Текст книги "Чекан для воеводы (сборник)"

Глава 12. Боярского чина достоин

Появление Прохора Безверхого в подвале, где на гнилой соломе лежал связанный воевода Шеин, было настолько неожиданным, даже нереальным, что Михаил сначала воспринял это как сон. Даже головой помотал, пытаясь прогнать наваждение. Но образ «дядьки» никуда не пропал, наоборот, он стал еще более реальным, когда тот заговорил с охранниками, впустившими его сюда, зычным командным голосом:

– Где этот воевода, о котором наш атаман так печётся? Вот он где! Отдыхает… Болотникову он позарез нужен у стен крепости. Мы его забираем. И крепость вскорости будет наша.

– А нам-то что делать приказано? – поинтересовался узкоглазый урод с перебитым носом и в дорогой бекеше с чужого плеча, пришедший вместе с Безверхим.

– А вам сказано, носа не казать к крепости. Находиться здесь в ожидании новых распоряжений.

– Да, Истома. Передай атаману, что мы завсегда верны его слову.

– Передам, а вы грузите пленного на моего заводного коня. Да поскорее, спешу.

– Все сделаем, Истома, как ты говоришь, – повиновался узкоглазый, передавая распоряжение помощникам в цветастых халатах на своем языке.

Шеин и виду не подал, что хорошо знаком с дядькой Безверхим, решив подыграть ему в той авантюре, которую он затеял. И лишь через какое-то время, когда Безверхий освободил его от пут и быстрые кони уносили их от места пленения, поинтересовался:

– Это кто ж такой будет Истома, за которого ты себя так успешно выдавал?

– Истома Пашков – правая рука атамана Болотникова. Его все тут знают по имени, но никто не видел в лицо, я этим и воспользовался.

– Да как ты про мои несчастья прознал? Ты же со своими станичниками находился в дальнем походе?

– Я-то находился, а вот мои сынки тебя стерегли, – глаза станичного головы смеялись, разбрасывая по лицу озорные морщинки.

– Петрушка с Павлушкой, – догадался воевода.

– Они самые, – кивнул Безверхий. – Они и сейчас незримо присутствуют где-то поблизости. Научил я их не показываться ни своим, ни чужим без моего на то приказа. Они видели, как тебя в плен повязали, как ты с иудой Плещеевым схлестнулся. Правильно, между прочим, сделал, что рассчитался с ним за все его дела черные. А потом Петрушка поскакал в наш лагерь, а Павлушка следил за Болотниковым. От него и узнал я, что тот собирается отправиться для переговоров с другим атаманом Истомой, который готов присоединиться к отряду самого Болотникова, чтобы вместе разбойничать на больших дорогах. Вот я и выдал себя за этого Истому, когда обо всем узнал от Петрушки. На твое счастье, сынок, я в лагере на ту пору оказался…

– Очень ко времени, – удовлетворенно произнес Шеин. – А сейчас прямиком в крепость.

– Прямиком да не в крепость, – сказал поперёк Безверхий. – Крепость твоя сдана Болотникову.

– Что?.. Кто посмел?! – вскричал воевода.

– Пойди узнай, у Болотникова же везде свои людишки имеются… А потому нам на Москву надо путь держать, воевода! Стало мне ведомо, что князья Шуйский да братья Голицыны всех верных православных дворян под свои знамёна созывают, чтобы противостоять засилью католическому и сбросить иго царя ложного Дмитрия. Полагаю, там наше место. А ты как мыслишь?

– А как же моя «поклонная грамотка» царю Дмитрию? – не столько у Безверхого, сколько у самого себя спросил Шеин и сам ответил на этот вопрос: – Та «поклонная» теперь недействительна, поскольку предназначалась она царю православному, а не католическому. Служить католическому царю я не обязался. Да, друже, держим путь на Москву! Подожди-ка, а как же твои станичники? – Шеин даже придержал бег коня.

– Я себе надежную замену оставил, – улыбнулся Безверхий. – За моих станичников можешь не беспокоиться. Они свой долг на порубежье исполнять будут до последнего, несмотря на любые перемены в царствующем доме.

– Хотелось бы в это верить, – ответил воевода Шеин и тут же скривился от боли.

– Что такое? – участливо спросил Безверхий, заметивший гримасу боли на лице Шеина.

– Рана в боку дает себя знать, – пожаловался воевода.

– Тогда Москва немного подождет. Вот подлечим твою рану. У меня в лагере дельный лекарь имеется, в два счета тебя на ноги поднимет. А потом уж и на Москву двинем…

* * *

…Князь Василий Шуйский не любил рисковать собственной особой, будто заранее предвидел, что ему еще предстоит сыграть важную роль, взойдя на царский престол. Вот и семнадцатого мая 1606 года князь даже носа не высовывал из своих «секретных хором», оборудованных в Донском монастыре. И в то же время, как это ни покажется странным и даже таинственным, «князя Шуйского» видели разные люди в разных местах Москвы. В два часа дня, когда москвичи ударили в набат, призывая всех православных христиан, кто мог держать оружие, на смертный бой с ляхами погаными, «князя» видели на Никитской улице. Потом «он» участвовал в разгроме двух-трех каменных особняков, где засели польские паны. Затем толпы вооруженных холодным оружием, пищалями и даже пушками москвичей, предводительствуемые «Шуйским» и братьями Голицыными, ворвались в Кремль, побили иноземцев-алебардщиков из личной охраны Лжедмитрия и принялись разыскивать его самого. Что было дальше? Об этом и рассказывал поздней ночью того же дня доверенный человек настоящего князя Шуйского, промаявшегося от неизвестности в своем удобном монашеском убежище. Доверенного человека звали Фрол, и он, переодевшись в свои одежды, превратился из «князя» в лакея. При этом настоящий Шуйский только посмеялся, проговорив:

– Из грязи в князи и обратно!..

– Все сделал, батюшка, как ты приказал, – докладывал Фрол. – Никто даже и не догадался, что заместо тебя твой ничтожный слуга командует парадом… Уж на что братья Голицыны сметливы да прозорливы, а и то никакой подмены не заподозрили.

– Если даже и заподозрили, будут молчать, – сказал настоящий Шуйский. – Правду молвить о том не в их интересах!

– Известное дело, батюшка, тебе виднее. Значится, как только мы справились с алебардщиками, набранными царем…

– Бывшим царем, – наставительно сказал Шуйский.

– Бывшим царем, – послушно повторил Фрол, – набранными, значится, из литовцев да немцев, мы узнали, что сам царь…

– Бывший царь! – уже не сдерживаясь, стукнул кулаком по столу Шуйский.

– Ага! Бывший царь заперся в своей опочивальне. Мы дверь туда сбили и…

– Что?.. – подскочил князь.

– Нетути бывшего царя!

– Что-о?! – диким ослом взревел Шуйский.

– Он, видишь ли, утёк через потайной ход, пробежал мимо покоев царицы в каменный зал, а потом сиганул в окно на пригорок и…

– Он спасся? – ледяным тоном вопросил князь.

– Спасся… бы, если бы не вывихнул ногу. Оно и понятно, скакнуть с высоты в пятнадцать сажень – это, я вам скажу…

– Значит, не спасся? – с толикой надежды снова спросил князь.

– Не спасся, батюшка. Какое там! Тут мы его, значится, настигли и принялись колошматить. Колошматили, колошматили, пока насмерть не забили. Потом евонный труп, то есть бывшего царя, выволокли за Спасские ворота и сбегали за инокиней Марфой. Это князь Василий Васильевич Голицын так распорядился: «Приведите сюда бывшую царицу Марию Нагую, собственной персоной. Пусть-ка она слово молвит над телом, сын это ейный али не сын». Бывшая царица прямо сразу отреклась от самозванца. «Не знаю, – говорит, – такого. И знать не желаю». Труп, значится, прямо тут, на месте, и сожгли, а пеплом пушку зарядили, которая и выпалила в ту сторону, откуда пришел Лжедмитрий на Москву.

– А что же Мария Мнишек? – переведя дух и утерев холодный пот со лба, спросил Шуйский.

– Бывшая царица? Ее поймали вместе с отцом Мнишеком. Второй князь Голицын, который Андрей, сказал: «Ее вместе с отцом надо в ссылку отправить, в Ярославль».

– Почему именно в Ярославль? – пожал плечами Шуйский. – Впрочем, какая разница, лишь бы глаз с этой «дщери хитромудрой» не спускали… Теперь не это главное. Через два-три дня соберем Земский собор и меня там «выкликнут»…

– Куда это, батюшка, тебя покличут? – не понял Фрол.

– Не твое дело, остолоп! Куда надо, туда и «выкликнут», – гордо вскинув голову, произнес князь Шуйский, обдумывая, что может помешать исполнению его далеко идущих замыслов. Этот плюгавый подслеповатый князь, избравший хитрость и интриги своими основными орудиями в большой игре за абсолютную власть, уже сейчас знал, чем сможет привлечь к себе и Голицыных, и многих-многих других бояр. «Дам для них крестоцеловальную грамоту, в которой обязуюсь сохранить все боярские привилегии, – подумал Шуйский. – Не будет при моем царствовании ни опалы для боярства, ни казней и вотчины их останутся не тронутыми… Какой же дурак, даже самый бородатый из Думы, не согласится «выкликнуть» такого достойного человека на царство, как я? Нет, такого дурака вряд ли найдется…»

– А скажи-ка мне, Фрол, кто еще из дворян принимал самое активное участие в разбое… э-э, в восстании на Москве?

– Детей боярских да воевод с разных мест было человек двести, никак не меньше. Среди них особливо отличался окольничий Шеин. Он, батюшка, одним из первых был. Не щадил себя, молодец, не берегся…

– Молодой еще! – махнул рукой Шуйский. – Ну да ничего. Ты потом список продиктуешь подъячему. Я всех награжу, поскольку из большого не выпадет, то есть из песни слов не выкинешь, а позже… зашлю их всех подальше, чтобы служили мне верно на самых дальних рубежах и не кичились своим личным соучастием в моем возвеличивании. На рубежах им самое место.

Вместо послесловия

И как же вознаградил новый царь-государь Василий Иванович Шуйский воеводу Михаила Шеина? Заслал туда же, куда прежде предписывал ему быть Лжедмитрий, «где мрут воеводы», в Ливны. В июне 1606 года Шеин вместе с полком, командовать которым пришлось ему по указу Шуйского, должен был выступить на соединение с войском князя Ивана Воротынского, которое стояло под Ельцом. Но соединиться с Воротынским Шеин так и не успел, поскольку княжеское войско в пух и прах было разбито Истомой Пашковым, именем которого ранее воспользовался станичный голова Безверхий, чтобы вырвать из лап верной смерти воеводу Шеина.

Осенью того же года Шеин принял участие в другом сражении под общим руководством своего тёзки Михаила Скопина-Шуйского. Сражение то произошло на реке Пахре, но победителя в нем не оказалось, так как и болотниковцы и московские ратники понесли такие большие потери, что воевать дальше оказалось невозможным.

А чина «боярин» воевода Шеин был удостоен в 1607 году, когда, командуя полком смоленских дворян, снова отличился при «осадном сидении в Москве». Чуть позже он «освобождал от воров Болотникова Тулу», как писалось в Разрядной книге, а оттуда уже был послан главным (большим) воеводой в Смоленск. Именно там и взошла полководческая звезда боярина Шеина, возглавившего в 1609 году героическую оборону Смоленска против войск Сигизмунда Третьего и нового самозванца, прозванного Тушинским Вором.

Повести

Авантюрьер

Солнце, помедлив немного, скрылось за лесистыми холмами, за которыми располагалось подмосковное село Черная Грязь – вотчина, все еще принадлежавшая князю Кантемиру, хотя за нее уже давно торговались с ним от имени самой императрицы Екатерины Второй, пожелавшей владеть здешними местами, чтобы возвести новый дворец, назвать его Царицыно и проводить под местными тенистыми кущами летние месяцы, вдали от суетного Петербурга и его надоедливых дождей. Но стоило солнцу закатиться, как тут же враг рода человеческого попытался вместе со своей тьмой бесовской взять власть в подлунном мире в свои десницы. Именно так подумал высокий статный мужчина с сабельным шрамом на лице, чей возраст только-только перевалил тридцатилетний рубеж, проезжавший на резвом вороном жеребце мимо вышеозначенного села и заметивший побитую многими дорогами карету, запряженную четверкой загнанных лошадей, обогнавшую его на повороте и забрызгавшую при этом из грязной лужи его щегольской наряд. Но он даже не успел этому возмутиться, как вслед за каретой его обогнали несколько всадников, явно пытавшихся настичь с недобрыми намерениями того, кто ехал впереди.

«Совсем обнаглели разбойники! – подумалось высокому мужчине со шрамом. – Скоро будут, помилуй Бог, нападать на честных людей среди бела дня…»

– …Необходимо их проучить! – Последнюю фразу он прокричал вслух и, выхватив из ножен саблю, пришпорил воронова так, что тот полетел по дороге, как ураган.

И все же лихие людишки нагнали избранную жертву раньше, чем успел домчаться до них защитник, и, как стая голодных волков, набросились на хозяина кареты, носившего гусарский мундир.

– Держитесь, сударь! Я помогу! – вскричал мужчина со шрамом, пытаясь отвлечь на себя хотя бы двух-трех нападавших и тем самым облегчить положение гусара, которому приходилось отбиваться от целого десятка бесов, окруживших его со всех сторон. Но навстречу защитнику выехал только один всадник – моложавый человек в старомодной треуголке на голове и черном плаще.

– Ты хочешь умереть? – нагло вопросил он, загораживая крупом своей серой кобылы дорогу защитнику. – Лучше уж езжай своей дорогой и не влезай в чужие дела!

– Я люблю влезать в чужие дела, – гордо заявил мужчина на вороном жеребце и добавил: – Тем более если при этом вдесятером набрасываются на одного!..

– Ты пожалеешь, что родился на этот свет! – вскричал человек в дурацкой треуголке, выхватывая пистолет из-за пояса и чуть ли не в упор разряжая его в того, кто не внял его предупреждению.

Пуля пролетела мимо, лишь слегка попортив золотые галуны на рукаве защитника. Уже в следующий миг стрелявший, не успев даже обнажить саблю, повалился под копыта своей серой, разрубленный чуть ли не попалам особым ударом, которому обучали только кавалергардов.

Еще двоих нападавших ловкий рубака достал у самой кареты, раз и навсегда отучив их разбойничать на больших дорогах. Причем последний из зарубленных так заорал диким голосом, в котором послышалось столько тоски и смертной муки, что вопль его оглушил остальных лиходеев, нагнав на них такой животный страх за свою шкуру, что они бросились в рассыпную, исчезнув с глаз в считанные минуты.

– Поручик в отставке Петр Громов, – представился гусар, пытавшийся хоть немного привести в порядок изодранный в драке мундир. – И как говорят в подобных случаях, ваш навеки данник… А за кого, простите, мне Бога молить?

– Граф Орлов! Для друзей – просто Алехан, – улыбнулся человек со шрамом.

– Граф Орлов?.. Позвольте! Я что-то слышал про вас…

– Вероятно, сударь, вы очень давно не были в России, – покачал головой граф, – раз не знаете хотя бы одного из братьев Орловых!

– Признаться, последние несколько лет я провел в путешествиях и потому…

– Оно и видно. Вот что, – не дал договорить гусару граф. – Вы, как я вижу, сильно пострадали и вам необходима помощь. Настоятельно приглашаю вас к себе. В моем московском доме вы найдете все необходимое, чтобы привести себя в надлежащий вид.

– А далеко ваш дом, сударь? – поинтересовался поручик, почувствовавший сильную слабость и головокружение.

– За Московской заставой, что у Крымского брода, – ответил граф и, махнув рукой, добавил тоном, не терпящим возражений: – Следуйте за мной!

Он поскакал впереди, показывая дорогу, а гусар, заняв место сбежавшего в пылу схватки кучера, взмахнул кнутом и погнал четверку лошадей в карете за своим избавителем. При этом он беспристанно бормотал: «Граф Алехан, то есть Алексей Орлов… Орлов… Батюшки! Да уж не один ли это из знаменитой пятерки братьев Орловых, кто устроил дворцовый переворот двадцать восьмого июня тысяча семьсот шестьдесят второго года? Просто невероятно! Да нет, такого не может быть. Тот Орлов обретается в генеральских чинах, а этот один на грязной осенней дороге… Просто однофамилец и только. Мало ли на Руси Орловых? Но этот назвался графом и, главное – Алеханом…

Так и не придя к окончательному решению относительно своего спасителя, поручик въехал во двор хорошо известного москвичам второй половины восемнадцатого века дома графа Алехана Орлова, который сам по себе напоминал дворец в миниатюре. Только тогда гусар понял, что этот граф является тем самым Орловым и возблагодарил судьбу за такое знакомство, поскольку только такой человек мог еще помочь ему сохранить свою жизнь, в чем за последнее время он абсолютно разуверился.

– Дормидонт, прими коня! – крикнул граф, спрыгну на землю и направляясь ко входу в свой дом. – Скажи, что у меня гость. Принять его в лучшем виде!

– Слушаюсь, господин граф! Да где же это вас носило? Мы уж тут на розыски послали Сеньку Белого да Сеньку Черного… Одно беспокойство, право слово!

– Не нуди, зануда! – отмахнулся Орлов от старого слуги, помнившего еще дом Орловых в Новгороде, где и прошло детство всех братьев. – Может, я еще отчет перед тобой держать должен? Ну, загостился у приятеля в его подмосковной деревеньке на Пахре. Ничего страшного… А бездельники Сеньки заявятся, скажешь им, что плохо меня искали! Надо было вовсе не искать…

– Да как же так? – остолбенел Дормидонт.

– А вот так! – отрубил граф, скрываясь от вопросов за дверью парадного подъезда, думая при этом, что из-за этой услужливой опеки всей его многочисленной дворни скоро нельзя будет до ветру сходить без постороннего присутствия. Надо будет непремено урезать количество прислуги, отправив остальных в загородную вотчину. Пусть там за конями приглядывают, что ли…

С ужином в графском доме в этот вечер припозднились. Зато блюда были самые изысканные, как и любил Орлов. Самым же главным на столе он считал не закуску, а выпивку, часто повторяя, что не бывает мало закуски, бывает мало водки…

– Прошу вас, уважаемый гость, к столу! – сделал приглашающий жест граф Алехан, переодевшийся в другой костюм, больше подходящий для светского увеселения где-нибудь на балу, чем для обычного домашнего застолья.

Впрочем, и поручик Громов переоделся в другой мундир. И на этот факт Орлов сразу обратил внимание, поскольку недурно разбирался в цветах мундиров всех российских полков. Ведь он и сам начинал службу в старейшем лейб-гвардии Преображенском полку, а после участия в перевороте, отказался от больших постов при дворе, как сделал это и самый старший и умный брат Иван, тихо проживавший в своих многочисленных имениях и не лезший на глаза первейших особ царства-государства российского. Граф Иван и в отставку-то вышел из того же Преображенского полка в чине капитана гвардии. Ему и этого хватило с лихвой. Капитан гвардии! Это равно полковнику какого-нибудь линейного полка.

Самому графу Алехану такая беззвестность и не стяжание чинов и наград были не по нутру. Ему чертовски хотелось славы, но без надоедливых почестей, хотелось денег, но без счета, земельных владений, но без привязки к одному месту жительства… Вот и теперь он, имея генеральский чин, только успевал отказываться от самых лестных предложений, поступающих от доброго братца Григория – второго сына генерал-майора Григория Ивановича Орлова, отошедшего в мир иной в 1746 году, будучи в должности губернатора Новгорода. Григорию, думал Алехан – третий брат по счету – сам Бог велел оказаться в центре внимания. Обаятельный красавец, при том настоящий мужик, без всяких этих новомодных заскоков! Какая же настоящая женщина, в смысле баба, упустит такого жеребчика? Хотя бы она была самой царицей! Вот она и не упустила, одарив Григория всем, чем могла, даже собою. Да и как можно не полюбить Гришку? Иногда Алехану даже казалось, что родись он, не попусти Господь, бабой, сам бы влюбился в него по уши… Но как приподняла Гришку эта царственная любовь! Как вознесла его над простыми смертными! Кто он теперь, бывший юный кадет Сухопутного шляхетского корпуса с вечно голодными глазами? Генерал-фельдцейхместер – это раз. Генерал-директор дворцовых инженеров – это два. Шеф Кавалергардского корпуса, подполковник Конной гвардии при том, что полковником всех гвардейских полков в России была сама императрица, – это три и четыре. Действительный камергер, президент Канцелярии опекунства иностранных лиц… Это… Черт, сбился со счета! К тому же через год после переворота императором Францем Первым возведен в княжеское достоинство Священной Римской империи с титулом «светлости». А это не хухры-мухры. Князь, твою с потрохами! Глядишь и нам, грешным графьям, титул такой же исхлопочет… Гришка к нам добрый. Даже младшего Володьку отослал учиться в Германию на казенный кошт. Теперь вот, закончив Лейденский университет, пожалован Володимир в камер-юнкеры Высочайшего двора, вот-вот станет директором Петербургской Академии наук… Поди плохо!

На новый мундир гусара, как уже говорилось ранее, граф обратил внимание сразу. До этого на поручике Громове был надет мундир темно-синего цвета с желтым воротником на доломане и белой шнуровкой. Тот мундир несомненно принадлежал Лубенскому гусарскому полку. Теперь же на нем был новенький с иголочки мундир Изюмских гусар – красный доломан, темно-синий ментик с белым натурального меха воротником. «Ишь ты, каков герой! – усмехнулся про себя граф Алехан, в который раз пожалев, что не довелось ему самому послужить в гусарах, где его характер забияки и бретера пришелся бы весьма кстати. – Надо будет попросить Гришку, чтобы он пристроил меня еще и в лейб-гвардии Гусарский полк. Буду тогда на балах щеголять мундиром похлеще, чем у этого хлыща… А что? Красный мундир с золотыми шнурами, темно-синие рейтузы – все это мне было бы к лицу. Хотя звание мое не позволяет подобной роскоши. Генерал-аншеф я! Куда же больше?..»

Выпив холодной водки и закусив копченой осетриной, Орлов сказал гостю:

– Что, гусар, понял теперь с кем свела тебя судьба?

– Теперь понял, – кивнул отставной поручик.

– А раз понял, то давай рассказывай все, без утайки. Как получилось это дорожное происшествие, в которое мне пришлось вмешаться?

– Рассказ будет презанимательным, – предупредил гусар, подставив пустой стаканчик под горлышко графина с водкой, которым обносил стол один из слуг. – Я, видите ли, получил неплохое наследство от дядюшки, умершего лет десять назад. Царствие ему небесное! Как только получил, так сразу и вышел в отставку, решив исполнить свою давнюю мечту – поколесить по белу свету, повидать всяческие заморские диковинки. Таким макаром оказался лет через пять своих блужданий по миру в Италии…

– Люблю Италию! – вскричал Алехан. поднимая тост. – За Италию!

– …точнее в Венеции…

– Люблю Венецию! Сенька, наливай еще по одной. За Венецию пьем!

– …И вот в этой самой Венеции, прогуливаясь как-то вечерком по набережной Дожей, я заприметил черную гондолу, прибитую волнами к берегу. В ней лежал какой-то человек, зажимая руками страшную рану на животе. У меня мгновенно вспотела спина, но я, тут же взяв себя в руки, попытался помочь умиравшему. Но было уже поздно, неизвестный скончался, пробормотав перед смертью по-французски: «Мсье, возьмите у меня бумаги. Они стоят очень дорого…» И на этом кончился. Я осторожно вытащил у мертвеца из-за пазухи пачку каких-то бумаг, перевязанных алой ленточкой, и быстро удалился с опасного места, не желая попасть под следствие – венецианские жандармы – просто звери.

– Никогда не говорите так про наших полицейских, – наставительно заметил граф, пытаясь подцепить вилкой соленый груздь. – Это чревато…

– Нет, это я говорю о венецианских жандармах… – оправдываясь, скороговоркой пробормотал гусар. – Уже там, возле гондолы, мне почудилось, что за мной следят. Понимаете? Это самое чувство, что на тебя все время кто-то пялится, я испытываю с тех самых пор. Даже оказавшись в России, я – боюсь… В смысле опасаюсь всяких происшествий.

– И что же вы сделали с документами убитого француза? – спросил Орлов.

– Мне перевели их с итальянского уже здесь, в Туле, где я познакомился с одним весьма приятным молодым человеком, к тому же очень образованным. Оказалось, что этот молодой человек – племянник самого графа Панина – всесильного хозяина Канцелярии иностранных дел…

– Ого! – Граф Алехан не донес до рта очередной стаканчик, поставив его на стол. – И как выглядел этот племянник?

– Совсем молодой! Юношеский пушок на лице, нос горбинкой, черные глаза…

– И густые мохнатые брови! – безрадостно дополнил портрет Орлов.

– Как? Вы с ним тоже знакомы?.. – почему-то обрадовался гусар.

– Не имел чести… Точнее имел неприятность… Короче, твою с потрохами, я его зарубил нынче, спасая вас…

– Не может быть! – вскочил с места поручик Громов, опрокидывая стул, но не разлив и капли водки из стаканчика, который держал в руке. – Теперь я точно пропал… Меня обвинят в убийстве самого племянника министра иностранных дел!.. Надо держать ухо востро!

– Обвинят, положим, не вас, а меня, – почему-то злорадно заметил Орлов. – Обвинений, подобных этому, у меня и без того хоть пруд пруди. Но все же племянник Панина – это серьезно. С этим мерзавцем – его дядей – лучше не связываться. Но Бог даст, пронесет… А что там с этими документами? Вы все время отвлекаетесь на мелочи…

– В тех документах оказались сведения о кладах с золотом и драгоценностями Симона де Дансера, жившего сто пятьдесят лет назад и наводившего ужас одним своим именем на все Средиземное море. Он был знаменитым алжирским пиратом, на совести которого жизни многих и многих европейских моряков и купцов…

– Да, через золото слёзы текут, – задумчиво произнес граф. – Пора подавать вторую смену блюд. Под горячее я лучше воспринимаю кровавые истории про пиратов…