Текст книги "Золотые Ворота"

– А какое действие оказывает этот ботулизм на обычного здорового человека?

– На некоторое время выводит из строя. Возможна сильная рвота, желудочное кровотечение, потеря сознания и тому подобное.

– Следовательно, человек становится совершенно беспомощным?

– Он будет неспособен действовать, а вполне вероятно, и думать.

– Какая замечательная перспектива! – Брэнсон посмотрел на Ван Эффена. – Что вы об этом думаете?

– Думаю, что меня мучает тот же вопрос, что и вас. – Ван Эффен обратился к Киленски: – Можно ли преднамеренно испортить пищу этим ядом, или как там оно называется?

– Господи, да кто бы стал делать такие вещи?

– Отвечайте на вопрос, – вмешался Брэнсон.

– Любой врач, специализирующийся в этой области, любой ученый-исследователь и даже опытный лаборант может вырастить необходимую токсичную культуру.

– Но для этого нужно разбираться в медицине, иметь соответствующую подготовку и оборудование?

– Разумеется.

– Подойди сюда, Тони, – приказал Брэнсон водителю автофургона.

Молодой человек подошел. На его лице явственно читалась настороженность.

– Здесь вовсе не жарко, Тони. Я бы даже сказал, довольно прохладно. Почему же ты вспотел?

– Я не люблю оружие и не люблю насилие.

– Но никто не применяет к тебе насилие, никто не направляет на тебя оружие, хотя не обещаю, что этого не случится в ближайшем будущем. Мне кажется, тебя мучает нечистая совесть.

– Меня? Совесть? – Тони вытер пот со лба. Его определенно что-то беспокоило, пусть даже и не совесть. – Ради бога, мистер Брэнсон…

– Небывалые вещи, конечно, происходят, но не по двенадцать за один раз. Только дураки верят в подобные совпадения. Должен быть какой-то способ отличить плохие подносы от остальных. Какой это способ, Тони?

– Почему бы вам не оставить парня в покое? – возмущенно потребовал вице-президент Ричардс. – Он всего лишь водитель.

Брэнсон проигнорировал его слова:

– Так как отличить отравленные подносы?

– Не знаю! Я даже не понимаю, о чем вы говорите!

Брэнсон повернулся к Ковальски и Питерсу.

– Сбросьте его с моста, – приказал он, не повышая голоса.

Тони издал нечеловеческий вопль, но не оказал сопротивления, когда Ковальски и Питерс подхватили его под руки и поволокли прочь. По его побледневшему лицу стекали струйки пота. Наконец он прокаркал хриплым голосом:

– Сбросить меня с моста? Это же убийство! Убийство! Ради бога, я не знаю…

– Сейчас ты скажешь, что у тебя жена и трое ребятишек.

– У меня никого нет.

У бедняги закатились глаза и подогнулись колени. Ковальски и Питерсу пришлось волочить его по асфальту. Вице-президент и шеф полиции двинулись навстречу этой тройке, но остановились, как только Ван Эффен поднял свой «шмайссер».

Ван Эффен сказал Брэнсону:

– Если есть способ определения плохих подносов, это можно считать важной и опасной информацией. Вы бы доверили ее кому-то вроде Тони?

– Ни на секунду. С него хватит?

– Он рассказал все, что знал. – Ван Эффен повысил голос: – Ведите его обратно.

Тони привели обратно и отпустили. Он устало опустился на асфальт, потом попытался подняться, хватаясь дрожащими руками за стойку своего автофургона. Его голос дрожал так же сильно:

– Мне ничего не известно насчет этих подносов. Клянусь!

– Расскажи нам, что тебе известно.

– Думаю, что-то было не так, когда грузили пищу в мой фургон.

– В больнице?

– Почему в больнице? Я работаю не в больнице, а в фирме Селзника. Она поставляет провизию для мероприятий на открытом воздухе.

– Я знаю эту фирму. Ну так что?

– Когда я пришел, мне сказали, что еда уже готова. Обычно я загружаюсь и уезжаю через пять минут. В этот раз пришлось ждать три четверти часа.

– Пока ты ждал, ты видел кого-нибудь из сотрудников больницы?

– Никого.

– Ладно, ты сможешь прожить еще немного, если не станешь есть эту чертову пищу. – Брэнсон повернулся к О’Харе. – Итак, остаетесь вы, доктор, и хрупкая мисс Уэнсди.

– Вы намекаете, что один из нас знает секретные указания ваших предполагаемых отравителей? – осведомился доктор скорее с презрением, чем с удивлением.

– Именно. Приведите сюда мисс Уэнсди.

– Оставьте ее в покое! – резко произнес О’Хара.

– Вы, кажется, решили, что можете здесь командовать?

– Там, где дело касается моих пациентов, командую я. Если вы хотите доставить девушку сюда, вам придется ее нести. Мисс Уэнсди спит в машине под действием сильного успокаивающего. Вы что, мне не верите?

– Не верю. Ковальски, пойди проверь! Ткни ее пальцем в живот.

Ковальски вернулся через десять секунд:

– Начисто вырубилась.

Брэнсон посмотрел на О’Хару:

– Очень удобно! Может быть, вы просто не хотели, чтобы ее допрашивали?

– Вы плохой психолог, Брэнсон. Как вы знаете, мисс Уэнсди далеко не героиня. Неужели вы думаете, кто-нибудь доверит ей жизненно важную информацию?

Брэнсон не ответил.

– Единственное хорошее, что я о вас слышал, – вы никогда не издеваетесь над женщинами.

– Откуда вы знаете?

– Мне рассказал об этом шеф полиции. У меня создалось впечатление, что он немало о вас знает.

– Вы подтверждаете это, Хендрикс?

– С чего бы я стал отрицать? – грубо отозвался полицейский.

– Значит, остаетесь только вы, доктор.

– В качестве главного подозреваемого? Вам изменяет интуиция, Брэнсон. – О’Хара кивнул на закрытое простыней тело Хансена, лежавшее на носилках. – Хотелось бы обойтись без громких фраз, но моя работа – спасать жизни, а не отнимать их. Я вовсе не желаю, чтобы мне запретили заниматься медициной. Кроме того, я не покидал свою машину с момента прибытия ужина и просто не мог бы одновременно сортировать эти проклятые подносы и заниматься пациенткой.

– Ковальски, что ты на это скажешь?

– Ручаюсь, что это так.

– Но все же вы общались с людьми после возвращения из больницы и до прибытия ужина.

Ковальски снова встрял:

– Он разговаривал с несколькими людьми. Мисс Уэнсди тоже.

– Забудем о ней. Нас интересует добрый доктор.

– Он общался кое с кем.

– Назови их имена. Меня интересуют те, с кем он разговаривал долго и серьезно.

Ковальски оказался необычайно наблюдательным человеком с удивительной памятью.

– Такое было три раза. Два раза с мисс Уэнсди…

– Бог с ней! Они могли вдоволь наболтаться в машине и в больнице. С кем еще он говорил?

– С Ревсоном. И довольно долго.

– Ты что-нибудь слышал?

– Нет. Они были от меня метрах в тридцати, и ветер дул в их сторону.

– Они что-нибудь передавали друг другу?

– Нет, – отрубил Ковальски.

– О чем вы говорили? – обратился Брэнсон к О’Харе.

– Это врачебная тайна.

– Другими словами, вы хотите сказать, что меня это не касается?

Доктор ничего не ответил. Брэнсон посмотрел на Ревсона.

– Никаких врачебных тайн, – вступил в разговор Ревсон. – Мы болтали о пустяках. С момента прибытия сюда я общался с тремя десятками людей, включая членов вашей команды. Почему именно этот разговор вы считаете особенным?

– Я надеюсь, что это вы мне объясните.

– Мне нечего вам сказать.

– Вы совершенно спокойны, не так ли?

– Это результат чистой совести. Можете и сами как-нибудь попробовать.

– И еще, мистер Брэнсон, – вспомнил Ковальски. – Ревсон долго разговаривал с генералом Картлендом.

– О-о! И тоже о пустяках, генерал?

– Нет. Мы обсуждали возможность избавить этот мост от некоторых нежелательных элементов, – ответил Картленд.

– Начиная с вас, конечно. Беседа была плодотворной?

Генерал смерил Брэнсона презрительным взглядом.

Брэнсон задумчиво посмотрел на Ван Эффена:

– У меня такое ощущение – всего лишь ощущение, вы понимаете, – что к нам кое-кто просочился.

Ван Эффен встретил взгляд своего начальника все с тем же бесстрастным выражением на круглом лице и ничего не ответил.

Брэнсон продолжил:

– Полагаю, доктора следует исключить из подозрения. И дело не только в том, что мы уже проверяли его личность. Мне кажется, что по мосту разгуливает хорошо подготовленный агент. Это опять-таки исключает доктора, который оказался здесь совершенно случайно. Вы разделяете мои опасения?

– Да.

– Тогда кто?

Ван Эффен не колебался:

– Ревсон.

Брэнсон поманил к себе Крайслера:

– Ревсон утверждает, что представляет здесь лондонскую «Таймс». Сколько потребуется времени, чтобы это проверить?

– Через президентский узел связи?

– Да.

– Несколько минут.

Ревсон вмешался в их разговор:

– Если вы думаете, что я стану выражать бурное негодование, то ошибаетесь. Почему именно я? Почему не один из вновь прибывших медиков? Почему не один из ваших людей?

– Потому что я сам лично их подбирал.

– Наполеон тоже лично подбирал своих маршалов. А сколько их в конце концов пошли против него? Мне совершенно непонятно, как вы можете рассчитывать на верность кучки головорезов, даже лично подобранных.

– Скоро поймете, – успокоил Ревсона Ван Эффен. Он дотронулся до руки Брэнсона и указал ему на запад. – У нас не так много времени.

– Вы правы, – отозвался Брэнсон.

Со стороны Тихого океана надвигались тяжелые, темные грозовые облака. Пока они были еще довольно далеко.

– Телезрителям не понравится смотреть, как президент и вице-президент, не говоря уже об их нефтяных друзьях, мокнут под дождем. Прикажи Джонсону расставить телекамеры и рассадить публику.

Он подождал, пока помощник выполнит его указание, затем подвел его к стоявшему в одиночестве Ревсону.

– Ревсон сказал мне, что ты осматривал его фотоаппарат.

– Так и есть, но я не разбирал его на части.

– Возможно, это следует сделать.

– А может, и нет, – резко сказал Ревсон, впервые проявив неудовольствие. – Разве вы не знаете, что сборщики фотоаппаратов пять лет учатся своему ремеслу? Чем портить эту чертову штуку, лучше уж оставьте ее у себя на все время нашего пребывания здесь.

– Эта вспышка гнева только убеждает меня, что нужно разобрать фотоаппарат.

– Согласен, – отозвался Ван Эффен и успокоил Ревсона: – Этим займется Крайслер. Он настоящий гений по части техники. Крайслер ничего не повредит. – Он обратился к Брэнсону: – Я проверил его сумку, кресло, под креслом и полку сверху. Все чисто.

– Обыщи его.

– Обыскать меня? – Лицо Ревсона исказилось яростью. – Меня уже обыскивали.

– Только на предмет оружия.

Ван Эффен был способен отыскать даже рисовое зернышко, завалившееся за подкладку. Кроме ключей, монет и маленького перочинного ножа, он извлек из карманов журналиста документы.

– Все как обычно, – доложил Ван Эффен. – Водительское удостоверение, карточка социального страхования, кредитные карточки, удостоверения газет.

– Есть там удостоверение лондонской «Таймс»? – спросил Брэнсон.

– Вот. – Ван Эффен протянул документ своему шефу. – На мой взгляд, выглядит нормально.

– Если он тот, за кого мы его принимаем, то вряд ли стал бы прибегать к услугам худшего мастера по подделке документов в городе. – Он с хмурым лицом возвратил удостоверение. – Что-нибудь еще?

– Вот. – Ван Эффен открыл длинный конверт. – Авиабилет в Гонконг.

– Случайно, не на завтра?

– На завтра. Как вы догадались?

– Он мне сам об этом сказал. Ну, что вы думаете?

– Не знаю.

Ван Эффен рассеянно коснулся ручек Ревсона, не подозревая, что в этот миг они с Брэнсоном оказались всего в шаге от смерти. Но, поглощенный своими мыслями, он отложил ручки, взял в руки паспорт Ревсона и быстро его пролистал.

– Он много ездит по всему миру. Много азиатских виз, последняя двухлетней давности. Есть свежие визы стран Ближнего Востока. Английских или европейских отметок немного. Они там ужасно ленивые, в Западной Европе, и ставят печати, только если им хочется размяться. Что вы обо всем этом думаете?

– Все согласуется с его утверждениями. А вы что скажете?

– Если он агент, то прикрытие у него превосходное. Он, случайно, не родом из Милуоки? Или даже из Сан-Франциско?

– Вы из Сан-Франциско? – спросил Брэнсон.

– Это моя вторая родина.

Ван Эффен заметил:

– Кто бы стал двенадцать лет разъезжать по миру только для того, чтобы обеспечить себе тылы?

В этот момент к ним подошел Крайслер. Брэнсон удивленно посмотрел на молодого человека:

– Уже выяснил? Так быстро?

– У президента есть прямая линия с Лондоном. Надеюсь, вы не против? Ревсон чист. Он аккредитованный корреспондент лондонской «Таймс».

– Брэнсон хочет, чтобы вы разобрали мой фотоаппарат, – обратился к Крайслеру Ревсон. – Там внутри радиопередатчик и бомба с часовым механизмом. Смотрите, не взорвитесь. Было бы неплохо, если бы вам потом удалось его собрать.

Крайслер кивнул Брэнсону, улыбнулся, взял фотоаппарат и ушел.

– Это все? – поинтересовался Ревсон. – Или начнете отдирать фальшивые каблуки на моих туфлях?

Брэнсону было не до смеха.

– И все же я не удовлетворен. Откуда мне знать, что Киленски не в сговоре с отравителями? Что, если ему приказали найти только двенадцать подносов с испорченным мясом, чтобы усыпить наши подозрения? Здесь должно быть семнадцать подносов с плохой едой. И на мосту должен быть кто-то, кто сумеет отличить плохие от хороших. Я хочу, чтобы вы, Ревсон, попробовали еду с одного из подносов, объявленных Киленски безопасными.

– Вы хотите… А если существует ничтожный шанс, что Киленски ошибся, то вы убьете меня ботулизмом? Не стану я этого делать! Я вам не подопытный кролик!

– Тогда мы испытаем несколько подносов на президенте и его гостях. Королевские персоны в роли подопытных кроликов – это войдет в историю медицины. А если господа откажутся есть, мы накормим их насильно.

Ревсон собрался было сказать, что с тем же успехом они могли бы накормить насильно и его, но внезапно передумал. У Картленда, видимо, не было пока возможности сообщить пассажирам президентского автобуса, как отличить зараженные подносы. Кроме О’Хары, только Ревсон знал, как это сделать. Он развел руками:

– Бог знает, что еще вы придумаете, но я доверяю медикам, которые вели проверку. Если они говорят, что остальные подносы безопасны, то я им верю. Так что получайте вашего подопытного кролика из народа.

Брэнсон пристально вгляделся в его лицо:

– Почему вы передумали?

– Знаете, Брэнсон, ваша подозрительность переходит всякие границы. Судя по лицу вашего помощника, он со мной согласен. – Ревсону показалось совсем нелишним посеять несколько зерен раздора. – Некоторые могли бы даже счесть это признаком слабости или неуверенности. Я согласился, потому что вы мне что-то не очень нравитесь. Любая броня может дать трещину. Я начинаю думать, что ваша вера в собственную непогрешимость покоится на чересчур шатких основаниях. Кроме того, простых людей легко заменить, другое дело – короли и президенты.

Брэнсон неопределенно улыбнулся и повернулся к Тони:

– Поставь сюда десять незараженных подносов.

Тот выполнил приказание.

– Итак, Ревсон, какой из них вы желаете попробовать?

– Вы кое-что упустили, Брэнсон. Ведь вы подозреваете меня в том, что я знаю, как отличить подносы с отравленной едой. Может быть, вы сами сделаете выбор?

Брэнсон кивнул и указал на один из подносов.

Ревсон подошел, взял указанный поднос, медленно и осторожно обнюхал еду. Незаметно проведя кончиками пальцев по внутренней стороне ручек подноса, он не обнаружил никаких знаков. Этот поднос был нормальным. Ревсон взял ложку, вонзил ее в центр покрытого коричневой корочкой мясного пирога и попробовал начинку. Он поморщился, прожевал, проглотил, потом повторил все сначала и с отвращением отставил поднос.

– Не в вашем вкусе? – заметил Брэнсон.

– Будь я в ресторане, то отослал бы это назад на кухню. А еще лучше, вывалил бы на голову шеф-повара. Тот, кто это приготовил, не может считать себя поваром.

– Как по-вашему, пища отравлена?

– Нет. Просто невкусно.

– Вы не могли бы попробовать еду еще с одного подноса?

– Нет уж, спасибо. Вы говорили только об одном.

– Ну же, соглашайтесь, – настаивал Брэнсон.

Ревсон поморщился, но подчинился. Следующий поднос тоже оказался хорошим. Ревсон повторил с ним ту же процедуру, что и с первым, но не успел он закончить, как Брэнсон протянул ему третий поднос.

У этого на внутренней стороне ручки была пометка.

Ревсон ковырнул корочку, подозрительно принюхался, попробовал кусочек и сплюнул.

– Не знаю, отравлена эта еда или нет, но по вкусу и запаху она противнее двух предыдущих, если такое вообще возможно.

Он сунул поднос доктору Киленски, который обнюхал его и передал своему коллеге.

– Ну? – спросил Брэнсон.

Киленски нерешительно сказал:

– Может быть, здесь пограничный случай. Нужно сделать лабораторный анализ. – Он испытующе посмотрел на Ревсона. – Вы курите?

– Нет.

– Пьете?

– Только на днях рождения и на похоронах.

– Возможно, в этом все дело. У некоторых некурящих и непьющих вкусовые ощущения чрезвычайно остры, и они лучше чувствуют запахи. Видимо, Ревсон из их числа.

Никого не спрашивая, Ревсон обследовал еще шесть подносов, затем обернулся к Брэнсону:

– Хотите узнать мое мнение?

Брэнсон кивнул.

– Большинство, хотя и не все из этих подносов не годятся, что бы вы под этим ни понимали. Часть из них откровенно попахивает. Мне кажется, все они заражены, но в разной степени.

Брэнсон посмотрел на Киленски:

– Это возможно?

– Так бывает, – с досадой ответил врач. – Концентрация этих микробов в пище может быть различной. Только в прошлом году в Новой Англии отравились сразу две семьи. Десять человек обедали вместе. Среди прочего все они ели сэндвичи с мясным паштетом. Пятеро умерли, двое заболели, а троим ничего не сделалось. Там тоже был ботулизм.

Брэнсон и Ван Эффен отошли в сторонку.

– Ну как, достаточно? – спросил Ван Эффен.

– Вы хотите сказать, что нет смысла продолжать проверку?

– Боюсь, вас перестанут воспринимать всерьез, мистер Брэнсон.

– Согласен, хотя мне все это не нравится. Беда в том, что нам приходится полагаться только на слово Ревсона.

– Но он обнаружил в общей сложности двадцать подозрительных подносов. На три больше, чем нужно.

– И кто это говорит?

– Ревсон. Значит, несмотря ни на что, вы ему все-таки не доверяете?

– Он слишком спокоен, слишком непринужденно держится. Он хорошо обучен, прекрасно знает свое дело, и я абсолютно уверен, что это не фотография.

– В фотографии он тоже должен разбираться.

– Не сомневаюсь.

– Значит, вы продолжаете рассматривать это как случай умышленного отравления?

– Откуда это знать нашей широкой зрительской аудитории? Кто сможет мне возразить? Микрофон только один, и он у меня в руках.

Ван Эффен посмотрел в южный конец моста:

– Идет второй автофургон с едой.

Брэнсон в срочном порядке расставил телекамеры, рассадил почетных гостей и журналистов. Темные грозовые облака с запада продолжали неуклонно приближаться. В размещении тех, кто занимал стулья, произошла только одна перемена: место Хансена занял вице-президент. Камеры заработали, и Брэнсон, сидевший рядом с президентом, начал говорить в микрофон:

– Я призываю телезрителей Соединенных Штатов и всего мира стать свидетелями ужасного преступления, которое было совершено на этом мосту около часа назад. Надеюсь, это преступление убедит вас в том, что преступники – не обязательно те, кто преступает закон. Посмотрите на этот автофургон, на откидной стойке которого разложены подносы с едой. На первый взгляд безвредная, хотя и не слишком аппетитная еда – точно такую же подают пассажирам во время дальних авиарейсов. Но действительно ли эта еда безвредна?

Брэнсон повернулся к человеку, сидевшему рядом с ним с другой стороны, и камера показала их обоих.

– Перед вами доктор Киленски, ведущий судмедэксперт Западного побережья. Специалист по отравляющим веществам. Скажите, доктор, вся ли эта еда безвредна?

– Не вся.

– Говорите громче, доктор.

– Не вся эта еда безвредна. На некоторых подносах она заражена.

– И сколько таких?

– Половина. Возможно, больше. У меня нет здесь возможности сделать лабораторный анализ.

– Значит, еда заражена. То есть инфицирована. Что это за инфекция, доктор?

– Это ботулизм, главная причина серьезного пищевого отравления.

– Насколько серьезного? Может ли оно привести к смерти?

– Да, может.

– И часто ли такое случается?

– Довольно часто.

– Обычно такое отравление происходит из-за того, что пища испортилась, э-э, естественным образом?

– Да.

– Но эту культуру можно вырастить и искусственным путем, в лаборатории?

– Это слишком вольно сказано.

– Но мы рассказываем об этом случае людям, далеким от медицины.

– В принципе, да.

– Можно ли заразить такой искусственно выращенной культурой вполне доброкачественную пищу?

– Полагаю, что да.

– Да или нет?

– Да.

– Спасибо, доктор Киленски. Это все.

Ревсон, которому еще не вернули фотоаппарат, вместе с доктором О’Харой сидел в машине «скорой помощи».

– Для человека, который никогда не был в зале суда, Брэнсон великолепно разбирается в ведении судебного процесса.

– Это все благодаря телевидению.

Брэнсон продолжал:

– Довожу до сведения всех, кто сейчас нас смотрит, что власти – военные, полиция, ФБР, правительство или кто там еще – предприняли преднамеренную попытку убить или как минимум вывести из строя тех из нас, кто захватил президентскую команду и этот мост. На мосту находится человек, который знал, как отличить хорошую еду от плохой, и должен был проследить, чтобы подносы с отравленной едой попали тому, кому они предназначались, то есть мне и моим товарищам. К счастью, эта попытка провалилась, но произошел несчастный случай, о котором я расскажу позже. Тем временем обращаю ваше внимание на то, что сюда прибыла еще одна машина с едой.

Телекамера услужливо предложила этот факт вниманию зрителей.

– Кажется невероятным, чтобы власти были настолько глупы и попытались вновь разыграть тот же гамбит, но, с другой стороны, они уже показали свою глупость. Поэтому сейчас мы с вами выберем наугад три подноса – для президента, короля и принца. Если они останутся живы, мы сделаем справедливый вывод, что еда не заражена. Если же эти трое серьезно заболеют или, хуже того, умрут, то весь мир поймет, что винить в этом нужно не нас. Мы здесь поддерживаем постоянную связь с полицией и военными властями на берегу. У них есть одна минута, чтобы сообщить нам, заражена эта еда или нет.

Мэр Моррисон вскочил на ноги. Ван Эффен приподнял свой «шмайссер», но мэр его проигнорировал и обратился к Брэнсону:

– Не могли бы вы, несмотря на вашу личную неприязнь к президенту и его гостям, выбрать для ваших экспериментов людей, которые занимают не столь высокое положение?

– Например, вас?

– Например, меня.

– Дорогой мэр, ваше личное мужество неоспоримо. Однако ваш интеллект вызывает сомнения. Если на ком-то и проводить испытания, то именно на этих трех людях, которые сегодня особенно важны для Соединенных Штатов. Их преждевременный уход со сцены оказал бы максимальное воздействие на возможных отравителей. В старину рабы пробовали пищу своих господ. Будет очень забавно поменяться ролями. Пожалуйста, сядьте.

– Ублюдок с манией величия, – заметил Ревсон.

О’Хара кивнул:

– Брэнсон именно таков, и даже гораздо хуже. Он прекрасно знает, что новая порция еды не может быть испорчена, и тем не менее устраивает весь этот цирк. Он не просто наслаждается ролью шоумена, он испытывает поистине садистское удовольствие, унижая президента.

– Вы думаете, у него неладно с головой? Психическое заболевание?

– Я не психиатр. Брэнсон мог бы получить то, чего он хочет, без всяких театральных представлений и телешоу. Он наверняка имеет зуб против общества в целом и президента в частности. Конечно, эта авантюра затеяна им ради денег, но не только ради них. Брэнсон жаждет всемирной известности.

– В таком случае он действует правильно. Собственно говоря, он довольно далеко продвинулся. Похоже, он за что-то себя вознаграждает, бог знает, за что именно.

Они проследили за тем, как президенту и его гостям принесли три подноса с едой.

– Думаете, они это попробуют? – спросил О’Хара.

– Они все съедят. Они ни за что не допустят такого унижения, чтобы их насильно кормили на глазах миллионов телезрителей. Храбрость президента общеизвестна – вспомните его послужной список во время Второй мировой войны на Тихом океане. Кроме того, как президент, он должен быть примером для нации. Если сейчас он откажется есть, а его гости нет, то он с треском провалится на очередных выборах. Соответственно, и его нефтяные друзья могут потерять лицо, если президент будет есть, а они – нет.

И они ели, все трое. После того как Крайслер, выйдя из президентского автобуса, отрицательно покачал головой, Брэнсон кивнул в сторону подносов. Президент, который никому не позволил бы оттеснить себя на задний план, первым взял в руки нож и вилку. Нельзя сказать, что он ел с большим аппетитом, но все же методично уничтожил примерно половину и только после этого отложил приборы.

– Ну и как? – спросил его Брэнсон.

– Я бы не стал предлагать подобное блюдо своим гостям в Белом доме, но это было вполне съедобно. – Несмотря на глубочайшее унижение, которому его подвергли, президент сохранял удивительное самообладание. – Хотя немного вина не помешало бы.

– Через несколько минут вам подадут его сколько угодно. Думаю, что многие из присутствующих теперь также не откажутся подкрепиться. Кстати, к сведению тех, кто еще не потерял интерес: завтра в девять утра мы установим вторую порцию взрывчатки. А теперь нельзя ли направить камеры вон на те носилки?

У носилок, закрытых простыней, стояли двое мужчин. По знаку Брэнсона они откинули верхнюю часть простыни. Телекамеры крупным планом показали белое осунувшееся лицо мертвого человека, на десять бесконечно долгих секунд задержались на нем, а затем вернулись к Брэнсону, который сказал:

– Это Джон Хансен, ваш министр энергетики. Причина его смерти – ботулизм. Вероятно, впервые в истории преступник обвиняет законные власти в убийстве. Пусть это и непреднамеренное убийство, тем не менее я предъявляю им свое обвинение.

Хагенбах разразился потоком ругательств. Отдельные фразы, например «порочный извращенец, мерзкий, отвратительный ублюдок», еще можно было различить, но все остальные выражения были непечатными. Ньюсон, Картер, Мильтон и Квори мгновенно замолчали, но по их лицам было видно, что они полностью солидарны с суждениями директора ФБР. В конце концов Хагенбах, будучи всего лишь человеком, выдохся.

– Он выставил нас в очень дурном свете, – произнес Мильтон с замечательной в данных обстоятельствах сдержанностью.

– В дурном свете? – Квори остановился, словно подыскивая слова. – Если он еще раз устроит такое – если мы еще раз устроим такое, – то полстраны будет на его стороне. Что делать дальше?

– Подождем сообщений от Ревсона, – сказал Хагенбах.

– От Ревсона? – вяло протянул адмирал. – Он уже отличился.

– Сто против одного, это не его вина, – заявил Хагенбах. – И не забывайте, окончательное решение было за нами. Мы несем коллективную ответственность, джентльмены.

Все пятеро расселись вокруг стола, неся эту невыносимую ответственность, и каждый чувствовал себя атлантом, державшим на плечах свой собственный мир.