Текст книги "Избранные работы по русской философии, политике и культуре"

Есть все основания полагать, что арест Льва Платоновича Карсавина 16 августа 1922 г. (он пробудет в заключении до 24 октября) явился для него неожиданностью. Перспектива депортации из страны не столько пугала Карсавина, сколько вызывала чувство досады: отлучение от России радикально меняло относительно налаженный быт, стабильную работу в кругу уважающих его коллег и единомышленников, вполне обеспеченную возможность публиковаться в сохраняющихся еще издательствах[531]531
  Авторитетный исследователь жизни и творчества Карсавина, С. С. Хоружий, утверждает, что Карсавин был «принципиальным противником акта эмиграции», и высылка за пределы России была для него «всецело нежеланным событием» (См.: Хоружий С. С. Карсавин и де Местр // Вопросы философии, 1989, № 3. С. 80).


[Закрыть].

Более того, в 1922 г., уже готовясь к высылке, очень многие (и уж точно Карсавин) считали, что ситуация еще может развернуться вспять – и довольно быстро: Россия, полагали они, скоро вернет своих интеллектуалов, и животворная идейная борьба за «религиозное возрождение России» продолжится на родине. Судьба, как известно, распорядилась иначе.

Вся последующая жизнь Л.П. Карсавина, трагически окончившаяся в тюремном госпитале на Дальнем Севере в 1952 г., была посвящена единственной цели – промысливанию и формулировке «новой философии», способной преодолеть «большевизм» за счет углубления подлинно религиозных – христианских в своей основе – оснований русской культуры. Вопрос о самой возможности такой интеллектуальной работы продолжает оставаться актуальным, как продолжает оставаться экзистенциально важной главная дилемма, сформулированная русским мудрецом: Возрождение или гибель?

Ваганян В. Ученый мракобес // Под знаменем марксизма, 1922, № 3.

Вишняк М.В. Оправдание демократии // Современные записки, 1923, № 16.

Греве И.М. Рец.: Карсавин Л.П. Очерки религиозной жизни Италии XII–XIII веков // Лев Платонович Карсавин (под ред. С.С. Хоружего). М.: РОССПЭН, 2012.

Добиаш-Рождественская О.А. Религиозная психология средневековья в исследованиях русского ученого // Русская мысль, 1916, № 4.

Жукова О.А. Творчество Чаадаева и его интерпретация в интеллектуальной культуре Серебряного века // Философский журнал, 2021, т. 14, № 1.

Кара-Мурза А.А. «Северная» идентичность России как предмет цивилизационной самокритики (от Петра Чаадаева до Василия Шульгина) // Философский журнал, 2022, т. 15, № 2.

Карсавин Л.П. Восток, Запад и русская идея // Карсавин Л.П. Избранное (сост., вступит, ст. Е.Л. Петренко). М.: РОССПЭН, 2010.

Карсавин Л.П. Европа и Евразия // Современные записки, Париж, 1923, т. XV.

Карсавин Л.П. Монашество в Средние века. Санкт-Петербург: изд-во Брокгауз-Ефрон, 1912.

Карсавин Л.П. О сущности православия // Карсавин Л.П. Избранное (сост., вступит, ст. Е.Л. Петренко). М.: РОССПЭН, 2010.

Карсавин Л.П. Основы средневековой религиозности в XII–XIII веках, преимущественно в Италии. Петроград: Тип. «Научное дело», 1915.

Карсавин Л.П. Очерки религиозной жизни в Италии XII–XIII веков. СПб.: Тип. М.А. Александрова, 1912.

Карсавин Л.П. Путь православия // София. Проблемы духовной культуры и религиозной философии. Берлин, 1923.

Карсавин Л.П. Религиозная сущность большевизма // Избранное (ред. Е.Л. Петренко). М.: Росспэн, 2010.

Карсавин Л.П. Феноменология революции // Евразийский временник, Париж, вып. 5, 1927.

Карташев А.В. Лев Платонович Карсавин // Вестник РХД, 1960, № 58–59.

Мочульский КВ. Владимир Соловьев. Жизнь и учение // Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995.

Невский В. Нострадамусы XX века // Под знаменем марксизма, 1922, № 4.

Преображенский П.Ф. Философия как служанка философии // Печать и революция, 1922, № 3.

Хоружий С. С. Карсавин и де Местр // Вопросы философии, 1989, № 3.

Чаадаев П.Я. Полное собрание сочинений и избранные письма. Т. 1. М.: Наука, 1991.

Штейнберг А. Друзья моих ранних лет (1911–1928). Париж: Синтаксис, 1991.

Восточная теократия на севере Евразии: «пути России» в историософии И.И. Бунакова-Фондаминского

«Цивилизационный метод» в изучении явлений мировой истории, после многих лет забвения, вновь входит в полную силу. Это не может не радовать философа истории, который, как я, исповедует его добрые четыре десятка лет[532]532
  Из последних работ см.: Кара-Мурза А.А. Российский путь цивилизационного развития: «преемственность через катастрофы» (памяти В.М. Межуева) // Полилог, 2020, т. 4, № 3 [Электронный ресурс].


[Закрыть].

В истории отечественной мысли не так много фигур, которые могут сравниться по глубине «цивилизационного» анализа с Ильей Исидоровичем Бунаковым-Фондаминским (1880, Москва – 1942, концлагерь Освенцим) – поистине культовой фигурой русского «освободительного движения» и пореволюционной эмиграции. Анализу его историософского наследия и посвящена настоящая статья.

И. И. Фондаминский родился в богатой купеческой семье и свой жизненный путь начал в традиционалистской московско-еврейской среде, где, по словам его друга и тоже будущего легендарного эсера, В.М. Зензинова, «отцы и дети принадлежали не только к разным поколениям, но и к разным мирам»[533]533
  Зензинов В.М. Памяти И.И. Фондаминского-Бунакова // Новый журнал, Нью-Йорк, 1948, № 18. С. 300–301.


[Закрыть].

Так случилось, что главными друзьями детства юного Ильи Фондаминского и четырех его сестер стали многочисленные внуки, внучки и зятья московского «чайного короля», миллионера Вульфа Янкелевича Высоцкого – именно они, получив образование в Европе (чаще всего – философское) составили со временем ядро партии социалистов-революционеров – самой философски образованной партии России.

Ближайшим другом Фондаминского стал Абрам Гоц[534]534
  Гоц Абрам Рафаилович (1882–1940). Учился философии в Берлинском и Гейдельбергском университетах. Член Боевой организации эсеров.


[Закрыть], сын купца 1-й гильдии Рафаила Гоца и его жены Рахель-Фрейды Высоцкой. Был близок юный Фондаминский и к семье Гавронских – детям зятя и партнера Высоцкого, купца 1-й гильдии Осипа Гавронского и его жены Либы-Мирьям Высоцкой. С детства Илья был влюблен в Амалию Гавронскую[535]535
  Гавронская (Фондаминская) Амалия Осиповна (1882–1835) – жена И.И. Фондаминского. В начале 1900-х гг. училась философии в университетах Германии. Активная деятельница русской эмиграции.


[Закрыть], на которой он женится в 1903 г. и с которой проживет долгую жизнь. Большую роль в его жизни сыграют братья Амалии – особенно, Дмитрий Осипович, будущий известный философ-неокантианец, товарищ по Марбургскому университету Бориса Пастернака, любимый ученик Германа Когена, друг и биограф Эрнста Кассирера[536]536
  Гавронский Дмитрий Осипович (1883–1949) – член партии эсеров. В 1910 г. окончил философский университет Марбургского университета. Доктор философии. В 1917 г. депутат Учредительного собрания. В эмиграции – профессор философии Бернского университета.


[Закрыть].

Вместе с юным Ильей Фондаминским в этом молодежном кругу вращались отпрыски еще одного зажиточного московско-еврейского семейства – Тумаркиных. Илья, например, хорошо помнил, как в 1892 г. отправилась в Европу учиться философии его старшая приятельница Аня Тумаркина. Обучаясь сначала в Берлине под руководством Вильгельма Дильтея, а потом переехав в Берн и продолжив занятия философией под руководством Людвига Штайна, Анна Тумаркина в 1895 г. успешно защитила диссертацию по сравнительному анализу концепций Гердера и Канта, а три года спустя получила должность приват-доцента в Бернском университете, став первой в Европе женщиной – преподавателем философии[537]537
  Тумаркина Анна Павловна (1875–1951). С 1908 г. профессор философии Бернского университета. 16 февраля 2000 г., в 125-летний юбилей А.П. Тумаркиной, одна из улиц старого Берна получила название Tumarkinweg. В Бернском университете организована программа ANNA, в память о знаменитой женщине-философе.


[Закрыть].

А в 1899 г., вслед за Анной, учиться философии в тот же Бернский университет отправилась ее племянница Мария Тумаркина[538]538
  Тумаркина-Авксентьева Мария Самойловна (1882–1976) – выпускница философского факультета Бернского университета. Вторым браком вышла замуж (1910) за литератора М.О. Цетлина. Парижский салон Цетлиных был одним из главных литературных центров русской эмиграции.


[Закрыть], дочь московского ювелира, подруга детства Ильи Фондаминского. В Европе Мария Тумаркина познакомилась с русским студентом Николаем Авксентьевым, отчисленным за революционную деятельность с московского юрфака[539]539
  Авксентьев Николай Дмитриевич (1878–1943). Учился философии в Берлинском, Лейпцигском, Гейдельбергском и Галльском университетах. Доктор философии; автор книги «Сверхчеловек. Культурно-эстетический идеал Ницше» (1906). С 1907 г. – член ЦК эсеровской партии. После Февральской революции – Председатель ВЦИК Всероссийского совета крестьянских депутатов; министр внутренних дел второго коалиционного Временного правительства. После большевистского переворота – глава уфимской Директории. Активный деятель русской эмиграции.


[Закрыть], за которого впоследствии вышла замуж.

В конце 1900 г., по примеру своих товарищей – Авксентьева, Марии Тумаркиной, Владимира Зензинова[540]540
  Зензинов Владимир Михайлович (1878–1953). Изучал философию, социологию, право в университетах Берлина, Галле и Гейдельберга. Член боевой организации эсеров, участвовал в подготовке терактов в Москве и Петербурге. После Февраля избран депутатом Учредительного собрания. После его разгона, на уфимском Государственном совещании избран членом Временного правительства. Активный деятель русской эмиграции.


[Закрыть], Илья Фондаминский отправился в Европу учиться именно философии – сначала в Берлинский университет, славный именами Фихте, Гегеля, Шеллинга. Вскоре, однако, обстоятельства заставили его покинуть Берлин.

В начале февраля 1901 г. один из его приятелей, Петр Карпович, приехавший в Берлин в 1899 г. после исключения из Московского, а затем Юрьевского (Тартуского) университета и ежедневно обедавший в кругу «русских берлинцев» в ресторане «Zum Franciskaner», неожиданно исчез из города. Спустя несколько дней, когда Фондаминский, Авксентьев и Зензинов проходили мимо газетного киоска, им в глаза бросилась вывешенная в витрине экстренная телеграмма: «С.-Петербург. Сегодня, на приеме у министра народного просвещения Боголепова, один из просителей произвел выстрел в министра, смертельно ранив его в шею. Преступник схвачен. Он оказался приехавшим из-за границы бывшим студентом Петром Карповичем»[541]541
  Зензинов В.М. Пережитое. Н.-Й.: Изд-во им. Чехова, 1953. С. 78. Спустя две недели после выстрела Карповича, министр Н.П. Боголепов, бывший, при всей своей одиозности в студенческой среде, авторитетным профессором римского права, скончался в больнице от заражения крови. – Прим. авт.


[Закрыть].

Начавшийся в России процесс над Карповичем (тот был в итоге приговорен к 20 годам каторги) насторожил «берлинских москвичей»: «Ведь Карповича здесь видели всегда вместе с нами. И мы на всякий случай решили покинуть Берлин – благо и зимний семестр уже кончался»[542]542
  Зензинов В.М. Пережитое. С. 79.


[Закрыть].

Фондаминский, Зензинов и Абрам Гоц сговорились на летний семестр 1901 г. перевестись на философский факультет Гейдельберга: «Мы остановились на Гейдельберге не только из-за Куно Фишера, историю новейшей философии которого мы прилежно изучали по его многотомному сочинению… Многие немецкие студенты предпочитали из больших душных городов на летний семестр перебираться в какой-нибудь маленький и уютный университет и тем соединять полезное с приятным»[543]543
  Там же. С. 84.


[Закрыть].

В Гейдельберге Фондаминский и Абрам Гоц жили на Карпфенгассе, Амалия Гавронская – совсем рядом в женском пансионе, а Зензинов – в десяти минутах ходьбы от них, в Шеффкльхаузе, на другой стороне Неккара. «В десять часов мы обязательно каждый день все четверо встречались – Абрам, Фондаминский, Амалия и я – на лекции»[544]544
  Там же. С. 86.


[Закрыть]. После обеда кампания расходилась заниматься – или по домам, или в библиотеки: «В 4 или в 5 часов снова двухчасовая лекция – Куно Фишера: либо его классический курс по истории древней философии, где он всех древних философов цитировал наизусть, либо знаменитые толкования “Фауста” Гёте»[545]545
  Там же. С. 87.


[Закрыть].

Именно в «русском кружке» в Гейдельберге с Ильей Фондаминским познакомился еще один студент из Москвы – будущий знаменитый христианский философ Серебряного века Федор Августович Степун (1884–1965), который тоже оставил мемуары: «Центром русского партийного студенчества была знаменитая гейдельбергская читальня, помещавшаяся под крышей темноватого, трех или четырехэтажного дома на Мерцгассе… В небольшой комнате, небрежно увешанной портретами русских писателей и “борцов за свободу”, сидели, осторожно шурша тонкою бумагою конспиративных изданий, какие-то сплошь хмурые люди… В двух задних комнатах, заваленных книгами в истрепанных дешевых переплетах и, главным образом, журналами, курило несколько, по всей своей культурно-бытовой сущности совершенно инородных мне молодых людей… С течением времени мы с братом и вся наша компания беспартийных москвичей сблизились с такою чуждой поначалу средой западно-русского социалистического еврейства, но совсем своими мы в этой среде так до конца и не стали»[546]546
  Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. СПб.: Алетейя, 2000. С. 90.


[Закрыть].

В 1903 г. Фондаминский женился на Амалии Гавронской: в качестве приданого он, сам человек небедный, получил, помимо крупной денежной суммы, еще и долю в чайных плантациях семьи Высоцких на Цейлоне. А в конце 1904 г. он, с философским дипломом Гейдельберга, вернулся в Москву и вскоре вошел в руководство эсеров, где, как искусный оратор, быстро выдвинулся. В 1905 г. он был кооптирован в ЦК, принял участие в организации московского декабрьского вооруженного восстания, покупая на личные средства крупные партии оружия.

Весной-летом 1906 г. Фондаминский – один из ярких критиков «слева» либерально-кадетской Первой Государственной думы. В те месяцы он, выступавший с докладами и в печати под псевдонимом «Бунаков»[547]547
  Фондаминский как-то признался, что ставший знаменитым псевдоним «Бунаков» он выбрал абсолютно случайно: направляясь на один из московских митингов, где ему предстояло выступать, увидел на Маросейке яркую вывеску с именем владельца. – Прим. авт.


[Закрыть], начал проявлять интерес к религиозно-философской проблематике, регулярно наведываясь, например, в редакцию журнала «Новый путь», издаваемого супругами Дмитрием Мережковским и Зинаидой Гиппиус, будущими близкими приятелями по эмигрантскому Парижу.

После поражения первой революции Фондаминский, вместе с женой Амалией Осиповной, отправился в их первую парижскую эмиграцию, которая продлилась с 1907 по 1917 гг. По свидетельству очевидцев, он в те годы погрузился в теоретическую работу, собрал огромную библиотеку по русской истории, став одним из лучших специалистов по земельному вопросу.

После Февраля он вернулся в Россию, где вскоре был избран заместителем председателя Исполкома Совета крестьянских депутатов. Летом 1917 г., когда Авксентьев стал министром внутренних дел во Временном правительстве эсера Керенского, их соратник по партии Фондаминский был направлен главным комиссаром на Черноморский флот, где, завоевав авторитет среди матросов и офицеров, некоторое время успешно противостоял «большевизации» флота. На выборах во Всероссийское Учредительное собрание Черноморский флот дал эсерам вдвое больше голосов, чем большевикам, а сам Бунаков-Фондаминский был избран депутатом[548]548
  Островская И.В. Выборы во Всероссийское Учредительное Собрание: Севастополь, сентябрь-декабрь 1917 г. // Причерноморье. История, политика, культура, 2018, № 24. С. 67–73; Зензинов В.М. Памяти И.И. Фондаминского-Бунакова. С. 313.


[Закрыть].

В ходе единственного заседания Учредительного собрания в ночь с 5 на 6 января 1918 г. в Таврическом дворце в Петрограде депутат Фондаминский, выступая с трибуны, едва избежал смерти. Его друг, секретарь Учредительного собрания М.В. Вишняк, вспоминал: «С секретарского места, лицом к залу, можно было видеть, как вооруженные люди, чтобы скоротать время, для развлечения, вскидывали винтовку и брали “на мушку” кого-нибудь из находящихся на трибуне… Ружья и револьверы грозили ежеминутно “сами” разрядиться, ручные бомбы и гранаты – “сами” взорваться. Какой-то матрос, признав в Бунакове-Фондаминском былого комиссара черноморского флота, без долгих размышлений тут же у трибуны взял наизготовку ружье. И только исступленный окрик случайного соседа: “брат, опомнись!” сопровожденный ударом по плечу, остановил шалого матроса»[549]549
  Вишняк М.В. Всероссийское учредительное собрание. М.: РОССПЭН, 2010. С. 204.


[Закрыть].

После разгона Учредительного собрания Фондаминский – активный член подпольного «Союза возрождения», а в начале апреля 1919 г. он, вместе с женой, отправился в их вторую французскую эмиграцию. В Париже он стал одним из соредакторов самого авторитетного русского журнала «Современные записки», в котором с 1920 по 1940 гг. публиковался «весь цвет» русской эмиграции. А в 1931–1939 гг. Фондаминский, вместе с Г.П. Федотовым и Ф.А. Степуном, издавал одновременно христианско-демократический журнал «Новый град».

В 1935 г. умерла Амалия Осиповна; в том же году Илья Исидорович вместе с философом Николаем Бердяевым и матерью Марией (Скобцовой), стал одним из основателей объединения «Православное дело».

В июне 1940 г. он уехал из Парижа от наступающих немецких войск в неоккупированную зону. После нападения нацистской Германии на СССР Фондаминский был арестован и, вместе с многими другими русскими, содержался в лагере Компьен, где читал заключенным лекции по истории России[550]550
  Полторацкая А.Н. Дневниковые записи Василия Сухомлина // Дом князя Гагарина: сборник научных статей и публикаций. Одесса, 2007, вып. 4. С. 224.


[Закрыть].

20 сентября 1941 г., после всенощной службы под праздник Рождества Богородицы, священник Константин Замбржицкий (настоятель Свято-Троицкого храма в Клиши, сам находившийся в заключении) тайно крестил Фондаминского в православной часовне, устроенной в одном из бараков. По свидетельству крестного отца Фондаминского, Ф.Т. Пьянова, тот был вдохновлен и радостен, чувствовал себя удивительно спокойным, веселым и счастливым, был готов и на жизнь и на смерть, поскольку познал, «что такое благодать»[551]551
  Гаккель С., свящ. Мать Мария (2-е изд). Париж: YMCA-Press, 1992. С. 203. Из лагеря Фондаминский сумел передать записку, в которой писал: «Пусть мои друзья обо мне не беспокоятся. Скажите всем, что мне очень хорошо. Я совсем счастлив. Никогда не думал, что столько радости в Боге» (там же).


[Закрыть].

В 1942 г. Илья Фондаминский был отправлен в пересыльный лагерь Драней, а затем в Освенцим, где и погиб 19 ноября 1942 г. В 2004 г. Священный Синод Константинопольского Патриархата канонизировал имя «мирянина-мученика Илии Фондаминского» (день памяти в Православной Церкви – 20 июля).

Летописец русской эмиграции, В.С. Варшавский, написал в своей книге «Незамеченное поколение»: «Эсер, один из последних эпических героев русского Освободительного движения, Фондаминский всегда всем жертвовал идее… В эмиграции его миросозерцание становится все более религиозным. Он крестился накануне смерти, но уже задолго до того всем сердцем своим принял христианство… Все, кто встречал Фондаминского в последние годы перед войной, чувствовали, что этот апостольский энтузиазм и интеллигентский героизм без малейшего внутреннего противоречия соединялись в его сердце с христианским подвижничеством… Сама смерть Фондаминского была одновременно и смертью борца-революционера и смертью христианского мученика, безропотно и бесстрашно предстоящего перед палачами»[552]552
  Варшавский В. С. Незамеченное поколение. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1956. С. 287–288.


[Закрыть].

Начиная со второго номера парижских «Современных записок»[553]553
  Бунаков И. Пути России. Статья первая Современные записки. 1921, кн. II. С. 141–177.


[Закрыть] (конец 1920 г.), организатор и соредактор журнала И.И. Фондаминский начинает печатать под псевдонимом «И. Бунаков» цикл статей-очерков под общим названием «Пути России», публикация которых растянется вплоть до последнего, семидесятого, номера журнала, вышедшего в 1940 г. уже в разгар второй мировой войны. Всего с 1920 по 1940 гг. увидели свет семнадцать больших очерков Бунакова из этого беспрецедентного по объему и глубине историософского проекта[554]554
  См.: Kara-Murza A. A. Between East and West: Russian Identity in the Emigre Writings of Ilya Fondaminsky and Semyon Portugeis 11 The Palgrave Handbook of Russian thought (ed. M. Bykova, M. Foster, L. Steiner). L., 2021, ch. 14.


[Закрыть].

Как у большинства русских теоретиков-эсеров, принципиально отрицавших «западоцентризм» в осмыслении исторического процесса, в центре внимания И.И. Бунакова-Фондаминского – многообразие путей развития человечества. «Мы многого еще не знаем о культурах прошлого, как не можем знать о потенциале развития тех или иных культур в будущем», – пишет он в одной из первых статей цикла[555]555
  Бунаков И. Пути России. Статья четвертая // Современные записки, 1922, кн. XII. С. 170.


[Закрыть].

«Еще большее впечатление, чем открытие древних цивилизаций, – продолжает Бунаков, – произвело на Европу пробуждение старых культур Азии. Народы, уже давно отданные европейской наукой в ведение этнографии, оказались носителями глубокой и живой культуры, почти ничем не похожей на европейскую. Европейская культура – ив пространстве, и во времени – оказалась одной, хотя из немногих, но равных»[556]556
  Там же.


[Закрыть].

«Какая выше, какая прекрасней? – задается вопросом автор. – На этот вопрос научный ответ почти невозможен. Историческая пирамида человечества, с таким искусством возведенная наукой XIX в., рассыпалась почти без остатка. Человечество в своем историческом шествии идет не по прямой линии и не в одном направлении. История не знает восходящей лестницы прогресса. Человечество подымается на большие высоты, снова спускается и снова начинает тяжкий путь восхождения. И где высший пункт восхождения – неизвестно»[557]557
  Там же.


[Закрыть].

Бунаков уверен: «Нет единого человечества. Оно не дано, оно духовно “задано”. Создастся ли – дело веры и духовного прозрения… Путь развития культур глубоко индивидуален… Многие явления, которые рассматривались как фазы общечеловеческого развития, оказываются выражением местной культуры – случайным эпизодом человеческой истории. И наоборот, громадные культурные явления – в особенности культур Востока, – не укладывающиеся в “схемы развития”, рассматривались как местные “особенности”»[558]558
  Там же.


[Закрыть].

Подлинная история человечества, полагает Бунаков, протекает иным образом: «Культурные волны распространяются, покрывают друг друга, перекрещиваются, смешиваются. И в результате культурных движений создаются области более или менее однородной культуры – “культурные округа” человечества, которые, подымаясь над границами рас, языков и народов, связуют друг с другом отдельные государственные образования и создают между ними общность жизненных форм и взглядов»[559]559
  Там же. С. 170–171.


[Закрыть].

Выдвигая идею культурных округов человечества, Бунаков явно следует в русле теории «культурно-исторических типов» Н.Я. Данилевского[560]560
  Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому. М.: Ин-т русской цивилизации, 2008.


[Закрыть]: «Культурные округа имеют свои формы хозяйства, государства, религии, материального и духовного быта, даже собственные “лестницы развития”. Но и в пределах этих культурных округов далеко не все культурные формы однородны и распространение их далеко не беспрерывно. Человечество слишком подвижно, и история его так многообразна. И все-таки только в “округах”, в этих культурных единствах, глубоко индивидуальных и неповторяемых, можно искать тайну рождения сложных и загадочных явлений истории»[561]561
  Бунаков И. Пути России. Статья четвертая. С. 171.


[Закрыть].

Парижская эмиграция, по преимуществу «западнически» настроенная, недооценила, при всем большом уважении лично к автору, философско-историческую концепцию Бунакова-Фондаминского. Достаточно привести фрагмент из рецензии известного литератора Марка Алданова (М. А. Ландау) в либеральных «Последних новостях» П.Н. Милюкова: «В статьях И.И. Бунакова проявляется несомненная тенденция сопоставлять цивилизации Западной Европы и Востока как приблизительно равноценные. С этим очень трудно согласиться… Видел я некоторые столицы восточно-азиатских и северо-африканских стран и, признаюсь, мне очень трудно понять ту выдуманную в профессорских кабинетах теорию, которая с некоторого птичьего полета приравнивает эти “мировые центры” к Парижу и древним Афинам. Право, при оценке исторических цивилизаций не мешало бы установить какой-нибудь критерий, независимый от численности населения и от величины территории, подпавших под влияние данной цивилизации. Иначе мы всерьез придем к тому выводу, что современный Китай – первая страна на свете»[562]562
  Алданов М. (М.А. Ландау). «Современные записки». Ежемесячный общественно-политический и литературный журнал. Книга 2 // Последние новости, Париж, 1921, 3 февраля, № 242. С. 3.


[Закрыть].

Между тем главный объект внимания Бунакова-Фондаминского – историческая Россия. Свое исследование ее цивилизационного пути автор начинает с критики односторонностей исторической науки: «Русская историческая наука – дитя западной. Как вся западная наука второй половины 19-го века, она ищет последние причины исторических событий и видит их во внешних явлениях: природе, хозяйстве, военных нашествиях. Она недооценивает явлений духа. Она не стремится проникнуть в душу народа и не ощущает тайны его индивидуальности… Она строит Россию на фоне Запада… Восток остается скрытым в тумане и почти сливается с “природой”… Современная историческая наука требует иного построения. Надо вдвинуть Россию в мировую историю»[563]563
  Бунаков И. Пути России. Статья седьмая // Современные записки, Париж, 1927, кн. XXXII. С. 229.


[Закрыть].

Уже сама пространственно-географическая рамка, в которой Бунаков-Фондаминский предлагает анализировать «пути России», крайне необычна для русской историософии XIX–XX вв. «Великий северный материк – Евразия, – пишет автор, – выходит в окружающий его со всех сторон океан глубокими выступами: на северо-востоке – большим полуостровом, конечные части которого составляют полуострова Чукотский и Камчатка, на юге – полуостровами Индокитайским, Индостаном и Аравийским, на западе – полуостровом западноевропейским. Все великие цивилизации – за исключением цивилизации египетской – родились и достигли своего расцвета на этом материке… Борьба цивилизаций восточных и западных, Востока и Запада, есть борьба великого северного континента с его западным полуостровом»[564]564
  Бунаков И. Пути России. Статья третья (начало) // Современные записки, 1921, кн. VII. С. 237.


[Закрыть].

Согласно Бунакову, уникальное географическое положение Западной Европы предопределило ее историко-культурную динамику: «Западноевропейский полуостров точно купается в окружающей его морской стихии. Его “береговое кружево” удивительно тонко и узорчато… Климат здоровый, крепкий, возбуждающий энергию… Население деятельное, предприимчивое, влюбленное в “мир”, напрягающее свою волю на формирование “явлений”… Природа, история и культура сделали из западноевропейского полуострова мировую фабрику, мировую торговую и банкирскую контору»[565]565
  Там же. С. 237–238.


[Закрыть].

Что касается России, то ее пространственную локализацию Бунаков очерчивает следующим образом: «На востоке от западноевропейского полуострова, приблизительно по линии, идущей от устья Немана до устья Дуная, в глубь материка развертывается великая северная равнина (выделено мной. – А.К.). На всем земном шаре нет равной или приближающейся к ней по необъятности. Она тянется на многие тысячи верст с запада на восток вплоть до реки Енисей и с севера на юг от Белого до Черного моря и от берегов Ледовитого океана до гор Гиндукуша»[566]566
  Там же. С. 238.


[Закрыть].

Согласно Бунакову, «“история земли” была удивительно спокойной на этой части земного шара… Море и ледники выгладили легкие шероховатости поверхности. Лишь по средине великой равнины проходит легкая складка земной коры – Уральский хребет. Фантазия истории, произвольно чертившая линию раздела между “Европой” и “Азией”, придала этому хребту характер какой-то таинственной значительности. На самом деле географическое значение Уральского хребта ничтожно… Великая северная равнина и географически, и исторически – единое целое»[567]567
  Там же. С. 238–239.


[Закрыть].

Фактически, говоря о геокультурной идентичности России, Фондаминский отходит от привычной системы координат «Запад-Восток» или «Европа-Азия», и предпочитает говорить о «России как Севере»: «Великая северная равнина лежит на берегу Ледовитого океана. Западные европейцы – в ту эпоху, когда Россия еще не была “открыта”,– говорившие о таинственной стране, лежащей на берегах Ледовитого океана, были недалеки от истины. Лишь недоступность Ледовитого океана для плавания и торговых сношений заставляет забывать, что береговая линия Северной равнины и раскинувшегося на ней русского государства далеко не так мала. Трагедия России не только в том, что это самая “континентальная” страна на свете, что ее жизненные пункты отстоят на тысячу верст от морского берега. Трагедия России в том, что ее “береговое кружево” сковано льдами Ледовитого океана, что великие русские реки несут свои воды в этот “мертвый” океан»»[568]568
  Там же. С. 239.


[Закрыть].

Погружая историю России в этот пространственный контекст, Бунаков-Фондаминский выдвигает оригинальную концепцию российской цивилизации как «Востока на Севере». По его мнению, «русские историки, в своих научных построениях, восстанавливали государственное здание Российской Империи по западным образцам: клали в основу классы и сословия, над ними воздвигали государственные учреждения и всё здание заключали императорской властью. Но такое построение – только иллюзия западного отблеска на имперском здании»[569]569
  Бунаков И. Пути России. Империя IV // Современные записки, Париж, 1933, кн. LII. С. 310.


[Закрыть].

В действительности, полагает Бунаков, «русское здание» строилось не так: «Как Бог творит мир из себя, так и его земной наместник “сам строит” свое царство – народ только глина в руках строителя. В Российской Империи классы, сословия и государственные учреждения – творения царя. Собственного бытия они не имеют. Если многим это казалось иначе, то только потому, что русские императоры два века старались покрыть свои государственные творения формами, взятыми с Запада и к другому порядку вещей принадлежащими»[570]570
  Там же.


[Закрыть].

По мнению Бунакова, Московское царство надо прежде всего сопоставлять с «великими восточными теократиями»: «Почему Московское царство так мало походит на государства Запада и так удивительно напоминает монархии Востока? Почему, военное по форме, оно многими чертами своего строенья сливается с мирным царством древнего Египта? Ответ может быть один: Московское царство – восточное. Оно имеет свои черты лица, свою индивидуальность, свой стиль, но оно входит в высшее единство – культурный округ Востока – и несет на себе печать его духовного облика»[571]571
  Там же.


[Закрыть].

И дело тут не в отдельных заимствованиях и подражаниях: «Дело в общности духовной атмосферы, в общих путях исторической жизни. Весь строй народной души Московского царства – восточный, и весь стиль его культуры – с Востока. Православное Московское царство – великая восточная теократия. Как во всех восточных теократиях, вся жизнь Московского царства пронизана религией и верой в Бога. Нет автономного государства, хозяйства, права, нравственности, искусства и быта… Служение Богу и его земному наместнику – царю и есть основное начало московской жизни»[572]572
  Бунаков И. Пути России. Статья седьмая. С. 229–230.


[Закрыть].

Бунаков отмечает, что в западной историографии «русские смуты» обычно приводятся в качестве доказательств «неустойчивости государственная строя»: «Но, на самом деле, они доказывают противное. Ибо что такое “смута” в глазах московских людей? И во имя чего московские люди поднимались? Смута – когда московские люди были “безгосударны”. И всегда они поднимались во имя Бога и государя»[573]573
  Там же. С. 231.


[Закрыть].

В своих «Путях России» И.И. Бунаков-Фондаминский неоднократно отмечает, что вплоть до реформ Петра «Московия» фактически мало отличалась от других азиатских государств: «Как в государствах Востока – Индии, Китая, Японии, – в Московской России выработалась гордая национальная самоуверенность, непоколебимое сознание своего превосходства над всеми другими народами… Московское государство всячески ограничивало доступ иностранцев в свои пределы, лишь в исключительных случаях разрешало своим подданным выезд в чужие страны и принимало все меры к тому, чтобы сохранить свой национальный строй нетронутым»[574]574
  Бунаков И. Пути России. Статья вторая. С. 277.


[Закрыть].

Только с XVIII в. западная цивилизация начинает распространяться в России: Северная Евразия «решительно отворачивается от Востока и обращается к Западу. Петра Великого, совершившего этот переворот, считают самым большим русским гением…»[575]575
  Там же. С. 277–278.


[Закрыть] Однако реформы Петра – «только западный отблеск на старом восточном лице московской России»: «Подлинные черты лица изменились мало… Приказывая все делать с примеру сторонних чужих земель, Петр Великий, в государственном строительстве, поступал осторожно и с разбором: брал для постройки из европейских образцов то, что “с ситуацией сего государства сходно”»[576]576
  Бунаков И. Пути России. Империя I // Современные записки. 1932, кн. XLVIII. С. 305–306.


[Закрыть].

Аналогичным образом обстояло дело и при Екатерине: «Екатерина Великая – человек Запада… Как и большинство просвещенных западных людей её времени, она была равнодушна к религии и, если допускала существование Бога, то по Вольтеру, как Творца вселенной… Но Екатерина была умной женщиной и имела талант властвования… Как всякая власть в мире, так и российская императорская могла держаться только на душах людей. Души же русских людей, в её время, за малыми исключениями, были крепко православными. Вот почему еще задолго до вступления на престол, только в предвидении такой возможности, она, с обычной своей решительностью, мужественно преодолела свое религиозное безразличие и ревностно принялась за изучение православного закона; а когда взошла на престол, строго вела себя так, как подобает благочестивой и православной государыне»[577]577
  Там же. С. 313–314.


[Закрыть]. Иначе говоря, «в государственном строительстве России, метод Екатерины – метод Петра: строить новое западное государство, не трогая старых восточных основ»[578]578
  Бунаков И. Пути России. Империя V // Современные записки, Париж, 1933, кн. LIV. С. 281.


[Закрыть].

Подлинная европеизация Северной империи, по мнению Бунакова, начинается только с эпохи Великих реформ Александра II: «Западная цивилизация начинает медленно, но неуклонно, спускаться в низы народа. Падают московские устои народной жизни – крепостная неволя, тягло и рекрутчина. Западные взгляды на мир, государство и личность постепенно проникают в народное сознание»[579]579
  Бунаков И. Пути России. Империя I. С. 324.


[Закрыть]. «Но не надо себя обманывать, – продолжает Бунаков. – Переход от восточной священной теократии к западному правовому государству – спуск среди круч и пропастей. Перелив западной культуры в восточное народное сознание – операция, еще более мучительная и опасная… Западные идеи, проникая в восточное сознание, создают еще невиданную и часто взрывчатую смесь»[580]580
  Там же.


[Закрыть].

Еще накануне Первой мировой войны, согласно Бунакову, «в низах народной жизни – в быту, хозяйстве и сознании – непочатые пласты Востока и Москвы»: «Европа сюда как будто бы и не заглядывала. Когда революция раскрыла народные недра, эти пласты поднялись наверх. Вот почему Великая российская революция многими своими чертами так удивительно напоминает старый московский бунт – “бессмысленный и беспощадный”. Вот почему современное советское государство, вышедшее из революции, так странно походит на старое крепостное Московское царство. И революция, и советское государство только по-западному задуманы – выведены и сколочены они по восточному и из наполовину восточных материалов»[581]581
  Там же. С. 325.


[Закрыть].