Текст книги "Золотые Ворота"

– Остановите линкор. Он не должен пройти под мостом, не то я сброшу на него одного из ваших нефтяных королей.

– Ради бога, вы что, совсем сумасшедший? – Прозвучавшее в голосе Хендрикса отчаяние вызвало у Брэнсона улыбку. – Мы попытаемся остановить его.

Корреспонденты и члены команды Брэнсона столпились у ограждения с западной стороны моста, наблюдая за тем, как приближается гигантский военный корабль. Хотя было заявлено, что нет никакой опасности в его прохождении под мостом, напряжение среди зрителей росло. Надстройка линкора была очень высокой, отчего начинало казаться, что некоторые ее секции неминуемо врежутся в мост, и от этого ощущения было никак не избавиться, хотя элементарная логика подсказывала, что «Нью-Джерси» проходил здесь уже не один раз и военно-морской флот не имеет привычки рисковать кораблями стоимостью в сотни миллионов долларов.

Только один человек совершенно не интересовался приближением «Нью-Джерси». Сидя в полном одиночестве в автобусе, Ревсон был занят тем, что прикреплял длинный, тонкий как нить зеленый шнур к черному цилиндру длиной около двадцати сантиметров и диаметром примерно в три сантиметра. Закончив работу, он спрятал цилиндр со шнуром в просторный карман своего свободного пиджака, вышел из автобуса, бросил взгляд на корабль и неторопливо завернул за автобус, оказавшись справа от него. Тут он заметил Ван Эффена, который спешил к противоположной стороне моста, где собрались зрители, наблюдавшие за линкором. Ревсон не знал, что заставляет Ван Эффена мчаться рысью, но понял, что у него самого времени совсем мало.

Все той же неторопливой походкой он подошел к восточному ограждению моста. Никто не обратил на него внимания, потому что с этой стороны никого не было. Ревсон небрежно перегнулся через перила и как бы невзначай вынул из кармана цилиндр со шнуром. Осторожно оглядевшись и убедившись, что за ним не наблюдают, он быстро, почти не двигая руками и локтями, пропустил вниз сквозь пальцы тридцать метров шнура и привязал конец шнура к металлической стойке. Его тревожило, хватит ли рассчитанной им длины шнура, но Ревсон отбросил эту мысль: что сделано, то сделано. После этого он не спеша вернулся в автобус и спрятал остатки зеленого шнура в сумке Эйприл. Если раскачивающийся на ветру шнур обнаружат и будет произведен обыск личных вещей, то пусть лучше остатки шнура найдут у кого-нибудь другого. Если их найдут у девушки, это не будет иметь для нее никаких последствий: Эйприл Уэнсди была из тех людей, присутствие или отсутствие которых нельзя не заметить, и многочисленные свидетели охотно подтвердят, что она стояла в толпе с того самого момента, как линкор впервые показался из тумана. И даже если она попадет в беду, Ревсон должен стойко выдержать это: главное, что сам он избежит подозрений.

– Брэнсон, вы должны мне поверить. – Голос Хендрикса нельзя было назвать умоляющим – подобная интонация была ему совершенно несвойственна, но он говорил очень искренне. – Командир «Нью-Джерси» не слушает выпусков новостей, и он думает, что все это – не более чем хитроумная шутка на его счет. Мне трудно винить его в этом. Он собственными глазами видит, что этот чертов мост стоит целый и невредимый, как стоял последние сорок лет. Так почему сегодня что-то должно быть неладно?

– Попробуйте еще раз объяснить ему.

Ван Эффен вошел в президентский автобус, закрыл за собой дверь и подошел к Брэнсону.

– Все сидят по загонам. Что случилось?

– Хотел бы я знать! Скорее всего, Хендрикс прав и это всего лишь совпадение. Но остается один шанс из ста, что это не случайность. Что они могут применить? Снаряды и взрывчатка отпадают. Возможно, газовые снаряды.

– Таких снарядов не существует.

– Вы ошибаетесь. Они есть. Власти не постеснялись бы вырубить на время президента и нескольких нефтяных шейхов, если бы сумели забросать центр моста подобными снарядами и уложить таким образом всех нас, чтобы военные и полиция – в противогазах, разумеется, – могли взять нас голыми руками. Но в этих автобусах с кондиционерами отличная изоляция.

– Это все малоправдоподобно.

– А разве то, что мы здесь делаем, не малоправдоподобно? Подождите-ка…

Поступил очередной звонок от Хендрикса.

– Наши старания увенчались успехом, Брэнсон: командир нам поверил. Но он отказывается что-либо предпринимать. Утверждает, что подошел слишком близко и любые маневры на данном этапе очень опасны и для моста, и для линкора. И еще говорит, что ему совсем не хочется платить, если «Нью-Джерси» врежется в башню моста. Не так-то просто остановить таран весом в сорок пять тысяч тонн.

– Вам остается только молиться, Хендрикс.

Брэнсон повесил трубку и в сопровождении Ван Эффена прошел к середине автобуса. Оба пристально вглядывались в окна с правой стороны, ожидая того момента, когда надстройка линкора появится из-под моста.

– Что происходит, Брэнсон? – с раздражением спросил президент.

– Вы же видите. Под нами проходит военный корабль «Нью-Джерси».

– И что из того? Несомненно, он следует своим обычным курсом.

– Будем надеяться, что это так. Будем надеяться, что командир не станет обстреливать нас.

– Обстреливать нас? – Президент сделал паузу и обдумал возможность столь ужасного lesé-majesté[3]3
  Оскорбление величества (фр.); здесь: тягчайшее государственное преступление.


[Закрыть]. – Обстреливать меня?

– Вы, конечно, являетесь главнокомандующим вооруженных сил, но в данный момент изолированы от нижних эшелонов военной власти. Что будет, если командир сочтет своим долгом проявить инициативу? Впрочем, мы скоро это выясним.

Надстройка «Нью-Джерси» появилась из-под моста. Все девять сидевших до той минуты заложников с трудом поднялись на ноги и тоже прильнули к окнам с правой стороны. Один из них оказался довольно близко от Брэнсона, и неожиданно тот почувствовал, как нечто явно металлическое больно уперлось ему в левую почку.

– Вы, кажется, говорили об инициативе, мистер Брэнсон, – сказал со своей обычной сияющей улыбкой шейх Иман, тот, что с бородой. – Отдайте ваш пистолет! Прикажите своим людям сдать оружие!

– Вот настоящий мужчина!

В ликующем голосе президента прозвучали мстительные нотки, которые вряд ли понравились бы его избирателям.

– Уберите пистолет! – спокойно приказал Брэнсон. – Разве вы еще не поняли, что имеете дело с профессионалами?

Он медленно повернулся, и шейх тут же доказал, что не является профессионалом, позволив Брэнсону на какую-то секунду удержать его взгляд. Грянул выстрел, шейх вскрикнул от боли, уронил свой пистолет и схватился за поврежденное плечо. Шейх Каран быстро наклонился за пистолетом и тоже закричал от боли: Брэнсон каблуком прижал его руку к металлу. Судя по характерному треску, у шейха Карана оказались сломаны несколько пальцев. Брэнсон подобрал пистолет.

Ван Эффен выразил не вполне искреннее сожаление:

– Пришлось действовать, мистер Брэнсон. Нам ни к чему стрельба в автобусе с пуленепробиваемыми стеклами. Рикошет от них очень опасен. Шейх мог сам себя покалечить.

– Все правильно.

Брэнсон снова посмотрел в окно. «Нью-Джерси» отошел от моста уже почти на полтора километра, и, судя по всему, его командир не был настроен воинственно. Брэнсон отвернулся от окна и обратился к Брэдфорду:

– Принеси из нашего автобуса аптечку первой помощи. И пригласи сюда Питерса.

– Питерса, мистер Брэнсон?

– Он когда-то был военным санитаром. Займите свои места, господа!

Несчастные пленники расселись по своим креслам. Президент выглядел совсем подавленным. У Брэнсона мелькнула мысль о том, какой же пустышкой оказался этот человек, но он отбросил эту мысль как ненужную.

– Надеюсь, больше не потребуется предупреждать вас, чтобы вы не делали подобных глупостей.

Пройдя в центр связи, он поднял трубку:

– Хендрикс?

– У телефона. Надеюсь, вы удовлетворены?

– Да. Предупредите начальника порта, или кто там за это отвечает: никакого движения под мостом. Ни в ту ни в другую сторону.

– Никакого движения? Но тогда станет весь порт! А как насчет рыболовного флота?

– Рыболовный флот может заниматься ловлей в заливе. Пришлите сюда машину «скорой помощи» и врача, и поскорее. Тут у нас пострадали двое людей, один довольно серьезно.

– Кто? Как это произошло?

– Два нефтяных министра – Иман и Каран. Можно сказать, они сами себя поранили.

Продолжая говорить по телефону, Брэнсон наблюдал через окно, как к автобусу спешит Питерс. Войдя в него, он направился к Иману и начал разрезать пострадавшему рукав пиджака.

– Скоро на мост прибудут телевизионщики. Пропустите их. Кроме того, я прошу привезти на мост стулья – штук сорок будет достаточно.

– Стулья?

– Вам не придется их покупать, – терпеливо объяснил Брэнсон. – Конфискуйте стулья в ближайшем ресторане. Сорок штук.

– Стулья?!

– Такие штуки, на которых сидят. Примерно через час я собираюсь провести здесь пресс-конференцию. На конференциях люди обычно сидят.

– Вы собираетесь провести пресс-конференцию в прямом эфире? – осторожно уточнил Хендрикс.

– Именно так. С трансляцией на всю страну.

– Вы сошли с ума!

– Мое психическое здоровье – не ваша забота. Мильтон и Квори уже приехали?

– Вы имеете в виду государственного секретаря и министра финансов?

– Я имею в виду Мильтона и Квори.

– Они только что прибыли и находятся рядом со мной.

Хендрикс посмотрел на двух мужчин, сидевших рядом с ним в автобусе, из которого осуществлялась связь с мостом.

Госсекретарь Мильтон, высокий, болезненно худой и совершенно лысый человек в очках без оправы, пользовался завидной репутацией в министерствах иностранных дел всего мира. Квори, седовласый, полный и жизнерадостный человек, излучал ауру добродушия, которое многие люди, даже очень умные, принимали за проявление его истинной личности. Его репутация как финансиста и экономиста была столь же высокой, как у Мильтона в его кругах.

Мильтон задумчиво произнес:

– Проще всего было бы сказать: «Этот человек сумасшедший». Но так ли это?

Хендрикс развел руками:

– Вы же знаете поговорку: «Безумный, как лиса».

– И вероятно, склонен к насилию?

– Нет, насилие он применяет только в крайнем случае. Скорее всего, Иман и Каран совершили ошибку, попытавшись загнать его в угол.

– Кажется, вы неплохо его знаете! – удивился Квори.

Хендрикс тяжело вздохнул.

– Питера Брэнсона знает каждый начальник полицейского участка в Соединенных Штатах. А также в Канаде, Мексике и бог знает в скольких странах Латинской Америки, – с горечью сказал он. – Европу он пока обошел вниманием, но это, конечно, вопрос времени.

– На чем он специализируется?

– На грабежах. Этот человек грабит поезда, самолеты, бронированные автомобили, банки и ювелирные магазины. И при этом старается избегать насилия.

– Полагаю, дела у него идут успешно? – сухо поинтересовался Квори.

– Весьма успешно! Насколько нам известно, Брэнсон занимается подобной деятельностью уже лет двенадцать и, по самым скромным оценкам, «изъял» за это время двадцать миллионов долларов.

– Двадцать миллионов! – Впервые в голосе Квори прозвучало уважение. Министр финансов прежде всего был банкиром и экономистом. – Но если у него столько денег, зачем ему еще больше?

– А почему Онассис, Гетти и Хьюз хотят иметь все больше и больше денег? Живут-то они достаточно комфортно! Возможно, Брэнсон такой же бизнесмен, как и они, и увлечен своей работой. Может быть, это занятие стимулирует его. А может, он просто жаден. Может быть что угодно.

– У него есть судимости? – спросил Мильтон.

– Брэнсон ни разу в жизни не был арестован, – с несчастным видом ответил начальник полиции.

– Возможно, именно поэтому никто из нас о нем не слышал?

Хендрикс уставился через окно фургона на величественный размах моста Золотые Ворота. В его глазах застыло тоскливое выражение.

– Мы не стремимся рекламировать наши неудачи, сэр.

Мильтон улыбнулся.

– Мы с Джоном, – он кивнул на министра финансов, – частенько страдаем застенчивостью того же рода и по тем же самым причинам. Непогрешимость человеческому роду не свойственна. А что еще известно об этом человеке, кроме его преступной деятельности?

– О нем нетрудно получить информацию. Вся жизнь этого человека должным образом отражена в документах. Он потомок англосаксонских протестантов с Восточного побережья. Как принято говорить, из хорошей семьи. Отец банкир. Я имею в виду, что его отец владел, а может, и сейчас владеет собственным банком.

– Брэнсон? – протянул министр финансов. – Ну конечно. Я с ним знаком, правда только понаслышке.

– И кое-что еще, что может заинтересовать вас с профессиональной точки зрения. Питер Брэнсон получил степень по экономике и поступил на работу в отцовский банк. Позднее он получил докторскую степень по философии, и не в захолустном университете, а в одном из тех, что входят в Лигу плюща. Его диссертация была посвящена преступлениям в банковской сфере. Можно сказать, что в жизни он продолжает развивать ту же тему – summa cum laude[4]4
  С величайшим усердием (лат.).


[Закрыть].

– Создается впечатление, что вы им почти восхищаетесь, Хендрикс, – заметил Мильтон.

– Готов отказаться от пенсии, лишь бы увидеть Брэнсона за решеткой. У меня как у гражданина и полицейского он вызывает ярость, но я не могу не уважать его профессионализм, хотя и используемый недостойным образом.

– Разделяю ваши чувства, – сказал Мильтон. – Кажется, этот ваш Брэнсон не отличается скромностью?

– Как бы я хотел, чтобы он был моим! Да, вы правы, застенчивостью он не страдает.

– А высокомерием?

– Пожалуй, скорее манией величия. Так, по крайней мере, говорит генерал Картленд, а я бы не стал с ним спорить.

– Не много найдется желающих спорить с генералом, – выразительно произнес Мильтон. – Кстати, о самоуверенных людях: где ты сейчас, мой Джеймс?

– О ком вы, сэр?

– А кто еще у нас очень уверен в себе? Я имею в виду мистера Хагенбаха, главу ФБР. Мне казалось, он первым должен был сюда явиться.

– В Вашингтоне сказали, что не знают, где сейчас Хагенбах. Его повсюду ищут. Боюсь, этот человек неуловим.

– Да, он одержим манией секретности, – улыбнулся Мильтон. – Что ж, если он смотрит телевизор, то не далее чем через час будет в курсе событий. Какая интригующая мысль: директор ФБР последним в Америке узнает о происшедшем! – Он на мгновение задумался. – Брэнсон настаивает на максимальной гласности: радио, телевидение, репортеры, фотографы. А прежде он когда-нибудь заявлял о себе так громко? Я имею в виду, за время своей преступной активности?

– Никогда.

– Этот человек поразительно уверен в себе.

– На его месте и я бы чувствовал себя уверенно. – Квори был явно встревожен. – Что мы можем ему сделать? Насколько я понимаю, Брэнсон сейчас совершенно неуязвим.

– Я не стал бы терять надежды, сэр. Два наших эксперта в настоящий момент ищут решение проблемы. Над ней работают адмирал Ньюсон и генерал Картер из нашей штаб-квартиры.

– Ньюсон и Картер, два наших блестящих гения! – Квори расстроился еще больше. – Никогда не применяют одну водородную бомбу там, где достаточно и двух! Кто-то должен сообщить нашим арабским друзьям, что они вот-вот будут вовлечены в ядерную войну. – Он махнул рукой в сторону окна, выходящего на мост. – Вы только посмотрите на это! Только подумайте! Совершенно невероятная ситуация. Если бы я не видел своими глазами, ни за что не поверил бы. Абсолютная изоляция, полная оторванность от мира – и это на виду у всего Сан-Франциско, а когда заработают телекамеры, то и у всего мира. Образно говоря, до них рукой подать – и при этом они как будто на Луне. – Он тяжело вздохнул. – Приходится расписываться в полном бессилии.

– Ну же, Джон! – сурово сказал Мильтон. – Куда подевался ваш дух завоевателей Запада?

– Черт с ним, с Западом! Я сейчас думаю о себе. Мне не нужно иметь особого ума, чтобы понять, что вскоре я окажусь в очень трудном положении.

– Сэр? – озадаченно сказал Хендрикс.

– А для чего, по-вашему, Брэнсон вызвал министра финансов пред свои королевские очи?

Держа руки в карманах, словно над чем-то размышляя, Ревсон прогуливался вдоль восточного ограждения моста и делал вид, что любуется раскинувшейся перед ним великолепной панорамой. Слева от него за Форт-Бейкером и Тибуроном виднелся кусочек Бельведера и самый большой остров в заливе – остров Ангела. Справа простирался сам город, виднелся остров Алькатрас и чуть дальше – остров Сокровищ. Между двумя последними был все еще различим размытый контур линкора «Нью-Джерси», направлявшегося в Аламеду. Ревсон то и дело останавливался, как будто вглядываясь в даль. Во время одной из таких остановок он незаметно нащупал зеленый шнур, привязанный им к ограждению, и слегка потянул его. Груза на конце шнура не было.

– Что вы здесь делаете?

Ревсон неторопливо обернулся. В больших зеленых глазах Эйприл Уэнсди сверкало любопытство.

– Какие у вас мягкие лапки! Мне казалось, я тут единственный человек на многие километры вокруг. Ну, может, на многие метры.

– Так что же вы здесь делаете?

– Когда я любуюсь этим дивным видом, а потом смотрю на вас, то прямо не знаю, что предпочесть. Пожалуй, вас. Вам никогда не говорили, что вы очень красивы?

– Говорили, и довольно часто.

Девушка подцепила пальцами шнур и начала его вытягивать, но тут же охнула от боли, когда Ревсон крепко сжал ее руку.

– Не трогайте шнур!

Эйприл потерла руку, огляделась вокруг и сказала:

– Итак?

– Я тут ловлю рыбу.

– Ясно, что не жемчуг. – Девушка осторожно помассировала костяшки пальцев, потом неуверенно посмотрела на Ревсона. – Рыбаки ведь любят рассказывать разные небылицы, да?

– Я и сам иногда этим грешу.

– Расскажите мне одну.

– А вы столь же достойны доверия, как и красивы?

– Так, значит, я красива? Я не напрашиваюсь на комплименты, просто спрашиваю.

– Даже очень красивы.

– В таком случае я достойна доверия.

Они улыбнулись друг другу, и Ревсон взял девушку за руку:

– Вы хотите правдивую историю?

– Конечно.

– Почему бы и нет?

Молодые люди неторопливо пошли вдоль ограждения моста.

Хендрикс положил трубку и посмотрел на Мильтона и Квори:

– Вы готовы, джентльмены?

– Действие первое, сцена первая, и весь мир – сцена[5]5
  «Весь мир – сцена…» – начало монолога Жака из комедии У. Шекспира «Как вам это понравится» (акт II, сцена 7).


[Закрыть]. Хотя эта цитата не совсем подходит. – Мильтон встал и окинул Квори критическим взглядом. – Эта рубашка тоже не подходит, Джон. На телеэкране белое плохо выглядит. Лучше голубая, как у меня или как у президента. Он вообще носит только голубые рубашки, ведь никогда не знаешь, из-за какого угла выскочит телевизионщик.

– Ох, да заткнись ты!

Квори мрачно повернулся к задней двери автобуса и застыл на месте, когда возле нее с драматическим визгом шин и запахом горящей резины резко затормозил мотоцикл. Полицейский, соскочивший с него, быстро поднялся в салон и что-то протянул Хендриксу:

– Это для вас, сэр.

Хендрикс взял у него металлический цилиндр.

– Действительно, здесь обозначено мое имя. Откуда это у вас?

– Лоцман передал эту штуку с «Нью-Джерси». Командир корабля приказал немедленно доставить ее вам. Он считает, что это очень важно.

Глава 5

Центральная часть моста Золотые Ворота быстро обретала вид нарождающегося города, ползущего во все стороны и беспорядочного, как и свойственно подобным поселениям, в которых всегда кипит жизнь и царит лихорадочное беспокойство, обещая им славное будущее. Тот факт, что все дома были на колесах, а старейшины городка, сидевшие на важном собрании, были одеты в безупречные костюмы и явно никогда в жизни не занимались тяжелым физическим трудом, не уменьшал странного впечатления, что это – первопоселенцы, раздвигающие границы освоенного пространства Дикого Запада.

Сейчас на мосту стояли три автобуса и три полицейские машины – третья только что доставила сюда Хендрикса, Мильтона и Квори. Там находились также два больших фургона с окнами из матового стекла и эвфемистическими надписями «Помещение для отдыха»; раскрашенные в красную и желтую полоску, они были позаимствованы у странствующего цирка, который недавно сделал остановку в Сан-Франциско. Еще там стояли: машина «скорой помощи», которую Брэнсон реквизировал для своих целей; автофургон с раздаточным окошком на боку, который привез на мост горячую пищу; грузовик телевизионщиков, подсоединенный к большому генератору, установленному примерно в ста метрах от него, и наконец, микроавтобус, из которого уже начали выгружать одеяла, пледы и подушки, призванные облегчить новым «поселенцам» трудности их первой ночи на мосту.

Некоторые объекты плохо вписывались в обстановку. Вертолеты, зенитные орудия, вооруженные патрули, инженерные войска на обоих концах моста, занятые возведением стальных баррикад, – все это накладывало мрачный отпечаток и говорило о насилии. И тем не менее все эти люди и предметы выглядели здесь не совсем уж чуждыми: в столь необычных обстоятельствах инородными казались скорее какие-то совершенно обычные вещи. Нереальность этого места, ощущаемая в сравнении с внешним миром, имела свою собственную странную реальность в данной конкретной точке пространства и времени. А для тех, кто участвовал в собрании, реальность ситуации была более чем очевидной. Никто не улыбался.

Установили телекамеры. Заложников и троих вновь прибывших усадили в первом ряду, второй ряд отвели журналистам. Фотографам позволили самим выбрать точки для съемки, но в нескольких метрах от них заняли свои посты вооруженные охранники. Брэнсон в гордом одиночестве сидел перед публикой. Возле него на земле лежал странный предмет – полоса плотного брезента с вделанными в него конусообразными предметами, а рядом стоял тяжелый металлический ящик с закрытой крышкой.

– Господа, я не задержу вас дольше, чем нужно, – начал Брэнсон.

Наслаждался ли он этими мгновениями славы, осознанием того, что в полной его власти оказались некоторые из самых влиятельных людей в мире, что сотни миллионов людей смотрят сейчас на него и слушают его, – сказать было трудно. Он был спокоен, раскован, уверен в себе и в своих действиях, но на его лице не отражалось никаких эмоций.

– Вы, конечно, догадываетесь, почему мы все здесь оказались.

– Очевидно, по той самой причине, по которой здесь оказался я, – заметил Квори.

– Вот именно.

– Вам следует иметь в виду, что, в отличие от вас, я не устанавливаю собственных законов. Окончательное решение зависит не от меня.

– Принято к сведению. – Судя по манерам, Брэнсон мог бы проводить семинар в престижном колледже. – Но мы к этому еще вернемся. Сначала – самое главное, не так ли, мистер Квори?

– Деньги.

– Совершенно верно, деньги.

– Сколько? – спросил Квори, который не зря славился своей прямотой.

– Одну минуту, господин министр! – У президента, как и у каждого из двухсот миллионов его избирателей, были свои маленькие слабости, и первым в списке стояло почти патологическое нежелание быть на заднем плане. – Для чего вам эти деньги, Брэнсон?

– Почему вы решили, что это вас касается?

– Это касается меня самым непосредственным образом. Я категорически заявляю, что если деньги нужны вам для какой-нибудь подрывной работы, для каких-нибудь недобрых дел, и особенно для ведения антиамериканской деятельности, – что ж, я говорю вам здесь и сейчас: вы получите их только через мой труп. Что я такое по сравнению с Америкой?

Брэнсон одобрительно кивнул:

– Хорошо сказано, господин президент, особенно если учесть, что сегодня вам никто не помогал готовить речь. Я как будто услышал голос наших отцов-основателей, громкий призыв совести, которая живет в самой земле Америки. Великой старой партии[6]6
  Великая старая партия – неофициальное название Республиканской партии США.


[Закрыть] ваша речь определенно понравится, она стоит дополнительных двух миллионов голосов на ноябрьских выборах. Как бы то ни было, уверяю вас, что эти деньги нужны мне не для политических целей, а для сугубо личных. Я собираюсь основать корпорацию «Брэнсон энтерпрайзис».

Президент был не из тех, кого легко выбить из седла, иначе он никогда не стал бы президентом.

– Вы упомянули слово «совесть». Но есть ли она у вас?

– Честно говоря, не знаю, – откровенно признался Брэнсон. – Если дело касается денег, то наверняка нет. Большинство по-настоящему богатых людей мира – моральные уроды, люди с криминальным складом ума, которые поддерживают видимость законности, нанимая юристов, таких же моральных уродов, как и они сами. – Его охватило вдохновение. – Мультимиллионеры, политики, юристы – кто из них находится дальше за пределами морали? Нет-нет, не отвечайте, а то я могу нечаянно перейти на личности. Мы все негодяи, независимо от того, скрываемся ли под лицемерной маской законности или нет. Лично я просто хочу быстро получить хорошие деньги и считаю, что этот способ ничем не хуже других.

Квори сказал:

– Мы усвоили тот факт, что вы честный вор. Давайте перейдем к делу.

– То есть к моим разумным требованиям?

– Именно, мистер Брэнсон.

Брэнсон окинул взглядом арабских нефтяных магнатов (кроме Имана, которого отправили в больницу) и президента.

– За всех разом, живых и невредимых, не торгуясь из-за каждого цента, – триста миллионов долларов. Тройка с восемью нулями.

Для миллионов телезрителей по всей Америке это прозвучало как удар грома. Наступившая тишина была с избытком компенсирована им широтой и разнообразием чувств, отразившихся на лицах, которые они видели на экранах: от яростного возмущения к полному непониманию, абсолютному недоверию, глубокому потрясению. И действительно, в эти несколько ненарушимых мгновений тишины любой звук был бы непростительным вмешательством. Как и следовало ожидать, первым пришел в себя министр финансов, который привык иметь дело с цифрами, содержащими большое количество нулей.

– Мне послышалось или вы действительно назвали эту цифру?

– Тройка и восемь нулей. Если вы дадите мне доску и мел, я вам ее напишу.

– Какая нелепость! Какое безумие! Этот человек сумасшедший! – Президент, чье побагровевшее лицо ярко выделялось на экранах цветных телевизоров, сжал кулак и огляделся вокруг в тщетных поисках стола, по которому можно было бы стукнуть изо всех сил. – Вы знаете, Брэнсон, какое вас ждет наказание за похищение людей, шантаж, вымогательство с применением угрозы в масштабах…

– В масштабах, беспрецедентных в истории преступлений?

– Да. В масштабах совершенно… Замолчите!.. Наказанием за измену – а это самая настоящая измена! – может быть смертный приговор, и если это последняя вещь, которую я…

– Последняя? Это нетрудно обеспечить. Будьте уверены, господин президент, вам не удастся изменить ход событий. Лучше поверьте мне на слово. – Брэнсон достал пистолет. – Или вы хотите, чтобы в подтверждение моих намерений я на глазах у ста миллионов телезрителей прострелил вам коленную чашечку? Тогда вам и в самом деле пригодится ваша трость. Впрочем, мне это безразлично.

И действительно, в его голосе звучало холодное безразличие, которое было страшнее самих слов. Президент разжал кулак и не сел, а буквально рухнул на стул. Его лицо из багрово-красного стало серым.

– Вашим людям пора научиться мыслить масштабно, – продолжал Брэнсон. – Мы живем в Соединенных Штатах, в богатейшей стране мира, а не в какой-нибудь банановой республике. Что такое триста миллионов долларов? Пара подводных лодок «Поларис»? Ничтожная доля стоимости полета человека на Луну? Малая часть от одного процента валового национального продукта? Если я возьму эту каплю из огромного богатства Америки, никто не пострадает, а вот если я не получу этих денег, многим будет очень не хватать вас, господин президент, и ваших арабских друзей. Подумайте о том, что потеряете вы и что потеряет Америка. В десять, в сто раз больше! Начнем с того, что не будет построен завод по переработке нефти в Сан-Рафаэле. Ваши надежды на то, что наиболее благоприятствуемая нация сможет получать нефть по символическим ценам, никогда не осуществятся. На самом деле, если их высочествам не удастся благополучно вернуться на родину, на Соединенные Штаты будет наложено нефтяное эмбарго, и это ввергнет страну в такой упадок, по сравнению с которым Великая депрессия тысяча девятьсот двадцать девятого года покажется воскресным пикником. – Брэнсон посмотрел на министра энергетики. – Вы согласны, мистер Хансен?

По лицу министра было видно, что ему вовсе не хочется соглашаться с чем бы то ни было. Нервный тик бедного Хансена к этому времени уже напоминал пляску святого Витта. Голова министра дернулась, он оглянулся в поисках поддержки, сглотнул, кашлянул в кулак и умоляюще посмотрел на президента. Казалось, он вот-вот упадет в обморок, но тут ему на помощь пришел министр финансов Квори:

– Думаю, вы правильно обрисовали возможные последствия.

– Благодарю вас.

В этот момент поднял руку король:

– Позвольте мне сказать пару слов.

Король был человеком совсем иного калибра, нежели президент. В борьбе за сохранение трона он был вынужден довольно часто устранять своих ближайших родственников, и всяческие жизненные передряги были ему не в новинку: вся его жизнь протекала в обстановке насилия и умереть ему, скорее всего, тоже было суждено не своей смертью.

– Пожалуйста, говорите, – откликнулся Брэнсон.

– Только слепой неспособен ясно видеть реальность. Я не слепой. Президент безусловно заплатит.

Президент не нашелся что сказать на это щедрое обещание: он сидел, уставившись на дорожное покрытие моста, словно предсказатель судьбы, вперившийся взглядом в свой хрустальный шар и не желающий сообщать клиенту о том, что он там видит.

– Благодарю вас, ваше величество, – сказал Брэнсон.

– Вас, конечно же, будут искать и в конце концов убьют, где бы вы ни спрятались. Даже если вы меня сейчас убьете, ваша смерть так же предопределена, как завтрашний восход солнца.

Брэнсон беспечно улыбнулся:

– До тех пор, пока у меня есть вы, ваше величество, мне не стоит беспокоиться на этот счет. Я могу себе представить, что любой из ваших подданных, подвергший вашу жизнь опасности и тем более виновный в вашей смерти, тут же окажется в раю – если цареубийцы вообще попадают в рай, в чем я сомневаюсь. Но мне кажется, что вы, ваше величество, не из тех людей, которые готовы прыгнуть с моста ради того, чтобы правоверные начали гоняться за мной со своими длинными ножами.

– Действительно. – Глаза под нависшими веками смотрели не мигая. – Но что, если я совсем не тот человек, за которого вы меня принимаете?

– То есть если вы готовы прыгнуть или, по крайней мере, попытаться? – В голосе Брэнсона снова прозвучало холодное безразличие. – А для чего, по-вашему, я тут держу врача и машину «скорой помощи»? Ван Эффен, какие инструкции вы получили на случай, если кто-нибудь совершит подобную ошибку?

Ван Эффен ответил столь же хладнокровно:

– Перерезать ему ноги автоматной очередью. Дальше им займется врач.

– Со временем мы даже сможем снабдить вас протезом. Мертвый вы для меня не представляете никакой ценности, ваше величество.

Глаза под нависшими веками закрылись.

– Итак, вернемся к выкупу. Вы согласны? Возражений нет? Великолепно. Что ж, это для затравки.