, Högni, лат. Ignius, в сербск. Игньо, или Огнян. Hernot, Gernoz, Gernis, Hernit; по Далину (т. I, гл. X, § 9) Harvit – Яровит. Hagen был незаконный сын порожденный от Эльфа. Третий брат Гриммильды, юный Gilse(r), Gisle(r) – Гейза.


[Закрыть], объявил предложение Гримильде, которая с своей стороны изъявила согласие.

Аттила поехал сам в Ворницу (Vernicu – Worms), где и было совершено бракосочетание его с Гримильдой, с торжеством великим, после которого он возвратился с ней в свою столицу.

По прошествии семи лет, однажды Гримильда завела с Аттилой разговор о своих братьях: «Вот уже семь лет, – сказала она, – как я не видалась с братьями своими. Если б ты пригласил их к нам в гости… Кстати скажу тебе, а может быть ты уже и сам знаешь, что после Сигурда остались несметные богатства. Братья всем завладели, не уделили мне ни одной пенязи; а по праву, все эти сокровища должны были достаться тебе, как приданое, вместе со мной.

– Знаю, Гримильда, – отвечал Аттила, – что все сокровища Сигурда, которые он приобрел, убив летучаго змея, хранившего их, а также все наследие после отца его Сигмунда, должны были нам достаться; но брат твой, Гано, наш добрый друг. Что же касается до желания твоего пригласить в гости братьев своих, то пригласи; мне приятно будет устроить для них пир на славу.

Гримильда тотчас же призвала к себе двух своих гусляров, снабдила их на дорогу золотом, серебром, богатой одеждой и добрыми конями; потом вручила им письмо с печатями Аттилы и собственной своей[368]368
  Кожа в то время заменяла бумагу; при посланиях прилагались или привязывались печати. Скальды, прелагатели преданий в квиды, не поняли этого. Приложенным печатям к свиткам дан смысл, что Гримильда, в предостережение братьев от замысла Аттилы убить их, посылает кольцо свое, завернутое в волчью кожу; это значило, что Аттила волк и съест их (!).


[Закрыть]; и отправила в Новый-Луг звать братьев к себе в гости.

Их мать, королева Ojda[369]369
  Ода; в Nib. L. Uta. Слав. Ojda.


[Закрыть], видела недобрый сон и не советовала им ехать. Огнян сказал: «Ты помнишь, Гано, куда мы отправили Сигурда? Если не помнишь, так есть одно лицо в Киевской земле, которое нам это напомнит. Это лицо – наша сестра.

Несмотря на эти предостережения, король Гано не хотел отказаться от приглашения Аттилы, и братья поехали; но взяли с собой тысячу человек отборной дружины.

Долго ли, коротко ли ехали они, но наконец подезжают к столице Аттилы. Гримильда стояла на башне, и увидя их поезд, возрадовалась. «Вот едут они, – проговорила она, – едут по зеленым лугам, в новой светлой броне; а во мне болят еще глубокия раны Сигурда».

Она бросилась навстречу братьям, обняла их, повела в палату, уговаривает сбросить броню, сложить оружие; но Нивелунги не разоблачаются.

Аттила радушно угощает гостей; а между тем Гримильда уговаривает Тодорика Бернскаго мстить Огняну и прочим братьям за смерть Сигурда, сулит ему золота и серебра сколько его душе угодно, обещает дать средства отомстить Эрманарику, который отнял у него владения. Но Тодорик отвечает ей, что на братьев ее, как на друзей своих, он не поднимет руки.

Гримильда в отчаянии обращается к Владо, брату Аттилы, с тем же предложением. Владо отвечает, что не поднимет руки на друзей Аттилы.

Гримильда обращается к самому Аттиле.

– Привезли ли тебе братья мои золото и серебро – мое приданое? – спрашивает она его.

– Ни золота, ни серебра не привезли они мне, – отвечает Аттила, – но как гости мои, они будут радушно угощены.

– Кто ж будет мстить им за мою обиду, если ты не хочешь мстить? Не иссякло во мне еще горе по убитому Сигурду; задуши его, отомсти за меня, возьми и сокровища Сигурда, и область Нивелунгскую!

– Жена, – отвечал Аттила, – ни слова больше о том, чтоб я коварно преступил родство и права гостеприимства. Здесь братья твои на моем ответе, и ни ты, и никто да не посягнет на их безопасность!

После трех неудачных попыток Гримильда с новыми слезми обратилась к Яреню (Irung, Hirung), сотнику дружины Владо, и предложила ему в награду щит кованый золотом и свою дружбу.

Ярень соблазнился ее предложением, снарядился сам и снарядил свою сотню воинов к бою.

Чтоб завязать раздор, изобретательная Гримильда употребила следующее средство. Когда все гости сидели уже за столом, она подозвала своего маленькаго сына Альдриана, указала ему на дядю Огняна, и шепнула: если ты молодец, так дай оплеху этому буке.

Мальчик так усердно исполнил приказание матери, что у Огняна хлынула из носа кровь.

Суровый Огнян вышел из себя. «Это не твоя, молодец, выдумка, и не отца твоего» – сказал он, схватив Альдриана за волосы, – это выдумка твоей матери!» И с этими словами извлек меч из ножен, снес мальчику голову, швырнул ее на колени матери, и прибавиль: здесь вино дорого, платится кровью; за первую чашу уплачиваю долг сестре!

Потом Огнян обратился к кормильцу Альдриана: «Родительница получила свое, теперь надо расплатиться с воспитателем ея сына.»

Голова кормильца покатилась по полу.

– Кияне! – вскрикнул Аттила, вскочив с места, – вставайте, вооружайтесь, бейте здодеев Нивелунгов!

Начался страшный бой, сперва в ограде[370]370
  По саге, в саду, который назывался Holmgardh, Homgard, Hognagardh, Horngard; а по 85 главе Krutgard, где водились и хороводы (Ringeltanz). «Этот сад и до сего дня так называется, – говорит рассказчик, – и до сего дня обнесен каменной стеной». Ясно, что Киевград обратился в огород и сад. Битва происходила сперва в ограде, в кроме [кремле]; а потом за стенами града, на улице: «Eine breite Strasse und Häuser auf beideh Seiten».


[Закрыть], где было угощение. Нивелунги вырвались было из ограды на улицу пригородка, но их снова стеснили и они засели в гридницу.

Против братьев Гримильды сражались поединочно: Владо, Ратибор Белградский, или Булгарский (Behelar, Belehar, Bakalar) и Тодорик Бернский.

В бою с Тодориком король Гано был ранен, и его взяли и заключили в темницу.

Яровит сражался с Владо, братом Аттилы, и убил его. Гейза, младший из Нивелунгов, с Ратибором. Ратибор пал от меча-кладенца, который назывался Gram, и которым владел Гейза. Но Гейза убит Годобратом (Hadubrath, Hildebrand), Яровит Тодориком. Остается храбрый Огнян. Он также вызывает на бой Тодорика, с которым был в дружбе, но вызывает не на смерть, а на кабалу по жизнь; с тем только, чтоб во время боя не называть друг друга по отчеству[371]371
  См. 150 гл. Vilk. Saga. Он родился от эльфа, и имел мертвенную наружность, эльф завещал матери, что она может открыть сыну тайну его происхождения для того, чтоб в случае опасности жизни он мог призвать отца своего на помощь; но никто другой не должен знать этой тайны: иначе приключится ему смерть. Эти слова подслушала одна женщина и сообщила Тодорику.


[Закрыть].

После долгой битвы, Тодорик с досады первый проговорился. Огнян, в свою очередь, назвал его чертовым сыном. Тогда Тодорик осверипел и из уст его пыхнуло пламя, от котораго раскалилась кольчужная броня Огняна и загорелись палаты[372]372
  На чужом языке замысловатость русской сказки потеряна. Огнян (Hogni) родился от духа, когда его мать veintrunken und in einem Blumengarten entschlafen war, и заклят условием тайны его происхождения. Когда Тодорик произнес имя отца его, тогда он вспыхнул. Мать Огняна была за Альдрианом; это имя без сомнения происходя от Eld, Aeld, Eldur – огонь, есть уже готское; Eld же изменилос в Elf, Alf. Тодо, или Тодорику, по сходству с þauþ, придано значение сына чертова – Teufelssohn.


[Закрыть].

Между тем как Тодорик хочет спасти совершенно изжаренного Огняна, срывая с него броню, Гримильда берет головню, подходит к плавающему в крови Гано, и злобно пытает, не жив ли еще он; но Гано уже бездушен. Потом она подходит к юному Гейзе. Жизнь еще таилась в нем; но Гримильда засмолила головней уста его, и он испустил духъ.

– Аттила! – вскричал Тодорик, увидя злодейство Гримильды, – смотри на жену свою, как она мучит братьев своих! Сколько доблестных витязей погибло от этого демона! Она изгубила бы и нас вместе с ними, если б только могла!

И с этими словами Тодорик бросился на Гримильду и разнес ее мечем на полы.

– Если б ты убил ее за семь дней прежде, живы и здоровы были бы все эти храбрые мужи! – проговорил Аттила.»

Сказание о мщении Гримильды братьям за смерть Сигурда, заключается следующими словами: «В Бремено[373]373
  Бремен (Brema, Brima), брама или брана, по-слав. значит врата (варта, стражница. Герой Vilkina Saga – Тодорик Бернский, собственно из Брно.


[Закрыть] и в Мастаре[374]374
  Mestrborg, ныне Münster.


[Закрыть], разсказывали нам это предание разные люди, и все они, хоть и не знали друг друга, но говорили одно и то же; все их рассказы согласны с тем, что и древние народные песни говорят[375]375
  «Und obwohl auch eigenthümlich Nordische und selbst Slavische Sagen einen Bestandtheil dieses Werkes ausmachen, so ist die Hauptmasse doch gewiss ursprünglich Deutsch». F. v. Hagen.


[Закрыть] о случившемся великом происшествии в этой стране».

Таким образом, Vilkina saga, которая и по замечанию своих издателей состоит частию из славянских сказаний[376]376
  Thiodisc, Thidverskr tunga.


[Закрыть], изобличает северных скальдов в извороте предания, чтоб очистить память о Gudruna Gotnesk kona.

Последний рассказ в сборнике составляет предание о кладе Сигурда и о смерти Аттилы; но это уже позднейший примысл, основанный на руской сказке, в которую вставлен Аттила в духе северных квид.

«После погибели Нивелунгов, король гунский Аттила продолжал царствовать в своем государстве. У него воспитывался Альдриан, сын Огняна, родившийся после его смерти[377]377
  В главе 367 поясняется сказочное рождение этого сына.


[Закрыть]».

Альдриан воспитывался вместе с сыном Аттилы, который любил его как сына. Альдриану настало уже 10 или 12 зим, а это, по северному счислению, есть уже возраст великих подвигов. Наследовав от отца тайну, где скрыты сокровища Сигурда, а вместе с тем и необходимость мстить Аттиле за смерть отца, хотя Аттила ни душой, ни телом не виноват в этой смерти, и даже, как видно из Nibelungenlied, горько плакал по Огняне (Hogni).

Однажды Аттила поехал на охоту; Альдриан, бывши с ним, завел следующий разговор:

– Как думаешь ты, король, велики ли сокровища Сигурда, которые называются Nibelungen Hort?

– Сокровища, которые называются Nibelungen Hort, – отвечал Аттила, – заключают, как говорят, столько в себе золота, сколько ни одно государство никогда не имело.

– А кто хранит это сокровище?

– А почему же я знаю, кто его хранит, когда неизвестно, где оно и хранится.

– А чем бы наградил ты того, кто укажет тебе, где это сокровище хранится?

– Я его так бы обогатил, что другаго богача не нашлось бы во всем моем царстве.

– Так я же тебе покажу, где этот клад скрыт. Поедем, но только вдвоем, никто не должен следовать за нами.

Разумеется, что Аттила согласился. Поехали. Долго ли, коротко ли они ехали, но наконец, приехали в некую дебрь; посреди дебри гора, в горе двери под замком. Альдриан отпер двери ключем; за этими дверями отпер вторую дверь, потом третью. Открылось сокровище. Тут груды золота, там кучи серебра; в одном углу навалены горой драгоценные камни, в другом оружие, кованое золотом. Аттила окаменел от изумления.

А между тем Альдриан вышел, захлопнул двери, запер на замок, и крикнул к Аттиле, что он может удовлетворять теперь сколько угодно неутолимую свою жажду к золоту и серебру.

Завалив камнем вход, Альдриан отправился в Nibelungenland.

Кто взлелеян и взрос под говором русских сказок, и даже кто знает только те из них, которые напечатаны по рассказам плохих сказочников, тот поймет, в каких отрепьях ходят они с VIII столетия по настоящее время посреди чужих.

Обратимся к истории, к рассказам Приска, к несчастью сокращенным Иорнандом, и без всякаго сомнения переиначенным, как описание столицы и дворца Аттилы.

«Придворные (на другой день после свадьбы) тщетно ожидая выхода Аттилы, решились войдти в опочивальню царя и застали его уже мертвым, задушенным приливом крови. Подле ложа сидела Ильдица, под покровом, склонив голову, и обливаясь слезами. Тогда, по народному обычаю, они обрезали часть волос своих, и терзали лицо свое, чтоб оплакать величайшаго из героев не слезами и воздыханиями, подобно женам; но кровью, как следует мужам».

«Мы должны описать, хоть вкратце, каким образом по обычаю страны совершился обрад его погребения. Тело его перенесли торжественно в чистое поле и положили под шелковым шатром, чтоб все могли его видеть. Потом знаменитые из витязей гуннских совершали вокруг шатра скачку, как в играх посреди цирка, и воспевали славу и подвиги умершего». «Великий[378]378
  Praecipuus Hunnorum rex Attila.


[Закрыть] царь гуннов, Аттила Мечеславич[379]379
  Отечество Аттилы по Приску Μοννδίονχ; по Иорнанду Cod. Paris. 1809 – Manzuchius. Имя Mundo, Mundio, по Иорнанду, было в числе гуннских имен и в роду Аттилы: «Nam hie Mundo, Attilanis quondam origine descendens». Это имя есть или Мичо, Мечан, Мечо (Мечеслав, Мечемир, изм. в Межемир по греч. пис. Μεzάμηρος), если только не перевод имени Миро, по галльской форме Mundus.
  По Vilkina Saga, Аттила наследовал Киянское княжение от князя Melias, т. е. Мило, Милко, Мико, обращающееся легко в Мичо. Предание о мече, (gladius Martis sacer) которым владел Аттила, могло родиться из его родоваго прозвища Мечеславский (меч славы.)


[Закрыть] (patre genitus Manzuchius), великаго народа господарь (fortissimarum gentium dominus); с неслыханным до него могуществом, царств Скифии и Германии единодержец (solus possedit); поражая ужасом Западный и Восточный Рим, многочисленные покоренные грады не предавал на расхищение, но милостиво облагал ежегодной данью. Совершив благополучно царствование в мире внешнем и внутреннем, посреди благоденствия народа отошел с миром от сей жизни. Но умер ли тот, на ком никто не ищет возмездия?»

Настоящий смысл этого canto funebro надо искать в обычном слове при гробе древних русских царей, которое должно было заключаться приблизительно в следующем:

«Великий государь, царь и великий князь Киевский, Аттила Мечеславич, всея Великия Руси самодержец, и многих восточных и западных земель отчичь и дедичь наследник… Многая государства и земли мечем и милостию в подданство приведе… и вся окрестные государства имени его трепеташа, и всю землю Русскую не мятежно устрои и от иноверных крепко соблюдаше, и вся земля Русская при нем, великом государе всеми благами цветяше и имя его славно бысть во всей вселенной. Свершив же лета жития своего, от земнаго царства отиде в жизнь вечную».

Погребение Аттилы

«Выразив таким образом свое отчаяние, – продолжает Иорнанд, – они совершили на могиле его великий пир, называемый у них страва, предаваясь попеременно противоположным чувствам, и вмешивая разгул в печальный обряд. Во время ночи прах Аттилы был тайно предан земле (?); его положили в три гроба: первый был золотой, второй серебряный, а третий железный. Вместе с ним положили оружие, ожерелья из драгоценных камней, и разные царские украшения. Чтоб скрыть все эти сокровища от похищения, они убили всех прислужников, бывших при погребении».

Из свода преданий Vilkina Saga со сказанием Иорнанда становится понятно значение трех дверей, захлопнутых на века, и значение клада (золота, серебра, оружия и драгоценных камней), оберегаемаго Сивой Харинна[380]380
  От санск. Харинна, слав. Хран, Хранитель, греч. Харон.


[Закрыть] (Храном) в обители его, называемой махалайя.

С намерением или без намерения, Иорнанд забыл упомянуть об обычном у руссов сожжении тел, и вложении праха в горн, или урну[381]381
  Горн, горнец – горшок, откуда лат. Urnа. Руно, по-русски значит кроме шерсти овец, рухло, рухлядь – развалина – ruinа. Рунные камни то же, что руинные, хронные, похороннье, могильные. Хронные надписи, называемые на севере рунами, приняли неизвестно почему значение собственно древних письмен готскиих. Ронить, по-русски значит косить траву, рубить лес.


[Закрыть].

Обычай сожжения у славян залабских, то есть живших между Рейном и Эльбой[382]382
  Св. Вонифатий (языч. имя Винфрид), в 745 году, в письме к англосаксонскому королю Этибальду, пишет: «Венды служат образцом любви супружеской; у них жена, по смерти мужа, отказывается от жизни; и та считается истинно достойной женой, которая собственной своей рукой предает себя смерти, чтоб сгореть на одном костре со своим мужем». «Слав. Древности» Шафарика. Т. II, кн III.


[Закрыть], и которых летописцы называли и вендами, и гуннами, продолжался еще в VIII столетии; в России же до принятия христианства Владимиром Великим.

Чтоб пополнить и пояснить сведения Иорнанда о погребении Аттилы, мы сведем несколько описаний обряда сожжения, существовавшаго у древних руссов.

Упоминая о Белоруссии (Witland, Whiteland) и славянах привисловских (Weonothland, Winothland), англосаксонский король Алфред в исходе IX столетия пишет в своих географических сведениях:

«У этих народов странный обычай. Когда кто-нибудь умрет, вся родня и знакомые хранят тело его до сожжения, в продолжении месяца, двух и даже до полгода, если умерший был князь или какой-нибудь знаменитый человек. Тело лежит в доме распростертое на земле. Во все это время родня и приятели покойного пьют и веселятся до самаго дня сожжения тела. В этот день несут его на костер; потом делят имущество его на пять или шесть частей, а иногда и больше, смотря по ценности. Все эти доли рамещаются на кон за городом на разных расстояниях; лучшия далее, меньшей ценности ближе. После этого приглашают из окрестных мест всех тех, у кого есть отличные лошади, для участия в скачке. Кто первый перегонит прочих, получает дальнейшую и лучшую долю. Таким же образом приобретаются по очереди и прочие доли. Этот обычай составляет причину дороговизны в этой стране отличных скаковых лошадей. Когда все имение покойного разобрано с кону, тело его выносят из дома для сожжения вместе с его оружием и одеждой».

Ибн-Фадлан, описывая обычаи руссов, которые становали при разъездах по Волге на восточных берегах ее, между прочим упоминает и об обряде сожжения умерших князей и воевод их:

«Желая видет сам этот обряд, я узнал, наконец, что умер один из их знаменитых мужей. Тело его лежало в шатре в продолжении десяти дней, во время которых они предавались печалованию[383]383
  См. перевод Френа, и его примеч. 96.


[Закрыть] и покуда изготовлялась для покойника одежда. Если умерший бедный человек, то они просто кладут его в колоду и потом сжигают по обряду. Если же покойник богат, то разделяют его имущество на три части. Одна часть поступает в наследие его семье, на другую шьют ему (новую) одежду, а на третью покупают горячих напитков, чтоб пить до дня погребения, когда любимица покойника, обрекшая себя на сожжение, отдаст ему последний долг. В это время они предаются упоению чрез меру; пьют и день и ночь».

«Когда умирает у них старейшина, тогда спрашивают его челядинцев: кто желает умереть вместе с господином?.. По большей части вызываются на смерть девушки».

«Вызвавшаяся на смерть с упомянутым мною покойником, сопровождаемая двумя подругами, во все время угощалась, пела и была радостна».

«Когда настал день сожжения, я отправился на реку, где стояла ладья покойника; но она была вытащена уже на берег; тут сделан был на четырехъ столбах навес и сруб, а по сторонам стояли дереванные изображения богов. Когда ладью поставили на это возвышение, тогда начали подходить к ней, произнося какие-то речи. Но покойник лежал еще в отдалении, в своей колоде; Потом принесли одр и поставили на ладью; а также принесли покрывала из греческой золотой ткани и подушки из той же парчи. Тут пришла суровой наружности, женщина, которую они называют [по-арабски] – джеванис[384]384
  Это название в списках неразборчиво; мы приняли писание, сближающееся с Дзевана, соотв. санскр. Деванича – божество града ночи.


[Закрыть], и разостлала все на подмостках. Она облачает покойника, и она же умерщвляет обреченную смерти деву…»

«Покойника облачили в сапоги, в парчевой кафтан с золотыми пуговицами и в парчевую же шапку, обложенную соболем. По облачении, перенесли его на устроенный на ладье на подмостках одр под навесом; а принесенные напитки, плоды и душистые травы, а также хлеб, мясо и лук поставили перед покойником. Потом привели собаку, разрубили ее на полы и бросили в ладью. Броню и оружие умершаго положили около него. Потом привели двух коней, которых так упарили скачкой, что пот катился с них градом. Этих коней также изрубили мечами, и мясо сложили в ладью. В заключение таким же образом поступили с двумя волами, с петухом и курицей…»

«По наступлении пятницы, после обеда, привели обреченную девушку, и три раза поднимали ее на руках перед чем-то устроенным в виде дверей; в это время она произносила, как мне сказали, следующия слова: «Вот вижу я моего отца и мать мою. Вот вижу я всех моих предков. Вот вижу я моего господина (мужа): он восседает в светлом, цветущем вертограде, зовет меня! Пустите меня к нему!»

«После этого повели ее к срубу. Она сняла поручни и ожерелья и отдала старухе. Ее подняли на ладью, но не ввели еще под шатер навеса. Тут пришли вооруженные щитами и палицами люди, и подали девице чашу. Она испила. «Теперь она прощается с своими», – сказал мне мой переводчик. Потом подали ей другую чашу. Она приняла и запела протяжную песню. Старуха ввела ее в шатер. В это время загремели в щиты, и голоса девушки не стало слышно».

«Ближайший из родственников умершего взял пук лучины, зажег ее, и приблизясь к срубу, запалил его; потом подходили и все прочие с светочами и бросали их на срубъ. Быстро загорелся сруб, за ним вспыхнула ладья, и, наконец, обнялися пламенем навес, покойник и девица».

«Когда все обратилось в золу, они насыпали на том месте, где стояла вытащенная из воды ладья, могилу, и посредине оной поставили большой столб[385]385
  «Возложат на кладу мертвеца и сожигаху, и по сем собравше кости влагаху в сосуд мал и поставляху на столпе на путех». Нестор.


[Закрыть], написав на оном имя умершаго и имя царя русов».

Мы уже упоминали о единстве знаменитого в Индии рода Арьяя, в Элладе – Арея или Геракла, в Древней Руси – Арея, Яро, или Юрия. Все обряды и обычаи его с незапамятных времен длились повсеместно и неизменно, до времен христианства.

Еще во времена осады Трои, за 10 столетий до Р. Х., обряд сожжения и погребения праха Патрокла, описанный Гомером, видимо один и тот же, какому следовали и руссы.

Обратим XXIII песнь Илиады, 897 стихов, в краткий очерк.

«Тело Патрокла возложили посреди поля на одр. Когда Пелид назначил отдание ему последнего долга, вся дружина облачилась в доспехи, собралась, и, по обряду, трижды обскакала вокруг тела со слезами и возглашением к умершему: «Радуйся (χαΐρε) Патрокл, радуйся и в обители Аида!»

Потом все сложили броню, и совершена была вечерняя трапеза. На поставленном у одра медном треножнике принесены были жертвы и совершено омовение от браннаго праха и крови. Душа Патрокла явилась Ахиллу во время ночи и воззвала о приобщении его к огню, и чтобы кости его погребены были в златом горне, и в той же гробнице, в которой ляжет и Ахилл.

«О Боги (ώ πóπα)! – воскликнул Ахилл. – Воистинну и в обитель Аида переходит душа в образе, но в образе бесплотном!»

«На другой день, с зарею, ратники едут в лесные холмы Иды, рубят дубовый лес для костра и свозят его на назначеное место. Потом, облачась в броню, все они воссели вокруг одра и, посидев мало, встали, обрезали волоса свои, обложили ими тело Патрокла и понесли его к месту погребения, где сооружен уже был из бревен стоступенный сруб. На этот костер взнесли тело Патрокла; после чего закололи подле костра множество тучных овец и огромных круторогих туров, обложили обрезанным туком их тело Патрокла с ног до головы; а вокруг одра поставили сосуды с медом и елеем. Потом взвалили на сруб четырех коней Патрокла, и двух любимых обезглавленных псов его. Сверх того, в отмщение за смерть Патрокла, были убиты 12 пленных троянских юношей».

«По изготовлению жертв, зажгли костер; но он не возгорался. Тогда дивный Ахилл воззвал к ветрам и, обещая принести им жертвы, возливал кубком вино».

«Ветр подул и костер вспыхнул. В продолжении всей ночи горел он; а между тем Ахилл черпал кружкой вино из златого сосуда и орошал вокруг костра».

«К утру сруб под Патроклом истлел. Остатки огня под пеплом оросили красным вином, белые кости Патрокла собрали, вложили в золотой сосуд, обложили туком, поставили на одр и покрыли тонкой пеленой; потом очертили окружность и насыпали могилу. Между тем Ахилл вынес награды на конь, для игрищ».

«Первой наградой были назначены: рукодельная юная дева, медная лохань, рукомойник, 2 таланта золота и золотой кубок.

Игрища состояли из семи отделений.

Бег на колесницах, по жребиям, которые вынимались из шлема. На кону была быстроногая кобылица.

Кулачный бой. На кону медный треножник, ценой в 12 волов, и пленная дева ценой в 4 вола.

Борьба. При этом случае Одиссей употребить ловкость подшибать борющегося с ним ногой (подножку). На кону серебряный великолепный сосуд сидонскаго изделия, помрачивший своей красотой все известные в то время по искусству изделия чаши.

Бег взапуски.

Поединок.

Бросание железной самородной глыбы.

Стрельба из лука по выпущенной на привязи голубке».

В заключение приведем слова Нестора о древнем русском обычае сожигания:

«А радимити, вятичи и севера (сербы), аще кто умирал, творяху тризну[386]386
  Тризна – подвиг, страдание. По Чет. – Мин. Церк. слов. Алексеева. Сближается с сербск. трзанье.


[Закрыть] над ним, и по сем творяху кладу велику и возложат на кладу мертвеца и сожигаху; и по сем, собравше кости влагаху в сосуд мал, и поставляху на столпе на путех. Се же творят вятичи ныне. Сии ж обычаи творят и кривичи, и прочии погании, не ведуще закона Божия, но творяху сами собе закон».

«И посла Ольга к деревляном, рекуще сице: «Се уже иду к вам[387]387
  Изъявляя притворное согласие на предложение древлян выйти замуж за их князя Мала (Мило, Милко, Милослав).


[Закрыть], да пристроите меды многи в граде, иде же убисте мужа моего; да плачу над гробом его, и сотворю тризну мужу своему». Они же то слышавше, совезоша меды многи; зело и взвариша. Ольга же поимши мало дружины и легко идуще, прииде ко гробу его, и плакася по мужи своем. И повеле людем ссыпати могилу велику, и яко ссыпаша, и повеле трызну творити. По сем седоша пити деревляне, и повеле Ольга отроком своим служити пред ними и т. д.»

Вместе с этим легко уже обясняются и разсказы Геродота об обряде погребения, существовавшаго у скифов (руссов) в IV веке до Р. Х.

Кн. IV. LXXI. «Кладбища царей скифских находятся в Руси (Έν Γέρροισι)[388]388
  Гл. LVI. «Седьмая река Рось, впадающая в Борисфен (Днепр) там где он становится широк, и подучившая название свое от страны именуемой Рось (Γέρρος, от торского названия [слово по-арабски] – эр-рус – венг. Orosz – аорсы – Русь)». Рос впадает в Днепр ниже Киева. До Герроса, то есть до столицы Руси, по Геродоту, 40 дней плаванья по Днепру от устья лимана. Полагая около 25 верст в день плаванья против воды, в 40 дней приедешъ к Киеву.
  Глав. XX. За рекой Росью находится царская столица (βαόιλήϊά ίστί) и живут многочисленные знаменитые скифы (руссы), почитающие прочих скифов своими подданными. С юга они граничат с Таврикой (горами Тавриды); на восток же простираются до рва (Canal de Bosphoriens между Crym, ныне Стар. Крым и Ираклеей, ныне Арабат) и торжища, называемаго Кримнами (Κρημνοί) и до р. Дона (Tavaΐv).


[Закрыть], в том самом месте, где начинается судоходство по Борисфену (Днепру)[389]389
  Мы не переводим следующих слов: «Ορυγμα γης μέγα ò ρυσσουσι τετράγωνον έτοϊμον δέ τοϋτο ποιήσαντες άναλαμβανόυσι τόν νεκρòγ… в них нет смысла; здесь дело должно идти не о вырытии четвероугольной ямы; но о сорокадневной тризне, плаче, терзании (όρυγμαδός – плач, вопл: от Όργια пир в честь Диониса – Деваниса, бога смерти) и славлении умершего. Этот смысл понятен из описания погребения прочих скифов (гл. LXXIII): погребение следует после пира при гробе и после сорочинец τεσσεράκοντα ήμέρας.


[Закрыть]… Когда умрет у них царь, то по совершении сорокадневной тризны, очищении тела от внутренностей и намащении благовониями, везут его на колеснице, в Русь (Γέρρος). Все жители мест, чрез которые везут тело, также обрезывают волосы и терзают себя. По прибытии в столицу ставят тело в гробу на одр, устланный зеленью; потом устраивают из копий крытый навес, под которым задушив любимицу царя, кравчего, повара, конюшего, гонца и лошадей, предают все погребению[390]390
  Под словом Эαπτω, или ταφο, подразумевается и предание тела огню.


[Закрыть], c разными вещами и золотыми кубками; а потом насыпают высокую могилу».

Из свода этих описаний обряда погребения можно уже составить приблизительно верное и полное понятие о древнем русском обряде, который совершился и по смерти Аттилы.