Текст книги "Михаил Катков. Молодые годы"

Идейное противостояние Герцена и Каткова, смысл и значение их жизненного перекрестка стали доходить до современных историков уже в ином свете.

Евгений Владимирович Маркелов (1962–2010), обратившийся к изучению этого идейного противостояния, как полагает его друг Л. А. Наумов, имел в виду не столько противопоставление одного другому, а стремился выйти на некоторый синтез их идей, доказать востребованность наследия и Герцена, и Каткова для постсоветского российского общества.

Само течение жизни, как нам кажется, должно расставить всё на свои места. Но находящемуся внутри этого потока человеку часто бывает трудно определить общее направление движения, решить, куда плыть. Нужны верные и точные ориентиры, вечные и неизменные, как путеводные звезды для мореплавателей.

Сегодня Былое и Думы прошедшего времени едва ли доходят до сознания новых поколений в том их содержании и с той искренностью, с какой они звучали когда-то. Да и клятвы подростки и молодежь давно уже не дают друг другу и своей стране, если только они не произносятся на сцене.

Весной 2006 года в Москве в Российском академическом молодежном театре была назначена премьера пьесы английского драматурга Тома Стоппарда «Берег утопии». По словам Стоппарда, как только он приехал в Россию, первым его желанием было увидеть мемориал, который построен на том месте, где когда-то Герцен и Огарёв давали клятву посвятить жизнь борьбе с самодержавием. Он к нему не шел – летел. И был страшно разочарован увиденным: исторический памятник был обезображен образцами современного художественного искусства – граффити. Так возникла идея субботника на Воробьёвых горах, причем Стоппард захотел непременно лично участвовать в акции. Его поддержали актеры театра, но собственными силами очистить памятник не смогли. Были наняты профессионалы – специализированная реставрационная фирма, потому как стереть краску и избавиться от наслоений, разрушающих и уродующих камень, подручными средствами уже не представлялось возможным[78]78
  Российская газета. 2006. 2 октября.


[Закрыть].

Конечно, любой памятник в конце концов можно привести в порядок, очистить и смыть разъедавшую его поры грязь. Сложнее сохранить целостность нашей национальной памяти, так же как и сберечь в сердце воспоминания об ушедшем навсегда детстве.

В эпилоге последнего романа Достоевского Алёша Карамазов, обращаясь у камня Илюшечки к мальчикам, говорит им простые и великие слова: «Знайте же, что ничего нет выше и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, из родительского дома. Вам много говорят про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохраненное с детства, может быть самое лучшее воспитание и есть. Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь, то спасен человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение»[79]79
  Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 15. Л., 1972–1990. С. 195.


[Закрыть].

Герцен, Тургенев и Катков, как те же братья Карамазовы, сделали свой жизненный выбор и защищали его в меру таланта и убежденности, храня с теплотой или леденящим душу холодом свои детские воспоминания. К ним следует добавить и Достоевского.

Фёдор Михайлович родился в Москве 30 октября 1821 года. Он был на девять лет моложе Герцена и на три года – Тургенева и Каткова. От его дома, больницы на Божедомке, – и тогда, и сейчас – рукой подать до Бутырского замка. Гораздо ближе, чем до внешне привлекательных особняков знати на Арбате и Остоженке.

Бутырка – Преображенское – Волхонка

Губернский Бутырский замок – один из первых известных адресов Каткова в Москве. Никакой усадьбы или «дворянского гнезда» у него в детстве не было, а был – целый Губернский замок. Не замок, а замок. То, что так называлась одна из мрачных тюрем в России, Миша Катков узнал довольно рано. Ударение на гласных в этом коротком слове расставляла сама жизнь.

Бутырка. Позднее с этим местом будет связано тяжелое воспоминание его жизни – самоубийство 1 марта 1875 года младшего брата Мефодия, повесившегося на полотенце в одиночной камере тюремной больницы. Какие злые видения посетили и терзали душу несчастного в предсмертную минуту страшного дня 1 марта?

1 марта 1875 года в Москве и 1 марта 1881 года в Петербурге слились в один черный день личной биографии Каткова и истории России.

Во времена правления Екатерины II недалеко от тихой Бутырской заставы была выстроена казарма гусарского полка с острогом, а в 1771 году по проекту архитектора Матвея Фёдоровича Казакова был возведен Губернский тюремный замок. По замыслу архитектора замок состоял из четырех башен (которые сохранились до настоящего времени), соединенных между собой тюремными стенами. В конце 1774 года после подавления крестьянского восстания Емельяна Пугачёва плененных восставших доставляли в Бутырский тюремный замок под усиленной охраной, закованных в кандалы и цепи. Пребывание здесь самого Пугачёва оставило заметный след в истории тюрьмы, в которой одна из башен и поныне называется Пугачёвской.

По легенде, передающейся в Бутырке уже более двух веков среди заключенных, между Кремлем и тюрьмой когда-то был проложен подземный туннель, по которому Екатерина в карете смогла проехать в подземелье замка и встретиться с Пугачёвым[80]80
  Любезно сообщено автору его другом Р. Н. Шарыповым.


[Закрыть].

Тайные ходы, связывавшие Кремль и Бутырку, уже в XX веке перестали казаться легендой, и сам путь от вершин власти до узилища оказался много короче.

Другая легенда связана с «Кошкиным домом». Так между собой все называли особый корпус больницы для заключенных, получивший свое «детское» название по существовавшей долгие годы женской части тюрьмы. Узницы в надежде и мечтах о послаблении и смягчении приговора, а то и о полной воле стремились забеременеть и родить ребенка. Свобода приходила к ним через рождение человека. Освобождение через возрождение. И эту сторону жизни Катков начал постигать еще в детстве.

К моменту поступления на казенную должность в Губернский Бутырский замок Варвары Акимовны Катковой в 1826 году тюрьма, как ни странно, производила на современников не самое удручающее впечатление и являлась не самым неприемлемым для женщины-вдовы местом службы. Еще в 1819 году была предпринята попытка сделать тюрьму во всех отношениях «образцовой и показательной». Российские должностные лица и британские филантропы при поддержке верховной власти, озабоченной в эти годы распространением экуменических христианских ценностей в социальных мероприятиях империи, учредили Попечительное о тюрьмах общество. Перед ним ставилась задача нести религию узникам тюрем, облегчить их физические страдания и сделать тюрьму местом истинного исправления. Показательной площадкой для этих целей администрацией и был выбран Губернский тюремный замок. Посетившая Бутырку в 1823 году комиссия отмечала, что эта тюрьма построена в соответствии с идеями выдающегося филантропа Джона Говарда, британского тюремного реформатора. Добавлялось также, что узники Губернского замка «живут в поразительно хороших условиях» и что тюремный «смотритель очень вежлив». За 1830 год через тюрьму прошло 3638 заключенных; большинство из них обвинялось в мелких правонарушениях, таких как кража и несоблюдение паспортного режима[81]81
  Мартин А. Просвещенный метрополии Созидание имперской Москвы, 1762–1855. М., 2015. С. 315.


[Закрыть].

Однако со временем всё переменилось в худшую сторону. Комиссия по тюремной реформе, проверявшая тюрьму в 1873 году, заявила, что Губернский тюремный замок – «образец всех безобразий». По словам комиссии, это было кошмарное место с грязными, заплесневелыми, душными камерами, наполненными дымом от печей, и с охраной, которая или безразлична к нуждам заключенных, или жестоко с ними обращается. Как считала комиссия, первым шагом к усовершенствованию российских тюрем должно стать закрытие Губернского замка[82]82
  Мартин А. Просвещенный метрополис: Созидание имперской Москвы, 1762–1855. М., 2015. С. 315–316.


[Закрыть].

Так случилось, что и другой московский адрес Михаила Каткова также был связан с познанием русской жизни, во всем ее многообразии, с разными гранями и переходами, светлыми и темными.

После возвращения Варвары Акимовны с сыновьями в Москву, очевидно, это произошло летом или осенью 1826 года, с началом работы в Губернском тюремном замке и получением жилья и жалованья, перед Михаилом открылась возможность систематических учебных занятий.

Первым образовательным заведением для него стало Преображенское сиротское училище. Нет точных данных, когда Михаил поступил в училище и когда из него ушел. Неизвестно также, завершил ли он полный курс обучения или по каким-то причинам был вынужден раньше уйти оттуда. Училище имело статус начальной школы. Среди местных жителей оно привычно называлось Матросской богадельней. Нравы здесь царили суровые: наставники внушали послушание розгами, а старшие ученики – кулаками. Такое «воспитание» наносило ущерб ребенку, уродовало личность маленького человека, заставляло, но не всех, приспосабливаться, угодничать и заискивать перед сильным и подавлять слабого. Годы отрочества укрепили независимый и твердый характер Каткова, научили его стоять за себя, если нужно, то и драться, защищая свое достоинство. Нелишнее качество для будущего мужчины, государственного или общественного деятеля.

Впрочем, были в училище и положительные стороны. Здесь не только содержали, правда, очень скромно, почти что впроголодь, но еще и учили, давая возможность воспитанникам «выбиться в люди». Была здесь, в библиотеке, хорошая подборка исторических книг и рукописей, впоследствии ими зачитывался другой ученик училища – замечательный историк, собиратель московских древностей Иван Егорович Забелин (1820–1908).

Здание Преображенского начального сиротского училища сохранилось до настоящего времени (Стромынка, 32). Хотя и в сильно измененном виде (надстроены два этажа; угол, выходящий к Яузе, снесен), но в течение всех прошедших лет оно было связано с историей московской благотворительности и образования. Сегодня здесь располагается МГУПИ (Московский государственный университет приборостроения и информатики), а в послевоенное время, в 1940-50-х годах, в нем размещалось общежитие ряда московских вузов, включая и МГУ. Память об этом общежитии хранят многие поколения выпускников.

Яуза в этом месте течет вдоль исторических достопримечательностей. На правом берегу, в районе нынешних улиц Стромынка и Матросская Тишина, еще в 1696 году Пётр I основал Хамовный двор – полотняную фабрику, где делали парусину для русского флота, а позднее на этом месте была устроена казарма для матросов и слобода, называвшаяся Матросской. С конца XVIII века здесь были открыты больницы и богадельни для матросов-ветеранов. В 1775 году рядом с Преображенской больницей Екатерина II решила основать смирительный дом, почти через сто лет, в 1870 году, преобразованный в Московскую исправительную тюрьму, печально известную «Матросскую Тишину». Такое соседство милосердия и наказания – государственная необходимость для просвещенных монархов и назидание «для предерзостных», как полагала российская императрица.

Левый берег Яузы, более высокий и крутой, был центром старообрядцев. Преображенское кладбище, возникшее в конце XVIII века, стало для староверов-беспоповцев тем же, чем Палестина является для всех христиан и иудеев. Какое влияние оказало старообрядчество на юного воспитанника Преображенского сиротского училища, трудно сказать. Явно в чем-то оно расширяло его понимание религиозных представлений русского народа. Катков всегда исповедовал православие, твердо стоял за единство Русской церкви. Но в то же время он отличался известной веротерпимостью, выражавшейся, в частности, и в его симпатиях к старообрядцам. Позднее от этих настроений его предостерегал К. П. Победоносцев[83]83
  Полунов А. Ю. К. П. Победоносцев в общественно-политической и духовной жизни России. М., 2010. С. 202.


[Закрыть]. Известны факты публичного заступничества редактора «Московских ведомостей» и «Русского вестника» за последователей старой веры и в 1858 году, и позднее, особенно во время Польского восстания[84]84
  Катков М. Н. Истинный либерализм, меры, принимаемые властями в Царстве Польском, и старообрядцы в Западном крае [Электронный ресурс] // Московские ведомости. 1863. 12 июня. № 103. URL: http://dugward.ru/library/katkov/katkovjstmmyjiberalizm.html. (Дата обращения: 15.05.2015).


[Закрыть]. Да и у староверов М. Н. Катков вызывал взаимное уважение и доверие. В апреле 1863 года по их поручению им собственноручно был написан адрес на высочайшее имя с выражением их преданности Престолу и Отечеству[85]85
  Селезнев Ф., Смолин М. Великий страж Империи // Катков М. Н. Империя и крамола. М., 2007. С. 397.


[Закрыть].

Обучение в сиротском училище продолжалось довольно продолжительное время (может быть, три или четыре года), затем в 1830 году Михаил около года учился в Первой московской мужской гимназии.

Свое название «Первой» гимназия получила не сразу: до 1830 года она называлась губернской, затем – Второй московской, поскольку при упразднении Московского университетского благородного пансиона была создана Первая московская гимназия, которая с 1833 года стала называться Дворянским институтом, а Вторая, до этого губернская, получила наименование «Первая московская гимназия».

Гимназия располагала собственным зданием у Пречистенских ворот на Волхонке (бывший дом князя Г. С. Волконского, дважды горевший и много раз перестраивавшийся, ныне улица Волхонка, 16). В 1819 году помещения были восстановлены, и до конца своего существования здесь и находилось это одно из знаменитых старейших средних учебных заведений. В его стенах, кстати, были открыты и первые в России Высшие женские курсы профессора В. И. Герье, преемником которых ныне выступают Московский педагогический государственный университет и еще два вуза – РГМУ имени Н. И. Пирогова и МИТХТ имени М. В. Ломоносова.

В свое время в гимназии учились крупнейшие русские историки М. П. Погодин, С. М. Соловьёв, М. С. Корелин, П. Н. Милюков, академик А. И. Соболевский, видный публицист и историк литературы В. Ф. Корш, профессор Московского университета Н. А. Умов, крупный русский физик, директор Харьковского технологического института Н. Шиллер, директор Петербургского технологического института Д. С. Зернов, видный русский и советский врач-акушер Н. И. Побединский, известный русский и советский зоолог Г. А. Кожевников, знаменитый русский драматург А. Н. Островский, большевистский лидер Н. И. Бухарин, писатель И. Г. Эренбург и другие.

До 1828 года курс обучения составлял 4 года, с 1828-го – 7 лет. Уста вы, определяющие деятельность гимназий, обновлялись сравнительно часто. В соответствии с Уставом 1828 года, в образовательный процесс были внесены существенные изменения: исключению из преподаваемых предметов подлежали естественные науки (кроме физики) и все части прикладной математики, зато было усилено преподавание латинского и немецкого языков, которым обучали с первого класса.

Педагогический персонал гимназии был тесно связан с Московским университетом. Для многих преподавателей работа в гимназии представляла начальную ступень, затем открывалась возможность занятий на университетской кафедре. Будущие профессора, выросшие таким образом из гимназических преподавателей, вошли в историю российского просвещения: С. М. Ивашковский, П. С. Коссович, Н. С. Тихонравов, В. И. Сергеевич, Н. Л. Дювернуа, Г. И. Перетяткович, А. И. Кирпичников, И. С. Громека. В гимназии преподавал также замечательный литературный критик и поэт Аполлон Григорьев, в течение короткого срока бывший сотрудником Каткова.

Видный государственный деятель, военный министр в 18611881 годах Дмитрий Алексеевич Милютин (1816–1912) учился в гимназии приблизительно в одно время с Катковым и оставил весьма нелестный отзыв о царившей там атмосфере и методах обучения. «В те времена гимназии вообще, не исключая и Московской, были из рук вон плохи как в учебном и педагогическом отношении, так и еще более в материальной обстановке. Везде грязь, в окнах разбитые стекла, так что в зимнее время и ученики и учителя сидели в шубах или тулупах. Со стороны учителей и начальства также мало было назидательных примеров для молодежи: они относились к учащимся неимоверно грубо и сурово; в классах не только слышались самые грубые ругательства, но доходило нередко и до телесной расправы: за одно незнание заданного урока, за невнимание в классе учителя били линейкой по пальцам, драли за уши, а некоторые призывали в класс сторожей с пучками розог и тут же, без дальнейших формальностей, раздевали провинившегося и пороли не на шутку»[86]86
  Милютин Д. А. Воспоминания. 1816–1843. М., 1997. С. 82.


[Закрыть]. Вероятно, подобные «детали» навсегда запали в память будущего генерал-фельдмаршала, одного из главных противников Каткова в деле пропаганды и распространения классического гимназического образования в пореформенный период.

Вплоть до 1838 года размер платы определялся каждым учебным заведением по своему усмотрению, требовалось лишь разрешение министра народного просвещения. В Первой гимназии первоначальная плата была установлена в 12 рублей ассигнациями. Но гимназическое обучение никогда не было исключительно элитным или сословным. Дети государственных служащих и сироты имели право на бесплатное обучение. Неизвестно, распространялись ли эти льготы на Каткова, но, так или иначе, спустя год после поступления Михаил был забран из гимназии и хлопотами матушки и князя Шаликова определен в частный пансион профессора Павлова, только что открытый в Москве.

Благородный пансион профессора Павлова

Дружеские связи Варвары Акимовны и Петра Ивановича помогли заручиться покровительством высоких особ. Московский генерал-губернатор князь Дмитрий Владимирович Голицын разрешил содержать сына вдовы на казенный счет в пансионе[87]87
  Из воспоминаний А. В. Станкевича. Катков // НИОР РГБ. Ф. 70. К. 94. Ед. хр. 11. Л. 1.


[Закрыть]. К чести Каткова, впоследствии он часто сам выступал благотворителем и оказывал поддержку бедным ученикам.

Благодаря наличию в нашем распоряжении различных материалов, мы имеем возможность более подробно рассказать о страницах биографии нашего героя, раскрывающих особенности его пребывания в частном пансионе профессора М. Г. Павлова. Тем более что это время приходится на очень важный этап его жизни – отрочества и юности – поры взросления не только физического, но умственного и духовного.

Благородный пансион профессора Михаила Григорьевича Павлова открыл свои двери для будущих воспитанников осенью 1831 года на Большой Дмитровке, в усадьбе Н. А. Рудакова (в районе нынешнего дома номер 11). Именно здесь Катков встретился со своим гением места. Оберегая его и дорожа его покровительством, в 1868 году он первоначально разместил в корпусах бывшего пансиона основанное им новое учебное заведение – лицей в память цесаревича Николая.

Михаил Григорьевич Павлов (1793–1840), один из первых учителей Каткова (если не считать его матери), был уважаем современниками – и учениками, и коллегами. Среди его воспитанников были люди, впоследствии заявившие о себе на самых разных поприщах. Да и сам Павлов был человеком с разнообразными интересами и широким кругозором. Примечательно, что осенью 1826 года он был приглашен на публичное чтение Пушкиным «Бориса Годунова», состоявшееся в доме Веневитинова в Кривоколенном переулке[88]88
  Кошелев В. А. Алексей Степанович Хомяков, жизнеописание в документах, рассуждениях и разысканиях. М., 2000. С. 88.


[Закрыть]. Павлов имел незнатное происхождение, был сыном священника из Воронежской епархии и всему, чего он достиг в жизни, был обязан невероятным способностям, обнаружившимся в нем с детства, собственному трудолюбию и усердию.

В Московском университете он одновременно являлся ординарным профессором физики, минералогии и сельского хозяйства и имел степень доктора медицины. Университет он окончил в 1816 году по курсам медицинского и математического отделений, получив при выпуске серебряную медаль по медицине и золотую по математике и естественным наукам, и был оставлен прикомандированным к кабинету натуральной истории. В 1818 году им была защищена диссертация на степень доктора медицины и он был послан на два года за границу для изучения естественной истории и сельского домоводства.

Этой командировкой, как говорили, Павлов был обязан главным образом основателю Московского общества сельского хозяйства (МОСХ), уже упомянутому нами генерал-губернатору Москвы князю Д. В. Голицыну, остававшемуся его покровителем и впоследствии. За границей Михаил Григорьевич изучал сельское хозяйство у знаменитого в то время немецкого естествоиспытателя, агронома и врача А. Теэра, преданным почитателем которого остался затем на всю жизнь. Кроме своих специальных предметов, Павлов увлекся натурфилософской системой Шеллинга, которая нашла в нем усердного последователя и распространителя. В 1820 году он возвратился в Москву и вскоре, в 27 лет, был избран на должность экстраординарного профессора по кафедре минералогии и сельского домоводства. Показательно, что, помимо основных курсов кафедры, Михаил Григорьевич читал в разные годы физику, технологию, лесоводство и минералогию. И как исследователь-практик много сил отдал созданию опытных станций, на базе которых потом возникла и развивалась Петровская (Тимирязевская) сельскохозяйственная академия.

Не меньшую популярность снискал Павлов на ниве просвещения и воспитания. До 1831 года он совмещал преподавание в Московском университете со службой инспектором Московского университетского благородного пансиона – привилегированного учебного заведения с особым статусом и не зависимого в финансовом отношении ни от университета, ни от государства. Пансион имел права Царскосельского лицея, но не входил подобно лицею в систему военно-учебных заведений. Пансион носил закрытый сословный характер, в отличие от бессословных гимназий и университетов. В пансион принимались мальчики от 9 до 14 лет; обучение длилось 6 лет по индивидуальным программам. По окончании воспитанники имели право на производство в офицеры и могли претендовать на те же чины гражданской службы в соответствии с «Табелью о рангах», что и выпускники Московского университета.

Заведение это пользовалось прекрасной репутацией и особыми преимуществами. Оно помещалось на Тверской и в виде большого каре с внутренним двором и садом занимало всё пространство между двумя Газетными переулками (Старым и Новым, ныне на этом месте – здание Центрального телеграфа).

Будучи автономным, имевшим собственную печать, Благородный пансион не вписывался в выстраиваемую новым императором строго иерархичную систему государственного образования. К тому же Благородный пансион при Московском университете вызывал недоверие властей. В разные годы в Московском университете и в пансионе при нем обучались более 60 будущих участников восстания на Сенатской площади[89]89
  Петров Ф. А. Российские университеты в первой половине XIX века. Формирование системы университетского образования. М., 1998. Кн. 2. Ч. 2. С. 18.


[Закрыть].

В конце июля 1826 года Московский университет и Благородный пансион удостоил своим посещением император Николай Павлович. Впечатления от этого визита у государя остались крайне негативными, что и нашло свое последующее выражение в «Распоряжении относительно воспитанников Московского университета и состоящего при нем Благородного пансиона». В пансионе была произведена ревизия кадров и не устраивавшие администрацию преподаватели были удалены. С должности инспектора Благородного пансиона был уволен профессор университета И. И. Давыдов, вызывавший много нареканий у начальства. Вместо него был назначен профессор М. Г. Павлов[90]90
  Диссон Ю.А. Московский университетский благородный пансион в системе народного просвещения России конца XVIII – первой трети XIX века // Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Материалы. Т. 2. М., 2005. С. 207.


[Закрыть].

24 сентября 1826 года император, взявший под личный контроль положение дел в московском образовании, вновь посетил Благородный пансион и нашел, что более всего этому учебному заведению не хватает строгого порядка и дисциплины. В связи с чем он направил инспектора М. Г. Павлова в Санкт-Петербург, чтобы перенять положительный опыт столичных заведений. По приказу императора тот осмотрел Инженерное и Артиллерийское училища, Школу гвардейских подпрапорщиков и юнкеров, Санкт-Петербургский университет, его пансион и Царскосельский лицей. По возвращении инспектора в устройстве Благородного пансиона был произведен ряд изменений и по существу, и в формально бытовом плане. М. Г. Павлову удалось установить должный порядок и дисциплину. Все воспитанники были одеты в мундиры по предписанному образцу. Попечитель Московского учебного округа, посетив в октябре 1827 года университетский пансион, остался удовлетворен обстановкой, найдя «в оном много перемен к улучшению, как в образовании пансионеров, так и в удобности для жительства их»[91]91
  Цит. по: Диссон Ю. А. Указ. соч. С. 208.


[Закрыть].

М. Г. Павлов был не только умелым организатором и администратором, но и замечательным ученым и педагогом, увлекающим учеников различными предметами, раскрывая их красоту и гармонию в самом неожиданном ракурсе. Он мог создать прекрасную атмосферу как в преподавательской корпорации, так и среди воспитанников, помочь найти каждому занятие по душе. В 1829 году в пансионе было двести воспитанников. Значительное место в программе отводилось правовым дисциплинам, математике, физике, географии, естествознанию, военному делу и богословию. Не меньшее внимание уделялось и свободным искусствам – музыке, танцам, рисованию.

Но особая забота Павлова распространялась на занятия по русской словесности и древним языкам. Литературное направление в пансионе считалось приоритетным. Еще в 1799 году для развития творческих способностей в области филологии было создано общество «Собрание воспитанников университетского благородного пансиона». Среди его активных участников в разные годы были В. А. Жуковский, А. С. Грибоедов, Ф. И. Тютчев. Под эгидой общества в пансионе выходили рукописные журналы и альманахи: «Арион», «Маяк», «Пчелка», «Улей». Широкую известность в 1828–1830 годах приобрел «журнал наук, искусств и изящной словесности» «Атеней», основателем и издателем которого был М. Г. Павлов. Среди авторов журнала встречаем А. А. Шаховского, М. Н. Загоскина, С. Е. Раича, А. И. Герцена и Н. В. Станкевича, который жил у Павлова в доме и был поручен его воспитанию.

В сентябрьской книжке журнала за 1830 год было напечатано стихотворение «Весна» за литерой “П’, скрывающей фамилию Лермонтова. В стихотворении юноша-поэт рисует картину весеннего возрождения вечно изменяющейся природы:

Весна

 
Когда весной разбитый лед
Рекой взволнованной идет,
Когда среди полей местами
Чернеет голая земля
И мгла ложится облаками
На полуюные поля;
Мечтанье злое грусть лелеет
В душе неопытной моей.
Гляжу – природа молодеет;
Но молодеть лишь только ей!
Ланит спокойных пламень алый
С годами время уведет,
И тот, кто так страдал бывало,
Любви к ней в сердце не найдет.
 

По мнению исследователей творчества поэта, это стихотворение было первым произведением М. Ю. Лермонтова, попавшим в печать[92]92
  Иванова Т. А. Москва в жизни и творчестве М. Ю. Лермонтова. М., 1949. Прим. 352.


[Закрыть].

При всем многообразии тематики, в журнале подчеркивалась общая мысль о единстве процессов жизни, о взаимосвязи, о закономерности всего существующего и о необходимости изучать эти законы. За этим угадывалось увлечение издателя журнала шеллингианской натурфилософией. По словам выпускника пансиона, будущего академика и профессора университета, историка С. П. Шевырёва, Павлов сумел озарить «новым блеском область естествоведения. Он вносил в нее умозрения философии Шеллинговой, может быть не всегда уместной в науке природы, требующей исследования самого определенного, точного, и не признающей над собой никакой иной философии, кроме математики. Но логические стремления профессора действовали сильно на умы юношества и приносили пользу в систематическом построении наук».

Среди других предпочтений Павлова на страницах его журнала просматривался живой интерес к отечественной истории, так как в ней, полагал издатель, – «мы узнаем самих себя». Для воспитания и укрепления патриотических чувств в юных сердцах в «Атенее» были опубликованы отрывок из «Юрия Милославского» Загоскина и заметка о «Полтаве» Пушкина, а также помещена статья «О слоге Суворова».

Активная педагогическая и просветительная деятельность профессора Павлова далеко не всегда и не во всем находила поддержку начальства. В записке о профессорах Московского университета, составленной в 1831 году помощником попечителя Московского учебного округа графом А. Н. Паниным, о Павлове было сказано, что он «умен и учен, но не у места»[93]93
  Цит. по: Иванова Т. А. Указ. соч. Прим. 346.


[Закрыть]. В сентябре 1830 года было принято решение о реорганизации Благородного университетского пансиона, лишения его прежних привилегий и низведения до уровня казенной гимназии. Через три года эта гимназия получила название Дворянского института.

Ординарный профессор Московского университета М. Г. Павлов вынужден был уйти с должности инспектора, но продолжил заниматься воспитанием юношества, открыв осенью 1831 года по своей инициативе частный пансион. Именно в него и был определен тринадцатилетний подросток Михаил Катков.

В России частные учебные заведения не являлись предметом особой заботы со стороны правительства. К ним относились с известной долей сдержанности и настороженности. Более того, в годы царствования императора Николая I наблюдалась явная тенденция сделать воспитание молодого поколения исключительно государственным делом. С приходом Сергея Семёновича Уварова на пост министра народного просвещения (1833) произошло возвращение к концепции цельной национальной системы образования, основанной на «классических» идеалах. При этом основное внимание стало уделяться гражданскому и нравственному воспитанию молодых подданных. Само просвещение в это время понималось широко – как категория познавательная, мировоззренческая и нравственная[94]94
  Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. М., 2000. С. 129.


[Закрыть]. В своей записке, представленной императору, Уваров, являясь одновременно и президентом Императорской Академии наук, заключал: «Не ученость составляет доброго гражданина, верноподданного своему государю, а нравственность его и добродетели. Они служат первым и твердым основанием общественного благосостояния»[95]95
  Цит. по: Цимбаев Н. И. Славянофильство: из истории русской общественно-политической мысли XIX века. М., 2013. С. 374–375.


[Закрыть].

И вместе с тем частные пансионы оставались востребованы населением. Их преимущество перед государственными образовательными учреждениями заключалось в углубленном обучении иностранным языкам и предоставляемой возможностью за короткое время приобрести необходимые знания по различным предметам, что позволяло в дальнейшем достигать определенного положения на службе. Педагогический состав частных пансионов был также в ряде случаев более квалифицированным. В пансионе Павлова среди преподавателей и туторов было много первоклассных специалистов, некоторые из них совмещали работу в пансионе с кафедрой в университете.

Необходимым условием, предъявляемым властью к частным образовательным учреждениям, являлась унификация (или, применяя современную терминологию, стандартизация) методов обучения и учебной литературы в частных пансионах и в государственных образовательных учреждениях. В Уставе 1828 года частным учебным заведениям была посвящена отдельная глава, в ней содержались требования к ним. Устав обязывал местное начальство способствовать поддержанию и улучшению частных учебных заведений и строго контролировать их деятельность. Частные пансионы и школы, выполняющие все требования, предъявляемые государством, поощрялись правительством. Их педагоги имели право быть представленными к ордену Святой Анны 3-й степени, а само заведение получать от казны ежегодное «определенное вспоможение».

Один из воспитанников павловского пансиона, брат Н. В. Станкевича, Александр Владимирович Станкевич (1821–1912), обучавшийся вместе с Катковым, оставил важные свидетельства о жизни пансионеров в эти годы: