Текст книги "Чекан для воеводы (сборник)"

Глава 9. «Туда, где мрут воеводы…»

Севера стояла, как несгибаемый оплот Московского государства, на самом стыке Литвы и Дикого Поля. Редкий месяц проходил здесь, чтобы не заглядывали сюда враги. В конце шестнадцатого века это были, главным образом, крымчаки, но уже к началу семнадцатого они несколько поутихли. Зато со стороны Литвы начался настоящий исход, валом валили разбойные люди. У главного воеводы Шеина даже, грешным делом, сложилось мнение, что в странах, исповедующих католицизм, специально задались целью собрать у себя всех подонков, всяческое отребье и отправить их на Святую Русь…

На Севере жили суровые и стойкие люди, которых в российском царстве-государстве так и прозывали «мужики-севрюки», предоставив им право как бы пожизненно находиться на воинской службе по защите рубежей.

В самой крепости Новгорода-Северского на 1605 год в списках гарнизона значились двадцать пушкарей, тридцать «затинщиков, ловко управлявшихся с большими стенными пищалями, сотня городовых казаков да сотня «детей боярских». Последние в крепость съезжались со всех вотчинных земель, владели которыми их отцы, по крайней нужде, когда вражеские полчища войной шли на наши земли.

Но не тяжелая жизнь на порубежье больше всего волновала теперь Михаила Шеина, к ней он успел привыкнуть, притерпеться. Больше всего беспокоили его слухи о делах в стольном граде, ведь все, что делалось в центре, позже находило самый непредсказуемый отзвук на самых удаленных местах…

И только в середине мая до крепости стали доходить слухи о смерти царя Годунова и о том, что вся его родня, все его сторонники находятся теперь в опале, поскольку на троне воцарился Дмитрий Первый.

«Как? Когда успел этот вор Лжедмитрий, загнанный в угол, добраться до самой Москвы?» – спрашивал себя Шеин и не находил ответа на этот сакраментальный вопрос. И только еще через какое-то время он доподлинно узнал о том, что воевода Басманов, прикрывавший со своими войсками дорогу на Москву в Кромах, капитулировал, позволив Отрепьеву с большой помпой прибыть в Кремль, разумеется, на белом коне…

А еще через неделю, объезжая сторожевые посты вне крепостных сооружений, Шеин заприметил длинный обоз, впереди которого ехала карета, такая грязная, будто ее долго и основательно окунали в мерзкую болотную жижу.

– Опальные Годуновы и их родня по женской линии сосланы в свою самую отдаленную вотчину, к нам, на Северу, – с откровенной насмешкой произнес второй воевода Плещеев, сопровождавший Шеина. – Погуляли в Москве, теперь пускай у нас комаров покормят. Говорят, у Семки Годунова очень красивая женушка… Как-нибудь надо совершить набег к ним в гости…

Шеин, не веря своим глазам, смотрел на то, как кучер, лицо которого, густо припорошенное пылью всех российских дорог, больше походившее на маскарадную маску, остановил лошадей, спрыгнул с козел и открыл дверцу кареты. Из нее на землю ступил Семен Годунов, за ним козликом выпрыгнул князь Мстиславский, потом… У Михаила сердце ухнуло вниз!..показалось кукольное личико Варвары, но она не вышла из кареты. Увидев чужих всадников, она не решилась прогуляться-поразмяться после длинного тряского пути…

– Непременно заеду в гости к жене Годунова, – продолжал петушиться Плещеев, – а то у нас здесь такая скука…

К тому времени главный воевода Шеин еще и думать не думал о том, что этот самый Плещеев одним из первых послал «поклонную грамотку» новому русскому царю, захватившему трон Рюриковичей с помощью поляков. Чуть позже на «поклон» к новому государю отправятся очень многие дворяне да бояре, а кто сам не сможет засвидетельствовать почтение и повиновение, те будут наперебой слать нарочных с письменными уверениями в «нижайшем и почтительнейшем…» Шеин же никому кланяться не собирался, но…

* * *

Это произошло в одну из теплых лунных ночей, когда в воздухе плавали ароматы цветущих садов. Шеин обходил, по своему обыкновению, посты в крепости. Тут-то он и усмотрел каких-то темных людишек, таскавших из порохового склада бочонки и складывавших их на телеги. Подняв тревогу, Шеин первым бросился на воров и зарубил того из них, кто попытался оказать ему сопротивление. Когда связанных разбойников притащили в гарнизонные казематы и провели первые допросы, то все тайное стало явным. Оказывается воевода Плещеев договорился о продаже пороха и другого «зелья» людям какого-то Ивана Болотникова, за что получил от них хороший куш. (Скоро о воровских делах атамана Болотникова узнает вся крещеная Русь!)

Шеин приказал взять под стражу всех виноватых в этой неприятной истории и провести самое тщательное дознание всех деталей и обстоятельств. Задержать-то виновных задержали, а вот удержать за решеткой не смогли. Плещеев с Болотниковым подкупили стражу и вырвались на свободу. Ищи теперь ветра в поле…

Сразу после всех этих тревожных событий к главному воеводе пришел голова станичной службы Прохор Безверхий, переведенный на Северу по просьбе Шеина.

– Мои станичники перехватили гонца, направлявшегося в Москву. Он вез тайное послание, в котором было злобное поношение всех твоих дел в гарнизоне.

– Где послание? – быстро спросил Шеин, посмотрев на дядьку Безверхого так, словно впервые его видел.

– В том-то и заковыка, что его у меня нет. Не смог я сам сюда прибыть с тем посланием, потому доверил доставить его станичнику, но, видать, моего посланника также перехватили… Но я успел прочитать то, что там было написано. Знаешь, что я тебе скажу? Надо поскорее отправить «поклонную грамотку» новому царю. Слышишь? Как можно скорее. Только она еще сможет тебя спасти.

– И не подумаю! – подойдя вплотную к Безверхому и некоторое время помолчав, резко ответил Шеин. – Тут и так все идет наперекосяк, неразбери-поймешь…

– А ты подумай! – настаивал сторожевой голова. – Как следует подумай! Знаешь такую загадку? «Ни в огне не горит, ни в воде не тонет»? Не знаешь? Это лёд. Всего-навсего лёд. Вот и тебе надо заледенеть сердцем, плюнуть на всю свою дворянскую гордость и поклониться, низко поклониться новому государю. Хотя бы только для видимости, а там видно будет…

* * *

…В Дворцовом приказе особо доверенные дьяки шелестели бумагами, которых здесь скопилась чертова прорва. Самые важные документы дьяки складывали на стол старшему дьяку, а тот, переложив их на большой поднос, отдавал голове приказа. Голова приказа в свою очередь относил все это в апартаменты, обживаемые Дмитрием Первым – царем Московским и всея Руси.

Очередной такой поднос с грудой бумаг находился у подножия трона и возле него, стоя на коленках, копошились наиглавнейшие советники нового царя, в которых легко можно было признать уже знакомых нам иезуитов Паоло Прозитино и Болислава Спенсерку.

– Что там у нас на сегодня? – буднично заглянул в тронный зал его новое величество, позевывая.

– Много всяческой ерунды, – морща нос от отвращения и зачем-то облизывая губы, сообщил Прозитино.

– Сейчас я посмотрю, – сказал царь и, подойдя к подносу, пошевелил бумаги носком мягкого узорчатого сапожка.

– Ну, дайте мне в руки хотя бы вот эту бумагу, что ли…

– Пожалуйста, ваше величество, – сказал Спенсерка, подавая указанную грамотку царю.

Бегло просмотрев ее, Дмитрий Первый принялся задумчиво бродить по залу.

– Очередная «поклонная», – наконец произнес он. – На этот раз от главного воеводы Новгорода-Северского Михаила Шеина. Это не тот ли Шеин, что участвовал в сражении против меня под Добрыничами?

– Он самый, – кивнул Прозитино и тут же дал ему характеристику: – Умелый воин. Такого лучше иметь в качестве друга, чем врага.

– Не всегда, – усаживаясь на трон и подперев голову кулаком, веско заметил царь. – Врага можно казнить, а вот с другом…

– Друга можно отравить, – быстро подсказал Спенсерка.

– Можно отравить, – эхом повторил Прозитино.

– Пусть послужит мне! – выкатив глаза, неожиданно хрипло завопил царь. – Только пошлите его куда-нибудь на «крымскую Украину», что ли…

– Есть место воеводы в Ливнах, что на реке Быстрая Сосна. Там воеводы долго не живут… Просто мор какой-то на воевод, – неопределенно пожал плечами Спенсерка, ведавший теперь всеми назначениями в военной среде.

– Вот и пускай этот Шеин наведет там порядок, если сможет… – шумно, с хлюпаньем, понюхав собственный кулак, произнес царь. – Что там дальше?

– Письмо от… «незаконно низложенного воеводы Плещеева» с жалобой на самоуправство главного воеводы Шеина.

– Что? Опять этот Шеин?! – грозно гаркнул Дмитрий Первый. – Сколько можно? Мне что, делать больше тут нечего, как только разбираться с этим Шеиным? Вот если бы первым мне попалось письмо Плещеева, я бы, конечно, казнил негодяя главного воеводу за самоуправство, но первое слово дороже второго… Пускай отправляется туда, где мрут воеводы! С ним вопрос решен!

Глава 10. Восставший из могилы

– Где мои верные советники? – откинувшись на спинку кресла, спросил царь Дмитрий, который только что плотно пообедал и теперь желал обсудить кое-какие важные государственные вопросы.

– Что же вы, ваше величество, так себя утомляете? Нельзя так, можно серьезно заболеть, – произнесла Марина Мнишек, с которой Дмитрий Первый недавно обвенчался по католическому обряду.

«Начинается, – недовольно подумал царь, закрывая глаза. Это означало, что он утратил запас выдержки и теперь восстанавливал его. – Всякая баба норовит лезть с поучениями и наставлениями. И кого она поучает? Меня, царствующую особу. Она, правда, тоже особа… И это я имел несчастье поднять ее до себя, но что делать, ведь этот брак был необходим, поскольку связал меня с силами, поддерживающими мой трон своим оружием. Поэтому с ней надо полюбезнее».

– Ваше величество… – то ли передразнил с раздражением, то ли просто обратился Дмитрий к царице. – Хотелось бы попросить вас… Идите вы… отдыхать… одна! Я потом подойду!.. Может быть…

– Хорошо, хорошо, ваше величество, – приятная истома после блюд из осетровой икры и слабо соленой лососины побуждало царицу к приятному послеобеденному сну. – Я только хотела передать вам просьбу нашего немецкого друга барона фон Дивича, рекомендовавшего с самой лучшей стороны мастера пушек по имени Генрих…

– Я разберусь, – прервал ее Дмитрий Первый. – Отдыхайте!

Оставшись один, царь хлопнул в ладоши, прокричав:

– Советников сюда!

– Мы уже здесь, – сказал Паоло Прозитино, появляясь в обеденном зале через потайной люк под столом.

– Мы все слышали, – сказал Болислав Спенсерка, появляясь из другого тайного хода, находившегося за шкафом.

– И что скажете? Какой-то там Генрих…

– Мы знаем Лысого Генриха, – ответил Прозитино.

– Мы хорошо знаем Волчару, – ответил Спенсерка.

– Этот человек не оправдал нашего доверия, – сказал Прозитино. – Он не смог выполнить толком ни одного нашего поручения.

– К тому же он может быть опасен, поскольку думает только о золоте…

– Ну, это еще для нас не самое страшное, – сказал царь.

– Все люди любят то, что блестит и приносит власть. Такими легко управлять.

– Он берет золото, но ничего не делает, – заметил Прозитино.

– А вот это плохо. Очень плохо! Придется отказать нашей царственной супруге. Теперь перейдем к более существенным вопросам…

* * *

Неудача при дворе нового царя не слишком опечалила Лысого Генриха. В запасе у него был еще один план, запасной. Он постарался заговорить, занудить голову своего богатого соотечественника, благоволившего к нему, идеей обладания «бесценным фетардитом – камнем огня», который позволит его обладателю стать властелином мира, не больше и не меньше.

Барон фон Дивич загорелся этим планом, вспыхнув сразу, как березовая кора, предназначенная для растопки печки.

– Я стану властелином мира! – размечтался барон. – Первым делом я заставлю этот дурацкий мир устроить большую пальбу из всех пушек, какие только найдутся. Земля и небо содрогнутся от моей власти…

Короче говоря, легковерный барон собрал и экипировал всем необходимым небольшой конный отряд, руководство которым принял на себя, а Лысый Генрих должен был выступать в роли проводника.

Отряд выступил к селению Соколово ранним утром. Довольный тем, что все у него получается, Лысый Генрих трясся на коне серой масти рядом с высоким гнедым барона фон Дивича. Неожиданно с неба пал холодный туман, поднялся ветер, плевавший в лица наездников дождем со снегом. И это в середине лета! Любой другой на месте Лысого Генриха догадался бы, что все это плохое предзнаменование…

Сплюнув в сердцах, барон спросил спутника:

– Может, вернемся? Выехать можно и завтра.

– Возвращаться – плохая примета, – ответил проводник. – А кто это стоит на дороге?..

Слова Лысого Генриха заставили всех в отряде насторожиться.

На пути конных людей стоял нищий старик, опиравшийся на суковатую палку. Когда Лысый Генрих, обогнав остальных, подъехал к нищему вплотную, тот даже не шелохнулся, насмешливо уставившись на всадника. Немец глянул в маленькие поросячьи глазки нищего и почувствовал, как внутри у него все холодеет от ужасного предчувствия самой неизбежности.

– Что тебе надо, дед? – спросил проводник.

– Мне нужно все, что у вас есть, – гадко захихикал старик. – У меня же совсем ничего нет. Не поделитесь ли с убогим, господа?..

– Уйди с дороги, дед! – предупредил Лысый Генрих. – Я не желаю, чтобы ты попал под копыта наших лошадей!..

Задумчиво пожевав ус, старик ответил на это:

– Я тоже не желаю, чтобы вы попали под пули моих сорвиголов. Лучше бы вам поделиться…

– Что ты там с ним разговорился?! – злобно вскричал барон, несясь галопом на нищего. – Дави его!..

Старик сразу преобразился, выхватив пистоль из-за пояса. Теперь это был опытный и потому опасный воин. Грохнул выстрел, и высокий гнедой жеребец под седлом барона рухнул на колени с пробитой башкой. Потом старик исчез, словно его никогда и не было, а из придорожных кустов залпом ударили мушкеты, выбивая из седел всадников. Серую лошадь Генриха тоже подстрелили. Раненная в круп, она сбросила седока и бешено умчалась вперед. Больше немец ничего не видел и не чувствовал. Ударившись головой при падении, он потерял ощущение бытия…

* * *

…Здесь было душно и дымно. А еще очень жарко, ну прямо как в русской бане, которую топят «по-черному», где он имел несчастье однажды попариться по настояниям Толстого Фрица, любившего все неизвестное и неизведанное испытывать на собственной шкуре. И потом этот невыносимый запах! Фу! Пахло серой…

Потом он услышал чьи-то отдаленные каркающие голоса, прерываемые то и дело взрывами гомерического хохота. Чуть позже до него донеслись булькающие звуки какого-то варева и стоны, стоны, слившиеся в один нескончаемый гул.

– Тебя-то мы и ждали, – произнес Главный в «варочном цехе», глаза которого горели угольками радости, пронизывая насквозь вибрирующую сущность Лысого Генриха. – Для тебя заготовлен персональный сосуд.

И то, что оставалось еще от Лысого Генриха, увидело огромный медный котел, начищенный до блеска. Казалось, что даже он сияет от счастья принять в себя достойную жертву.

– Мы все приготовили, – похвастался Главный, потирая когтистые лапы. – Ребятки отдельно вскипятили смолу и сейчас заливают ее в котел. Мне очень приятно напутствовать именно тебя в вечную жизнь…

– Почему именно меня? Что я лучше других? – выдавила из себя сущность Лысого Генриха.

– Напротив! Ты гораздо хуже! – почтительно оскалился Главный. – И потому тебя ожидает самое почетное место.

– Да что я такого особенного сделал?! – возопила сущность немца.

– Я с тобой разговариваю, а это уже большая честь. С другими я не разговариваю. Буду я тратить свои века и тысячелетия на каких-то приходящих, уходящих… Это скучно. Вы приходите, уходите, а я всегда тут. Ну вот, котел созрел. Тащите его, ребятки! Ему пора…

– Но это же не меня вы здесь ожидали! – неожиданно осенило то, что осталось от Лысого Генриха, когда двое с рогами и копытами заламывали ему руки за спину.

– Как не тебя? – удивился Главный, заглядывая в папирус-«памятку». – И правда! Я расскажу об этом своей мамочке. Она будет в восторге. Ребятки, это не тот. Это Генрих-цапля, он же Лысый Генрих, он же Вольф Пакостный или Волчара… И я еще трачу драгоценные слова на такую мелочь?.. Тьфу на тебя! Мамочка не поверит! Ребятки, отправьте этого в общий котел. Нет, погодите… Как в нашей подземной канцелярии все запущено… Отпустите этого… Срок ему не вышел.

– Но почему?.. – попыталась разобраться в происходящем прагматичная сущность немца.

– Ох уж мне эти вечные вопросы!.. Разговоры в пользу бедных… – устало махнул хвостом Главный, присаживаясь на табуретку. – Слушай, так и быть, сразу все ответы на все твои вопросы, которые ты еще даже не придумал. Спрашиваешь, почему мы хотели поместить именно тебя в этот персональный котел? Очень просто. Мы перепутали тебя с другим. Днем раньше, днем позже, но вот-вот мы ожидаем нисхождения-ниспадения сюда того, кто сейчас называет себя самодержцем, незаконно воспользовавшимся именем царственного наследника. Как его там зовут? Юрий, он же Григорий, он же Лжедмитрий… И чего вы там, на поверхности, любите называться сразу несколькими именами? Одна путаница с ними… Днем раньше, днем позже, нам без разницы… – Главный начал клевать носом, потом встрепенулся и продолжал:

– Я и говорю: мамочка будет смеяться. Тебя же, ничтожество, чье имя легион, как и нас, мы собирались засунуть в общий котел. Ты обязательно бы сопротивлялся, кричал, что братья-иезуиты отпустили тебе все грехи. На это мы ответили бы тебе, что ничего нам иезуиты не передавали. Наверное, забыли из-за забот там, на поверхности. Им сейчас не до какой-то овцы заблудшей, возомнившей себя волком… Потом, окунув тебя пару раз в кипящее масло, самое дешевое масло, мы не так богаты, чтобы тратить наш национальный ресурс на всякое ничтожество, мы бы разобрались, что твое время ниспадать еще не приспело. Но раз уж ты все равно в котле, то чего зря время терять? Днем раньше, днем позже… Но тебе повезло. Как же тебе повезло! Но это, заметь, самое большое везение для тебя. Тебя не успели окунуть в котел. Понимаешь? Не понимаешь. Потом поймешь. Запомни это, ничтожный, и передай своим двенадцати, нет, уже тринадцати отпрыскам. Отпустите его, ребятки. А теперь иди отсюда! Да, запомни напоследок: не припася снасти, не жди счастья!

– Какая же снасть требуется для счастья? – успела поинтересоваться сущность Лысого Генриха.

– Не греши. Тебе еще пригодится такое счастье там, на поверхности. Пропустите его, пусть созревает… – услышал Генрих удаляющийся голос Главного…

…Двое пожилых казаков из отряда атамана Болотникова, разгромившего конный отряд барона фон Дивича, со страхом взирали на свежую могилу, куда они совсем недавно закопали убитых. Оттуда, прямо из-под земли высунулась рука покойника, потом вылезла голова без признака хоть каких-то волос, потом появился весь мертвец. Он встал, отряхнулся, как зверь после купания, и прямиком направился к виселице, на которой болталось тело барона фон Дивича. Переговорив о чем-то своем с висельником, мертвец медленно поплелся к лесу, держа направление строго на запад.

– Видал? – спросил первый казак по имени Грицко у второго, подбирая с земли дымившуюся трубку, которая выпала у него из ослабевших пальцев.

– Кого? – спросил второй казак, у которого зуб на зуб не попадал от страха.

– Этого… – кивнул на могилу первый казак.

– Никого не видал… – ответил второй, дрожащим голосом.

– А я часто их вижу. Встанут, бывалоча, из могилы и ходють, ходють по земле… Мертвяки, значится…

– Иди ты!

– Точно говорю! Но ты об этом молчок. А то скажут, допился Грицко до чертиков!..

– Это точно. Они скажут. У тебя выпить есть?

– Нет.

– А у меня есть, – доставая бутылку и два оловянных стаканчика, – сообщил собеседник Грицко. – Давай-ка помянем этих… убитых, на всякий случай. Мало ли что…

– Тогда наливай! – крякнув, разрешил Грицко, повторив с горечью: – Все равно никто не поверит…

Глава 11. Русский бунт как Страшный суд

Пчелка, запутавшаяся в кудлатой рыжей бороде стражника на воротной башне, прикорнувшего на полуденном солнцепеке, крутилась веретеном, отыскивая путь к спасению, но только еще больше запутывалась в тенетах жестких волос. Проснувшийся стражник, недовольно покрутив башкой, вдруг обнаружил жужжавшую пленницу в собственной бороде, осторожно извлек ее двумя корявыми пальцами на свет божий и отпустил на волю, приговаривая: «Тоже создание Божье. Через такую пигалку с крылами я сыт и пьян буду опосля медового Спаса цельный год». И тут он услышал стон, совершенно отчетливо донесшийся от ворот. Потом голос, наполненный непередаваемой мукой, попросил:

– Помощи!.. Добрый человек, беда у нас!..

У ворот сидел мужик с окровавленным лицом и перебитой левой рукой.

– Помощи просим, – повторил он. – Разбойники на нас напали. Всех побить обещались…

– Мужик, ты чей будешь? – спросил стражник.

– Годуновские мы!.. Всех истребят разбойники… – сказал и замер в неестественной позе, выпучив неподвижные стекленеющие глаза…

* * *

Главный воевода Шеин с полусотней городовых казаков ворвался на территорию усадьбы Годуновых – Мстиславских через полчаса, но злоумышленников там уже не застал. Сделав свое черное дело, они скрылись в лесу.

В усадьбе не осталось ни одной живой души, даже собак перебили, чтоб не гавкали…

Михаила Шеина словно бес обуял. Он метался по разоренным, разграбленным помещениям большого дворянского дома в поисках Варвары, не желая верить тому, что подсказывал ему разум: «Ее для тебя давно уже нет. Да никогда и не существовало! Ты сам ее выдумал…»

Он еще довольно долго ее искал и наконец… нашел! Но лучше бы не находил, тогда бы его тайная любовь могла бы еще как-то тлеть, подпитываемая обманчивым чувством надежды на будущую взаимность. В надежде ведь вся сладость тайной любви. Но это могло произойти только в том случае, если бы она спаслась, спряталась, убереглась…

Ее тело он собирал по частям: сначала отыскал кукольную головку на лебединой шее, по которой рубанул безжалостный меч убийцы, затем руки, ноги, само туловище… И собирать эти останки любимой заставляло его то, что было выше его собственных сил, убеждая: «Вспомни! Ты уже однажды видел подобное. В далеком детстве. Твой кузен Колюня отобрал у своей младшей сестрички любимую куклу и прямо на ее глазах устроил показательную казнь… Ты помнишь ту куклу? А кузину? Она смотрела на Колюню, злая, надутая, а он продолжал безжалостно издеваться. И ты даже ничего не сказал ему…»

– Боже! – вскричал теперь Михаил, хватаясь за голову. – За что мне все это?!

Ему никто не ответил. Только его затуманенный взор безнадежно уперся в какую-то важную деталь, вещь, которая могла что-то прояснить, поведать об убийце. Это был скомканный платок из тонкого и нежного материала с вышитыми вензелями «А.П.» на уголках.

«А.П. – это же Андрей Плещеев, – догадался воевода, поднимая платок с пола. – Но как он здесь оказался? – Развернув платок и убедившись, что он пропитан кровью, сразу понял: – Плещеев, сделав свое черное дело, вытер лезвие меча этим платком. Он же хотел побывать в гостях у опального семейства и поближе познакомиться с Варварой. Да, это он, сомнений быть не может».

– Я тебя найду, выродок! – пообещал воевода, пряча вещественное доказательство за обшлаг рукава. Потом он судорожно вздохнул и быстро зашагал к выходу, надеясь только на то, что судьба еще предоставит ему возможность расквитаться с этим дьявольским отродьем во плоти, каковым считал теперь своего бывшего помощника.

И судьба дала ему эту возможность. Когда полусотня с Шеиным во главе следовала к крепости, из леса, тянувшегося по обочинам дороги, с гиком и свистом вырвалось больше сотни человек, составлявших разноплеменную разбойную ватагу из отряда атамана Болотникова. Они накинулись на городовых казаков с такой злобой и ненавистью, будто у них были свои кровные счеты с этими служилыми людьми и вырубили их всех под чистую. Досталось и Шеину. Раненный в бок пулей в первые минуты нападения, он дрался до тех пор, пока мог седеть в седле, потом свалился наземь и был пленен самим атаманом Болотниковым. Он признал его сразу, поскольку один раз их жизненные пути-дорожки уже пересекались. Тогда, когда Шеин засадил его в гарнизонные казематы за попытку воровства пороха со склада.

Атаман властно распорядился:

– Воеводу в сарай! Он нам еще пригодится.

Для чего он может пригодиться, Шеин сообразить не успел, поскольку увидел ненавистную физиономию Плещеева, подходившего к ним с глумливой ухмылкой на губах.

Собрав последние силы, Михаил, разбросав державших его воров в разные стороны, подхватил с земли чей-то меч и бросился на бывшего помощника с иступленным криком:

– Теперь ты ответишь за смерть женщины, которая не сделала тебе ничего плохого!

– Какой еще женщины? – смутившись на мгновение, отступил убийца. – Ничего не знаю!.. Ты хочешь поскорее умереть, окольничий? Так и скажи. Я тебе в этом помогу! – с этими словами Плещеев обнажил свой меч.

Шеин прежде чем атаковать Плещеева, бросил ему под ноги окровавленный платок, проговорив:

– Ты оставил это возле убитой!

– Очень кстати. Я сотру им твою кровь с моего меча! – пообещал Плещеев.

Кое-кто из разбойников хотел предотвратить поединок, но атаман не позволил им этого.

– Пусть дерутся, петухи, а мы поглядим за кого Бог. Будем считать этот поединок высшим судом. Кто выиграет, тот и прав.

И вот на солнце сверкнули лезвия, запела сталь, сталкиваясь в воздухе. И хотя Шеин уже был ранен и обессилен, а Плещеев свеж и полон сил, воевода сразу ощутил какую-то мощь, вливавшуюся в его жилы извне. А Плещеев никак не мог понять, почему он не успевает уклоняться от ударов своего бывшего начальника, не может увернуться от его меча. Настал момент, когда он пропустил удар в живот, а потом, попробовав нанести предательский удар в спину, получил лезвием по шее. Боли Плещеев уже не почувствовал…

Затем разбойники толпой набросились на победителя. Еще минута и главного воеводу растерзали бы на части, если бы вновь не вмешался атаман:

– Я сказал: воеводу не трогать! Он нам сдаст свою крепость…

Только тогда разбойники, решив, что расправиться с воеводой всегда успеют, не горит, отошли в сторонку. Но перед этим они связали Шеина и бросили его в темный сарай до следующего утра.