Текст книги "Утоли мою месть, пуля"

«Я не похож на паломника…» Илья смотрел на свое отражение в стекле, а перед глазами стояла фигура одетого в рванину изможденного старца с бородой до колен и посохом в руке, мрачно влачащегося по кривым колеям российского бездорожья. Крутилось в голове и невесть откуда возникшее и черт знает что обозначавшее «вериги», смутно имевшее отношение к изможденному постами и воздержанием старцу. Но Илья эти мысли загнал подальше, сосредоточился, излишние и никчемные сейчас подробности отринул, задумался о насущном. Ехать, конечно, и сейчас же, здесь две остановки на электричке, в Москве ему делать пока нечего. Если повезет, то через пару дней полковник Тынский доложит господину Меркушеву о поступлении на общий адрес концерна нового письма. Возможно, с новыми интимными подробностями Валеркиного жития. И этот Тынский, он в курсе забав своего хозяина или Гришина – его рук дело?

– В следующий раз спрошу. – Илья привалился спиной к двери, засунул руки в карманы, посмотрел на редких пассажиров в дверях. Трое вышли, двое вошли, негусто, что неудивительно – погода дрянь, рабочий день в разгаре, народу мало. Снова подняла голову ехидная мыслишка о внешности, отличающей паломника от обычного люда, но Илья загнал ее обратно. Главное – ввязаться в драку, а там поглядим.

Через два часа ранний вечер все расставил по своим местам. Монастырь с приютом для душевнобольных располагался в самом центре небольшого городка, а гостиницей для паломников служило недавно пережившее капитальный ремонт старинное здание с крохотными номерами-«кельями», окошками-бойницами и толстенными – Третью мировую выстоят, не шелохнутся – стенами. Стоило это удовольствие для провинции немало, не каждому паломнику монастырский приют оказался по карману, вот и пустовала почти половина второго этажа, куда постного вида нездорово-бледная, рыхлая «матушка» с ресепшен определила Илью. Досконально изучила его документы, кое-как, тыкая в клавиатуру одним пальцем, внесла ФИО постояльца в компьютер и выдала ключ. В тесном и душном номере обнаружилось все необходимое для жизни, и, как Илья успел заметить и прекратить волноваться без повода, среди постояльцев монастырской гостиницы преобладали люди самого обычного, невзрачного и чем-то скрытно озабоченного вида. Одеты скромно, неброско, ходят быстро, глазки в пол, шепчут что-то себе под нос, на встречных не смотрят. Мужики – как под копирку, с заросшими рожами и диковатым выражением глаз, тетки похожи на обиженных жизнью матрешек, прячутся под платочками и норовят побыстрее проскочить мимо соблазнов – как одиноких мужиков, так и открытой настежь двери в столовку при богоугодном заведении. Кормили, кстати, там неплохо, хоть мясного ничего и в помине не было, Илья вышел из гостиницы сытым. Постоял в небольшом, отгороженном от мирской суеты и забитой транспортом единственной центральной дороги небольшого города, скверике, посмотрел на тусклое золото куполов за белой монастырской стеной. И направился к площади, пересек выложенное брусчаткой пространство перед воротами, оказался на территории монастыря. Впереди высился огромный старинный пятиглавый храм, справа и слева тянулись стены с прилепившимися к ним палатками и магазинчиками, сновали люди – простые, обычные и среди них – важные, как селезни в брачный период, – люди в черном. Пути мирян и «братии» не пересекались, каждый шел своим курсом, заблаговременно уходя в сторону, дабы не впасть в соблазн или не оскорбить ненароком чьих-либо тонких чувств. Присмотревшись, Илья понял, что подобный порядок соблюдают абсолютно все, и призадумался – не открывая рта, будет непросто разузнать, здесь ли Меркушев прячет своего безумного братца, а если не здесь, то где именно.

Илья пошел дальше вдоль расписной стены длинного приземистого здания под плоской зеленой крышей, посматривал по сторонам, прислушивался к робкому шепоту тетушек и пришибленных мужиков. Они с благоговейным страхом смотрели на уходившие в серое небо купола и смутно различимые в подступавших сумерках лики под ними, крестились неловко и смиренно опускали глаза долу. Илья поймал на себе несколько не то чтобы подозрительных – изучающих взглядов и не сразу сообразил, в чем дело. Он ведет себя как турист – бредет праздно, глазеет по сторонам, только «мыльницы» на груди не хватает. «Не ваше дело!..» Не меняя выражения лица, он направился дальше, понимая, что если попытается соответствовать толпе, получится только хуже. Он уж и сам забыл, когда последний раз в церковь наведывался. Кажется, Лизу тогда крестили, теща настояла, до истерики дошло, он и сдался. И как все прошло – смутно помнит, в дверях стоял, а Лизка потом заболела, неудивительно – ей всего полгода было, и Ольга с дочерью почти месяц в больнице пролежала…

По ушам резанул не крик – жуткий низкий вой, даже рев, словно от боли орало крупное животное. Звук достиг самых низких нот, оборвался, захлебнулся где-то глубоко и снова взмыл, заметался среди мокрых стен, деревьев и каменных крестов небольшого некрополя между храмами. Илья остановился, закрутил головой, пытаясь понять, что породило этот вопль, а он набирал силу, креп, начиная с фальцета, переходил к басам, словно орал не один, а двое, мужчина и женщина. Но Илья никого не видел, кроме застывших, как и он, в недоумении паломников и черных теней «братии», торопившихся убраться куда подальше.

– Кликуша! – с ужасом и восторгом проговорила одна из оказавшихся поблизости «матрешек». – Бесноватая. Пошли посмотрим. – Она ловко подобрала подол длинной мешковатой юбки, схватила товарку-«матрешку» под руку и устремилась через толпу к монастырским воротам. Вслед за ней опомнились остальные, кинулись следом, и Илья остался один на один с мокрыми крестами чьих-то могил. «Кликуша. Бесноватая. Валерка увез своего брата из психушки, чтобы изгнать из него бесов. Мне туда!..»

Илья с опозданием бросился вслед за сообразившей, что к чему, толпой и к цели прибыл последним. Впрочем, представление только начиналось, разноголосый рев и утробный вой не смолкали, прервались лишь раз, пока он бежал к воротам, словно человек набрал побольше воздуха в грудь, и возобновились, да так, что Илье стало не по себе. Человек так орать не мог, не хватило бы сил, объема легких, давно бы лопнули, не выдержав нагрузки, голосовые связки. Но это был человек, женщина, как ему показалось с высоты бортика, на который пришлось взобраться, чтобы оказаться выше голов плотной толпы, лет сорока с небольшим. Очень худая, с впалыми щеками, глаза плотно закрыты, растрепанная, со сбившимся на шею платком, она сидела на нижней ступени каменной лестницы, обнимала руками поджатые, обтянутые цветастой юбкой колени и орала, глядя в стену прямо перед собой. Не орала – а выла на два голоса, словно в ней ожили одновременно два существа и каждое стремилось перекричать другое, тоже настырное, сильное, злое. Тетку мотнуло, она захлебнулась криком, качнулась раз-другой из стороны в сторону, не переставая орать, рывком вскочила на ноги и со всей дури влепилась лбом в стену. Толпа охнула и подалась назад, женщина умолкла на миг, раздался тихий хлюпающий звук, вой возобновился, а после очередного удара на стене появились темные пятна.

«Больные могут внезапно встать, побежать, впасть в состояние неистовой ярости, агрессии. Нередко могут наносить себе и окружающим телесные повреждения. Да это же шизофрения в чистом виде, ей галоперидол нужен и помощь обученного персонала. И фиксация…» Илья спрыгнул с бортика, ломанулся через толпу, неблагочестиво расталкивая паломников локтями, отдавливая ноги самым непонятливым или неповоротливым. Оказался у кликуши за спиной, схватил за локти и оттащил от забрызганной кровью из разбитого носа стены. И едва смог справиться с хилой на вид теткой – она выла и вырывалась с такой силой, как попавшая в капкан рысь или столь же крупная кошка. Илью передернуло при виде оскала на лице бесноватой. Он не давал повернуть ей голову, всерьез опасаясь ее острых мелких зубов. А вой был уже не бессмысленным набором звуков, тетка кляла его последними словами, да в таких сочетаниях, что большинство из них он слышал впервые в жизни, даже при своей достаточно насыщенной и богатой событиями биографии. «Бесноватая, точно!» Он уже и сам был готов поверить в этот бред, нельзя же не верить своим глазам и ушам, а также начинавшим затекать мышцам. Тетка билась в его руках, пыталась лягаться, толпа за спиной охала и подавала советы, Илья уже был готов повторить пару фраз с описаниями и направлениями из лексикона бесноватой, когда подоспела помощь. По лестнице, прыгая через ступеньку, мчались три чернорясых «брата» – крепкие, плотные, неуловимо похожие на тех, что бродили по коридору дома скорби, заглядывая в «глазки́» палат подопечных. Только одеты местные санитары не в белое, а так один в один. Подлетели, перехватили плюющееся, воющее на все лады существо, потащили вверх по лестнице, не без труда преодолевая сопротивление. Илья выдохнул, отошел в сторону и почувствовал, как его осторожно тронули за локоть. Повернул голову и на фоне расходящейся толпы увидел третьего «брата» – невысокого, с несерьезной курчавой бороденкой на круглой, раскрасневшейся после бега физиономии, возрастом тот был лет на пять-семь постарше первых двух.

– Ловко ты ее, мы еле успели. Не справляемся, наплыв большой, болящих много к отцу Никите притекает, а бесы святость чувствуют, себя показать рвутся, – говорил он скороговоркой, пристально глядя на Илью. – Сейчас святой водой ее покропят, молитовку прочтут, и отпустит ее недуг, успокоится, сердечная.

– Я привык, – отозвался Илья. – У меня племянник такой же, только не орет. К врачам возили – не помогло, сюда теперь привезти хочу. Я слышал, тут санаторий для больных есть. Если поможет, заплачу́, сколько скажете. – Илья вытер пальцы бумажным платком и ловко бросил его в урну, замолчал, смотрел на «брата» сверху вниз. Тот тщательно перекрестился, прошептал что-то неразборчиво, перекрестился еще раз и заговорил, глядя в сторону:

– Отец-настоятель должен благословить, а он уж полтора месяца как преставился. Нового пастыря ждем, неизвестно, когда и прибудет.

– А без благословения? За деньги? Сразу плачу́, наличными, – ускорял события Илья. «Брат» мялся, как школьница перед пожилым похотливым завучем, возводил глазки к небу и все рассматривал Илью – то исподволь, то пялился в упор.

Не торопясь, Илья достал из кармана куртки небольшую пачку купюр, развернул ее, вытащил тысячную, подумал недолго, присовокупил к ней еще одну такую же, сложил и подал монаху. Тот протянул руку, отдернул, обернулся, крутанул головой влево-вправо, ловко сцапал деньги и спрятал их в широкий черный рукав. И уставился себе под ноги, только что не покраснел стыдливо.

– Ну так что? – торопил Илья не ко времени скромного монаха, и тот сдался.

– Ты где живешь?

– В гостинице, – качнул головой в сторону гигантского проема монастырских ворот Илья.

– Хорошо. Завтра сюда приходи, к надвратной церкви после заутрени, попроси матушку внизу, она тебя разбудит. Придешь – брата Исидора спросишь, это я. Я тебя сам отвезу, бесноватых здесь не держат, на подворье ехать надо. Тут недалеко, – заметив, что Илья собирается перебить его, заторопился Исидор, – минут пятнадцать. С отцом-экономом поговоришь, он там свое послушание несет. Если благословит – привози племянника. Спаси Господи.

«Брат» смиренно склонил голову и потопал к лестнице, ловко, по-женски, поддерживая полы длинной черной хламиды. Толпа у лестницы уже рассосалась, Исидор вкатился по лестнице вверх и пропал под резным деревянным навесом. Илья осмотрелся по сторонам, запоминая место. «Надвратная церковь…» Он поднял голову и сразу понял, о чем идет речь. Действительно, над воротами монастыря угнездилась надстройка с пятью узкими куполами, оттуда слышались песнопения и чей-то требовательный громкий голос, но слов Илья так и не смог разобрать, как ни старался. С местом все понятно, теперь со временем надо разобраться – утреня, заутреня: во сколько начинается и, главное, во сколько заканчивается? Не опоздать бы или раньше часа на два не притащиться, да еще и отоспаться надо и поесть как следует, черт его знает, что ждет его завтра и какие порядки этот отец-эконом у себя на подворье завел.

Подняться пришлось ни свет ни заря, разбудил Илью еле слышный деликатный стук в дверь, словно кошка скреблась. Так обычно поступала Фиска, если хозяева утром не торопились открыть дверь спальни и наполнить едой ее миску. Но деликатности ей обычно хватало на минуту, не больше, потом Фиска начинала требовательно орать и бодать створку. «Матушка» же поскреблась в дверь еще раз, прошелестела что-то благодатное и удалилась. Завтрак тоже не состоялся: Илья постоял пару секунд перед закрытой дверью «трапезной», прислушиваясь к признакам жизни изнутри, и вышел на крыльцо. После короткой пробежки на голодный желудок остатки сна испарились, пропали вместе с редевшим туманом, и «брата» Исидора Илья увидел первым. Тот шагал вдоль газонного бордюра, заложив руки за спину и глядя строго перед собой. Заметил Илью, шагнул ему навстречу:

– Деньги взял? Вот и хорошо, заплатить вперед надо, по уставу положено… – И повел Илью за собой.

По уставу так по уставу – спорить или возражать Илья не стал, уселся на заднее сиденье черной исидоровой «Тойоты», уставился в окно. «Брат» завел двигатель и взял с места так лихо, что машина сперва присела на задний мост, а потом рванула вперед с низкого старта. Пролетели еще полупустые, донельзя замусоренные улицы городка, проскочили переезд под зазвеневший над головой сигнал и мигавшие запретные огни, попетляли по кривым, совсем уж неприглядным улицам и вырвались за город. Исидор топил под двести, машина летела в крайнем левом ряду, ее заносило на встречку, но «брат» легким движением руки возвращал ее на сантиметр-другой вправо. Вопросов Илья не задавал, только смотрел по сторонам и издалека заметил пункт назначения – аэродром прибытия располагался за притаившимися в лесополосе невысокими бело-голубыми каменными стенами, из-за которых торчала невысокая, в цвет ограды колокольня. Ворота открылись как по волшебству, человек – по виду из паломников – поклонился машине, осенил себя крестным знамением и пропал из виду. Исидор припарковал «Тойоту» на площадке перед старым длинным двухэтажным строением, посмотрел в зеркало заднего вида.

– Подождать придется, – предупредил он Илью. – Ты пока тут походи, погуляй, я отца-эконома найду. Только далеко не уходи, отец Амвросий ждать не любит.

«Да пожалуйста!» Илья выбрался из машины, потянулся и пошел неторопливо по выложенной мокрой плиткой дорожке вдоль покрытых свежей травкой газонов к стене. Шаг, два, три – он остановился, принюхался подозрительно, вытянул шею. Да, так и есть, нос не подвел – от мощной каменной ограды немилосердно воняло канализацией. Словно прорвало где-то поблизости трубу и ее содержимое привольно растекалось… Непонятно где, потому что запах был, а содержимое отсутствовало – сколько Илья ни присматривался. И работы по ликвидации аварии не ведутся, ни людей, ни техники не видно. Да тут вообще никого не видно, только кусты, деревья и разноэтажные постройки – в центре подворья и «размазанные» вдоль стен. Илья развернулся, добрался до ближайшей развилки и повернул направо, оглянулся на ходу. Нет, по-прежнему никого, только стоит в стороне от ворот «Тойота», да прошмыгнули мимо нее две согнутые в благочестивом поклоне тени. Илья проводил их взглядом – не понять издалека, то ли мужики проскочили, то ли тетки, одежка длинная, темная, головы опущены, лиц не видно. Плохо дело, надо поговорить с кем-нибудь из местных, и поскорее, пока Исидор местного завхоза не привел, от него толку не будет. И еще – в сотый уже раз Илья внимательно осмотрелся по сторонам, делая вид, что изучает архитектуру «подворья», – если меркушевский родственник до сих пор здесь, то где-то поблизости должна быть и его охрана. Не взвод, понятное дело, но человека два-три точно имеются, больше – вряд ли, если что, один звонок – и из Москвы кавалерия на подмогу прискачет. Но на первый взгляд тихо все и пусто. А где их вообще держат, психов?

Илья миновал аккуратно подстриженные мокрые кусты, обошел их и остановился на распутье. Справа за стволами тонких березок помещались новенькие домики, с приятными, в цвет топленого молока стенами, Илья даже разглядел белые жалюзи на аккуратных чистых окнах, впрочем, опущенные и закрытые изнутри. Возможно, это и есть непосредственно «санаторий», но соваться туда пока не надо, на кой черт ему проблемы. Вот появится отец-эконом, под его прикрытием и двинем. А пока лучше вон туда наведаться, к странному, неправильной формы сооружению аккурат напротив бело-голубых стен трехъярусной колокольни. Илья решительно развернулся и зашагал в противоположную сторону. Сооружение приближалось, уже было видно, что впереди монумент из темно-красного мрамора и вкопан он в центр гигантской клумбы, пока еще пустой по случаю холодного времени года. Впрочем, ее уже начали облагораживать, вон человек спину гнет, землю копает, старательно копает, неторопливо.

Илья обогнул монумент, остановился с фасада, пригляделся. Точно плита надгробная, только… Он перегнулся через бронзовую цепь ограды и всмотрелся в золотые буквы, выбитые на камне. «Абонент выбыл из зоны обслуживания» – дальше шли фамилия, имя и отчество абонента, а также две даты, и разница между ними давала тридцать пять лет. Эпитафия и справочные данные помещались у правого края плиты, а всю левую часть занимало изображение абонента: молодой человек сидит на капоте «Мерседеса» и сжимает в руке мобильник. Одет юноша в полосатый костюм, рубашка распахнута, на груди красуется крест, да не простой, даже отсюда видно, что в мрамор вмурованы некрупные яркие камни.

«Не понял…» Илья вдумчиво прочел надпись еще раз, присмотрелся к изображению абонента и понял, что все, только что пришедшее ему в голову, ни в какие ворота не лезет и что догадку надо бы уточнить. Хотя бы у местного «садовника» в грязных резиновых сапогах и мешковатой рясе, тоже грязной, покрытой засохшей землей и, кажется, мелкими опилками. Явно чернорабочий, и точно не из меркушевской охраны, он просто задаст ему пару вопросов и все, это не вызовет подозрений.

– Простите, – Илья подошел к «садовнику», – я не понял… – Он показал на багровый в лучах вырвавшегося из-за туч солнца мрамор. – Это чья могила?

Рабочий мельком глянул на Илью, вывернул лопатой очередной пласт земли, раздробил его на части и вогнал штык в клумбу, надавил на ребро подошвой сапога. Откинул упавшие на лоб волосы, и Илья увидел, что перед ним еще довольно молодой крепкий человек, ему нет и сорока, глаза серые, внимательные, взгляд острый, уверенный, но и только. Выражение лица такое же постно-умильное, как у всех монастырских обитателей, но руки сильные, привыкшие к тяжелому труду. Да, руки… Илья заметил, как рабочий прячет под рукава «украшенные» синими татуировками пальцы. Понятно, тот еще паломничек… А ничего странного, самый большой криминальный улов именно в монастырях, потому что там под видом богомольцев какого только сброда не отирается – все, кому надо «отсидеться», в первую очередь бегут в монастырь. Богоугодных заведений по стране сейчас развелось, как блох на собаке, и что там творится с точки зрения законов человеческих и государственных – неизвестно…

– Дима Незнайка, – ровным голосом пояснил рабочий. – Завещал себя здесь похоронить, а отец-настоятель благословил. При жизни много жертвовал на монастырь, в помощи не отказывал, если просили, вот и покоится теперь в святом месте.

Человек перекрестился набожно и снова взялся за лопату, но Илья не отставал. Подошел поближе, спросил негромко:

– И что же случилось с этим хорошим человеком? Годков-то ему всего ничего было, я вижу, только жить да жить.

– Конкуренты проклятые погубили, – приглушенно ответил рабочий, – расстреляли его машину из автомата. И Диму, и телохранителя его, и водителя – все в «мерсе» сгорели.

«Понятно. – Илья снова любовался на памятник. – Дима, Дима, чем же ты промышлял еще каких-то десять лет назад? Героином торговал, вещевой рынок контролировал, торговцев дешевой водкой доил? Кому ж ты дорожку перешел, что в собственной машине тебя спалили? А попы – молодцы, мало, что с живого и мертвого деньги дерут, так еще и с воровского общака кормятся. Это вам не свечной заводик…»

– Местечко себе присматриваешь?

Илья обернулся на голос. Рабочий в грязной рясе докопал борозду и устроил себе перерыв, решив скоротать время в познавательной беседе.

– Какое там, – направился к нему Илья. – Где нам, грешным. Я с отцом-экономом поговорить хочу, о племяннике своем. Болеет он, сильно болеет, на голову слаб, – шепотом поделился своей бедой Илья. – Слышал я, что здесь таких лечат, вот и приехал…

Он замолчал, видя, как человек напротив согласно качает головой.

– Есть, есть, – подтвердил он, – много тут убогих, братья за ними ходят, как за детьми малыми. Вон там домики видел? – Он показал в сторону благообразных строений. – Там и живут, точно как в санатории. Кормят, поят, лечат, батюшки их духовно окормляют – благодать! – Мужик поднял лицо к небу, словно пытался скрыть слезы умиления.

«Отлично!» Илья тоже глянул сначала на уже почти расчистившееся от облаков и тумана небо, потом на полускрытые обелиском Димы Незнайки стены богадельни, проговорил негромко:

– Я слышал, что здесь даже родной брат Меркушева живет. Ну, того самого, что в «Трансгазе» главный. Это правда или врут люди? – Он пристально уставился на рабочего. Тот постоял еще, задрав голову, опустил ее неспешно и перекрестился под грянувший колокольный звон. И снова взялся за лопату, вогнал ее в сырой плотный пласт земли, налег на черенок, перевернул.

– Много у нас убогих живет, кому Бог посылает исцеление, кому нет, – пробормотал он себе под нос, Илье пришлось нагнуться, чтобы разобрать слова рабочего. – А чьи они родственники – нам неведомо, да и знать незачем.

И, больше не обращая внимания на любопытного «паломника», принялся перекапывать слежавшуюся за зиму землю.

«Мимо кассы…» Илья отвернулся и неторопливо побрел подальше от бандитского надгробия и неразговорчивого мужика в сторону небольшого, стоявшего на отшибе домика за резным деревянным заборчиком. Изнутри заборчик подпирала густая высокая живая изгородь, Илья шел вдоль нее, добрался до стены, от которой снова повеяло свежими нечистотами. Пришлось поспешно разворачиваться и топать обратно мимо резного штакетника и недавно зазеленевших колючих кустов. За ними раздался громкий, требовательный голос – кто-то говорил по телефону, и этому кому-то было немного лет. Забор и кусты сделали поворот, Илья оказался между затейливыми дощечками ограды и глухой стеной старого здания. Прошел еще немного вперед, запрыгнул на уступ в стене, заглянул через верхушки кустов. Двухэтажный коттедж примыкал к ним вплотную, половину стены занимало панорамное окно, за ним открывался вид то ли гостиной, то ли столовой. Огромной, просторной, с камином и здоровенной люстрой, свисавшей через люк в перекрытиях аж со второго яруса дома. Несмотря на солнечное утро, люстра ярко светилась, ее граненые подвески переливались, блестели всеми цветами радуги, искры падали на паркет и украшенные лепниной и позолотой стены. В камине горел огонь, перед решеткой стояли низкий столик и глубокое кресло, в кресле развалился светловолосый юноша. С капризным видом он покрутил в пальцах мобильник, бросил его на пол и задрал полы рясы. Из-под нее показались ноги, обтянутые черными же, украшенными многочисленными стразами и кружевами лосины, юноша повозился в кресле, аккуратно перехватил розовой резинкой тощую, но длинную, почти до колен бороденку и принялся красить ногти.

«Твою маму…» Илья влип спиной в стену, зажмурился, снова открыл глаза. Юноша в лосинах не исчез, как сон, как утренний туман, а, прикусив нижнюю губу, с упоением делал себе маникюр. Илья уже собирался осторожненько сползти с так кстати подвернувшегося выступа и по-быстрому убраться куда подальше, как обстановка изменилась. Юноша дернул головой, обернулся и вскочил на ноги, растопырив пальцы, замахал руками на ворвавшегося в каминный зал батюшку. Этот был велик, волосат и жутко расстроен, кинулся к юноше с мольбой в глазах, но тот замахал на него тощими лапками.

– Все, брат Амвросий, видеть тебя больше не хочу, не желаю! – щебетал «послушник» (или как он там правильно называется). – Блажь, блажь бесовская и соблазн! Не подходи ко мне больше, изыди! На, забери! – Он толкнул носком лакированного ботинка мобильник (надо думать, дорогущий и самой что ни на есть распоследней модели), трубка проехалась по паркету и уперлась в край рясы горообразного батюшки.

– Что ты, что ты! – заворковал тот, отпихнул куда подальше неприкаянный мобильник и двинулся навстречу монашку в лосинах. Тот отступал с визгами и криками, батюшка пер молча и сосредоточенно, выбросил вперед лапищи, сгреб мальчонку за грудки, рывком прижал к себе, наклонился, и парочка слилась в страстном поцелуе. Ноги у юноши подкосились, одна подвернулась, он пополз вниз, «большого брата» клонило следом, поцелуй перешел в партер, на полу началось сосредоточенное барахтанье и возня.

Илья почувствовал, как к горлу подступила тошнота, порадовался, что не успел сегодня позавтракать, очень аккуратно слез с выступа и едва ли не бегом рванул куда подальше, не разбирая дороги, по идеально чистым плиткам дорожек, по мокрой траве, по комьям земли. Опомнился едва ли не у самых ворот, обернулся на зов. У «Тойоты» стоял Исидор, размахивал рукавами, как гриф крыльями, звал к себе. Пришлось возвращаться, садиться в машину, чтобы уж окончательно доиграть роль богатого дяди раненного на голову племянника. Возникли серьезные опасения и за собственный рассудок, поэтому предложение немедленно покинуть «пустынь» Илья встретил едва ли не с восторгом. У Исидора зазвонил мобильник, он не успел сесть в машину, а так и болтал, стоя у открытой дверцы, а в салон тем временем просачивался характерный запашок – отходы жизнедеятельности «подворья» концентрировались где-то поблизости.

– Завтра приедем. – «Брат» наконец плюхнулся за руль, завел машину. – Сегодня отец Амвросий занят трудами непосильными, не до нас ему. Брат в канцелярии сказал, что завтра точно будет.

«Трудами. Еп. перный театр». Илья смотрел в окно, как послушник – обычный мужик в разномастном камуфляже и высоких ботинках – открывает ворота, кланяется «Тойоте». И, чтобы не молчать, спросил:

– А почему тут везде дерьмом воняет? Канализацию прорвало?

Исидор вывернул руль влево, вывел машину на шоссе и дал по газам, да так, что стрелка спидометра свалилась за сотню.

– По распоряжению отца-эконома все нечистоты сливаются прямо в речку в овраге за стеной. Батюшка благословил не строить нормальную канализацию, а жить, как в старину, – пояснил «брат».

«Ну да, ну да. В старину…» Больше Илья не произнес ни слова, думал только об одном – как бы не проколоться завтра, как пережить встречу с ревнителем старины, как сдержать тошноту и что делать, если организм откажется подчиняться. Ничего, надо просто немного потерпеть, результат того стоит. Если меркушевский братец все еще здесь, то в руках будет знатный козырь, жирный, окончательный, убойный, в конце концов. Если все подтвердится, то выкрасть шизофреника из «санатория» – плевое дело, а дальше… План родился сам собой, все получалось легко и просто. Разумеется, Меркушев пойдет на все, лишь бы спасти пусть чокнутого, но все же родного братца, будет сговорчивым и покладистым, согласится кое-что забыть и на что-то закрыть глаза. По самому большому счету Илья Кондратьев с ним в расчете, осталось последнее…

Второй половины дня и большей части ночи ему хватило, чтобы обдумать и перепроверить свой план, главная роль в котором отводилась Меркушеву Вадиму. Упор делался на родственные чувства – ведь что может быть прочнее в нашем зыбком мире?.. Проверить все еще раз, прикинуть, кое-что оставить на потом, чтобы обдумать еще раз… Спать Илья улегся далеко за полночь. А проснулся от торжественного оглушительного перезвона колоколов, в них били с таким усердием, что по всей гостинице звенели стекла.

– Новый отец-настоятель сегодня пожалует, – со слезами на глазах возвестила «матушка» с ресепшен. – Вот радость-то, вот радость!

И закрестилась так усердно, словно отгоняла мух. Илья направился к выходу. Новый настоятель – принесла же его нелегкая, не мог еще денек подождать. Ищи теперь этого Исидора… Кстати, во сколько они сегодня встретиться договаривались?

В воротах было не протолкнуться, все обитатели монастыря сбежались к белокаменной арке, дабы встретить нового главаря. Илья попытался пробраться через толпу, но быстро бросил эту затею, кое-как выбрался на газон, остановился за спинами толпы. Бесполезно, это безумие надо просто переждать, а уж потом искать способ вернуться на «подворье», на крайняк можно такси вызвать, дорогу-то он знает… Кстати, это мысль, жаль, что раньше не догадался.

В гуле, криках и звоне он различил гудки машин, приподнялся на носки. В ворота въезжали два блестящих черных лимузина в тонировке, причем первый, как издалека показалось Илье, был бронированный. «Майбахи» проплыли через ворота и остановились напротив стены древнего храма. Открылись дверцы, из машин вышли люди. Черное, белое, зеленое, золотое – все смешалось на крохотном пятачке, раздался восторженный рев толпы, ее отбросило назад, Илья едва успел отбежать от бордюра, взял немного вправо и оказался впереди процессии. Первым шествовал высокий с мрачным, жутко бледным худым лицом бородатый старик в черных одеждах, за ним еще двое таких же – изможденных, отрешенных, но помоложе и покрепче. А за ними, весь разряженный, как новогодняя елка, в блеске камней и одежде из дорогой яркой ткани шел тот самый юноша в кружевных лосинах. Правда, сейчас его облекала новая, блестевшая под солнцем золотыми нитями вышивки, мантия, но капризная улыбка и тощая несерьезная бороденка со вчерашнего дня никуда не делись. Молодой человек надменно поворачивался во все стороны, его высокий, тоже блестящий, причудливой формы головной убор покачивался в такт движениям нового отца-настоятеля. Следом топал зверообразный Амвросий, расталкивал пузом случайно оказавшихся на пути «братьев» рангом помельче, ни на шаг не отставал от юноши в высокой, расшитой золотом шапке. Подошел почти вплотную и ласково потрепал подопечного чуть ниже спины, разгладил лапищей ткань, зыркнул по сторонам. Кажется, кроме Ильи, этот маневр никто не заметил, толпа стонала в экстазе, гудели машины, звонили колокола, в глаза бил ослепительный солнечный луч. Прекратить, остановить этот кошмар, убраться куда подальше нечего было и надеяться, все это можно было только пережить. И отойти некуда, со всех сторон орут, подобно той кликуше, экзальтированные паломники, ревет молитвы братия, да так, что голова разламывается и уши вянут. И черт бы с ней, с толпой, с воплями, истериками и парой припадков, сразивших наиболее впечатлительных, хуже другое – дорога на «подворье» отрезана надолго, туда сейчас соваться нельзя. Назойливого просителя просто выкинут на радостях куда подальше; пока у них все успокоится, пока устаканится, пока выяснится, кому платить, – пройдет не один месяц, и этих месяцев у него нет. А это значит, что продуманный план летит к чертям, неизвестно, где брат Меркушева, а сам Валерка по-прежнему недосягаем. Недосягаем для переговоров, для шантажа и угроз обнародовать интимные и кровавые подробности из его прошлого. Значит, остается последнее, вернее, то, с чего Илья начинал, то, о чем подумал в первую очередь, когда решился на долгий обходной путь. «Меркушев, я убью тебя, пристрелю, как собаку, на глазах у твоей охраны. А дальше – разберусь, мне будет легче только от того, что ты сдох». Электричка остановилась, с шипением открылись двери. Илья невежливо отодвинул с дороги нагруженную кошелками женщину и первым выскочил на перрон Ярославского вокзала, зашагал вместе с толпой к метро.