Текст книги "Дачный сезон"

АВСТРИЯ

 
«Душа не стареет не то, что тело
И то, что в душе моей горело и пело
Без седин и морщин
Уцелело среди руин».
 

Борис Кросс

Мы жили в небольшом австрийском городишке Айзенштат на квартире у фрау Мариш, муж которой сидел в тюрьме как бывший фашист. Он раз в месяц получал увольнение и навещал свою семью, состоящей из его супруги, казавшейся мне старушкой, и дочки, живущей отдельно на этой же улице через дом или два и часто навещавшей свою мать со своим единственным «кляйн киндером» сынишкой, чуть младше моего возраста. В нашей же семье было пятеро детей, с разницей по годам рождения два года. Я у родителей был предпоследним и появился на свет после своей сестры Иры на год раньше, то есть через год, а точнее через одиннадцать месяцев после ее появления. И когда отец приглашал в гости своих сослуживцев, то выстраивал нас рядом друг за другом, чтобы показать нас в лучшем виде. Получалась лесенка со ступеньками, где я был вторым после самой младшей сестры (сохранилась фотография). Затем заставлял почему-то меня с Ирой здесь лезть в эмалированную ванну с водой, стоящую во дворе, чтобы мы в ней плескались. Гости наблюдали за нами, сидя на выставленных из комнаты по такому случаю во двор австрийских бархатных креслах, и это доставляло им удовольствие.

Мне тогда было примерно 4 с половиной года. Но, не смотря на возраст, я все хорошо помню: и улицы (бегали, где хотели, никого и ничего не боялись), людей и события в городе. Мы дети войны взрослели как-то быстрее, чем нынешнее детей поколение. Помню, любимой для нас была детская песенка: «… мама будет плакать, слезы проливать, а папа уезжает на фронт воевать!», с протянутым звуком «ает» в слов «уезжает».

Запомнились посещения из тюрьмы «фашиста» мужа фрау. Высокий блондин, «нордического» телосложения. Он всегда появлялся домой, с какими ни будь подарками, и не только для своих, но и для нас, русских детей. Это были или цветные мячи, различные свистульки, губная гармошка, или пластмассовые «пупсики». Рассказывал, как им живется в тюрьме. Они не работают, читают книги, а разнообразную пищу готовят как в ресторане, по индивидуальному меню. Короче, чувствовали себя как господа, но только в изоляции. Настроение у фашиста было боевое, и часто беседуя с мамой, предсказывал, что лет через двадцать немцы все равно пойдут войной на Россию. Вообще же, австрийцы относились к нам добродушно. Фрау один раз даже брала меня с собой к своим родственникам, крестьянам, живущим неподалеку в деревушке, в пригороде. Они угощали меня сушеными кистями изюмного винограда, развешанного к потолку на жердях. Сами же жили в какой-то простой хижине, с соломенной крышей типа амбара. То есть, были бедными по сравнению с фрау, и ее дочкой. И это был первый виноград, который я пробовал в своей жизни. Фашист видимо очень любил детей, и раз в месяц, приезжая на побывку всегда привозил какие либо подарки … особенно ему нравилась моя младшая сестричка и даже однажды предложил: «Отдайте ее нам! Мы ее выучим, вырастет будет врачом…». Глядя же на меня, пророчил, что «этот будет «тапка мастер»», т.е. сапожником. Мне было немножко обидно за это, и я даже завидовал младшей сестренке потому, что ей всегда доставались от него лучшие подарки. Конечно, родители не могли отдать ее, но, думаю, что если б она осталась жить в Австрии, то жизнь у нее сложилась бы более удачной, и, может быть, она не заболела б потом раком желудка.

У фрау дом кирпичный, внутри участка садик с огороженной сеткой, с неглубоким маленьким прудиком, видно сделанный для инкубаторных желтых гусят и которых она при нас приобрела и выгуливала. А я однажды, заглядевшись на них, оступился назад и нечаянно неосмотрительно одного из них задавил, что естественно вызвало эмоциональное недовольство со стороны хозяйки. Возможно, фрау и рассказала мужу об этом случае потому он и недолюбливал меня как растяпу. У нее было всегда чисто во дворе. И только вблизи, под окном кухни, и совсем близко с окном хозяйки (мы занимали самую большую комнату в доме, а она сама ютилась в маленькой) была устроена моим отцом загородка, в которой он растил свинью. Не помню, чтобы этим обстоятельством фрау Маришь когда-либо возмущалась. У дочки дом несколько богаче и имел даже бетонированный пруд, где плавали крупные зеркальные карпы, которыми фрау иногда нам угощала. Маму мою она уважала, во всяком случае, отчуждения между ними не было. Сразу за домом у каждого такого домовладельца был участок размером не менее десяти соток, с виноградником. Урожай шел на соки и вино. У фрау под домом было большое прохладное помещение с бетонными стенами и таким же полом погреб. В нем на подставках стояли штук пять деревянных двухсотлитровых деревянных бочек с виноградными соками и винами. Позвав меня однажды, хозяйка угостила меня этим соком, налив прямо из под крана бочки. Конечно, он был очень вкусным. Австрийцы славятся своими виноградниками, и они у них растут повсеместно.

Внутри дома на кухне стояла газовая плита и когда ее включали, я с любопытством подходил ближе к ее горелкам и наблюдал за голубым пламенем с какой-то фантазией и горящим блеском в глазах. До этого даже обычной печки почему-то не видел или не замечал, а этот горящий газ мне казался чудом.

Рядом, несколько левее и напротив жил полный австриец, к которому я приходил за яйцами. Это когда хотел, чтобы мама нажарила блинов и тогда она направляла меня к нему. Несмотря на то, что куры у него во внутреннем дворе с бетонным покрытием гуляли свободно, но почему-то всегда двор был чистым, хотя может быть оттого, что у него была лишь всего одна или несколько этих курочек. И хозяин тоже был всегда опрятным, с чистым фартуком и подлокотниками. Прихожу к нему и спрашиваю: «эйе!..». Он посмотрит на меня внимательно, что-то переспросит, я каким-то понятным образом отвечал, и он выносил одно или два яйца, бесплатно или за несколько пфеников. Позже он меня уже помнил и знал, для чего я к нему явился и никогда не отказывал в просьбе.

На этой же стороне, но чуть подальше, я ходил в компрессорную мастерскую за газированной водой, почему-то с алюминиевым двухлитровым алюминиевым бидончиком. Мастера обычно удивлялись: почему пришел не с бутылкой с пробкой, на что я пожимал плечами (на всякий случай, стараясь не выдавать, что я русский) и тогда они наливали эту пенистую воду непосредственно в эту емкость.. Но принеся домой, мы эту воду быстро выпивали и газ в ней не успевал улетучиваться, так как мастерская была совсем рядом.

Еще левее на площади стоял костел с остроконечным шпилем, а возле него за поворотом хлебный магазинчик. Мне очень нравились в нем не черный или белый хлеб, а серые небольшие булочки, видимо испеченные с цельной ржаной муки с отрубями. Иногда я самовольно заходил в этот магазин, молча, долго посматривал на эти булочки, и тогда продавщица не выдерживала, и подавала мне одну в руки. Не помню для чего однажды я стоял у самого входа в этот магазинчик с протянутой рукой. Давал ли мне кто-либо мелочь, не помню, но об этом случае вспоминала лишь сама мама, якобы фрау видела меня за этим занятием. Возможно, она и обозналась потому, как внешне я ничем не отличался от австрийских мальчишек, такой же белобрысый и с помочами на шортах, которых шила на машинке мне мама. И мама тоже походила на австрийку, и даже местный ксендз, при встречах, всегда приветствовал ее, снимая перед ней шляпу. Сказывались гены ее бабки, которая была немкой.

Рядом налево, на той же стороне, где стоял дом «фрау»44
  Что в переводе означает «женщина», как просто мы ее называли


[Закрыть], через дом от нас было кладбище, огороженное со стороны улицы литой чугунной оградой. Что для нас было интересно в нем это то, что почти над каждой могилкой стояли старинной формы фанарики с разноцветными стеклами. И когда в них горели парафиновые или восковые свечи, особенно вечерами, то смотрелись они как-то красиво и загадочно. Могилки всегда были очень ухоженными, с посаженными на них низкими и время от времени мелкими цветками. Попадались и заросшие дерниной.

Напротив «нашего» дома, через дорогу от дома фрау, проходил какой то пустой и почти заброшенный проулок, в конце которого на возвышенности примерно в трехстах метрах стояло большое кирпичное трехэтажное здание типа казармы, в открытых окнах которых часто выглядывали наши солдаты. Мы, не знали, что в нем находится, но называли его штабом. Внутри здания был буфет, с зеркальными и блестящими витринами из нержавейки. Там одно время на кассе работала мама, и возле этого буфета, видел сам, как с заискивающими взглядами на нее крутились молодые офицеры. И потому отец ревновал, и не дал ей там долго работать. Оттуда на хозяйской тачке с платформой и большими колесами по бокам, мы привозили положенные нам ежемесячно пайки. Поскольку семья была большая, то и пайки, можно сказать, были огромными, и просто так в руках их нам с мамой было не привезти. Например, кусок сливочного масла был примерно 10 кг., а еще сахар, растительное масло и крупы. Глядя на эти продукты, хозяйка однажды спросила: «Вам государство видно хорошо помогает?». И услышав отрицательный ответ, очень удивлялась:

«А у нас, имея столько детей, можно жить на пособие, безбедно, вовсе не работая!».

Сахар у австрийцев был неочищенным, желтым. в отличие от нашего-белого и хозяйке было любопытно попробовать его. Однажды случилось так, что мама, готовящая обед на кухне, попросила меня принести ей из нашей комнаты немного картошки. А картошка хранилась за диваном, с высокой спинкой. Я набираю картофель и вдруг слышу легкий скрип двери и вижу, как эта фрау на цыпочках подходит к столу, и уже тянется к сахарнице. Тут уж я возмутился (сам любил сахарок) и громко завопил: Ма-ма..а!.. фрау сахар ворует!.. Представляю, как она была испугана, что стрелой отпрянула руку и стремглав выскочила из комнаты. У них же ведь за воровство раньше пальцы отрубали, чтобы каждый видел, что перед тобой вор. Потому даже оставленные где-то вещи никто не смел тронуть. Сейчас, после войны, думаю, уже такое наказание за воровство давно отменено. Мама ее не стыдила, а только предупредила. что впредь, пусть спросит и она всегда ей сама даст что нужно…

Слева в этом проулке, возле высокой стены из доломитового известняка жила в небольшом домике, типа сарайчика, прачка, к которой, когда мама болела по-женски, я два раза носил ей стирать белье за определенную плату. У этой прачки был очень драчливый красный петух. Первый раз он, когда я смело зашел к ней во двор, увидев меня, этот петух набросился на меня так, что мне пришлось лечь на спину (хорошо, что я сразу сообразил это сделать!) и только ногами смог отбиться от его атак. Он с петушиными победными криками летал надо мной, пытаясь клюнуть все время мне в лицо, пока прачка увидела и прогнала его от меня прочь. В другой раз, после этого я уже боялся этого петуха, и не заходил во двор, а звал хозяйку из-за калитки. Но и тут этот петух бежал к калитке и таким образом был начеку.

Очень интересен в этом тихом провинциальном городе зеленый парк с высоким небольшим водопадом. От него него всего лишь метра три тянулся неглубокий прозрачным ручей, в котором плавали даже рыбы и водились раки. Отец иногда их ловил, хотя австрийцев за этим занятием никогда не видел. Как-то так случалось, что когда я взбирался на отвесную горку с водопадом, и первым в семье узнавал, что в город приезжает передвижной цирк. С горки издалека мне видна была пыльная извилистая дорога, по которой приближался цирк, похожий на цыганский табор со своими крытыми арбами. Увидев это, я быстро сбегал с этой кручи и мчался к дому доложить об этом радостном событии. И уже на следующий день все, дети и взрослые, с трепетным чувством шли на его представления. Он устраивался на площади сразу за стеной, где жила прачка. и где по краям его постоянно дислоцировался автопарк американских «студебекеров» наших военных. Это был для всех жителей настоящий праздник. Все тут на площади крутилось и вертелось: карусели, качели, какие-то концерты. На высоте, установленных специально на большой высоте выступали канатоходца с какими-то скобами на ногах, типа тех, по которым поднимаются монтеры на электрические столбы, или с лезвиями кос на ногах. С коронным номером на этом канате, вперед и задом, катались под зрительские аплодисменты от столба до столба ловкие велосипедисты. Тут же рядом на стойках или на столах устанавливались блестящие никелированные игровые автоматы (выглядели они наподобие наших современных таксофонов) с денежными призами. Вставишь монетку в прорезь автомата, нажмешь на кнопку клавишу, и твоя монетка пружинным щелчком летит попадая в какую-нибудь лузу. Попадешь в нужную, то твое счастье и снизу из этого автомата тебе в руки сыплется награда несколько монет. Нередко я выпрашивал у родителей несколько монеток и выигрывал у автомата сразу целую кучку.

А еще здесь для детей обязательны и ларьки с игрушками. На них, конечно, у меня денег не было. Тогда стою перед прилавком, неотступно разглядывая игрушки, и переминаюсь ногами. Минут через десять пятнадцать продавец не выдерживает и дает мне какую-нибудь недорогую, к примеру, цветной опилочный мячик с резинкой или свистульку бесплатно. Вход ничем не огораживался, был бесплатным, платными только аттракционы, на что денег нам родители тоже не давали.

Бесплатно мы умудрялись ходить и в кино. «Кинотеатр», если его можно было так назвать, устраивался изредка в каком-то поврежденном снарядом одноэтажном кирпичном здании, видимо в зале бывшей библиотеки или канцелярии. Это я понял потому, что в пристройках были какие-то проемы, в которых на полу всюду валялись тонкие брошюры, журналы на немецком языке, часто с фашистской свастикой, но без рисунков, и потому меня они не интересовали. Там не было даже дверей, а зал для входа перегорожен редкой перегородкой типа дощатого забора, и с такой же дверью как калитка. Нас, детей, на сеансы не пускали, или может они были для взрослых, и, кажется, крутились фильмы только для русских. Но я всегда умудрялся проникать в этот зал, через щели этой перегородки, но спустя несколько минут сразу после того как в нем гас свет и появлялось светящее изображение на экране, натянутое из простыни. И тогда в темноте мое появление дежурная уже не замечала. А если и замечала, и прогоняла, то, через какое время, когда чувствовал, что она надежно увлеклась фильмом, вновь осторожно украдкой и пригнувшись, вползал обратно. Но и через перегородку тоже можно было смотреть, но слишком сбоку было неудобно. Помню чаще всего показывали фильм с эпизодом, где артистка-певица становилась на торец ствола огромной пушки, потом эта пушка выстреливалась с пороховым зарядом, а артистка немного взлетала и под бурные овации и аплодисменты как ни в чем ни бывало, продолжала петь (уже не помню название этого фильма).

НЕУЖЕЛИ МЫ, РУССКИЕ, СВИНЬИ?

До сих пор мне стыдно вспоминать этот случай…

Дело было на пасху. По-видимому, этот праздник они устраивали, в основном, не для себя, а для своего маленького внука. Мы с сестрой видели, как ранним утром крашеные пасхальные яйца хозяин, освободившийся на это время из тюрьмы, раскладывал в разных местах по тропинкам садника в траве, по несколько штук в гнездо. Он делал это так искусно, что создавалось впечатление, будто это курочки гнезда устроили, и она их только что снесла. Золотые, серебряные и цветные яички смотрелись необычно, как сказочные. И вот, как только «кляйн-киндер» проснулся и пришел к своему дедушке и бабушке с поздравлением, старики дали ему небольшую корзиночку и повели его в садик. Неторопливо идут по тропинке, и то там или здесь с радостными возгласами внука «находят» эти яйца. Тут радостного умиления и стариковой нет предела. Подарили они и мне с сестрой (не хочу называть ее имя, т.к. она уже давно на том свете) по одному яйцу, чему были, конечно, рады. Мы со стороны все эту сцену наблюдали и, честно говоря, завидовали внуку. Посмотрел я на это, съел крашеное яйцо и ушел в дом, чтобы не мешать этой процессии. Ушли в свою комнатку и старики с внуком отмечать пасху. Через час или два слышу громкие возмущенные возгласы «фашиста» с проклятиями, мол, кто это мог сделать?.. Оказывается, эта сестренка до конца проследила за сбором яиц, и когда хозяева с внуком ушли, проверила все гнезда, увидела в одном из них одно или два яйца. Подумала, что они забыты или их не заметили, она их и взяла, то есть украла. Хозяин же через некоторое время вновь с внуком «решили проверить»: «не снесла ли курочка еще такие красивые яички?», а их на месте и не оказалось.

А этот случай уже произошел непосредственно со мной. Как-то летом кто-то из нашей детской компании вдруг предложил, что вот там, недалеко много растет гороха давайте сходим и нарвем! Я и гороха то зеленого никогда не видел, очень заманчиво было его попробовать, и пошел вместе с ребятами. Там, сразу за домами располагались какие-то участки с овощами, а на одной небольшой грядке действительно рос зеленый горох с крупными бобами. Только начали его рвать, складывая его за пазуху маек, как неподалеку на нас закричали австрийцы, которых мы, увлекшись, и не заметили. Ну, мы, естественно, сразу убежали..

Оказалось, что небольшие участки принадлежали беднотой. Они чем-то похожи на наши дачные, но только они у них очень маленькие и без оград, домиков и каких-либо других построек. Я же из всей компании был светловолосым вот хозяин этого гороха меня и приметил. Ох, уж он потом долго меня преследовал.

Это был день международного праздника 1-го Мая. Мимо «нашего» дома шла демонстрация, с духовым оркестром впереди, с флажками, транспарантами и знаменами. Мы с ребятами радостно присоединились к этому шествию, я почти с краю тротуара. возле домов. Вдруг, пройдя немного, я увидел на втором этаже в открытом окне австрийца, который, показывая рукой на меня, чем-то возмущался. Потом крикнув «руссишь швайн!» (русская свинья) успел плюнуть в мою сторону. И, надо же, хотя я был и в толпе, но он точно попал мне в лицо. А я на всю жизнь запомнил этого тощего чернявого австрийца невысокого роста, видно из рабочих.

Запомнил потому, что потом он преследовал меня еще раз. Я бродил по тротуару на этой главной улице недалеко от костела. Вдруг увидел рядом с собой того самого австрийца. О. ужас! Он догонял меня по дороге рядом с тротуаром на велосипеде, поравнялся со мной, и уже готовился схватить меня за рубашку или волосы. Я обомлел! это был тот самый австриец, который плевался. Тут я что силы дал деру, а шустрым был мальчишка. Австриец не ожидал от меня такой прыти и немного отстал. Но меня ничего бы не спасло, если б не смекалка. Хорошо, что я попался ему на повороте, где находился рассказываемый мною магазинчик с хлебом. И я уже знал, что там, где-то в пятидесяти метрах на этой стороне моего тротуара есть длинный лестничный спуск из нескольких маршей, спускающийся на площадь, на котором устраивался цирк. Австриец посмеивался надо мною, думая, что я уж теперь ему наверняка попался. А я бежал что есть мочи и молил бога, чтобы только успеть добежать до первой ступеньки лестницы. Австриец с велосипеда вновь потянулся рукой, чтобы схватить меня, но тут я дернул влево и быстро сбежал по лестнице. По ней же, тем более с велосипедом, ему уже меня никак было не догнать, а может и побоялся это делать, зная, что на площади в ангарах есть наши солдаты. Я шел по «цирковой» площади уже не торопясь, и еще не успев остыть и отдышаться, как навстречу мне, как-то случайно попались отец в офицерской форме с матерью, спешащих по каким-то срочным делам. Тут уж я почувствовал себя полностью в безопасности.

В скорости, вся наша семья на открытой грузовой машине со своими пожитками уже ехала в Вену, на железнодорожный вокзал, где наш ждал отдельный товарный полувагон для отправки в Россию. Вена мне запомнилась точно также серо черными тонами, со своими черными лимузинами, гремящими трамвайчиками, с тороливыми прохожими в серых одеждах и головных уборах. Точно также, как это показывают сейчас в хрониках военных лет. Видимо мне такое впечатление осталось об австрийской столице еще и потому, что дело было поздней осенью, а из грустных серых туч уже начал накрапывать дождь… Австрийская погода как бы прощалась с нами.

Впереди нас ждал долгий путь возвращения на родину через горные перевалы Альп. Нам было не дождаться, как бы скорее встретиться с нею и доехать без приключений, с которыми попадались на этом пути! Уже ночью, как назло мы проснулись потому, что поезд остановился с частыми гудками, и потом долго медленно, медленно шел подозрительно осторожно, почти шагом. часто вновь останавливаясь, будто спотыкаясь о что-то. Стали всматриваться в темноту и видим, что по путевым откосам в гористой местности валяются как попало опрокинувшиеся, и еще дымящиеся, такие же как у нас вагончики. Это бендеровцы только что подорвали состав, который шел у нас впереди… А впереди путейцы уже восстанавливали железнодорожное полотно…

С тех пор прошло уже семьдесят с лишним лет. И сейчас, вспоминая все это, мне хотелось бы вновь посетить эту часть моего детства, хотя бы глазком увидеть все то, что когда-то видел. И узнать: стоит ли на этом месте дом, где мы жили, и жив ли там хоть кто-нибудь кто помнит эту нашего «фашиста» и «фрау Мариш»… Надеюсь.