Текст книги "Чекан для воеводы (сборник)"

По счету это была третья встреча братьев Григория и Алексея Орловых в небольшом купеческом особняке, принадлежавшем зажиточному предпринимателю Архипу Кислову, жившему в Вышнем Волочке. И эта встреча должна была сыграть самую большую роль в судьбах всех представителей прославленного дворянского семейства.

В Вышний Волочек братья Орловы въехали с разных концов длинной проселочной дороги, прославленной вскоре неким Александром Радищевым, почти в одно и то же время. Только у Григория выезд был побогаче, чем у Алексея, но при всем при том оба постарались не привлекать к своим слишком известным персонам излишнее внимание посторонних лиц.

На крыльце купеческого дома братья расцеловались по-роственному, троекратно и, обнявшись, прошествовали в обеденный зал, где стол уже ломился от всяческих разносолов и выпивки – неоднократно проверенный Архип Кислов, конечно же, был предупрежден заранее о визите столь важных людей и расстарался на славу.

По маленькой с дальней дорожки, – предложил Алексей.

– Дороги, братик, тебе дальние предстоят и гораздо раньше, чем ты думаешь, – загадочно молвил на это Григорий.

– По маленькой же взять – то не грех.

Выпив и слегка закусив, братья перешли в хозяйский кабинет, где уже горели свечи, хотя за окнами еще не стемнело.

– Что ты говорил о дальних дорогах? – поинтересовался Алексей. – Уж не у гадалки ли ты побывал перед нашей встречей? Известное дело: хорошо тому жить, кому бабушка ворожит…

– О делах мы поговорим чуть позже, а сейчас хотелось бы узнать о родне, как там наши братики обретаются? Что-то давно ничего про них не слышно… – сказал Григорий, раскуривая трубку.

– Что с ними станется? Старший Иван бобылем живет в Тамбовской глуши. Но ему там, вроде бы, уже наскучило, рыбалка, видишь ли, плохая… Собирается переехать в другое имение, что на Дону. Там, говорит, лещи и сазаны пудовые корм из рук так и хватают. Да что про Ивана говорить? Он на деревенском воздухе сто лет проживет, – улыбаясь от души, произнес Алексей, тоже запаливший лучину от свечного огонька и раскуривший трубку.

– Насчет того, кто из нас дольше протянет на этом свете – дело Божье и нам знать не дано, – наставительно заметил Григорий. – Но я, как ты правильно догадался, побывал у одной вещей гадалки… Бабушка напророчила самую длинную жизнь нашему дорогому Володе.

– Он младшенький. Дай ему Бог!

– Чуть меньше, лет на двадцать, проживете вы с Иваном. Еще менее Федор…

– Он и теперь, бедняга, кашляет, – вставил Алексей. – А ты? На себя ты, что же, не погадал?

– А мне, братик, и до пятидесяти лет не дотянуть. Это, как Бог свят… Но, честно сказать, не верю я во все эти гадания. Да и религия нам, православным христианам, якшаться со слугами диавола не дозволяет. А все эти гадалки и знахарки – суть ведьмины отродья. Помнишь, как нашему папеньке Григорию Ивановичу, царствие ему небесное, нагадали, что он сто лет в обед проживет. Преставился в шестьдесят один год…

– Папенька наш тяжелую жизнь прожил, а воевал сколько! Еще при Петре Великом был полковником Ингерманландского полка, шутка ли! В отставку вышел генерал-майором, но верой и правдой продолжал служить царю и отечеству в чине действительного статского советника. Ныне таких прямых и несгибаемых людей, как наш папенька, уже и не сыскать. Все норовят руки погреть на чужом, да «барашка в бумажке» хапануть… – пустив колечко дыма к потолку, произнес Алексей, потом снова поинтересовался: – А что еще тебе та старая ведьма нагадала?

– Ишь какой любопытный! – взглянув на брата, Григорий удовлетворенно хмыкнул. – Нагадала, что в браке венчаном жить буду, но детей иметь Бог не даст, за грехи тяжкие…

– Это как же понять? – пожал плечами Алексей. – Сын, насколько я знаю, у тебя имеется, прижитый в связи с… Замнем для ясности! Но это же байстрюк… А потом – венчание! Ты, глядишь, на царство венчаешься…

– Эх, Алехан! – впервые за время встречи Григорий назвал брата так, как в детстве. – Если бы так… Только ведь фаворитов век недолог… Очередь, братик. От желающих отбоя нет, чтобы занять мое место. А повенчают меня, как видно, с кузиной нашей Катенькой Зиновьевой…

– Окстись, греховодник! – возмущенно пыхнул дымом Алексей. – Катеньке токмо десять годочков минуло, а ты уже губищи раскатал. Ох, Гриша, чую, придется нам всем в аду гореть безпросветном, а черти дровишки в костер будут радостно подбрасывать… Думаю, братик, на склоне лет в монастырь постричься, грехи наши тяжкие замаливать.

– А коли не успеешь? – блудливо прищурился Григорий.

– Чего не успею?

– Грехи замалить, – пояснил второй брат третьему.

– Тогда… Дети за наши души помолятся. А детей, Гриша, надо поболе иметь. И прижитых, между прочим, в законном браке. Как же бездетными-то?..

Эти слова почему-то разозлили Григория и он, брякнул, не подумав:

– Вот и надо было тебе детей делать, а не Божьего помазаника душить, его же собственным шарфом!

Алексей удивленно уставился на брата.

– Это ты мне?.. – тихо спросил он через минуту тяжелого молчания. – Мы же условились, никогда не поминать того, что было, а то глаз вон! Пойдем лучше выпьем, а то очень брюхо подводит, как жрать хочется…

Выпивали и закусывали, закусывали и снова выпивали братья почти целый час. Потом Григорий сказал:

– Прогуляться бы надо. Здесь, братик, дюже места заповедные: леса, озера…

– Кикиморы здесь заповедные и лешаки, – сострил Алексей. – А болотная вода такая ржавая, что ее и пить нельзя…

– Пойдем. Хочу погооврить с тобой на воздухе, а то у стен завсегда уши имеются…

По дороге в лес, темневший впереди, братья, за которыми в некотором отдалении ехали пятеро переодетых кавалергардов и один отставной гусарский поручик Петр Громов, так же переодетый в цивильный костюм, вспоминали великого князя Павла Петровича, носившего в свои четырнадцать лет бремя чина генерала-адмирала и бравшего уроки морского дела у директора Морского корпуса Голенищева-Кутузова (родного дяди князя Михаила Илларионовича Кутузова – А.З.)

Оказавшись в лесу, братья, оставив охрану, долго бродили по лесным тропинкам, ведя весьма серьезную беседу.

– Хочу тебя порадовать, Алехан, – сказал Григорий. – Екатерина Алексеевна утвердила наш с тобой план вояжа флотского супротив турок.

– Приятно слышать, – кивнул третий брат.

– Конечно, не обошлось без злопыхателей, вроде Панина, но государыня ему мозги хорошо вправила. Он после этого даже английского посла лорда Каскарта призвал оказать нашей будущей эскадре всяческое содействие… Ты же знаешь, что лорд Каскарт тайно влюблен в нашу государыню. Называет ее в своих секретных посланиях «совершенная Дидона». Или делает вид, что влюблен… Во всяком случае, лорд ответил Панину, что Британия переживает плохие времена. Волнение в Америке, голод в Ост-Индии… В общем, помощи реальной от британцев ждать не приходится, но и мешать нашему дерзкому предприятию они не станут. Дания к нашему делу настроена положительно. Вот только Франция будет вредить. Но тут наша разведка свое слово скажет. Чернышев и его люди подготовили фальшивую версию подлинного указа адмиралтейств-коллегии, подписанной собственноручно Екатериной Второй. В фальшивке говорится, что флот российский не способен к длительным морским вояжам и никуда далее Ревеля отлучаться не намерен. На самом же деле…

– Я понял, братик! На самом деле флот наш совершит этот беспримерный вояж и мы сможем пощипать перья у этих кичливых индюков из Блистательной Порты, – догадался Алексей.

– Вот именно! А потому и придется тебе срочно отъехать к берегам италийским, чтобы секретно подготовиться к заложению там базы для нашего флота.

– Я готов! – ответствовал Алексей, добавив: – Хорошо браниться, когда мир готов.

– Да, брань предстоит большая. С тобой же отправится наш Федор. Пора ему серьезным делом заняться, да и кашляет он… Вот ты и повезешь его под видом лечения на море. Как тебе такая идея? – спросил Григорий.

– Годится. Федору действительно пора кое-чему поучиться у нас – старших братьев, – ответил Алексей.

Начинал накрапывать мелкий нудный дождь.

– Ну и ладно. Больше об этом ни полслова. Вернемся в дом Кислова, отдохнем малость, а на рассвете разлетимся в разные стороны, – мягко улыбнулся Григорий. – Э, а дождь-то усиливается!.. Побежали наперегонки, как в детстве…

– …Он был самым юным из сорока семи жителей города Бары, пустившихся в дальний морской путь, чтобы спасти из рук неверных чудодейственные мощи святителя Николая Мирликийского. Звали того юношу Матфий…

– Как звали юношу? – не понял отрок Алексей. – Матвей? Так же, как сына кузнеца Михайлова?

– Его звали Мат-фий, – по слогам произнесла маменька Лукерья Ивановна.

– Какое непонятное имячко. Наверное, звали его все же Матвей, а потом кто-то напутал…

– Это произошло, когда корабли барян находились в двадцати днях пути от родной пристани. Матфий увидел первым, как небольшая птаха, спустившаяся с неба, бесстрашно уселась на руку рулевому, правившему одним из кораблей. Матфий узнал в ней ласточку. И эта кроха, будто зная, что здесь ей плохого не сделают, скакнула с руки онемевшего от удивления матроса-рулевого и прыгнула на то место, где покоилось святое тело. Она тихонько защебетала о чем-то неведомом людям и при этом то и дело касалась клювом сосуда, в котором скрыты были святые мощи. И Матфий понял, что пташка – малая Божья тварь – своими прикосновениями, лобзаниями и пением воздавала хвалу телу Божьего угодника. Она облетела каждый корабль, покружилась вокруг головы каждого из сорока семи человек и только после этого улетела… Видишь, сыночек, даже малая тварь Божья воздавала почести великому пастырю и чудотворцу, а так же тем, кто сподобился доставить мощи святого угодника в избранный им самим удел. Ведь перед тем, как жители города Бар отправились в Миры Ликийские, праведники видели святителя во сне. Он-то и приказал им перевести свои мощи в город Бар…

– Как это хорошо! – воскликнул юный Алеша, улыбаясь сквозь слезы. – Непонятно только, почему ты называешь птаху ласточкой. Это же было море! Значит, должна была прилететь какая-нибудь морская птица. Чайка, что ли. Ласточка же… Все равно! Как хорошо!

Петр Громов запалил свечи в канделябре и, проверив полнёхонька ли чернильница, принялся сочинять письмо в далекую Россию. Прежде он написал фамилию и адрес того, кому предназначалось послание: «Дворянину Поприщину Б.М. – полковнику в отставке, проживающему в собственной деревне Замошье Веневского уезда Тульской губернии», а потом уж взялся за сам текст корреспонденции.

«Давний боевой приятель на славном ратном поприще! Поприщин, приветствует тебя от всей своей души недостойный раб Божий Петр, давно собиравшийся описать тебе дела свои предивные, происходившие с ним, то бишь со мной, в последние дни и недели.

Имел честь сообщить тебе ранее, что побывал проездом на Руси Великой и даже собирался навестить тебя в твоей провинциальной глуши, но был вовлечен в суету сует малых дел, которые привели меня к одному очень важному знакомству. В своем предыдущем письме я пообещал, наконец, открыть имя моего нового друга и покровителя, да ты, наверняка, и сам догадаешься, если я скажу о нем таким образом: “Тот кто 28 июня 1762 года залез через окно в опочивальню супруги первого лица, моего тёзки под “номером Третьим”, разбудил ее ставшей знаменитой фразой: “Вставай, матушка, у меня все готово!” Еще не узнал? Тогда продолжу. Тот, кто чуть позже отправился в Ораниенбаум и лично арестовал “номера Третьего”. Еще хочешь подсказок? Изволь! “Тот наконец, кто 6 июля самолично лишил жизни все того же “номера Третьего”. Неужели ты настолько глуп, что до сих пор не догадался?.. Я о тебе лучшего мнения!

Таким макаром, с этим всемогущим покровителем, способным на всякое злое и доброе дело, я и отбыл в очередную поездку по Европам. Но перед этим мы захватили с собой в одном порубежном селении “братика” этого “Того”, который вручил “Тому” некий чрезвычайно важный рескрипт, подписанный “Самой”. В нем “Тот” утверждался командовать всеми вооруженными силами нашими на Средиземноморье… Важно! Да, несомненно, этот “Тот” уже снискал для себя громкую и страшную славу не только в России, но и во всем подлунном мире. Можешь себе представить, что ожидало меня рядом с такой величавой фигурой.

И все же по-настоящему величием “Того” я проникся после прибытия нашего в Ливорно. Тебе, не шибко грамотному в географиях, скажу, что это небольшой город-порт в итальянской провинции Тоскана – от русского слова “тоска”. Наверное, так ее обозвали наши соотечественники, коих здесь немало, сильно заскучавших по милой нашей Родине.

Таким макаром, два “братика” поручили мне преважное задание, а именно подобрать для них скромное жилье, небольшой домик с видом на море. При этом они строго наказали мне, чтобы все переговоры вел я от имени и по поручению “графов Островых”, желающих открыть в Ливорно свое торговое предприятие. Ну, я, разумеется, расстарался, подобрав скромный недорогой домик с небольшим цветочным садиком. Но “Островы”, осмотрев его, почему-то наотрез отказались от этого приобретения. купили же они – ты даже не представляешь! – целый дворец, находившийся неподалеку. Тогда я и понял, что ничего не возможного для этих “братиков” не существует.

Теперь пора перейти к описанию событий, которые чуть было не привели меня к безвременной кончине. Но вначале, чтобы тебе лучше понять мое настроение и самочувствие, расскажу притчу, которую сам сочинил еще в Мариуполе. Ты же помнишь, что на спор, я сочинял даже мадригалы… Итак, притча!

Когда гусар немного оклемался и приоткрыл залитые кровью глаза, то первым делом увидел прямо перед собой апокалиптическое чудище, закованное с ног до головы в зеленые доспехи. Ноги у чудища были тонкие, будто ходули, и такие же длинные, но согнутые в коленях. Что за демон явился по мою душу из самых адовых глубин, подумал Гусар, мысленно осеняя себя крестным знамением. И сразу прозрел: то был… обыкновенный кузнечик, качавшийся на сухой былинке. И чего только не привидится избитому и израненному человеку, снова подумал Гусар, отирая со лба кровь вперемешку с потом…

Как тебе мое творчество?

Если помнишь, приятель, я намекал тебе ранее, что стал счастливым обладателем тайных знаний о драгоценных пиратских кладах. Розыскиванием этих кладов и занялись мы с “графами Островыми” сразу после приобретения “небольшого домика”. Мне повезло, поскольку довольно быстро удалось связаться с людьми, обозначенными в документах, сопровождавших копию карты с отметками о местонахождении зарытых кладов. Эти люди оказались весьма и весьма подозрительными. Даже ты, несмотря на все свое простодушие, никогда не доверил бы им подержать под узцы своего коня, как цыганам. И все же мы пошли у них на поводу, поскольку они вызвались доставить нас на один из отдаленных островков в Средиземном море, где спрятаны были сразу три клада.

И вот мы, переполненные ожиданием чуда и всяческих восторгов, сошли на берег, огляделись и… сразу же оказались в плену негодяев, заманивших нас сюда, как приманивают крупную рыбу на золотой крючок. Эти подлые мерзавцы потребовали от “графов Островых” всю из наличность, а так же недвижимость, как в Италии, так и в других странах. Насчет “других стран” могу сообщить тебе следующее: у “братиков” в России полным-полно вотчин, домов и всякого разного, потому и было что терять. Но “братики” ничего отдавать за здорово живешь даже не помышляли. Они схватились за сабли и пистолеты и перебили кучу негодяев, прежде чем врагам удалось загнать нас в единственное строение на острове, в котором, на наше счастье, оказался склад огнестрельного оружия. Разумеется, мы там закрепились и успешно отбивались от наседавшего противника почти целые сутки.

Чем бы все это сражение закончилось, предугадать не трудно, поскольку силы наши были на исходе и все мы уже получили ранения…

И вот, когда враги набросились на нас с особым остервенением, надеясь, что это будет последний приступ ветхой “крепостишки”, которую мы героически обороняли, вдруг с моря выпалили орудия, а потом несколько шлюпок, наполненных настоящими пиратами, пристало к берегу.

Прибывшие действовали очень успешно, быстро покончив с теми, кто нападал на нас, тем самым выручив нас из безвыходной ситуации. И это на самом деле были пираты, только греческие, которые смертельно враждовали с магометанами, почитавшими себя достойными наследниками алжирских корсаров.

Закончились же эти страшные сутки тем, что на нас надели оковы, бросили в трюм пиратской шхуны и оставили в неведении относительно дальнейшей нашей судьбы. Вот тогда-то один из “Островых”, старший, мудро сказал:

– Хмель не плачет, что пьяницу бъют!..

И я с ним вполне согласился…»

Громов приостановился, пожевал кончик гусиного пера. Потом выпил вина и перечитал все написанное.

– Нельзя! – сказал он вслух после недолгих размышлений. – Это большая тайна…

После чего скрутил исписанные листки в один жгут, поджег его от свечки и раскурил от него туго набитую табаком трубку.

«Обо всем этом, приятель Поприщин, я поведую тебе при личной встрече, если останусь жив…» – мысленно завершил он свои писания.

Бесконечная ночь на окраине прибрежного селения растянулась на недели и даже месяцы – так показалось Петру Громову, без дела слонявшемуся по отведенной ему комнатушке убогого домика, прилепившегося к горному склону. «Графы Островы» спали в соседнем помещении, но сон их нельзя было назвать спокойным и глубоким: граф Алехан ворочался и кряхтел, граф Федор то и дело что-то шептал во сне, наверное, молитвы. И вся эта тревога, охватившая вчерашних пленников пиратов, происходила от ожидания того, что принесет с собой рассвет будущего дня. Именно тогда должны были возвратиться греки, отправившиеся на своих малых кораблях к турецким портам, чтобы провести там разведку и узнать, когда и в каком направлении поплывут торговые суда магометан.

Бывший гусар, попыхивая трубкой, вышел во двор, присел на большой камень у входа и, чтобы убить время до утра, принялся сочинять продолжение письма своему приятелю отставному пехотному полковнику Поприщину, но только уже не на бумаге, а в уме, заранее зная, что это «письмо» никогда не будет отправлено адресату.

«…В трюме пиратской шхуны мы промучились не очень долго. Неожиданно к нам спустились двое греков с жуткими физиономиями, от одного вида которых наши провинциальные барышни сразу брякнулись бы в обморок. Это были, как я узнал позднее, Черный Микаэль и Николас Красный – главари греческих пиратов, именами которых пугали своих детей местные турки. Оба что-то лопотали – один по-гречески, другой – по-русски. “Переводчик, что ли?” – предположил я, заметив что толстые заскорузлые пальцы одного из злодеев осторожно сжимают какой-то небольшой предмет или картинку. Присмотревшись пристальнее, я увидел небольшой образок святителя Николая Угодника, принадлежавший графу Алехану и хранившийся в его личных вещах.

– Вы же православные люди! – переводил Николас Красный слова Черного Микаэля. – Почему же сразу не открылись нашим людям? Мы расправляемся только с теми, кто поклоняется ложным святыням, а для русских у нас всегда найдется доброе вино и хороший кусок хлеба с рыбой, чтобы привествовать их надлежащим образом, как наших братьев по вере. Короче говоря, с нас сняли цепи и под приветственные крики всей команды проводили в корабельную кают-компанию, где столы действительно оказались накрытыми блюдами, в основном, приготовленными из морских даров, которыми щедры здешние воды.

Тогда-то мои “графы Островы” и назвались своей настоящей фамилией, что вызвало у греков просто бурю восторга и славословий в адрес нашей матушки императрицы и всей России в целом.

– Дружба на век! – правозгласил по-русски Черный Микаэль, успевший смыть “боевую раскраску”, оказавшейся всего-навсего гримом, под которым скрывалось довольно простецкое лицо добропорядочного мещанина, потом перешел снова на греческий, разразившись длинной тирадой.

– Он говорит, – переводил Николас Красный, лицо которого не стало симпатичнее после снятия грима, – что просит у ваших светлостей прощение за причиненные неудобства и за то, что мы сразу не узнали вас, наших братьев по вере. Мы давно боремся с проклятыми магометанами на море и на суше, но враг силен и беспощаден. Поэтому нам просто необходима помощь России. Вместе мы приодолеем турецкое владычество и сможем с честью пронести свет истиной православной веры туда, где ныне воздвигнуты бастионы тьмы…

– Хорошо сказал! – заметил граф Алехан. – А мы и не в претензии. Как говорится, спесь только лошадям пристала. За это и выпьем!

После третьего стакана Орлов-младший пожелал узнать подробности о тех людях, которые выдавали себя за “потомков алжирских корсаров” и были разгромлены греками.

– Это мошенники, – пояснил Николас Красный. – Афера! Они размножают рукописные копии “тайных документов и карт пиратских кладов”, которые затем под разными предлогами подсовывают богатым иностранцам и следят за ними пристально и неусыпно. Когда же те снаряжают экспедиции для поиска кладов, они заманивают доверчивых простаков на отдаленные острова и обирают там до нитки. Этот бизнес здесь давно процветает… На самом деле никаких кладов давно уже нет. Они были когда-то. Скажем, клады Симона Дансера…

– Вот! Значит, они существуют! – вскричал я, совершенно оглушенный полученными разъяснениями.

– Они существовали, – сказал переводчик, – но все свои клады Дансер выкопал самостоятельно во время своего последнего приезда в Ла-Гулетту. Тогда за каждым его шагом следили шпионы, нанятые тунисскими беями. Как только Дансер упаковал свои богатства и собрался дать дёру, его поймали и, отобрав все, до самой последней серебряной монетки, убили.

– Поистине, сребро – чертово ребро! – наставительно заметил граф Алехан, а, подумав, добавил: – Собирать надо только злато и даже не в виде денег, а в произведениях искусства, ценность которых с годами только возрастает.

– Все истинная правда! – согласился Николас Красный, прозвище которого пошло, очевидно, от его красного носа, приобретавшего от выпивки цвет вареной буряка. – Античное искусство – это непреходящие ценности. Мы часто находим их на турецких посудинах, отправляющихся в дальние страны с товарами. Они вывозят все, до чего только могут дотянуться их грязные загребущие руки…

– Хотелось бы помочь вам, – сказал Орлов-старший. – Мы тоже хотим поучаствовать в хорошей морской драке с магометанами.

– Сделаем, – пообещал переводчик. – Мы как раз отслеживаем перемещения одной купеческой флотилии и собираемся ее изрядно пощипать. Это будет в ближайшие дни.

Ну вот, подумалось мне, “братикам” мало приключений, они решили еще раз испытать судьбу, а заодно подвергнуть опасности и мою собственную жизнь. Впрочем, я ведь и сам заядлый авантюрист и такие приключения мне по сердцу.

Местные пираты умели веселиться. После неумеренных возлияний, они выскочили на палубу и принялись танцевать сиртаки, играя на допотопных инструментах, чем-то напоминавших арфы, которые также хранились в трюмах кораблей у этих запасливых хозяев. А мы продолжали пиршество до тех пор, пока граф Алехан не уснул прямо за столом.

– Вина мало, – бормотал во сне Орлов-старший. – Сенька Белый скажи Сеньке Черному, чтобы еще вина принес…

– Бредит, – сказал Орлов-младший. – Слабоват стал мой драгоценный братик. Качка, видать, его доконала. Пить он больше не может… А мы с тобой, гусар, еще выпьем. Нам морским гусарам, качка, раз плюнуть…

Граф Алексей, заснувший прямо за столом кают-компании пиратского судна, видел пречудесный сон. Да и не сон это был вовсе, что-то другое. Будто бы он – Алексей – в одночасье перенесся далеко-далеко назад во времени и был теперь никакой не граф, а самый что ни на есть Патриарх Константинопольский. И слышит это он, Патриарх, от причетников известие, что благочистивый муж по имени Феофан, отличавшийся богоугодными делами, заказал известному в Византии иконописцу Аггею три образа – Спасителя, Богоматери и чудотворца Николая. И будто бы иконы уже готовы и Феофан просит Патриарха почтить их молебном.

– Пойду, – сказал Алексей-Патриарх. – Чего не пойти? Дело Божеское…

И вот он в богатом доме Феофана видит три иконы, а сам говорит:

– То икона Спасителя. Слава Тебе, Боже наш, Спаситель, создавший всякую тварь на земле! И икона Божьей Матери здесь. Хорошо написал живописец и сей образ Пречистой Богоматери, родившей нам Человеколюбца Бога! А это кто таков? Зачем здесь изображение Николая, епископа Мирликийского? Он был смердович, низкого рода, и изображению его не прилично стоять с этими двумя иконами. Вынести третий образ вон!

– Так ведь сам чудотворец Николай сподобил меня заказать все три иконы, явившись в сновидении, – попытался объясниться Феофан, но Патриарх и слышать ничего не желал. Пришлось подчиниться его желанию.

Вечером, когда застолье было в полном разгаре, Феофан хватился, что у него вышел запас вина. Тогда он потихоньку удалился из пиршественной залы и зашел в отдельную комнатушку, где ютился теперь образ святителя Николая. Там он стал усердно молить чудотворца, чтобы угодник Божий умножил запас вина в его доме. Окончив молитву, Феофан вернулся на пир и со священным трепетом убедился, что ранее пустые кувшины вновь заполнились до краев вином, да еще каким!

– Такое вино я пробывал только у императора Леонтия, – сказал Алексей-Патриарх.

А на следующее утро Патриарха срочно позвали на остров Гердала, чтобы он прочитал святое Евангелие над дочерью высокопоставленного царского вельможи, одержимой бесом. А на обратном пути…

Алексей в образе Патриарха все чувствовал, все переживал, как наяву. Сильнейший шторм обрушился на его корабль. Как же мотало утлое суденышко, как же бросало и швыряло по воле волн. И вот в заключение всего огромная волна прокатилась по палубе, подхватила Алексея-Патриарха и сбросила в воду. Морская пучина стала засасывать его, тянуть вниз. И тут утопающий нашел в себе силы взмолиться к небесам и особенно к Николаю Угоднику:

– Согрешил я пред тобою, святитель Николай! Прости меня и избавь от этой глубины и напрасной смерти…

А соленая вода забивала ноздри, горло, не давала слова молвить.

Но святой Николай услышал призыв тонущего и поспешил на помощь. И Патриарх, а вместе с ним и Алексей увидел святого угодника Божия, идущего по морю, яко по суху. Он протянул утопающему руку и произнес:

– Смердовича ли призываешь, на образ которого не хотел и смотреть?

И голос этот, прозвучавший тихо и ласково, все же многократно перекрыл шум бесновавшейся стихии.

– Согрешил я, – сказал Алексей-Патриарх, избавь меня, великий святитель Христов, от напрасной смерти. И я прославлю тебя, Божия угодника, скорого в бедах помощника.

– Не бойся, брат, – ответил ему святой Николай, – ныне от потопления морского избавляет тебя Господь Бог наш мною, рабом Своим. Вернись на судно, а когда прибудешь домой, паси хорошо стадо Христово.

И Алесей-Патриарх очутился на судне своем…

– Ты уже проснулся, братик? – спросил Федор, заметив, что Алексей вскочил на ноги и, выпучив глаза, уставился на нас с Федором, все еще продолжавших бражничать.

– Это святитель Николай спас меня!.. – проговорил Алексей, отплевываясь и отдуваясь, как будто нахлебался морской воды по самое горло.

– Любит тебя Господь Бог, братик, раз помогает по молитвам Николая Угодника. Давай за это и выпьем…

Ты, Поприщин, не поверишь, но уже во второй раз я видел тот же чудесный сон, что и граф Алехан. Точно, старая погудка на новый лад. И теперь я был просто огорошен и даже растерян, ведь и задремал-то я на какое-то мгновение, а мне привиделся такой длинный, подробный сон. И кажется мне теперь, Поприщин, что образовалась между мной и моим благодетелем некая духовная связь, от которой жду великих плодов, чудесных и важных, в будущем.

Ну вот и все. На этом, приятель, прощай. Обо всем расскажу тебе при нашей встрече, если Бог даст. А сейчас на горизонте показались паруса малого корабля. Это возвращаются пиратские разведчики. Значит, ждет нас впереди хорошая драка…»