Автор книги: Алексей Кара-Мурза
Жанр: Философия, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 20 (всего у книги 62 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
В 1931 г. в Париже вышел первый номер журнала «Новый град», который стал плодом тесного интеллектуального сотрудничества трех «золотых перьев» русской эмиграции – Ильи Фондаминского, Федора Степуна и Георгия Федотова. Фондаминский-Бунаков был представлен на этой «премьере» принципиальной статьей «Пути освобождения», написанной на основе некоторых переработанных текстов из «Современных записок» и новых материалов и размышлений[582]582
См.: Бунаков И. Пути освобождения // Новый град, Париж, 1931, № 1. С. 31–48.
[Закрыть].
Главной мишенью Бунакова-Фондаминского в «Путях освобождения» является западническое «клише», будто «русская императорская власть была властью тираническою и основанной на насилии и угнетения народа»[583]583
Там же. С. 32.
[Закрыть]. На это Бунаков возражает: «Не надо забывать, что императорская Россия вплоть до второй половины 19 века – а вернее вплоть до его конца была Россией “средневековой”. Вся жизнь снизу и доверху была суровой и мрачной. Императорская власть была не более жестокой, чем власть крестьянина в его семье»[584]584
Там же.
[Закрыть].
Под «тиранической, основанной на насилии властью», – рассуждает далее Бунаков, – надо понимать другое – «власть, ненавистную народу, утверждающую себя против его воли»: «Но этого не было в императорской России. Было обратное – императорская власть управляла с молчаливого согласия народа, окруженная его любовью и благоговением. Для народа Император оставался тем же, чем был московский царь – Помазанником Божиим, его наместником на земле»[585]585
Там же.
[Закрыть].
Чем же тогда объяснить бунты и восстания, не прекращавшиеся во весь императорский период? – задается вопросом Бунаков. И отвечает: «Конечно, положение народа было тяжкое, и тяжесть положения вызывала недовольство. Но это недовольство никогда не было направлено против самодержавной власти, и в особенности против ее носителя. Напротив, когда народ восставал, он восставал в защиту законной власти против ее врагов или в защиту подлинного царя против подменного. Государственная идеология восставших и подавлявших восстание была всегда тождественной»[586]586
Там же. С. 33.
[Закрыть].
Действительно, «против кого восставали сторонники Пугачева? В чье имя? – Против узурпировавшей императорскую власть Екатерины II – во имя законного императора Петра III»[587]587
Там же.
[Закрыть]. «Только твердо укрепившись в вере, что перед ними – истинный, подлинный, законный государь, шли к нему (Пугачеву. – А.К.) имперские люди – казаки и крестьяне, заводские и помещичьи, и священники с церковным причтом, и даже офицеры-дворяне. Шли с любовью и радостью, обливаясь слезами, с хоругвями и крестами и колокольным звоном. Шли не как бунтовщики и разбойники против освященной власти, а как верноподданные рабы, по прежней своей присяге, под скипетр и корону законного государя преклонившиеся»[588]588
Бунаков И. Пути России. Империя II (начало) // Современные записки, Париж, 1932, кн. XLIX. С. 292.
[Закрыть].
О глубочайшей вере русского человека в помазанника-царя свидетельствовало, по мнению Бунакова и т. наз. «восстание декабристов» 14 декабря 1825 г.: «Для нашей левой общественности, декабрьское восстание – начало открытой борьбы русского народа с самодержавием. Но это историческая иллюзия. На самом деле было иное. Несколько сот гвардейских офицеров, увлеченных свободолюбивыми идеями Запада, охваченных воспоминаниями о греческой и римской республиканской доблести, решили сделать попытку захватить власть, чтобы установить в России свободный государственный строй. Ни народ, ни армия не слышали об этом и намека»[589]589
Бунаков И. Пути освобождения. С. 33.
[Закрыть].
«Чтобы увлечь за собой народ и армию, – продолжает Бунаков, – заговорщики воспользовались междуцарствием. Никто не знал точно, кто законный царь: Константин, которому уже присягали, или Николай, которому надо снова присягать. На святости присяги и построена была вся стратегия заговора… Два царя, две присяги – трагедия верности царю и присяге, и ни тени протеста и возмущения против власти: вот что такое в глазах русского народа декабрьское восстание»[590]590
Там же.
[Закрыть].
И, наконец, последний пример – уже из последней трети XIX в.: «Народники-революционеры идут в народ, чтобы поднять его против самодержавной власти. Народ видит в них врагов царя – дворян, вставших на царя за крестьянское освобождение; и выдает их власти»[591]591
Там же. С. 34.
[Закрыть].
… Итак, «Империя ширилась, хозяйственно крепла, имела большой международный престиж, опиралась на любовь и преданность народа и…, тем не менее, рассыпалась в прах. Почему?», – задает вопрос Бунаков. И отвечает: «Потому что “сознание разошлось с бытием”. Потому что душа народа ушла от Империи»[592]592
Там же. С. 35.
[Закрыть].
Начало этого «исхода народной души» из тела громадной Империи Бунаков видит в единичном, малозначимом, на первый взгляд, факте: «В царствование Екатерины, в Европу – Лейпциг – была послана группа молодых дворян учиться западной науке… Радищев вернулся в Россию, зажженный идеями западного Просвещения – права, личности и свободы. И все, в блестящей Российской Империи, показалось ему ненавистным и мрачным – императорское самовластие, крепостное право, нищета и унижение народа»[593]593
Там же. С. 36.
[Закрыть].
«Душа моя страданиями человечества уязвлена стала», – цитирует Бунаков Радищева: «И зажженная светом новой истины душа Радищева ушла от Империи. Отблеском этого света и была его знаменитая книга “Путешествие из Петербурга в Москву”. Книга Радищева произвела на Екатерину громадное впечатление: “тут рассеяние французской заразы: отвращение от начальства; автор Мартинист… он бунтовщик хуже Пугачева”»[594]594
Там же.
[Закрыть].
И Екатерина была права, – подтверждает Бунаков: «Радищев был опаснее для Империи, чем Пугачев. Пугачев поднял бунт “бессмысленный и беспощадный” и потому бесплодный; Радищев положил начало освободительному движению, закончившемуся взрывом Империи: его книга – первая трещина в грандиозном здании императорской России»[595]595
Там же. С. 36–37.
[Закрыть].
Именно с Радищева, согласно Бунакову, начинается русское освободительное движение: «Душа от души, точно свеча от свечи, зажигается светом новой истины и уходит от Империи. Сначала это одинокие души, бродящие в грандиозной Империи, как в пустыне. Потом они сходятся в небольшие группки, кружки и, наконец, объединяются в духовный орден русской интеллигенции (курсив мой. – А.К.), наружно незримый и даже тайно не оформленный»[596]596
Там же. С. 37.
[Закрыть].
С внешней стороны в Империи практически ничего не меняется: «Рыцари ордена ведут мирный образ жизни, как будто ничем не отличный от окружающего; только немногие и не всегда самые доблестные становятся заговорщиками и революционерами. В громадном большинстве, члены ордена – люди высших классов, почти без исключения – военные и чиновники. И, тем не менее, перемена громадная: в теле Империи родилось новое чужеродное ей тело; в теократическом крепостном царстве создался духовный круг свободы»[597]597
Там же.
[Закрыть].
«Люди Ордена» постепенно разлагают Империю изнутри: «Империя чувствует грозящую ей опасность и ведет с ними беспощадную борьбу. Но борьба эта почти безнадежна. Каждый новый удар Империи по Ордену – новая победа Ордена. Сковывая свободное выражение слова, Империя подымает творческое духовное напряжение на такую высоту, которая при иных условиях была бы невозможной. Преследуя орденских людей, она создает из них героев и мучеников. Отправляя их в изгнание, она разносит духовную заразу по стране. Посылая на виселицу, наносит себе непоправимые удары..»[598]598
Там же.
[Закрыть]
Парадокс, но именно в царствование Николая I, «когда вся Империя представляла собою “гранитный лагерь”, когда всякое свободное дыхание беспощадно пресекалось, организация Ордена была уже закончена, и победа предопределена»: «Все духовные высоты русского образованного общества были Орденом заняты, все живые талантливые люди были в его рядах. Для полной победы оставался последний подвиг: увести от Империи души людей из народа»[599]599
Там же. С. 37–38.
[Закрыть].
В 1920-1930-е гг. в «Современных записках» И. И. Бунаков-Фондаминский неоднократно отмечал, что решающий удар по десакрализации русской теократии нанесла первая русская революция, а затем мировая война: «Еще в 1905 году, – по свидетельству большевицких агитаторов, – о царе в деревне надо было говорить с величайшей осторожностью. Народ еще любил царя, хотя уже и начал в нем сомневаться. В период между первой революцией и войной таяние царелюбия шло неудержимо. Во время войны душа народа ушла от царя окончательно. Вместе с царелюбием пала основная опора императорской власти. Российская Империя стояла перед надвигающейся революцией беспомощной»[600]600
Бунаков И. Пути России. Империя I.C. 333.
[Закрыть].
Об этом же Бунаков напишет и в своих «Путях освобождения» в «Новом граде»: «К началу Великой войны подвиг (Ордена интеллигенции. – А.К.) окончен: души уведены. Грандиозная Империя обездушена. Это – сухой покров, изнутри пустой. При первом столкновении он рассыпался в прах…»[601]601
Бунаков И. Пути освобождения. С. 38.
[Закрыть]
Историсофская концепция И. И. Бунакова-Фондаминского, которая современниками была определена как «нео-славянофильская»[602]602
См. наир., авторитетное рассуждение выдающегося эмигрантского богослова и исследователя православной культуры Николая Михайловича Зёрнова (1898–1980) в: «За рубежом». Белград – Париж – Оксфорд (хроника семьи Зерновых) (1921–1972) (ред. Н.М. и М.В. Зёрновы). Париж: YMCA-Press, 1973. С. 125.
[Закрыть], еще нуждается в подробном анализе и новом осмыслении. В любом случае, очевидно, что философско-историческое наследие этого человека – мыслителя-энциклопедиста, политического борца и христианского новомученика – заслуживает безусловного внимания и уважения.
Алданов М. «Современные записки». Ежемесячный общественно-политический и литературный журнал. Книга 2 // Последние новости, Париж, 1921, 3 февраля, № 242. С. 3.
Бунаков И. Пути освобождения // Новый град. 1931. № 1. С. 31–48.
Бунаков И. Пути России. Статья первая // Современные записки. 1921, кн. II. С. 141–177.
Бунаков И. Пути России. Статья третья (начало) // Современные записки. 1921, кн. VII. С. 237–260.
Бунаков И. Пути России. Статья четвертая // Современные записки. 1922, кн. XII. С. 164–210.
Бунаков И. Пути России. Статья седьмая // Современные записки. 1927, кн. XXXII. С. 216–278.
Бунаков И. Пути России. Империя I// Современные записки. 1932, кн. XLVIII. С. 304–333.
Бунаков И. Пути России. Империя II (начало) // Современные записки. 1932, кн. XLXIX. С. 289–317.
Бунаков И. Пути России. Империя IV // Современные записки. 1933, кн. LII. С. 310–338.
Бунаков И. Пути России. Империя V // Современные записки. 1934, кн. LIV. С. 281–316.
Варшавский В. С. Незамеченное поколение. Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1956. 384 с.
Вишняк М.В. Всероссийское учредительное собрание. М.: РОССПЭН, 2010.– 448 с.
Гаккель С., свящ. Мать Мария (2-е изд). Париж: YMCA-Press, 1992.– 279 с.
Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому. М.: Институт русской цивилизации, 2008.– 816 с.
«За рубежом». Белград – Париж – Оксфорд (Хроника семьи Зёрновых). (1921–1972) (ред. Н.М. и М.В. Зёрновы). Париж.: Имка-пресс, 1973.– 561 с.
Бензинов В.М. Памяти И.И. Фондаминского-Бунакова // Новый журнал, Нью-Йорк, 1948, кн. 18. С. 299–317.
Бензинов В.М. Пережитое. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1953.– 416 с.
Кара-Мурза А.А. Российский путь цивилизационного развития: «преемственность через катастрофы» (памяти В.М. Межуева) // Полилог, 2020, т. 4, № 3 [Электронный ресурс].
Островская И.В. Выборы во Всероссийское Учредительное Собрание: Севастополь, сентябрь-декабрь 1917 г.// Причерноморье. История, политика, культура, 2018, № 24. С. 67–73.
Полторацкая А.Н. Дневниковые записи Василия Сухомлина // Дом князя Гагарина: сборник научных статей и публикаций. Одесса, 2007, вып. 4. С. 220–233.
Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. СПб.: Алетейя, 2000.– 651 с.
Kara-Murza A. A. Between East and West: Russian Identity in the Emigre Writings of Ilya Fondaminsky and Semyon Portugeis // The Palgrave Handbook of Russian thought (ed. M. Bykova, M. Foster, L. Steiner). L, 2021. Ch. 14.
Поэт-философ Иван Ореус-Коневской – культовая фигура «русского северянства» серебряного века
Свисаю с вагонной площадки,
прощайте,
Прощай мое лето,
пора мне…
(Андрей Вознесенский, «Осень в Сигулде», 1961)
8 июля 1901 г. в лифляндеком городке Зегевольд (ныне латвийская Сигулда) трагически погиб 23-летний русский поэт Иван Иванович Ореус (литературный псевдоним «Ив. Коневской»). «Он сыграл у нас ту же роль, что Рембо в конце 60-х годов во Франции», – написал об Ореусе-Коневском литературовед-эмигрант Е.В. Аничков[603]603
Аничков Е. Новая русская поэзия. Берлин: Изд-во И.П. Ладыжникова, 1923. С. 10.
[Закрыть]. Ему вторит современный знаток творчества Коневского Е.И. Нечепорук: «Поэтическую культуру русского символизма невозможно постичь без И. Коневского, как французскую – без Ш. Бодлера, английскую – У.Б. Йитса, немецкую – С. Георге, австрийскую – Г. фон Гофмансталя»[604]604
НечепорукЕ. «О слово вещее, слово – сила…». О творчестве Ивана Коневского // Коневской (Ореус) Н.И. Мечты и думы. Стихотворения и проза. Томск: Водолей, 2000. С. 3.
[Закрыть].
Действительно, имя Ореуса-Коневского, его завораживающая поэзия, обстоятельства гибели, наконец, его романтическая могила на крутом берегу речки Аа (Гауя) – стали поистине культовыми феноменами русского Серебряного века, оказали влияние на Валерия Брюсова, Александра Блока, Юргиса Балтрушайтиса, Осипа Мандельштама, Бориса Пастернака. Так случилось, что в создании «культа Коневского» заметную роль довелось сыграть моему родному деду (по отцу), Сергею Георгиевичу Кара-Мурзе (1878–1956) – выпускнику юридического факультета Московского Императорского университета, литературному и художественному критику и мемуаристу. Однако обо всем по порядку…
Иван Иванович Ореус-младший родился 19 сентября 1877 г. в Санкт-Петербурге в обрусевшей шведско-финской семье. Его прадед – Максим Ореус, сын лютеранского пастора, был выборгским, а затем финляндским губернатором; дед, Иван Максимович – Директором Государственного заемного банка и действительным тайным советником. Отец Коневского – Иван Иванович Ореус окончил школу гвардейских подпрапорщиков, затем Николаевскую академию Генерального штаба. В 1863 г. был назначен начальником Военно-исторического архива Генштаба и оставался в этой должности более сорока лет, дослужившись до чина генерала от инфантерии (второй класс Табели о рангах, соответствующий действительному тайному советнику). Мать Коневского, Елизавета Ивановна, урожденная Аничкова, умершая в 1891 г., также происходила из военной дворянской семьи.
В 1896 г. Иван Ореус-младший блестяще окончил элитную 1-ю Петербургскую гимназию, а в 1901 г. историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета (славяно-русское отделение, куда он перешел с классического). Его университетскими наставниками были выдающиеся профессора: С.Ф. Платонов (русская история), Н.И. Кареев (средневековая и новая история), А.И. Введенский (история древней философии, логика, психология), С.К. Булич (сравнительное языкознание), В.К. Ернштедт (Аристофан, Платон, Аристотель), Ф.А. Браун (история западноевропейских литератур).
Ореус-младший был юношей энциклопедического склада, свободно владел немецким, французским, английским языками, профессионально занимался переводами – из Гёте, Ибсена, Суинберна, Верхарна, Метерлинка. Его однокашник по университету, С.К. Маковский, известный художественный критик и редактор «Аполлона», вспоминал: «Товарищ он был на редкость обаятельный. Правдив, отзывчив, добр, деликатен… Среди студентов за ним установилась репутация необычайно одаренного чудака. Какой-то уж очень особенный. И образован неправдоподобно, и застенчив до обморочной растерянности, и дерзостно смел в самоутверждении…»[605]605
Маковский С. Портреты современников. М.: XXI век – Согласие, 2000. С. 410–412.
[Закрыть]
По словам людей, близко знавших его, Ореус-Коневской гордился своими шведскими, «варяжскими» предками, напоминая, что его род, в полном соответствии с «северянской» концепцией происхождения русской государственности Н.М. Карамзина, восходит к Синеусу – князю древнерусского города Белоозеро, брату легендарного Рюрика.
Как и для многих литераторов Серебряного века, для Ореуса-Коневского, еще со студенческих времен, стали непременной частью жизни «путешествия/ странствия» – в основном, по русскому Северу (Финляндии, Прибалтике, озерному краю), но и по Европе тоже. В июне-июле 1897 г. он прошел пешком Австрию и Германию, а следующим летом, прибыв пароходом в Любек, добрался до Кельна, проплыл вверх по Рейну, обошел Швейцарию и Северную Италию. Юный литератор-философ отлично понимал, что, путешествуя по Германии, тем более – по Италии, он воспринимает этот «Юг», как «северянин». И, возвращаясь домой, всегда отдавал себе отчет в принципиальной разнице двух миров:
Пел на юге весь мир я окрестный,
Здесь я снова в себе буду рыться.
Безотрадный ты, край, бессловесный!
Никуда от тебя не укрыться!
Как в былые века Прозерпина
Свет могла созерцать лишь полгода,
Так болот горемычного сына
Лишь недолго ласкала природа.
Чую – вновь меня мгла поглощает,
Стих мой тоже стал вял и беззвучен,
Втихомолку и сердце скучает,
И уж солнце любить я разучен.
Начиная с 1897 г., поэт Иван Ореус начал подписываться псевдонимом – «Ив. Коневской»: строгий отец-генерал запретил сыну-литератору использовать родовую фамилию. «Коневской» – от островного Коневецкого монастыря на Ладожском озере, который Ореус-младший посетил во время одного из «северных странствий». Одно время он обдумывал альтернативу – и тоже «северянскую»: назваться «Иван Езерский», по имени героя неоконченной поэмы Пушкина, также, как и Ореусы, происходившего «от варягов». Вспомним: «Начнем ab ovo: мой Езерский // Происходил от тех вождей, // Чей дух воинственный и зверский // Был древле ужасом морей. // Одульф, его начальник рода, // Вельми бе грозен воевода…»[607]607
Пушкин А. С. Поэмы 1825–1933 гг. // Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в 17 тт. Т. 5. М.: Воскресенье, 1994. С. 97.
[Закрыть]
В своем программном стихотворении «С Коневца» (весна 1898 г.) Ореус-младший (теперь уже «Коневской») открыто продекларировал свою идентичность – предельно патриотическое русское северянство:
На рубеже 1899–1900 гг. поэт Коневской публично предстал перед читателем: почти одновременно увидели свет его собрание «Мечты и думы» (изданное тиражом 400 экз.) и коллективный сборник «Книга раздумий» со стихотворными подборками К. Бальмонта, В. Брюсова, М. Дурнова и Ив. Коневского. А в 1900 г. Коневской принял участие в подготовке задуманного Брюсовым альманаха «Северные цветы» (возрождающего северянские литературные традиции одноименных альманахов Дельвига и Пушкина) и опубликовал в первом выпуске принципиальное стихотворение «Осенние голоса»:
Обстоятельства гибели Ореуса-Коневского во время его очередного путешествия в июле 1901 г. установил его родственник Дьяконов, отправившийся на поиски пропавшего в Лифляндии Ивана по следам его вероятного маршрута. В биографическом очерке к посмертному сборнику произведений Коневского, написанном отцом поэта, И.И. Ореусом-старшим, говорится: «Коневской скончался 8 июля 1901 года, 23 лет от роду, едва кончив курс университета. Как и в предыдущие года, в этом году Коневской поехал в небольшое летнее путешествие (“странствие”, как говорил он), на этот раз по Прибалтийским губерниям. Выехав из Риги, он вспомнил вдруг, что забыл в гостинице паспорт, и сошел на станции Зегевольд, чтобы дождаться встречного поезда и вернуться. День был жаркий. Около станции протекает река Аа. Коневской стал купаться… и утонул»[610]610
Ореус И.И. Иван Коневской. Сведения о его жизни // Коневской (Ореус) И.И. Мечты и думы. С. 453.
[Закрыть].
Непосредственных свидетелей гибели поэта, разумеется, не было. Его тело было найдено через несколько дней и наскоро предано земле по местному лютеранскому обряду. Только после усиленных розысков несчастному отцу удалось узнать о судьбе единственного сына… Немецкая аккуратность местной администрации помогла сберечь оставшееся от неизвестного утопленника: его одежду, найденную на берегу, а также портфель с рукописями последних стихов, сданный на станции в камеру хранения.
Останки Коневского были вторично преданы земле уже по православному обряду. Поскольку русского кладбища в Зегевольде не было, то, как было отмечено в биографическом очерке к посмертному сборнику, «тело Коневского было положено в лесу, прекрасно содержимом. <…> Коневской любил лес, любил ветер; лесу и ветру посвящено у него немало задушевных стихов. И его хоронили в лесу и, при чудной, ясной погоде, бушевал сильный ветер. Скромная могила осенена кленом, вязом и березой»[611]611
Там же.
[Закрыть].
…Первую обстоятельную рецензию на посмертное собрание сочинений И.И. Ореуса-Коневского, изданного в 1904 г. символистским издательством «Скорпион» по инициативе Валерия Брюсова[612]612
Коневской Иван. Стихи и проза. Посмертное собрание сочинений. М.: Скорпион, 1904.
[Закрыть], написал молодой художественный критик Сергей Георгиевич Кара-Мурза. В № 6 популярного московского журнала «для семейного чтения» дед опубликовал (под псевдонимом «С. Крымский») статью «Неизвестный поэт». В ней он писал: «Вчитываясь теперь в… то болезненно-лихорадочные, то восторженно-ликующие и беззаботно воркующие о мировой, пантеистической жизнерадостности стихи, нельзя без горечи безвременной утраты не признаться в том, что в лице погибшего поэта мы потеряли необыкновенно тонкий, оригинальный, я бы сказал – благоуханный талант»[613]613
Кара-Мурза С.Г. (псевд.: «С. Крымский»). Неизвестный поэт // Семья. 1904. № 6 (8 февраля). С. 10.
[Закрыть].
«Коневской, – продлолжает “С. Крымский”,– по своим творческим настроениям и по своим теоретическим воззрениям на искусство, несомненно примыкает к группе наших молодых поэтов, во главе которых идут гг. Бальмонт и Брюсов. Но ни у одного из них я не встречал такого непосредственного, такого первобытно-девственного, чисто овидиевского проникновения в жизнь природы, каким отмечены все произведения Коневского… Более цельного, экстатического отношения к природе я не запомню в нашей молодой поэзии»[614]614
Там же. С. 10–11.
[Закрыть].
В начале 1906 г. о Коневском, как о лидере «русского северянства», проникновенно написал его идейный и поэтический наследник Александр Блок, который посчитал Ореуса-Коневского «ключевой фигурой» для того этапа русской поэзии, когда она от «собственно декадентства» начала переходить к символизму. «Одним из признаков этого перехода, – согласно Блоку, – было совсем особенное, углубленное и отдаленное чувство связи со своей страной и своей природой»: «Как будто впервые добыватель руды ощутил на своей лопате родную глину, родные пески и, подняв голову, заметил, в какой стране он работает, куда он опять возвратился, уйдя, казалось – безвозвратно, в глубь собственной души. Иван Коневской именно “на миг и тем – на век” вдохнул в себя запах родной глины и загляделся на “размеры дальних расстояний”. Он полюбил “несокрушимой” любовью родные, кривые проселки в чахлых кустиках, ломаные линии горизонтов, голубую дымку дали; он понял каким-то животно-детским, удивленным и хмельным чутьем, что это и есть – Россия… Финская Русь была воспринята им сильно, уверенно – во всей ее туманности, хляби, серой слякоти и страшной двойственности»[615]615
Блок А.А. Рец. на: Л. Миропольский. «Ведьма», «Лествица». Предисловие Андрея Белого. Книгоиздательство «Гриф». Москва. 1905 // Золотое руно, 1906, № 1. С. 149.
[Закрыть].
В первые годы после трагической гибели Коневского его могилу, по крайней мере на годовщины, старался посещать его престарелый отец – обычно, в сопровождении петербургских гимназических или университетских друзей сына. Однако в 1909 г. Ореус-старший скончался, и лифляндская могила литераторами обеих столиц на некоторое время была забыта.
Впрочем, летом 1906 г. могилу Коневского неоднократно посещал живший в Зегевольде с родителями и двумя младшими братьями 15-летний Осип Мандельштам. Его «свёл» с Коневским (заочно, конечно) близкий знакомый покойного поэта Владимир (Вольдемар) Гиппиус, преподававший юному Мандельштаму русскую словесность в Тенишевском училище. Характерный портрет Гиппиуса («формовщика душ») в «Шуме времени» Мандельштама принадлежит к лучшим образцам «северянской прозы» XX столетия: «У него (В.В. Гиппиуса. – А.К.) было звериное отношение к литературе, как к единственному источнику животного тепла. Он грелся о литературу, терся о нее шерстью, рыжей щетиной волос и небритых щек. Он был Ромулом, ненавидящим свою волчицу, и, ненавидя, учил других любить ее»[616]616
Мандельштам О. Шум времени. M.-Augsburg: Werden-Verlag, 2002. С. 26.
[Закрыть]. И далее: «Власть оценок В. В. длится надо мной и посейчас. Большое, с ним совершенное, путешествие по патриархату русской литературы от “Новикова с Радищевым” до Коневца раннего символизма (курсив мой. – А.К.) так и осталось единственным»[617]617
Там же. С. 27.
[Закрыть].
Образ лесного, «тенистого» кладбища в Зегевольде, на котором был похоронен Иван Коневской, появляется уже в стихотворении Мандельштама «Среди лесов унылых и заброшенных…» (1906), открывающем первый том его Собрания сочинений. Это стихотворение было написано юным Мандельштамом под впечатлением от революционных событий 1905–1906 гг. в Прибалтийских губерниях. Парадокс: их активнейшим участником был отправленный за это в кандалах на иркутскую каторгу мой второй дед (по матери) – латышский социал-демократ Вольдемар Янисович Бисениекс (1884–1938).
Читаем у 15-летнего Мандельштама, увлеченного в Зегевольде радикальными идеями:
Среди лесов, унылых и заброшенных,
Пусть остается хлеб в полях нескошенным!
Мы ждем гостей незваных и непрошенных,
Мы ждем гостей!
………………………………………………
Они растопчут нивы золотистые,
Они разроют кладбище тенистое (sic! – А.К),
Потом развяжет их уста нечистые
Кровавый хмель![618]618
Мандельштам О. Стихи и проза 1906–1920 // Мандельштам О. Собрание сочинений в 4 тт. Т. 1. М.: Арт-Бизнес-Центр, 1993. С. 31.
[Закрыть]
Связь этого стихотворения с образом погибшего в Зегевольде Коневского подтверждают и слова из мемуарной книги Мандельштама «Шум времени»: «В тот год, в Зегевольде, на курляндской реке Аа стояла ясная осень с паутинкой на ячменных полях. Только что пожгли баронов, и жестокая тишина после усмиренья поднималась от спаленных кирпичных служб <…> В кирпично-красных, изрытых пещерами слоистых берегах германской ундиной текла романтическая речка. <…> Жители хранят смутную память о недавно утонувшем в речке Коневском. То был юноша, достигший преждевременной зрелости и потому не читаемый русской молодежью; он шумел трудными стихами, как лес шумит под корень. И вот, в Зегевольде <…> я по духу был ближе к Коневскому, чем если бы я поэтизировал на манер Жуковского и романтиков»[619]619
Мандельштам О. Шум времени. С. 19–20.
[Закрыть].
Очевидны и более поздние «переклички» поэтических размышлений Мандельштама со стихотворными интуициями Коневского. Вот, например, слова Коневского из стихотворения «Соборная дума» (март 1899 г.):
И хорошо известная вариация на эту же тему в гораздо более известном стихотворении Мандельштама 1931 г.:
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.
………………………………………………
Уведи меня в ночь, где течет Енисей,
Где сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет[621]621
Мандельштам О. Стихи и проза 1930–1937 // Мандельштам О. Собрание сочинений в 4 тт. Т. 3. С. 46–47.
[Закрыть].
А вот еще одна «тема Коневского» – о «крови», как «строительнице жизни», заданная в стихотворении «Наброски оды» (январь 1900 г.):
И крови мерное теченье
Приемлет тела, солнца жар,
И в сердце плеск круговращенья
Кипит, как в небе звездный шар.
По сердцу, по среде томится
И вместе вне и вдаль стремится
Строительница жизни кровь,
Ей в срок урочный возвращаться,
Чтоб вновь извне обогащаться,
Чтоб ткать живые ткани вновь[622]622
Коневской (Ореус) И.И. Мечты и думы. С. 211.
[Закрыть].
И реакция Мандельштама на эту, предложенную Коневским тему в знаменитом стихотворении «Век» (1922):
…Новый этап активного «паломничества» к могиле Коневского начался в 1911 г. Тогда, в июле, в десятую годовщину со дня гибели поэта, его могилу в Зегевольде-Сигулде, после нескольких дней поисков, разыскали Валерий Брюсов и его подруга Нина Петровская. Она потом вспоминала: «В одну из наших совместных летних поездок Брюсов предложил мне поехать в Ливонскую Швейцарию (поблизости от Риги на берегу реки Аа), на могилу Коневского. Он не любил ни кладбищ, ни могил, и меня это желание удивило. В жаркий июльский день мы стояли на берегу Аа. Чуть заметные воронки крутились на сверкающей солнцем и лазурью воде. – В одну из них втянуло Коневского, – сказал Брюсов, – вот в такой же июльский день… вот под этим же солнцем..»[624]624
Петровская Н. Из «Воспоминаний» // Коневской (Ореус) И.И. Мечты и думы. С. 513.
[Закрыть]
«Потом мы пошли на кладбище, – продолжает Петровская. – Зеленым шумящим островом встало оно перед нами: низенький плетень, утопающий в травах, ни калитки, ни засова – только подвижная рогатка загораживала вход – и то, верно, не от людей, а от коров… Совсем у плетня скромный черный крест за чугунной оградой – на плите венок из увядающих полевых цветов, а над могилой, сплетаясь пышными шапками, разрастается дуб, клен и вяз. Брюсов нагнулся, положил руку на венок, долго и ласково держал ее так и оторвал несколько травинок от венка. Я знаю, что он очень берег их потом»[625]625
Там же. 513–514.
[Закрыть].
13 июля 1911 г. Брюсов написал стихотворение «На могиле Ивана Коневского»:
Я посетил твой прах, забытый и далекий,
На сельском кладбище, среди простых крестов,
Где ты, безвестный, спишь, как в жизни, одинокий,
Любовник тишины и несказанных снов.
Ты мне сказал: «Я здесь, один, в лесу зеленом,
Но помню, и сквозь сон, мощь бури, солнца, рек,
И ветер, надо мной играя тихим кленом,
Поет мне, что земля – жива, жива вовек![626]626
Брюсов В. Собрание сочинений в 7 тт. Т. 7. М., 1975. С. 63–64.
[Закрыть]
Вернувшиеся в Москву Брюсов и Петровская сообщили о своей находке друзьям. По-видимому, в числе первых сорвался в Зегевольд мой дед, Сергей Кара-Мурза, давний поклонник поэзии Коневского. Через год, в связи с празднованиями 10-летия издательства «Гриф», он напишет в юбилейной заметке в «Московской газете»: «Зегевольд – это прелестное горное местечко, прозванное Ливонской Швейцарией. Покрытый яркой зеленью лиственного леса, глубокий обрыв навевает помимо красоты своей величественной картины яркие, исторические воспоминания, так как в густом лесу притаены остатки громадных рыцарских крепостей, возведенных ливонским орденом меченосцев. <…> На дне этого колоссального обрыва протекает быстрая речка Аа, где и нашел свою погибель Коневской»[627]627
Кара-Мурза С.Г. (псевд.: «Саддукей»). Декаденты первого призыва (10-летие «Грифа») // Московская Газета, 1913, № 245, 1 апреля. С. 2.
[Закрыть].
…Особая тема в исследовании поэтических путей русского северянства Серебряного века: «Иван Коневской и Борис Пастернак». Друг юности Пастернака, литератор Сергей Бобров, написал о той атмосфере, в которой Борис создавал свой первый поэтический сборник «Близнец в тучах» (закончен в конце 1913 г., вышел в свет в начале 1914 г.): «Мы вспоминали Блока, Белого, потом бросались читать Баратынского, Языкова. Ужасно любили Коневского (курсив мой. – А.К), а за него даже и Брюсова…»[628]628
Бобров С. О Б.Л. Пастернаке // Б.Л. Пастернак: Pro et Contra. Б.Л. Пастернак в советской, эмигрантской, российской литературной критике. Антология. Т. 1. СПб.: Изд-во Русской христианской гуманитарной академии, 2012. С. 38.
[Закрыть]
Бобров добавляет: «Он (Пастернак. – А.К.) уходил со всею страстью в эту единственно-питательную среду: там нашел он плоскогорье, о котором говорил его учитель Иван Коневской, “где под шорох кедров дремучих няня рода людского пела”»[629]629
Бобров С. Казначей последней планеты // Б.Л. Пастернак: Pro et Contra. Б.Л. Пастернак в советской, эмигрантской, российской литературной критике. Антология. Т. 1. С. 46.
[Закрыть].
Речь, разумеется, идет о стихотворении «Обетование», которое Коневской написал зимой 1898 г.:
Как результат, утверждает Бобров, «Анненский, Коневской – создали Пастернака первой книги»[631]631
Бобров С. Казначей последней планеты. С. 47.
[Закрыть].
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
