Текст книги "Не хлебом одним… Очерки духовного состояния России-СССР в первой половине XX века"

Глава 3
Царство, разделенное внутри, погибнет

Мы не погрешим против истины, если будем утверждать, что Россия начала ХХ века представляла расколотую страну, не знающую, как преодолеть раскол и избежать трагедии развала страны. Понимание надвигающейся трагедии было, но не было сил, способных остановить это сползание в бездну. Принимаемые Царем и его правительством меры по стабилизации и остановке развития негативных процессов в стране успеха не имели, а некоторые из них только усугубляли обстановку. Иисус сказал: «…всякое царство, разделившееся в самом себе, опустеет» (Мф. 12:25).

Уже первое десятилетие ХХ века показало, что Россия тяжело больна как социально-политически, так и духовно-нравственно. Становилось очевидным, что назревшие экономические, социальные, политические и духовные проблемы в ближайшее время могут взорвать страну и уничтожить Самодержавную Империю. Российское общество как бы замерло в тревожном ожидании грядущих потрясений. Великий праведник и молитвенник Иоанн Кронштадтский, обращаясь к своим прихожанам, вопрошал: «Посмотрите как мир (т. е то, что находится за пределами Церкви. – А.Ш.) движется к концу, смотрите, что творится в мире: всюду безверие… повсюду хула на Создателя… повсюду в мире вооружение и угрозы войною… Смотрите и сами судите: мир окончательно растлел и нуждается в решительном обновлении, как некогда через Всемирный потоп»[61]61
  История Русской Православной Церкви. – СПб., 1997, т. 1, с. 54.


[Закрыть].

У верующего народа возникло внутреннее ощущение приближающегося Страшного Суда. Спасение от этой угрозы народ видел только в усилении веры. Люди стали жаться поближе к святым обителям и святым местам, чтобы в случае этой беды найти спасение. Главным притягательным центром этого спасения для православной России стал г. Кронштадт, где жил и служил божественный пастырь и заступник перед Богом Иоанн Кронштадтский – протоиерей Андреевского собора. Весть о дивном кронштадтском батюшке разнеслась по всем городам и весям необъятной России и вышла даже далеко за ее рубежи. Со всех концов России в Кронштадт потянулись толпы паломников, желающих увидеть и услышать проповеди необыкновенного батюшки, его молитвы. Верующий православный народ уже тогда, задолго до официальной канонизации, почитал о. Иоанна как святого.

3.1. Святой праведный Иоанн Кронштадтский

Вот какую картину паломничества к о. Иоанну рисует очевидец – священник Иоанн Попов: «Дорога, идущая с берега Финского залива на Кронштадт, расположенный на острове Котланд, по льду была ровная и прямая со столбами, с будками, и по этой дороге гуськом, от самого Ораниенбаума и до Кронштадта на протяжении восьми верст, почти беспрерывно вытянулись подводы извозчиков с пассажирами: едут в одну лошадь, едут парою, тройкою, сани всевозможных сортов, ровно как и сами извозчики… Сотни подвод едут в Кронштадт, обгоняя друг друга и всех к батюшке Иоанну»[62]62
  Святой праведный Иоанн Кронштадтский в воспоминаниях современников. – М., 1998, с. 6–7.


[Закрыть].

Чем же объяснить это массовое духовное движение, невиданное еще по его масштабам в истории Русского Православия? Необычным было то, что паломничество совершалось не к какому-то святому месту, признанному и освященному Церковью, а к живому приходскому батюшке, объявленному с в я т ы м самим православным народом. Паломники стремились хотя бы увидеть и услышать его слово, но главное – попасть на проводимое им богослужение, ибо оно было совершенно необычно, не как у всех. Все, как правило, молитву прочитывали, озвучивали, а батюшка Иоанн ее проживал, он жил молитвой в процессе ее изложения, он воистину оживлял слово Божье. Он добивался этого постановкой своего голоса, мимикой, жестами, движением своего тела. Это вызывало у участвующих в богослужении реальность Божественного присутствия, укрепляло их дух и силу, а апостол Павел утверждал, что главное в христианстве не в словах и убеждениях, а в явлении д у х а и с и л ы. Непререкаемость Духа Божьего и Его Силы и исповедовал Кронштадтский батюшка. Сам же он весь в Боге и, очевидно, угоден Богу, считали верующие. У них создавалось впечатление, что батюшка Иоанн – посланец Божий, который призван спасти православный народ от великой, надвигающейся смуты. Спасение это может произойти только тогда, когда совершится искреннее, из души и сердца идущее покаяние за совершённые грехи, но такого покаяния, по мнению отца Иоанна, пока нет… «Да! У нас что за покаяние? Все мы только верхушечки, стебельки грехов срываем. Нет! Корни – корни грехов нужно вырывать…»

Верующие православные люди, получившие возможность увидеть его, услышать его молитвы, приходили к убеждению, что это не просто талантливый проповедник православной веры, а Божий посланник, которому Бог дал силу творить чудеса, и он творил их. Известны многочисленные факты излечения неизлечимых для врачей больных, которые обращались к нему за помощью, и он своей молитвой возвращал их к нормальной жизни. И они жили потом многие годы, хотя до этого были обречены на скорую, неотвратимую смерть. Много замечательных духовных деяний совершал в своей земной жизни этот великий богомолец и праведник. Многие люди надеялись, что через него Господь спасает православную Россию от сползания в бездну. Но многие – не значит все, а посланник Божий Иоанн призывал к покаянию не избранных, а именно всех православных людей России без исключений, от вчерашнего крепостного крестьянина до Царя. Однако всеобщего покаяния не получилось по причине всеобщего духовного расслабления, начиная с Царя и Священного Синода и кончая рядовым приходским священником, а с ним и рядовым прихожанином.

В самом начале ХХ века в России четко обозначается тенденция к либерализации российского общества, а одновременно с этим очевидным фактом становится стремление либеральных сил существенно сузить духовное поле деятельности Русской Православной Церкви, отделить ее от государства и тем самым существенно ослабить ее влияние на общество. Бóльшая часть российской интеллигенции находится под влиянием идей западного парламентаризма и либерализма. Западные кураторы, используя официальные и тайные каналы, активно помогают нашим либеральным «патриотам» в развале собственной страны и ее духовном оскоплении. Стараниями отечественных либералов, их настырным давлением на руководство страны 26 февраля 1903 года в России объявляется Манифест, текст которого, в частности, гласил: «…Благоговейно почитая Православную Церковь первейшей и господствующей, в то же время представляются права всем подданным нашим иноверных и инославных исповеданий на свободное отправление их веры и богослужения по обрядам оной». За этим Манифестом последовал Высочайший Именной указ от 12.12.1904 года, в котором говорилось: «Для закрепления выраженного Нами в Манифесте 26 февраля 1903 года… неуклонного душевного желания охранять освещенную Основными законами Империи терпимость в делах веры, подвергнуть пересмотру узаконения о правах раскольников, а равно лиц, принадлежавших к инославным и иноверным исповеданиям, и независимо от сего принять ныне же в административном порядке соответствующие меры к устранению в религиозном быте их всякого, прямо в законе не установленного стеснения»[63]63
  История Русской Православной Церкви. От восстановления Патриаршества до наших дней. – СПб., 1997, т. 1, с. 64–65.


[Закрыть].

Процесс либерализации духовной жизни православной России пошел на государственном уровне. Это было безумием.

3.2. Церковно-государственный разлад

Создавалась очень неприглядная картина: с одной стороны Царь подписывал законодательные акты, расширяющие права и возможности иностранных и иноверных религиозных организаций и сект, а с другой – он ограничивал права РПЦ, сжимал поле ее деятельности, сужал круг православно-верующих людей. Начался массовый исход из Православия в другие конфессии и религиозные секты. Всего за 1905–1907 гг. из православия в католичество перешло свыше 170 тыс. верующих, 36 тыс. крещеных татар и башкир вернулись в ислам, около 10 тыс. православных стали протестантами. Пополнили существенно свои ряды старообрядцы и сектанты. Необходимо заметить, что Государственная Дума в своем законотворчестве, касающемся ущемления и разрушения Православной Церкви, не собиралась останавливаться и стремилась нанести ей как можно больший ущерб. Либералы творили свое черное дело – разрушали Самодержавие и господствующую Церковь.

Но обозначенными документами процесс духовного оскопления России не завершился, он расширялся и углублялся. 17 апреля 1905 года вышел в свет Именной Высочайший указ и Высочайше утвержденное положение Комитета Министров «Об укреплении начал веротерпимости». Согласно этому документу, «отпадение от Православной веры в другое христианские вероисповедание или вероучение не подлежит преследованию и не должно влечь за собой каких-либо невыгодных, в отношении личных или гражданских прав, последствий». Этот законодательный документ значительно расширял права старообрядцев и сектантов. Они получили право именовать себя «общинами», владеть движимым и недвижимым имуществом. Им разрешалось устройство скитов и обителей, создание школ, особых общинных кладбищ для захоронения своих умерших. Нельзя не обратить внимания на то, что данный законодательный акт публикуется в момент активизации и подъема революционного движения. Получалось, что вместо того, чтобы всеми способами и средствами укреплять духовное сплочение общества и сбить этим поднимающуюся революционную волну, правительство разжигает духовное противостояние. В то же время, когда Синод обращается к царю с просьбой о разрешении проведения Поместного Собора РПЦ, царь пишет на Обращении Синода такую резолюцию: «Признаю невозможным совершить в переживаемое ныне тревожное время столь великое дело, требующее и стойкости и обдуманности, каково созвание Поместного Собора». Эта резолюция была наложена царем 31 марта 1905 года. Можно предположить, что эта резолюция – плод затянувшейся обиды Николая II на Синод, который зимой 1905 года фактически молчаливо отверг предложение Царя о том, чтобы он отказался от Престола и стал Патриархом.

Нельзя не заметить, что и Императрица в отношении избрания Патриарха занимала позицию, созвучную позиции Императора, не просто из чувства семейной солидарности с мужем, а по своему убеждению. Вот как она высказалась по этому вопросу в приватной беседе с кн. Н.Д. Жеваховым: «…Вместо того, чтобы идти в толщу народную, епископы только и думают о Патриархе… Но что же даст Патриарх, приблизит ли он пастыря к пастве, даст ли народу то, что нужно?… Прибавится лишь число митрополитов, и больше ничего; а расстояние между пастырем и народом, между Церковью и государством, еще больше увеличится…» (кн. Н.Д. Жевахов. Указан. соч., т. 1, с. 73).

В первой половине декабря 1905 года по стране прошли массовые революционные выступления, тон которым задавали рабочие. Местами дело доходило до вооруженной борьбы, а в Москве начались настоящие баррикадные бои, которые закончились только тогда, когда против восставших были применены регулярные воинские части (гвардейский Семеновский полк). Эти события, очевидно, заставили царя подавить свою обиду на Синод и более трезво посмотреть на свою религиозную политику, когда принимаемые царем и правительством Указы и Постановления в области религии направляются прежде всего против РПЦ, а следовательно, наносят удар по духовным основам самой самодержавной власти. Возможно, трезвость оценки религиозной ситуации в стране и понудила Николая II к обращению в Синод 27 декабря 1905 года, в котором он признал необходимость проведения Поместного Собора и избрания Патриарха. Он писал, обращаясь к членам Собора: «Ныне я признаю вполне благовременным произвести некоторые преобразования в строе нашей отечественной Церкви… Предлагаю вам определить время созвания этого Собора».

Царское разрешение на созыв Поместного Собора РПЦ породило заметное оживление и ожидание серьезных перемен в жизни и деятельности Церкви, оживления всего процесса духовной жизни в стране, активного отпора деятельности многочисленных иноверческих и отечественных религиозных сект. В РПЦ развернулась активная дискуссия по вопросам внутренней жизни Церкви, богословским проблемам, отношениям Церкви и государственной власти, практическим вопросам религиозной жизни. Развернувшаяся дискуссия как бы задавала программу готовящемуся Поместному Собору. Внутри Церкви начинают создаваться инициативные группы и организации, предлагающие различные пути обновления церковной жизни и деятельности. Вот с какими предложениями выступал, например, «Союз церковного обновления», созданный в это время в Петербурге 32 священниками столичной епархии. Они высказали несогласие с монашеством епископата, мотивируя это тем, что в начальный период существования Церкви епископам разрешалась семейная жизнь. Другой мотив выдвижения этого предложения исходил из того, что внешняя жизнь епископа понуждает его нарушать постоянно монашеский обет, ибо в ней ему приходится выступать и дипломатом, и политиком, и администратором. Они требовали также отмены всех внешних наград в Церкви, более значительного участия приходского духовенства и мирян в управлении Церковью, выборности духовенства на всех ступенях. Они требовали также отделения Церкви от государства, более активного участия Церкви в социальной политике. На этом примере мы можем убедиться, что церковный клир в России в думах и словах своих стал заметно уклоняться влево. Не случайно поэтому из 11 депутатов-священников Первой Государственной Думы четверо входило в группу социалистов-революционеров. Но накал церковных дискуссий значительно ослаб, когда 25 апреля 1907 года Царь распорядился о том, что пока проводить Собор не следует, ибо его проведению не способствует создавшаяся в стране обстановка. Это решение Царя вызвало у большинства церковного клира и паствы негативную реакцию и разочарование, что еще больше осложнило отношения царской семьи с Церковью.

Фактически прекратились встречи Царя с руководством РПЦ. В 1912 году закончил свою земную жизнь митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний (Вадковский). Через три года главой (столичной) епархии был назначен митрополит Питирим – человек твердых монархических убеждений. Вот что говорил он о Самодержавии кн. Н.Д. Жевахову в личной беседе с ним: «…Общество утратило понимание религиозной сущности Самодержавия и стремилось подчинять волю Монарха своей воле. Помазанник Божий есть орудие воли Божией, а эта воля не всегда угодна людям, но в с е г д а полезна. Народовластие же в с е г д а гибельно, ибо Богу было угодно постановить, чтобы не паства управляла пастырем, а пастырь паствой. Там, где этот принцип нарушается, наступают последствия гораздо более горькие и опасные, чем все то, что признается ошибками или неправильными действиями пастыря. Пастырь ответственен перед Богом, народовластие же всегда безответственно, есть грех, бунт против Божеских установлений…»[64]64
  Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н.Д. Жевахова. – М., 1993, т. 2, с. 102–103.


[Закрыть]

Вот с кем надо было держать Царю совет по поводу пресечения той духовной смуты, которая охватила российское общество, но Царь предпочитал слушать других советников, отдаленных от Церкви. За три почти года руководства столичной епархией, по словам самого митрополита Питирима, он встречался с Царем четыре раза и каждый раз аудиенция длилась не больше 10 минут. Понять такое равнодушное, отношение Царя к Церкви, которая благословила его на Царство, трудно и даже невозможно. Такие напряженные отношения между Церковью и светской властью наносят непоправимый ущерб духовному состоянию общества, создают благоприятную атмосферу для действия центробежных общественных сил, раскалывающих общество, а оно и без того находилось в очень неустойчивом состоянии.

3.3. Бегство из Церкви

Страна по воле Императора была втянута в тяжелую мировую войну. Впечатляющих успехов, кроме Брусиловского прорыва, на фронтах нет, внутри страны зреет недовольство. Дух войны вот-вот вызовет дух революции. Кажется, с кем посоветоваться Царю в эту тяжелую годину, если не с главным духовным лицом, находящимся рядом с ним, – столичным митрополитом. Однако главными духовными советниками Царя стали: в столице – отвергаемый Церковью Григорий Распутин, а на фронте – протопресвитер Г.И. Шавельский, которого кн. Жевахов называет безбожником. Вот такие сомнительны духовные опоры оказались у главы Империи, вступающей в тяжелый системный кризис. Это можно объяснить только полным разочарованием Императора и Императрицы в духовной иерархии РПЦ, в ее способности положительно повлиять на ход происходящих в стране событий. Это горький вывод. Но об этом недоверии откровенно высказывалась Императрица в беседе с князем Н.Д. Жеваховым.

По мнению Императрицы православное духовенство не только не понимает сути церковно-государственных задач, но не понимает даже народной веры, не знает народных нужд и потребностей. Особенно страдают этим незнанием церковные архиереи, которые мало образованны, но страдают большим честолюбием. Они «сановники, а не праведники». Поэтому они не способны привязать к себе ни простой народ, ни интеллигенцию. Для того, чтобы исправить это ненормальное положение, считала Императрица, «нужно сократить расстояние между пастырем и паствой, приблизить пастыря к народу, выработать систему определенных обязательств к Церкви… Сейчас нет никакой связи между пастырем и прихожанами, между Церковью и этими последними… Кто хочет идти в Церковь – идет; кто не хочет идти – не идет…Кто выполняет требования религии, а кто не выполняет их; все зависит от доброй воли единиц, и не паства идет за своим пастырем, а, наоборот, пастыри плетутся за паствой». (Н.Д. Жевахов. Указ. соч, с. 71).

Тяжелые обвинения предъявила Императрица Православной Церкви. Принимать эти обвинения буквально, наверное, невозможно, но невозможно также считать их надуманными, далекими от истины, ибо Императрица была умна, наблюдательна, духовно образована и близка в своих оценках к реальному состоянию проблем Русской Православной Церкви тех лет.

В ответ на принятые законодательные акты о расширении демократических свобод в религиозной жизни начался массовый исход верующих из РПЦ и переход их в другие конфессии и религиозные секты.

Униаты стали тысячами переходить в католичество. Здесь РПЦ потеряла свыше 170 тыс. своих верующих. 36 тыс. крещеных татар и башкир вернулись в ислам, около 10 тыс. православных перешли в протестантизм. К этому надо добавить, что с Запада и с Востока в Россию хлынули толпы всяческих проповедников, стали закрепляться американские и западноевропейские псевдорелигиозные секты. В самой России, внутри Православной Церкви возникли десятки всевозможных сект, бродячих проповедников, убогих и «святых», новых «христов» и «богородиц» Как говорится: «на все руки от скуки». В эпохи апокалиптических настроений это неизбежно и в определенной степени оправдано, поскольку управляющие власти (государственная и церковная) оказываются неспособными утихомирить безумно метущихся людей. В этих условиях государство начинает утрачивать рычаги управления общественным движением, а Церковь утрачивает силу духовного воздействия на верующий народ и сама начинает разлагаться духовно и нравственно.

Демократизация и либерализация жизни российского общества по западным лекалам захватили не только большую часть российской интеллигенции, но и значительную часть служителей Церкви. Эта часть, вдохновленная разрешением царя на проведение Поместного Собора, начинает проявлять различного рода инициативы, разрабатывает конкретные предложения по радикальному, глубинному изменению церковной и всей религиозной жизни. Нет сомнения в том, что у абсолютного большинства священнослужителей, как белого, так и черного духовенства, предлагающих те или иные меры по оздоровлению жизни и деятельности Русской Православной Церкви, были самые добрые намерения – словом и делом помочь матери-Церкви обрести свободу от сковывающих ее пут государственной власти, обновить саму Церковь, разбудить в ней новые творческие силы, поднять на качественно новый, более высокий уровень веру православного народа, защитить его от враждебных Православию либеральных и коммунистических идей, которые все больше и больше проникали не только в умы и души прихожан, но и в ряды служителей самой Церкви.

Увлеченность левыми идеями поразила часть белого духовенства. Избранные депутатами первой Государственной Думы шесть священников примкнули к левым и центристским фракциям. Во Второй Думе из одиннадцати священников трое стали членами фракции кадетов, а четверо примкнули к фракции социалистов-революционеров. В Третьей Думе количество депутатов-священнослужителей значительно выросло по сравнению с двумя предыдущими Думами, но к этому времени Синод запретил им примыкать к партиям социалистов. И тем не менее общего перехода представителей РПЦ в Думе в состав правых фракций не произошло, хотя их количество значительно выросло. Всего в состав Третьей Государственной Думы вошло 45 священнослужителей (два епископа и 43 священника). Из них: 4 священника входили во фракцию центристов, 9 – октябристов, 13 священников во главе с епископом Евлогием вошли в умеренную правую, во фракцию националистов вошли 2 священника, монархистов поддержали 15 священников во главе с архиепископом Платоном. Прискорбно здесь то, что даже в стенах Государственной Думы Церкви не удалось создать единую церковную фракцию с единой позицией в оценке обсуждаемых вопросов.

Все приведенные здесь факты говорят о том, что внутри самой РПЦ наступил период «разброда и шатаний», создавалась реальная угроза распада Церкви. Св. Синод дискредитировал себя в глазах священнослужителей всех рангов и с управлением делами Церкви не справлялся. Вопрос о восстановлении Патриаршего Престола стал неотвратимым. Но проведение Поместного Собора в целях избрания Патриарха блокировалось царской четой. Преодолеть эту блокировку Церковь не могла. Распад внутри Церкви продолжался и принимал угрожающие формы. Общественность, государство и Церковь стали говорить на разных языках. Это наглядно продемонстрировали религиозно-философские семинары, проходившие в Санкт-Петербурге в 1901–1903 годах.

3.4. Православная Церковь и российская интеллигенция

Поскольку темой этой работы является исследование духовной стороны социализма, то интеллигенция интересует нас не как политическое или социальное явление, а как явление духовное, имеющее непосредственное отношение к понятию и состоянию духовности, включающей в себя два уровня: б о ж е с т в е н н ы й (религиозный) и ч е л о в е ч е с к и й (мирской). Божественный уровень формируется под воздействием Духа Святого Божьего, а человеческий – под воздействием науки и культуры. Проводником божественной духовности в мир человеческий является Церковь. Духовность человеческая, проявляя относительную самостоятельность в связях с духовностью божественной, формируется на основе человеческого разума. Проводником этой духовности являются те или иные государственные и общественные институты, руководствующиеся определенной идеологией, которая определяет истоки, цели и задачи формирования духовности, угодной (или не угодной) данному обществу. Главной созидательной силой человеческой духовности на определенном этапе развития цивилизационного процесса стала интеллигенция, претендующая на роль единственного полномочного судьи научных и религиозных истин.

Божественная (религиозная) и человеческая (мирская) духовности пребывают в состоянии противоборства, поскольку человек стал главным фронтом противостояния Бога с дьяволом. Борьба эта ведется на духовном поле непрерывно и с возрастающим ожесточением. Цена этой борьбы – будущее человека. Какую позицию займет сам человек в этой борьбе, так и решится его будущее. В этом духовном противоборстве добра и зла интеллигенция занимает одно из ведущих мест.

Российская интеллигенция, сформировавшаяся в основном в течение ХIХ века, представляла из себя конгломерат представителей различных классов и социальных слоев российского общества. Большая ее часть была вскормлена на либеральных идеях западного республиканизма, свободы и демократии. Она была настроена революционно и выступала за уничтожение существующего монархического строя в России и установления в ней демократической республики по образцу США и ряда европейских стран.

Другую, меньшую по численности, часть составляли сторонники сохранения существующего строя и сохранения традиционных духовных национальных ценностей. Нас интересует прежде всего духовная позиция русской интеллигенции накануне Великой Октябрьской социалистической революции 1917 года. На начало этого года количество интеллигенции в России исчислялось в 1,5 млн человек (включая чиновников и офицеров). Наиболее крупными группами в ее составе были учителя (195 тыс.) и студенты (127 тыс.), 33 тыс. врачей, по 20–30 тыс. инженеров, агрономов и адвокатов.

Русскую интеллигенцию начала ХХ века невозможно представить как целостную социальную силу, способную сплотить и возглавить общенародное движение за радикальное преобразование жизни российского общества. Она такой силой не являлась. Она представляла из себя некий конгломерат враждующих между собой политических партий и партиек, всевозможных общественных объединений и союзов, неспособных радикально повлиять на опасные негативные процессы складывающейся в стране кризисной ситуации. Все были озабочены, но никто не знал, что делать. «Русское общество, – писал в статье «Героизм и подвижничество» Сергей Булгаков, – …находится в каком-то оцепенении, апатии, духовном разброде, унынии. Русская государственность не обнаруживает пока признаков обновления и укрепления, которые для нее так необходимы, и, как будто в сонном царстве, все опять в ней застыло, скованное неодолимой дремой… После кризиса политического наступил кризис духовный, требующий глубокого, сосредоточенного раздумья, самоуглубления, самопроверки, самокритики»[65]65
  Вехи. Из глубины. – М., 1991, с. 32.


[Закрыть].

Несмотря на политическую калейдоскопичность состава российской интеллигенции, ее, тем не менее, можно разделить на две противостоящие друг другу части. Бóльшая часть российской интеллигенции имела антинациональную, прозападную ориентацию. Она категорически и принципиально выступала за свержение самодержавно-монархического строя в России и установления республики по примеру западноевропейских (цивилизованных) стран. Она была привержена либеральным принципам интернационализма, демократии и свободы, принижала или отвергала национальные интересы. В вопросах религии она исповедовала свободу совести и равенство всех религий, а также отделение Церкви от государства, сама же была атеистична, занимала богоборческую позицию и отвергала религиозное мировоззрение. После победы социалистической революции эта часть интеллигенции приняла активное участие в борьбе советской власти против религии на стороне этой власти.

С иных, противоположных позиций выступала другая часть российской интеллигенции. Это православные патриоты, ревнители опоры в развитии России на свои национальные ценности, на православную веру. Они отвергали слепое подражание Западу и были убеждены в особом пути исторического развития России. Это были талантливые, высокоодаренные люди, которые внесли значительный вклад в развитие нашей национальной культуры. Главную роль играли здесь: братья Аксаковы и братья Киреевские, Ю.Ф. Самарин, А.С. Хомяков. Это движение 40–50-х годов ХIХ века получило название «славянофилы». Дело славянофилов в 70–80-х годах этого столетия продолжили «почвенники»: И. Страхов, Ф.М. Достоевский, Н.Я. Данилевский. На основе этих движений в России формировалось консервативное (монархическое) движение, которое и стало главной силой сопротивления предательской политике либеральных, масонских прозападных сил, готовящих отстранение от власти Царя и захвата власти. Именно эти консервативные силы под руководством А.Н. Дубровина, В.М. Пуришкевича и Н.Е. Маркова в ноябре 1905 года создали в Санкт-Петербурге монархическую организацию «Союз русского народа», который был поддержан и освящен Иоанном Кронштадтским. Костяк этого союза составили представители патриотической интеллигенции. Однако остановить процесс надвигающегося распада государства союз не смог. Силы разрушения в разы превосходили силы сохранения. Развязка неумолимо приближалась. Консолидация здоровых сил общества оказалась невозможной даже в духовной сфере. В ней, так же как и в политической и социальной сферах, сталкивались неприемлемые друг для друга позиции.

Эту непримиримость наглядно продемонстрировали так называемые «религиозно-философские чтения» (беседы), проводимые по инициативе либеральной части интеллигенции в Петербурге в 1901–1903 гг. Инициаторами идеи этих чтений были популярный в то время писатель и либеральный публицист Д.С. Мережковский и его жена З.Н. Гиппиус. Главной целью этих чтений, по их мнению, должно было стать сближение и примирение традиционной церковной веры с современными религиозно-философскими мировоззрениями. Православная Церковь дала согласие на участие в этих чтениях и направила на них своих представителей.

Исходные позиции участвующих в чтениях сторон категорически не совпадали. Мережковский шел на чтения со своей излюбленной идеей высшего синтеза между Олимпом и Голгофой, Дионисом и Христом. Другого знаменитого писателя и публициста В.В. Розанова волновали прежде всего проблемы земной плоти и земной любви. Представители Церкви шли на эти чтения с надеждой вернуть интеллигенцию на путь традиционной православной веры. Уже по исходным позициям участников чтений было понятно, что «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». Позднее П.Н. Милюков писал о бесплодности этих дебатов следующее: «Сговориться при таком взаимоотношении было не возможно. Разногласия начались с самого начала бесед, когда на очередь были поставлены, казалось, наименее спорные в глазах общественного мнения вопросы: о порабощении церкви государством, об использовании церковью государственной власти для борьбы с инославными и сектантскими исповеданиями, о свободе совести и т. д. Естественно, что церковь не могла смотреть на все эти вопросы с точки зрения нейтральной, внецерковной, с какой смотрела на них интеллигенция»[66]66
  Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. В 3 тт. – М., 1994, т. 2, ч. 1, с. 195–196.


[Закрыть].

Сами участники потом признали полную тщетность проделанной работы в ходе этих чтений. Мережковский с сожалением и обидой назвал их

«поразительным недоразумением». «Нас, – писал он об этих встречах, – как будто все время обращают в христианскую веру. Мы уверяем, что мы верим, а нам говорят: вы не только не верите, но вы настолько погибшие, что даже всякий безбожник нам ближе, чем такая вера, как у Мережковского и Розанова… Для нас (либералов. – А.Ш.) вера была удивлением, для них (церковников. – А.Ш.) – почти скукой; для нас глубиной мистики, для них позитивной плоскостью, для нас праздником, для них буднями, для нас белой ризой, в которую мы не смели облечься, для них – старым домашним халатом». Так с изощренным сарказмом отбеливал Мережковский свою и своих соратников позицию на проведенных встречах и очернял «костную» позицию представителей церкви. По Мережковскому выходило, что он и его единомышленники белые и пушистые, а их оппоненты костные и темные, как южная ночь. Удивляться тут, собственно говоря, нечему, либерал – это такой человеческий тип, который всегда и во всем считает себя правым. Мережковский, естественно, не исключение, а подтверждение этого правила.