Текст книги "Транзит"

Выпив кофе и отметив с продавцом сделку рюмочкой изысканного коньяку (в Швейцарии допустимо определённое количество алкоголя за рулём), мы с Климом в прекрасном настроении расселись по машинам, решив перед возвращением перекусить в ближайшем ресторане.

Теперь мне было необходимо найти третьего водителя. Прямо из Лозанны я звякнул в Чехию и быстро договорился с одним из своих друзей – Либором, что уже сегодня вечером он выедет к нам поездом через Вену. Так как чехам визы для передвижения по Европе были не нужны, то это означало, что уже завтра утром я могу встречать его на вокзале ближайшего к нам города – Фрауенфельда. Всё выходило как нельзя лучше, и всю дорогу обратно я уже размышлял только о Ганновере…

Следующие два дня мы занимались переоформлением документов в полиции, получением страховок и транзитных номеров, а также походами по магазинам и «культурными акциями» – мероприятиями, которые я всегда проводил для своих друзей, в первый раз попавших сюда. Обязательными «гвоздями» культурной программы являлась прогулка по центральной улице Цюриха и, как говорят, «самой дорогой улице мира» – Банхофштрассе, на которой существует самая высокая на свете концентрация дорогих магазинов на метр длины, а также посещение самого большого и, наверняка, самого красивого в Европе водопада – Рейнфалл – у городка Шаффхаузен. Во всём этом участвовал и присоединившийся к нашей маленькой компании Либор, который заодно и привёз нам наконец-то сумки с нашими вещами.

На следующее утро мы попрощались, и Клим с чешским другом на «Вольво» и «Фольксвагене» отправились на восток, к австрийским границам. Я же нервно сидел на кухне почти два часа, пока не зазвонил телефон и Клим не сообщил о благополучном въезде в Австрию. Значит, у них всё в порядке. Теперь и мне пора было собираться.

Особо много багажа у меня, как обычно, не было, поэтому, кинув в «Ровер» свою единственную сумку, я потрепал за ухом лохматого Миро и сел за руль: Лени и Йенс были на работе, так что прощаться мне было больше не с кем, кроме этого добродушного пса.

Предварительно заправившись «под горлышко», я направился к очередной известной мне «дырке» в границах, но на этот раз на севере, с немецкой стороны.

Недалеко от замечательного городка Шаффхаузен и прекрасного водопада реки Рейн начинался не менее замечательный и очень большой, по европейским меркам, холмистый лесной массив, во всех направлениях пронизанный достаточно густой сетью грунтовых лесных дорог и дорожек, в некоторых местах даже аккуратно посыпанных гравием. По этим местам в сухое время года можно было совершенно спокойно передвигаться даже на легковом автомобиле, не говоря уже о таком вездеходе, как «Рейндж Ровер». В последний раз я проезжал здесь на «Форде Скорпио». Дорожки эти, судя по всему, служили для вывоза спиленных деревьев и общего ухода за лесом. Никаких знаков здесь, естественно, почти не существовало, и ориентироваться приходилось только лишь сохраняя направление с помощью компаса. Кое-где грунтовки были «слепыми», то есть кончались просто лесным тупиком. Там, куда я должен был попасть, находился лесной пункт пересечения границы, с двумя деревянными пограничными будками по сторонам гравиийной дороги – немецкой и швейцарской, с соответственно болтавшимися около них флажками обоих государств и даже шлагбаумом. Но эти посты, созданные, видимо, для контроля случайных велотуристов или охотников во время летнего сезона, сейчас, как и большую часть года, должны были быть закрыты, а скрипучий деревянный шлагбаум я легко открою и сам…

Тем не менее, уже третий раз попав в тупик, я понял, что, видимо, всё-таки заблудился. Не оставалось ничего иного, чем, как слепой котёнок, начать тыкаться в разные дырки и искать дорогу наобум. Причём самое жуткое было то, что в случае, если я завязну в каком то болоте или, не дай Бог, у меня в этом лесном лабиринте кончится бензин, то при полном отсутствии какой-либо связи с внешним миром моя ситуация могла бы быть более чем плачевна – рассчитывать на то, что кто-то вдруг случайно проедет мимо и найдёт меня, было абсолютно бесполезно. А не зная точно своё местонахождение, выбираться отсюда пешком по компасу я мог и два дня, на что не было ни еды, ни воды, ни сил.

Почти через четыре часа болтания туда-сюда в огромном лесу, по разным тупикам и опасным глубоким осенним лужам, на конце одной из дорог показалось какое-то строение, и, подъехав поближе, я обнаружил маленькую лесопилку, за которой уже начинался асфальт. Ещё через десяток километров мой по крышу заляпанный грязью джип с почти уже пустым бензобаком влетел в небольшой населённый пункт, который, судя по номерам запаркованных всюду автомашин, находился уже, слава Богу, в Германии. В центре деревушки, на перекрёстке, стоял большой указатель, на котором я с радостью увидел обозначение дороги в направлении на Роттвайл и Штутгартский автобан «A-81». Не теряя зря времени, я повернул в нужную сторону и поспешил побыстрее убраться из небезопасного приграничного района.

IV

Староста, не без участия местного жителя Янке, проявил такую щедрость к отступающим немецким частям, что около десяти фон Шенкоф послал связного в лагерь за одним из грузовиков для перевозки провианта и раненого полковника во временное расположение колонны СС. Гораздо быстрее бы с этим заданием справился полугусеничный транспортёр, но подумав, что в случае, если их увидят с воздуха, крытый брезентом грузовик без опознавательных знаков выглядел бы более безобидно, оберштурмфюрер приказал выкинуть мебель и пригнать в деревню наименьший из имевшихся в наличии и единственный не покрытый пятнами камуфляжа – трёхтонку «Рено» грязно-мышиного цвета. Машина пришла через час, с одним из эсэсовцев дивизии «Das Reich» за рулём, который сообщил, что водители-венгры сбежали и со своими винтовками, а Крошка, оставшийся за командира, узнав об этом, даже не послал никого на их поимку.

Война для Венгрии уже фактически кончилась, фон Шенкоф и сам, собственно, не видел причин задерживать этих людей, даже не находившихся официально в его распоряжении, тем более, что колонна направлялась на запад, в сторону противоположную их родному дому. Единственное, что его беспокоило – это возможность их поимки патрулями противника и, соответственно, быстрое обнаружение его колонны.

«У этих несчастных мадьяр[10]10
  Мадьяры – венгры, термин, используемый в европейских странах и в самой Венгрии.


[Закрыть] нет ни малейших причин рисковать собственной шкурой перед русскими, чтобы нас крыть. Тут уж каждый за себя, а мы им сейчас совсем не братья и далеко не товарищи, так же, скорее всего, сдадут сразу, даже если их не будут специально спрашивать, просто чтобы заслужить доверие “Иванов” и купить себе пропуск домой… Но и в этой ситуации Крошка, видимо, был прав: в любом случае, специально нарываться на советские части вооружённым венграм в немецкой форме не было резона, так что наверняка постараются проскользнуть незаметно. Организация же карательной экспедиции с целью их поимки на совершенно открытой местности только привлечёт ещё больше внимания, если что…» – с такими мыслями он наблюдал, как несколько его подчинённых затаскивают в кузов серого «Рено» свежевыпеченный хлеб, копчёности, домашнее вино, трёх свежезарезанных свиней, картофель и ещё много того, что он и сам уже долго не видел. При этом староста всё время стоял рядом и припоминал, что он сделал действительно всё, что мог и что обещал, а теперь очередь за ними – чем быстрее, тем лучше отъехать отсюда и не ставить под угрозу деревню, которая им так помогла.

Когда погрузка провианта была закончена, два эсэсовца из сапёрного взвода осторожно вынесли и положили в кузов полковника люфтваффе на привезённых носилках, а Янке лично перенёс его мешки и окованый ящик в грузовик и добровольно уселся рядом, на борт, явно с целью их охранять. Оберштурмфюрер очень удивился, заметив это: он был уверен, что уж именно Йозеф-то наверняка уже не захочет возвращаться и попросит его о разрешении остаться дома с семьёй, и, естественно, Янке не мог этого не знать, получит его… Потому что совершил невозможное. Во время последних боёв в Вене именно он, рискуя собой, спас своего командира, вытащив его, оглушённого взрывом и без сознания оставшегося в горящей самоходке, под обстрелом вражеских снайперов, пулемётов, миномётов и этих двух огромных тяжёлых гусеничных монстров «Иосиф Сталин», бивших по ним прямой наводкой из своих жутких 122-мм орудий с расстояния менее чем в триста метров. Всё кругом разлеталось в клочья и пыль так, что, казалось, ничто живое не может при этом уцелеть, выжить… Толстые стены добротных кирпичных особняков на окраине города, казавшиеся вечными и непоколебимыми, под ударами русских танковых пушек просто рассыпались в песок. Гул и грохот был так силён, что выбивал большинству притиснувшихся к руинам солдат обеих сторон барабанные перепонки, превращая для них всё окружающее в звенящую тишину кадров немого кино… фильма-катастрофы…

Несмотря на то, что было около трёх часов дня, на улице, где шёл бой, практически стемнело, так как дым, пепел и серо-оранжевая удушливая кирпичная пыль, поднимаясь вверх, абсолютно закрывали солнечный свет. Картина напоминала Апокалипсис… Когда Янке, сам полуглухой от заполнявшей уши после очередного близкого взрыва, собственной запёкшейся грязной крови, с лёгкими, носом и ртом, полными липкого тестообразного месива, состоящего из смешавшихся с человеческими слизистыми выделениями всепроникающих микроскопических частиц кирпичной пыли и штукатурки, под шквалом пуль рванулся к подбитой бронемашине, он даже не знал, жив ли ещё его командир… Его собственные шансы выжить на пути туда и обратно были при этом явно менее пятидесяти процентов, но он побежал. Через примерно минуту после того, как он оттащил оберштурмфюрера в сторону, в открытый взрывом канализационный отвод, самоходка – один из последних уцелевших к этому времени в немецкой армии, в пятнистом, как настоящая пантера, камуфляже, «охотник на танки» «Jagdpanther»[11]11
  «Jagdpanther» – немецкая самоходная установка на шасси танка Т-5 «Пантера» – (Panzer V-«Panther»), имевшаяся на вооружении и в дивизии СС «Дас Рейх».


[Закрыть] фон Шенкофа – разлетелась на дымящиеся куски, получив почти одновременно два прямых попадания от русских тяжёлых танков.

После этого, в нарушение субординации, офицер разрешил своему подчинённому называть себя по имени. Йозеф Янке был старше его почти на десять лет, был женат и имел двоих детей. То, что он добровольно совершил несколько дней назад ради своего молодого командира-холостяка, то, чем он при этом рисковал, невозможно было оценить никаким орденом и никакими деньгами и званиями… И оба это знали.

Кто поместился, наскакали в кузов, остальные повисли на скрипящих подножках и бортах старенького «Рено», пятнадцать минут – и они на месте, в небольшой роще на холме. Сразу после приезда к командиру подошёл Крошка и доложил о происшествии с венграми и своих действиях, точнее, об их отсутствии. Фон Шенкоф лишь кивнул в ответ головой и тут же, обернувшись, увидел, что все три украинца сидят без оружия и ремней около одного из грузовиков, со связанными руками и под охраной двух автоматчиков.

– В чём дело, Завацки? Почему вы их разоружили?..

– Когда эти мадьяры сбежали, герр оберштурмфюрер, мы решили вот с Герхардом, – Крошка кивнул на одного из присутствующих унтерофицеров, – что их лучше тоже на всякий случай обезопасить… Чтобы не свалили к своим…

– Вы решили???.. Я, Завацки, был лучшего мнения о ваших умственных способностях!.. К «своим»?.. Во-первых, обершарфюрер, если вы не заметили, в отличие от убежавших вольнонаёмных венгров из вспомогательных сил Вермахта, это ваши коллеги из ваффен-СС, хотя и восточного состава, сложившие присягу нашему фюреру Адольфу Гитлеру и рейху, так же как и вы, которым, во-вторых, чтобы попасть к русским, надо было всего лишь только остаться тихо и спокойно в одном из венских госпиталей, из которых они бежали к нам и приняли участие в боях в городе!!!.. А в-третьих, напрягите, к чёрту, свои извилины! Если кто-то из присутствующих и побежит к «иванам», так только не они! Эти лучше перегрызут себе вены, чем сдадутся Советам, вы хоть немного представляете, обершарфюрер, что их ждёт у этих «своих»??? Немедленно извинитесь и выдайте им обратно их оружие и всё остальное!.. Выполнять! Кру-гом! Марш!

Александр фон Шенкоф сам по себе не был наилучшего мнения об организации так называемых «СС восточного набора». Набор славян, мусульман, кавказцев и других «негерманских» народов «второго сорта» в ряды ваффен-СС, провозглашённых в начале этой войны Гиммлером за элиту элит Третьего рейха, логически нарушал всю структуру предвоенного духовного воспитания и мировоззрения немецкого народа. Голландцы, бельгийцы, норвежцы, прибалты, этнические немцы из Румынии, наконец, это ещё куда ни шло, но славяне?!.. Хотя, как он заметил, и в настольной книге офицерского корпуса СС – «Майн Кампф» – можно было проследить мысль фюрера о том, что русские, например, как народ, вполне достойны нормальной жизни, требуется лишь освободить их от еврейско-коммунистического ига и взять под правильное руководство какого-нибудь германского народа, под которым они, кстати, так-таки долгие годы процветали и благополучно развивались в Средних веках… К тому же, за четыре года, что он провёл на Восточном и Западном фронтах, он научился уважать своих восточных противников, а также в боях с ними сильно разуверился в их провозглашённой «второсортности».

Все старые ветераны СС, – а Александр фон Шенкоф в свои двадцать семь лет, из которых полных четыре провёл как боевой офицер, считал себя таковым, – одновременно ненавидели и уважали «иванов». Уважали тем способом, как боксёр на ринге уважает и одновременно подсознательно боится себе равного бойца, в предчувствии тяжёлого поединка с неясным концом, злоба и ненависть приходит уже во время боя, после первых взаимных ударов. Вообще, события этой войны, именно на Восточном театре военных действий, сильно ломали в последнем десятилетии пропагандистски сформированные стереотипы немцев – эти самые «подлюди», хотя и ценой огромных потерь, но всё-таки выгнавшие немецкие армии с предместий Москвы, сами стояли сейчас уже у ворот святая святых Германии – Берлина, сам факт завоевания которого был теперь лишь вопросом времени и ещё нескольких десятков, а может быть и сотен тысяч уничтоженных жизней на обоих сторонах, что, впрочем, видимо, никого в данный момент не интересовало – уже бессмысленная бойня в разгромленной столице того, что ещё недавно гордо называлось Тысячелетним Рейхом, принципиально продолжалась до «полной победы», а люди «второго сорта» сейчас уже почти в упор расстреливали из своих далеко не второсортных танков и ракетных установок здания правительства, с таким пафосом провозгласившего их за «untermensch»[12]12
  Untermensch – по-немецки «подлюди», люди низшего сорта.


[Закрыть].

«Цивилизованный запад», в лице Америки и на американские же деньги, открыл свой второй фронт в момент, когда исход войны в Европе был уже фактически полностью предрешён Советами и их Красной Армией, видимо, из страха, что русские дойдут до Атлантического побережья и установят свои коммунистические порядки на всём Старом Континенте. При всём при том, что большинство подразделений СС в конце войны ставило себе как последнюю цель сдачу в плен именно западным союзникам, делали это исключительно из чувства самосохранения, желая попасть в руки гуманнейшего, а потому и слабейшего противника. Уважение, страх и ненависть русских фронтовых бойцов и немецких СС были взаимными и одинаковыми, потому что принципы их войны были тоже одинаковы: самоотверженность, отвага, безжалостность к врагу, жестокость… На обеих сторонах пленные в большинстве случаев долго не оставались живы… По мнению многих, кто прошёл с «Das Reich» Восточным и Западным фронтами и имел возможность сравнения, одна хорошо вооружённая и обстрелянная дивизия Красной Армии в бою стоила минимально пяти английских или американских, а то, что называлось французскими освободительными частями, ветераны СС вообще считали неудачно организованной клоунадой, пародией на армию. Хотя всё это и относилось к «высшим», западным расам…

14-я добровольческая дивизия СС «Galizien», или Украинская № 1, была фактически единственным комплектным славянским формированием ваффен-СС такого уровня, принимавшим активное участие в боевых действиях на Восточном фронте, хотя и с полностью немецким командным составом. Впервые, как полноправная дивизия, она участвовала в обороне г. Броды в составе 13-го корпуса немецкой 4-й танковой армии во время Львовско-Сандомирской операции, где нанесла тяжёлый ущерб наступавшим войскам советского 1-го Украинского фронта, хотя и сама в сражениях в «Бродском котле» была полностью разгромлена: из почти 12000 человек личного состава, принимавших участие в боях на этом участке фронта, из окружения пробилось к немецким линиям лишь около тысячи. После переформирования и набора нового состава участвовала в боевых операциях против известной партизанской бригады Ковпака уже на территории Словакии, а сейчас, насколько знал ситуацию фон Шенкоф, основные силы украинской дивизии СС тоже были где-то неподалёку, на юге или юго-западе Австрии.

Короче, с точки зрения оберштурмфюрера, военнослужащие именно этой части были вполне достойными уважения фронтовиками. Все трое имели боевые награды за ранения и противопартизанские акции разных степеней, а один, артиллерист, кажется, Паленко или Павленко – фон Шенкоф плохо запоминал славянские фамилии – даже имел немецкий Железный Крест 2-й степени.

«В конце концов, если с нами воюют словаки, венгры и хорваты, так почему не украинцы?.. В данный момент можно только радоваться, что хоть кто-то ещё находится на нашей стороне… Засранные союзнички, Болгария, Румыния и даже «макаронники», не просто бросили Германию в трудную минуту – они обернули своё оружие против нас… Фюрер выбрал плохую компанию. В Польше в тридцать девятом мы ещё жали Советам руки, кто знает, где бы сейчас были Черчилль с Рузвельтом, если бы эта дружба продолжилась?.. Тяжело представить, кто бы мог противостоять такому союзу… Н-да…» – офицер СС обернулся к грузовику:

– Герр полковник, всё в порядке? Как ваша спина?

– Спасибо, всё так же плохо… Каковы ваши планы на ближайшие часы, оберштурмфюрер?

– Как старшего по званию, герр полковник, я обязан спросить вас.

– Перестаньте, я знаю правила, но, несмотря на звание, я, как видите, не способен вами командовать, а к тому же ваши люди не являются частями ВВС или регулярной армии. Единственное, чего я бы хотел, это предварительная консультация всех ваших действий со мной и передача мне информации о нашем актуальном положении. У вас полно хлопот с личным составом, а у меня как раз есть время на размышления и анализ ситуации… как в шахматах, оберштурмфюрер, да?.. – лётчик попытался улыбнуться.

– Так точно, герр полковник… – эсэсовец оценил, как элегантно и незаметно для окружающих у него из рук взяли командование колонной, а все присутствующие нижние чины даже не уловили этого…

При разгрузке продовольствия у солдат сразу приподнялось настроение – многие из них уже месяц не видели горячей пищи и настоящего свежего мяса, не говоря уже о остальном богатстве, находившемся в грузовике. Зная это, офицеры решили пренебречь мерами предосторожности и разрешить людям развести костры и приготовить горячие обеды: никто не знал, когда ещё им снова представится такая возможность. На случай неожиданного разделения группы при атаке противника или по иным причинам было также решено не складировать оставшийся провиант централизованно, а сразу распределить между всеми членами личного состава, по возможности равномерно.

Тем временем вернулся на мотоцикле Майер, который принёс сообщение о том, что в небольшом пограничном городке Никольсбург, километрах в десяти от них, русские, проезжая колоннами на Брно, оставили небольшой блок-пост, человек двадцать. И что, судя по всему, это пока единственная советская воинская часть, постоянно находящаяся в близких окрестностях. На главной дороге, по словам Майера, уже появились караваны беженцев, идущие прежде всего на юг и запад, в англо-американскую зону, в направлении, противоположном движению русских колонн.

– Да, Майер, – фон Шенкоф обратился к подчинённому, – а что твоё поручение относительно прослушивания эфира?..

– Два человека работают, оберштурмфюрер.

– Подите, спросите у них, есть ли что-то интересное.

– Есть, герр оберштурмфюрер!

Через десять минут Майер появился с листком бумаги в руке и протянул его офицеру со словами:

– Плохие новости, герр оберштурмфюрер…

– Дай-ка, – фон Шенкоф пробежал глазами неровно написанные строчки: – «Рурский котёл» уничтожен… англо-американские части уже полностью заняли всю Порурскую промышленную область… По приблизительным подсчётам, взято более 300 тысяч пленных… Весь восточный берег Рейна в руках союзников… Мой Боже! Так быстро?.. – он поднял голову и посмотрел на полковника. – Не думаете, что это может быть дезинформация?..

– Дезинформация?.. Что вы, Шенкоф, в отличие от Геббельса, у «янки» нет оснований врать и поддерживать моральный дух своей армии различным бредом. Как вы сами, надеюсь, заметили, реальность превосходит даже их собственные наилучшие ожидания: непобедимая немецкая армия сама спешит сдаваться им в плен, просто чтобы не попасть к русским… А кстати, что говорят они?..

– «…Тяжёлые бои на окраинах Берлина… Красная Армия входит в северную часть города, танки прямой наводкой обстреливают центр… Острава ещё держится… упорные бои… Сегодня началось генеральное наступление на Брно…»

– Это, по крайней мере, точно не дезинформация, это даже мы слышим… – пилот мрачно усмехнулся, кивнув в сторону, откуда постоянно доносились отзвуки непрерывной канонады. – Без порурских фабрик и военных заводов Германия безоружна, железнодорожная сеть разгромлена, армии спешат сдаться в плен, чтобы не подохнуть бессмысленно в уже проигранной войне… Как, фон Шенкофе, на сколько поставите?.. Неделю, десять дней… Или, быть может, конец придёт уже завтра? Как вы думаете?..

– Не знаю… Надо собрать солдат, полковник. Думаю, будет лучше, если они услышат это от меня, чем шёпотом от своих коллег, что слушали радио. Я старался всегда быть честным к своим подчинённым и сейчас считаю это особенно важным. Только взаимное доверие командира и его солдат позволит победить в бою…

– Вы ещё употребляете слово «победить», мой друг?..

– Да, полковник, даже если Германия проиграет эту войну, это не значит, что мы… каждый из нас, проиграл свой собственный бой.

– Не понимаю, о чём вы говорите…

– Я не проиграл, полковник, и, если могу говорить за своих людей, они тоже… Я преданный сторонник нашей идеи и фюрера, но думаю, что эту войну проиграли не мы, кто честно дрался с оружием в руках, а те, кто бездумно командовали нами сверху…

– Я вынужден остановить вас, фон Шенкоф, пока вы не перешли на конкретные фамилии…

– Не бойтесь этого, я их просто не знаю. Я знаю лишь то, что эту войну мы проиграли ещё в сорок первом, хотя тогда мало кто это понимал. Мне для осознания этого факта потребовалось четыре фронтовых года…

– Интересная философия, хотя мне пока не совсем понятны все ваши словесные формулы. Надеюсь, что у нас будет время подискутировать об этом, но не здесь и не сейчас. Вы, кажется, собирались прояснить ситуацию со своими людьми? Накормите личный состав и сообщите мне потом о ваших планах на вечер, – полковник откинулся назад, давая понять, что беседа окончена.

Неожиданно сверху послышался завывающий звук авиационного мотора. Самолёт был уже близко, почти над лесом, ясно видимый в небе сквозь ещё редкую весеннюю листву. Из-за постоянного грохота орудий с севера, откуда появился и аэроплан, никто не услышал его приближение раньше. Одинокий старенький советский ночной бомбардировщик «ПО-2» с красной звездой на хвосте сейчас, среди бела дня, медленно приближался к деревне вдоль дороги, по которой этой ночью проехала колонна СС.

Эти машины уже практически не использовались на фронте. Биплан устаревшей конструкции «ПО-2», или «Поликарпыч», как его ласково, как дедушку, называли бойцы Красной Армии, со своими стянутыми верёвками двумя крыльями, открытой кабиной и «черепашьей» скоростью передвижения в середине двадцатого столетия, скорее был ностальгическим воспоминанием о Первой мировой войне, чем боевым самолётом, хотя в начале Великой Отечественной, из-за недостатка техники, на фронте использовался и подобный раритет. Но так как днём летать с такой скоростью над немецкими позициями, защищёнными современными зенитными орудиями и пулемётами, не говоря уже об авиации, равнялось самоубийству, его боевая функция сводилась к сбрасыванию бомб хотя бы в тёмное время суток, когда имел хоть какие-то шансы на успех, откуда и произошло гордое название «ночной бомбардировщик». К концу войны деятельность этих самолётов на фронте сводилась к аэрофотосъёмке местности, тыловым перевозкам и иногда, вследствие уже почти полного отсутствия в воздухе немецких ВВС, рекогносцировке артиллерийского огня на передовой линии.

Кашляя своим поршневым двигателем, как старый автомобиль при переключении передач, самолёт медленно приблизился к лесу на холме, пролетел над деревней и начал разворачиваться в направлении кучки винных погребов на склоне холма, где как раз стояли немцы. Облетев небольшой лесок, «Поликарпыч» сбросил газ, развернулся, «отрыгнул» пару раз и с надрывным хрипом мотора стал заходить на второй круг.

Полковник и офицер СС наблюдали за ним с грузовика, все остальные, перестав есть, смотрели на него из леса. Хорошо замаскированная машина ПВО в кустах на окраине, как заметил полковник, и без приказа неотрывно следовала за каждым движением самолёта, разворачивая в его направлении свою четырёхствольную установку, готовую в любое время открыть огонь – сразу было ясно, что эстонский экипаж тоже не новички на фронте. К грузовику подбежал их командир, фельдфебель, и с сильным балтийским акцентом спросил фон Шенкофа, что ему делать – стрелять или нет.

– Подождите пока, – ответил эсэсовец.

– Эй!.. – полковник опять привстал. – Сейчас же прикажите снять его, оберлейтенант! – он неожиданно обратился к фон Шенкофу его армейским вариантом звания, что не было принято в отношении офицеров СС. Видимо, был сильно взволнован.

– Но этим мы откроем наше местонахождение! – возразил тот.

– Шенкофе, поверьте моему опыту, если здесь уже мотается этот летающий пылесос, значит, вас уже кто-то видел, но просто ещё не знает точно вашу позицию!.. Это не разведчик, это наводчик! Я знаю, как и для чего русские используют эти самолёты. Снимите его сейчас же!.. – он повернулся к эстонскому фельдфебелю люфтваффе. – Слышали?! Снимите его! – и, обернувшись к фон Шенкофу: – Надеюсь, что он ещё не успел передать координаты, если решил зайти на второй круг! Пилот нас ещё не видит или, по крайней мере, не уверен! Не думаю, что нас сдал староста: пока я там лежал, у него было миллион возможностей сдать меня и выслужиться… Не сдал… Кто вас видел, Шенкофе?..

– Убежали три мадьяра – водители, а утром пролетали русские штурмовики, хотя вряд ли нас видели: летели очень быстро и на Брно…

– Почему ничего не сказали мне?!.

– Не думал, что это важно, герр полковник, русские самолёты летают над нами каждый день и…

– Чёрт возьми! А вы тут продолжаете преспокойно сидеть, Шенкофе?.. Штурмовики – это не просто самолёты, это самолёты для уничтожения наземных целей. Их экипажи специально тренированы, чтобы видеть замаскированные танки, траншеи, ДОТы и т. п., в отличие от остальных ВВС, они научены смотреть именно вниз, а не вверх, и смотреть пристально!.. Я не знаю, кого вы имели в виду там наверху, кто проиграл войну, но сейчас делаете то же самое! Чёрт вас дери! Недооценка противника – вот причина всех наших бед! Лучше переоценить и быть готовым к наихудшему, чем… Вы, оберлейтенант, если над вами пролетел русский самолёт, должны действовать исходя из того, что он вас засёк, а не наоборот…

Его речь прервало громкое стаккато 20-миллиметровой четырёхствольной установки ПВО на краю леса.

* * *

Нарваться здесь на вражескую зенитную установку такого класса, как стояла сейчас внизу у винных погребов, замаскированная ветками кустарника, русский пилот явно не рассчитывал. По всем данным, противника в этом районе быть не могло: кто-то из штурмового авиаотряда просто видел, пролетая на Брно со случайным отклонением курса, где-то в окрестностях какой-то затерявшийся танк и пару человек вокруг него, или что-то подобное, – танк был вроде как немецкий… Ничего конкретного. Одни «может быть» и «вроде как».

Кругом простирались лишь открытые поля и виноградники, мест, пригодных для маскировки тяжёлой техники, практически не было. Задача состояла лишь в том, чтобы проверить на всякий случай донесение штурмовиков – обычная армейская рутина. Пилот был уверен, что, как обычно, полёт кончится ничем: «Эти фрицы сейчас думают только о том, чтобы побыстрее убраться на запад, только идиоту придёт в голову окапываться здесь, в нашем тылу, и ждать верной смерти!».

К тому же было известно, что в районы с предполагаемой реальной возможностью дислокации немецких боевых частей никогда не посылали на дневную разведку тихоходные «ПО-2».

Он, спокойно развернувшись, шёл на снижение, чтобы как следует разглядеть небольшой лесок прямо под собой, когда сначала почувствовал острую боль в ногах, а потом уже услышал долетевшие звуки выстрелов. Внизу на опушке он увидел вспышки огня, вылетающие из четырёх стволов в его направлении. Сразу понял всё. Крылья и целый корпус кучно и равномерно пронизывали явно крупнокалиберные пули – шансы на спасение +/− ноль. Старенький мотор окутался дымом, получив несколько попаданий, но, на удивление, кряхтя, всё ещё тянул машину вперёд. Пилот, включив рацию, закричал:

– Лес! Лес на холме у деревни! Зенитная установка! Номер сто четыре подбит, падаю! Падаю!.. – он отстегнул ремни и попытался выбраться из самолёта, но ноги не слушались, а силой только одних рук вытащить целое тело из простреленой узкой кабины не получалось…

Рация молчала, не слышно было даже привычного шипения. Пилот потянул на себя штурвал, чтобы хотя бы по инерции набрать высоту. «ПО-2» резко пошёл вверх, начиная «мёртвую петлю», в этот момент, вследствие уже небольшой скорости машины, непривязанный пилот вывалился из кабины на верхнее крыло и, больно ударившись спиной, полетел вниз, к своему удивлению опережая ещё планирующий вверх дном самолёт.

* * *

Эстонцы продолжали вести прицельный огонь, и вскоре «Поликарпов», с отрезанным пулями крылом камнем полетел вниз. Взрыва не последовало, останки самолёта, упав, просто начали гореть на земле, примерно в полукилометре от леса.