Текст книги "Метаморфозы. Новая история философии"

Теория значения

По мнению Беркли, только «вульгарный» человек мог бы подумать, что вещи просто существуют в мире, носят свой смысл или значение сами по себе, безразлично доступные всем, кто будет на них смотреть. Таким образом, в основе философии Беркли (включая его эпистемологию, метафизику, философию науки и этику) лежит его теория значения. В этой теории утверждения понятны в силу того, как они функционируют в системе знаков. Разум занимает центральное место в этом описании, потому что это деятельность по различению и соотнесению вещей в мире как терминов в языке природы. Разум – это не столько вещи, описанные в языке (хотя они могут быть вербально описаны), сколько принципы, которые определяют, как вещи в мире могут быть понятны. Таким образом, разум – это значение, понятность или, более конкретно, «лингвистичность» мира. Таким образом, всё, что мы переживаем, независимо от того, осознаём мы это как таковое или нет, имеет значение в силу своего места в системе знаков. Таким образом, Беркли (в отличие от своих современников) изображает разум как волю или намерение, чтобы вещи были идентифицированы путём дифференциации и взаимосвязи, а не как нечто отличное от уже дифференцированных вещей.

В «Сейрисе» Беркли показывает деятельность разума не как импульс к однородному единству, а как усилие достичь гармонии во всё возрастающем разнообразии выражений. Вместо того чтобы устранять различия, разум создаёт «множественность» – но всегда в рамках закономерностей. Сам Бог различен в Троице. При этом Беркли не был антирелигиозным или нерелигиозным. Но его религия стала философской, то есть полностью основанной на разуме. Его мета-религией, так сказать, были разум и истина. Он показывает, что Наука – это новая Религия и, наоборот, что Религия – зрелая Наука или цель развития последней.

Тезис о «божественном языке» является квинтэссенцией философии Беркли. В противовес господствующей в его время механистической модели природы Беркли представил эту поразительную альтернативу. Он предложил нам рассматривать весь природный мир как организованный, но не механически, а скорее лингвистически. Суть этого подхода заключается в том, что идеи, которые, как считается, связаны друг с другом, вульгарно рассматриваются в связи причины и следствия, тогда как, строго говоря, они связаны только как знак с означаемой вещью.

Причинная сила принадлежит только духам. Идеи совершенно инертны – одним словом, пассивны. Идеи составляют весь природный мир и, таким образом, опосредуют отношения между различными духами. Таким образом, тезис о «божественном языке» – это способ, с помощью которого Беркли объясняет, почему это посредничество не равносильно своего рода лейбницевской «монадической» изоляции. Именно лингвистический порядок природы допускает понятное взаимодействие индивидуальных активных конечных духов.

Идея интерпретации «естественного» как означающего «божественное»[66]66
  Этой идее в том числе посвящена и известная книга всё того же Яна Хакинга «Возникновение вероятности» (The Emergence of Probability: A Philosophical Study of Early Ideas about Probability, Induction and Statistical Inference, 1975), та самая книга, которая обозначила его переход в стан «фукольдианцев», последователей М. Фуко.


[Закрыть] требует, чтобы различие между мнением и знанием стало вопросом степени. Это означает, что «высокая» и «низкая» наука должны стать неразличимы. И этот процесс продолжался на протяжении всего XVII века, до тех пор, пока не был формализован Джорджем Беркли, который сказал, что все причины – это просто знаки. До этого причины были прерогативой «высокой» науки, а знаки – инструментом «низшей». Беркли отождествил их, и, таким образом, Дэвид Юм стал возможен (по выражению Фуко). Так причина и следствие как образцы «строгого» знания в старом смысле, которое было «демонстрацией», с одной стороны, и знаки, эти носители обыденных и даже вульгарных мнений, с другой стороны, стали единым целым. Юм всего лишь завершил силлогизм, сформулированный Беркли. Причины – это знаки, но знаки предполагают то, что обозначается только привычной связью. Рассуждение о причине и следствии, таким образом, является только привычкой и обычаем.

Один из главных предшественников учения Беркли, Н. Мальбранш стремился решить проблему взаимодействия разума и материи путём представления чувств и ощущений как знаков, которые Бог постоянно представляет разуму. Хотя мы склонны думать об этом как о «философской психологии», Лейбниц постоянно напоминает нам, что она началась именно как физика. Точнее, физика и философская психология – это, изначально, одно и то же, каким бы «странным» нам ни казался этот факт сегодня. И философия Готфрида Вильгельма Лейбница (1646–1716) – одна из последних отчаянных попыток защитить старую категорию знания. Для этого он должен был поверить, что между реальными вещами во Вселенной нет никакого взаимодействия. При этом для Лейбница категория знания по-прежнему неприкосновенна. Истина – это, в конечном счёте, всё та же «демонстрация». Для любой истины есть достаточная причина, и она может быть доказана априори. Вот только учёные-когнитивисты XX века, как к ним не относись, похоже, доказали, что априоризм подразумевает как раз солипсизм.

По Беркли, наука не открывает нам совокупность знаний, созерцание которых ценно само по себе, «априорно». Цель науки, с его точки зрения, – отнюдь не создание независимого от разума описания «естественного мира». И разница между обывателем и учёным параллельна разнице между компетентным носителем языка и лингвистом.

Вместо репрезентации Беркли предпочитает говорить об отношении «знак – означаемое». Его примеры этого отношения не являются примерами, в которых A и B похожи друг на друга, а скорее являются примерами, в которых связь между A и B совершенно произвольна. Именно такого рода отношения мы находим в языке. Например, в любимом примере самого Беркли, при чтении знаки, напечатанные на странице, не имеют никакого сходства с тем, что ими обозначается. Связь между символами на странице и их значением совершенно произвольна. Превращение чего-либо в знак – это не вопрос добавления к нему каких-либо «натуралистических» свойств. Этот пункт не только обнажает проблему других умов (как мы узнаем, что существуют другие умы?), но и сразу подводит нас к её решению. Ответ Беркли заключается в том, что мы должны искать признаки использования знаков. Там, где мы их найдём, там обязательно будет другой разум. В этом смысле, мир – не более чем медиум между умами, в том числе, в пределе, Божественным. Согласно Беркли, то, что лучше всего убеждает нас в том, что мы имеем дело с другим разумом, – это то, что он разговаривает с нами:

«[Б]олее всего прочего убеждает меня в существовании другого человека то обстоятельство, что он со мною говорит. Я слышу вашу речь – это и есть для меня, в самом строгом философском смысле, лучший аргумент в пользу вашего бытия. [В]едь вы, полагаю, не станете утверждать, будто Господь говорит с людьми столь же ясным и определённым образом, как один человек с другим… [Я] имею в виду не звук речи как таковой, но использование произвольно установленных чувственных знаков, которые не обладают сходством или необходимой связью с обозначаемыми вещами и, однако, при правильном употреблении внушают или показывают моему уму множество вещей, различных по своей природе, времени и месту существования, – и таким образом осведомляют и информируют меня, указывая, как мне следует поступать не только по отношению к настоящим и близким предметам, но также к будущим и отдалённым. И совершенно не важно, написаны эти знаки или произнесены вслух, входят ли они в мой разум через глаза или уши – они имеют одно и то же назначение и в равной степени служат доказательством существования разумной, мыслящей и целесообразно действующей причины»[67]67
  Беркли, Дж. Трактат о принципах человеческого знания и другие сочинения. – М.: Академический проект, 2020, С. 367–368.


[Закрыть].

Парадигматический человеческий дух – это пользователь языка. Все духи обладают способностью использовать идеи для общения. Итак, столкновение с небольшим количеством дискурса является убедительным доказательством того, что вы имеете дело с другим разумом.

Когда кто-то говорит с Вами, то сначала Вы ощущаете один звук, затем другой, затем ещё один и т. д. Непосредственные объекты этих чувств сами по себе совершенно лишены содержания, бессмысленны. Таким образом, парадоксально, но мир можно познать, только отказавшись от идеи его научной разумности и упорядоченности, идеи репрезентации и отражения! Иными словами, нет никакого естественного «свойства», которое делало бы что-то дискурсом. Когда мы только начинаем изучать язык, то сначала запоминаем произвольные связи между словами и их значениями. Постепенно эти связи становятся настолько глубоко укоренившимися, что мы склонны забывать, что они вовсе не являются «необходимыми» связями. Поэтому Беркли и говорит, что путь к знанию требует не того, чтобы мы приподнимали некую предполагаемую завесу идей, а скорее того, чтобы мы опускали «завесу слов».

Превращая что-то в дискурс, субъект берёт некоторую коллекцию разумных вещей, которые должны быть оживлены пользователем, деятельностью духа. С этого момента он имеет дело с другим духом, другим ответственным существом, а не с простым набором пассивных вещей, простым объектом. Ведь что делает и должен делать настоящий научный дискурс? Он оживляет природу, будучи приложением активного принципа к пассивному! Это ещё раз доказывает первичность нематериальной субстанции. Таким образом, в метафизике Беркли, всё обстоит примерно так, как сказано в начале Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово»…

Одной из отличительных черт платоническо-христианской традиции является рассмотрение всего видимого мира в символических терминах: а именно, как целостной системы знаков, как изощрённо зашифрованного послания, которое Бог постоянно посылает своим созданиям. Имматериалистическая философия Джорджа Беркли находится в тесной связи с темой «книги мира». Тут уместно вспомнить Хорхе Луиса Борхеса (1899–1986), которого нередко, пост-фактум, также записывают в аутисты и в творчестве которого одной из самых «стабильных» тем является как раз идея мира как книги и библиотеки. Особенно выделяется его «Фунес, чудо памяти», в котором описывается человек, который вообще все помнил и ничего не забывал. Описание крайней формы шизофрении. Аутистического ада…

В своей влиятельной книге «Философская интуиция» (1911) Анри Бергсон, пытаясь объяснить философскую систему Беркли, указал, что если мы всё же попытаемся представить себе, что означает слово «материя», то получим образ тонкой прозрачной плёнки между человеком и Богом. Вот почему, по мнению Бергсона, наиболее подходящий способ понимания философии Беркли – рассматривать материальный мир как «язык, на котором Бог говорит с нами». Это привело бы нас, по мнению Бергсона, к правильному пониманию сути имматериализма Беркли. Напротив, по словам Бергсона, «материалистические» философии, подчёркивая каждый слог и, так сказать, заявляя о нём как о независимой сущности «отвлекают нас от смысла и мешают нам следовать божественному слову».

В своей работе 1922 года «Философия в Средние века» другой французский философ Этьен Жильсон даже увидел возможную связь между понятием «оптического языка» Джорджа Беркли и философией другого ирландца, Иоанна Скота Эриугены (810–877): «Мы бы не предали мысль Скота Эриугены, сказав, что для него [Скота], как и для Беркли, Природа – это язык, с помощью которого её Автор разговаривает с нами».

Философия Беркли – это теория значения, которая не моделируется на естественных языках, а основана на том, как утверждения становятся понятными в силу их функции в системе знаков. Разум – это деятельность по различению и соотнесению вещей в мире как терминов на языке природы. Разум – это не столько вещи, описанные в языке, сколько принципы, которые определяют, как вещи в мире понятны с точки зрения того, как они отличаются друг от друга и связаны друг с другом. Таким образом, умы и их объекты неразрывно связаны.

Это похоже на соотношение «алфавитных» и «иероглифических» языков. В первом случае мы имеем очень ограниченный объём букв, составляющих алфавит – чаще всего в диапазоне от 25 до 35. Во втором – огромный набор символов, по меньшей мере, в несколько тысяч. Казалось бы, иероглифы больше соответствуют «вещам», которые они означают. Так и есть, только это их недостаток. Они слишком привязаны к вещам и не дают пространства для манёвра, развития воображения. Алфавитный язык устроен по принципу комбинаторики, и потому не только отражает реальность, но и создает её.

Смысловое значение – это приспособление, согласно Беркли, к нашей «падшей» человеческой природе, в том смысле, что понятия, на которые мы опираемся, например, в математике (пропорция, бесконечность) или экономике (деньги), не являются ни чисто естественными, ни просто условными, конвенциональными. Напротив, понятия имеют онтологическое значение именно в силу того, что они являются отождествлением вещей в системных отношениях. Центральная деятельность ума проявляется не как импульс к однородному единству, а как усилие достичь гармонии во всё возрастающем разнообразии выражений. Вместо того чтобы устранять различия, ум создаёт множественность – но всегда с закономерностями. Ведь даже сам Бог – Троица.

Таким образом, умственная деятельность становится не столько тем, чем занимается ум, сколько тем, что ум выражает. Всякое осознание является лингвистическим актом, поскольку каждая мысль и каждый акт мышления имеют значение только в контексте «концептуальной структуры» языка. Таким образом, логическое пространство опыта не предшествует или не является независимым от овладения языком. Так, ребёнок не осознаёт мир физических объектов отдельно от накопления ментального словаря многих вещей, значение которых основано на том, что они воспринимаются в определённых синтаксических и семантических отношениях.

Неспособность животных представить себе идею «розового слона» является показателем их неспособности думать о мире как о преднамеренном и открытом для семантических перестроек. Соответственно, животные не свободны, поскольку, всегда действуя в соответствии со своей природой, они не могут представить себе никакой последовательности идей, кроме тех, которые они испытывают.

Точно так же и все науки, поскольку они универсальны и доказуемы человеческим разумом, «знают» только знаки как их непосредственный объект, хотя они в их применении и относятся к вещам. В естествознании, следовательно, могут изучаться только «знаки» и «метки», но не действительные отношения вещей, ведь по Беркли единственное реальное отношение причинности, о котором есть основание говорить, – это творение Богом всей действительности. И поскольку человеку даны лишь идеи как проявления божественной сущности, наука должна ограничиваться описанием фактов, изучением их преемственности и сведением их к некоторым общим правилам. И да, эта мысль Беркли легла в основу феноменологического метода «чистого описания», столь типичного для позитивизма.

Начиная со своей первой важной философской работы, а именно «Опыта новой теории зрения», опубликованной в 1709 году, Беркли использовал понятие «мира как текста». Уже здесь он предложил считать, что все вещи, которые мы видим в окружающем нас мире, на самом деле являются знаками. Мы не можем испытывать ничего, кроме таких нематериальных «знаков», поскольку наши когнитивные способности не позволяют постичь что-либо из природы материи. Нам, людям, суждено всегда жить среди символов и, в конечном итоге, вся наша жизнь имеет форму «повседневной герменевтики». Природа сама по себе не имеет высокой ценности, но лишь постольку, поскольку она что-то говорит нам о Боге. В этом смысле для Беркли природа – это нечто большее, чем то, что мы воспринимаем посредством наших чувств. Природа – это метафора того, что выше её самой. В рамках такой системы мышления природа никогда не сможет рассказать нам о себе ничего существенного. Бог есть и должен быть единственным источником смысла, конечным источником объяснения всего, что, как мы видим, происходит вокруг нас. Это, вероятно, одно из самых существенных различий между Беркли и теми средневековыми авторами, которые видели в Боге автора «Книги Природы»: для Беркли «мир» вовсе не является второй после Библии «Книгой», «написанной» Богом, поскольку «слова» здесь имеют лишь косвенную связь с их создателем. Скорее, это «речь» Бога, которая непрерывно и непосредственно выражает и свидетельствует Его присутствие в нашей жизни. Подчеркнём ещё раз: не просто язык, а именно речь, то есть устный язык, в «режиме реального времени». И если Наука не направлена на понимание этой «речи» Бога, то она всего лишь аутист. Ведь вся наша жизнь – это, в конечном счёте, непрерывный разговор с Богом. На самом деле наше понимание того, что происходит, по мнению Беркли, сводится к знанию того, что Бог хочет, чтобы мы ни делали: правильное описание естественного мира означает участие в разговоре с Богом, который нас ведёт, направляет. Это также означает, что «Книга Мира» ещё далеко не закончена, она ещё не «напечатана» и не «переплетена», но это Книга в процессе создания – Его творения и нашего со-творения. При написании своей книги Бог постоянно меняет её стиль, таким образом, отмеченный спонтанностью и свободой.

И теперь сравните всё это с имеющимся в нашем распоряжении почти бесконечным количеством клинических историй, которые, по сути, определяют аутичную речь как неязыковую: здесь и полное отсутствие речи, и неспособность указать или жестикулировать или, напротив, избыточная жестикуляция, и чрезмерное повторение, зацикленность на определённых словах или жестах, и даже неспособность ответить на элементарный вопрос «Как дела?»

Беркли открыто предлагает «методологический сдвиг» от объяснения, основанного на «причинно-следственных» связях между двумя данными сущностями, к объяснению, основанному на отношениях «означивания», «сигнификации» между ними. Он сказал бы, например, что огонь – это не причина боли, а, скорее, признак боли. Любопытно, но он считает, что такой «сдвиг» не может не оказать чрезвычайно благотворного влияния на прогресс знаний позволит нам улучшить понимание окружающего мира:

«Основание, по которому из идей образуются машины, то есть искусственные и правильные соединения, то же самое, что и для соединения букв в слова…. Отсюда очевидно, что те вещи, которые попадают под понятие содействующей или помогающей произведению действия причины, совершенно невыразимы и ведут нас к великим абсурдностям, могут быть вполне естественно объяснены и обнаруживают свою очевидную полезность, если их рассматривать как метки или знаки для нашего осведомления»[68]68
  Беркли, Дж. Трактат о принципах человеческого знания и другие сочинения. – М.: Академический проект, 2020, С. 133.


[Закрыть].

Беркли говорит о произвольном, «необязательном» характере отношений между signum («чувственными знаками») и signatum («вещами, которые они обозначают»). Итак, существует вовсе не «существенная», а просто «произвольная» связь между определёнными конфигурациями форм, цветов и движений, которые мы видим в данный момент, и реальной вещью, которую они «означают, и если, например, поменять «интерпретацию», то и весь «мир» изменится!

Изначально, ещё в древнегреческой философии «знак» был противоположен «причине»: он соответствовал своего рода «выводному» знанию, основанному на аналогии, и относился к формулированию предположений, гипотез. Главное отличие состоит в том, что связь между знаком и означаемой вещью не является необходимой, а основывается на повторении, воспроизведении опыта, и потому является по определению «ошибочным» процессом; напротив, причина и следствие связаны необходимостью, которая не может быть основана только на опыте, а потому не имеет права на ошибку[69]69
  Это похоже на значительно более современное различие между «ограниченной» и «абсолютной» рациональностью.


[Закрыть]. По мнению Беркли, перед учёным не стоит задача причинного объяснения явлений, поскольку они принадлежат исключительно метафизику. У натурфилософа же есть конкретная цель – открыть «правила грамматики», чтобы расшифровать язык, на котором написана «Книга Природы», и на основании этого делать прогнозы. То есть его понимание будет только «аналогическим», гипотетическим и логическим, а вовсе не причинным и тем более определённым.

Тем самым Беркли выдвинул тезис о недоопределённости теории данными. Одни и те же явления могут быть успешно вычислены на основе более чем одной математической гипотезы, и две математические гипотезы, которые дают одинаковые результаты относительно вычисленных явлений, могут не только отличаться, но даже противоречить друг другу, особенно если они неверно истолкованы как «описывающие мир сущностей за миром явлений». Самое интересное, что когда мы начнём их сравнивать, то, скорее всего, окажется, что нам нечего выбирать между ними, что это «мнимый» выбор. Тем самым он предвосхитил «инструментализм» Пьера Дюгема (1861–1916), Уилларда Куайна (1908–2000) и даже Баса Ван Фраассена (1941–).