Текст книги "Золотые Ворота"

Глава 6

Директор ФБР Хагенбах был крупный мужчина лет шестидесяти пяти с коротко подстриженными седыми волосами и усами, слегка прищуренными светло-голубыми глазами, которые, казалось, никогда не мигали, и ничего не выражающим лицом – качество, которого он достиг многими годами упорного труда. Поговаривали, что среди высших чинов ФБР были сделаны ставки на тот день, когда их шеф впервые улыбнется. Этот «тотализатор» существовал уже пять лет.

Хагенбах был очень талантливым человеком и выглядел соответствующе. У него не было друзей, и это тоже было заметно. У людей, одержимых какой-либо страстью, их обычно вообще не бывает, а Хагенбах в самом деле был одержим. Один из его знаменитых предшественников сказал, что господин Хагенбах считает необходимым собрать досье на каждого сенатора и конгрессмена в Вашингтоне, не говоря уже о персонале Белого дома. Обладая подобной информацией, директор ФБР мог сделать состояние на шантаже, но деньги его не интересовали. Власть тоже. Страстью Хагенбаха было искоренение коррупции во всех ее проявлениях.

Деятельность ФБР под руководством Хагенбаха шла настолько успешно, что основные функции бюро, прежде всего по расследованию нарушений закона внутри страны, в последние годы существенно расширились. Фактически, к неудовольствию министерства финансов, ФБР теперь в некоторых обстоятельствах имело полномочия, которые прежде являлись прерогативой ЦРУ. Это касалось безопасности президента и его гостей, когда те путешествовали за пределами Вашингтона. Именно этими функциями бюро и объяснялось количество его агентов в автобусе прессы, которое в начале поездки многим казалось чрезмерным.

Сейчас Хагенбах внимательно смотрел на адмирала Ньюсона и генерала Картера: адмирал был полным и румяным, генерал – высоким и худым и очень напоминал своего начальника, генерала Картленда. Хагенбах знал обоих, и хорошо знал, более двадцати лет, но ни разу не обратился ни к одному из них по имени. А чтобы кто-то другой назвал его по имени, это было вообще немыслимо, да к тому же и весьма затруднительно, так как его имени практически никто не знал. Он был из тех людей, которым вполне достаточно фамилии.

– Итак, до сих пор у вас нет конкретных предложений о том, как именно нужно действовать? – сказал Хагенбах.

– Ситуация беспрецедентная, – начал оправдываться Ньюсон. – Мы с Картером обычно сторонники открытых действий, но в данный момент о таких действиях не может идти и речи. Нам бы хотелось послушать ваши соображения.

– Но я только что прибыл. Может, что-то нужно предпринять немедленно?

– Да. Дождаться прибытия вице-президента.

– Вице-президент ничем не поможет. Вы это знаете. Я это знаю. И все это знают.

– Как бы то ни было, он единственный человек в Соединенных Штатах, обладающий правом одобрить и санкционировать любой курс действий, который мы в конце концов выработаем. Кроме того, мне кажется, следует проконсультироваться с господами Мильтоном и Квори и шефом полиции Хендриксом, когда их отпустят.

– Если их отпустят.

– Хендрикс в этом уверен, а он лучше нас знает Брэнсона. Кроме того, похитителям нужно с кем-то вести переговоры. – Ньюсон взял в руки листок с посланием Ревсона, полученным от командира «Нью-Джерси». – Насколько вы доверяете этому сообщению?

Хагенбах забрал у адмирала бумагу и прочел вслух:

– «Пожалуйста, подождите. Никаких опрометчивых действий. Никакого насилия – это самое главное. Дайте мне время разобраться в ситуации. Не имею возможности использовать передатчик – на мосту постоянно работает радиопеленгатор. Постараюсь связаться с вами сегодня во второй половине дня». – Хагенбах отложил листок в сторону. – Действительно, информации не много.

Картер спросил:

– Что за человек этот ваш Ревсон?

– Безжалостный, надменный, независимый, не признающий авторитетов, одиночка по натуре, который советуется с вышестоящими офицерами только под нажимом и даже при этом всегда поступает по-своему.

– Звучит не очень обнадеживающе, – заметил Ньюсон. – И что же эта горячая голова делает в подобной поездке?

– Он вовсе не горячая голова. Этот парень исключительно хладнокровен. Я забыл добавить, что он очень умен, изобретателен и чрезвычайно находчив.

– То есть это специально подобранный человек? – спросил адмирал.

Хагенбах кивнул.

– Вы сами его выбрали?

Еще один кивок.

– Значит, он лучший в своем деле?

– Затрудняюсь сказать. Вы же представляете размеры нашей организации. Я не могу знать всех оперативников. Ревсон лучший из тех, кого я знаю лично.

– И он достаточно хорош, чтобы справиться с Брэнсоном?

– Я не знаю, поскольку не знаю Брэнсона. Сейчас ясно одно: успех Ревсона будет зависеть от внешней помощи.

В голосе Хагенбаха прозвучало определенное удовлетворение.

– А как, черт возьми, ваш агент собирается связаться с нами сегодня вечером? – поинтересовался Картер.

– Не имею представления. – Хагенбах кивнул на бумагу с посланием Ревсона. – Он ведь сумел переслать это, не так ли?

Наступила небольшая пауза. Адмирал и генерал уважительно покосились на листок.

– А вам, господа, пришла бы в голову такая мысль?

Ньюсон и Картер отрицательно покачали головами.

– Мне тоже. Как я и говорил, Ревсон очень находчив.

Брэнсон вышагивал взад-вперед между замыкающим и президентским автобусами. Никакой нервной походки, никаких признаков напряжения – просто приятная прогулка под послеполуденным солнцем. День и впрямь выдался чудесным. Небо было безоблачным, окружающий вид как будто сошел со страниц волшебной сказки, и воды залива Золотые Ворота сверкали и переливались в солнечных лучах. Насладившись этой картиной, Брэнсон сверился с часами, неторопливо подошел к президентскому автобусу, постучал в дверь, открыл ее и зашел внутрь. Он окинул взглядом обитателей автобуса, и гул голосов затих.

– Вы приняли решение, джентльмены? – любезно спросил Брэнсон.

Ответа не последовало.

– Я должен понимать это так, что вы зашли в тупик?

Президент опустил вниз огромный бокал с мартини, которым он поддерживал свои силы.

– Нам нужно еще некоторое время.

– Времени у вас было предостаточно. Вы могли бы сидеть здесь еще целый день и нисколько не продвинуться вперед. Будь ваши умы не так изощренны и в то же время не так далеки от жизни, то вы давно бы поняли, что дилемма очень проста – платить либо не платить. И не забывайте о возрастании выплат в случае задержки.

– У меня есть предложение, – заявил президент.

– Давайте его послушаем.

– Позвольте королю, принцу и шейху Карану уехать. Я останусь вашим заложником. Ситуация не изменится. В ваших руках по-прежнему будет президент Соединенных Штатов. Так почему бы вам не отпустить остальных заложников?

– О боже, какой великолепный жест! – восхищенно произнес Брэнсон. – Я бы даже сказал, благородный. Продолжайте в том же духе, и ваши избиратели потребуют внести поправку в конституцию и позволят своему герою править еще три срока вместо одного. – Брэнсон улыбнулся и продолжил тем же тоном: – Не выйдет, мистер президент. Во-первых, меня бросает в дрожь при мысли, что вы останетесь в Белом доме еще на тринадцать лет, а во-вторых, мне всегда хотелось иметь в игре четыре козыря. Сейчас они у меня есть. Одного мне будет недостаточно. Разве вам не приходило в голову, что, окажись вы моим единственным заложником, наше правительство в лице вице-президента, которому не терпится занять Овальный кабинет, подверглось бы сильнейшему искушению уничтожить преступников, похитивших вас и ваших арабских друзей? Разумеется, никаких радикальных действий, ведь человек, разрушивший мост, потеряет всякую надежду стать президентом. Один сверхзвуковой пикирующий бомбардировщик из Аламеды прекрасно справится с этой задачей. И если одна из его ракет случайно отклонится от курса – что ж, значит, не повезло. Божья воля и ошибка пилота!

Президент пролил на ковер большую часть мартини.

Брэнсон посмотрел по очереди на Мильтона, Квори и Хендрикса, произнес:

– Джентльмены, – и вышел из автобуса.

Все трое последовали за ним. Президент старался не смотреть им в затылки. Он с глубочайшим вниманием исследовал остатки содержимого в своем бокале.

На мосту Брэнсон обратился к Ван Эффену:

– Мне снова потребуется команда телевизионщиков. Убедись, что телекомпании уведомлены.

Ван Эффен кивнул:

– Нельзя заставлять всю страну мучиться в ожидании. Куда вы сейчас направляетесь?

– К южному концу моста вместе с этими тремя джентльменами.

– В качестве гаранта их безопасности? Они что, не могут положиться на ваше слово?

– Дело не в этом. Просто хочу посмотреть, как продвигается строительство барьера. Чтобы потом не ходить лишний раз.

Все четверо сели в полицейскую машину и уехали.

Ревсон, все еще сидевший в автобусе для прессы, проводил их взглядом и вновь сосредоточил свое внимание на трех страничках из блокнота, лежавших у него на коленях. Каждый листок был размером меньше почтовой открытки, и все три были исписаны мелким, неразборчивым почерком. Ревсон сфотографировал каждый из них три раза – он всегда подстраховывался. Потом он сжег по очереди все три бумажки и размешал пепел в пепельнице. Бумага у него была очень странная – она практически не давала дыма. Перемотав пленку, Ревсон вынул кассету из фотоаппарата, запечатал и завернул в тонкую фольгу. Как он и обещал О’Харе, в результате получился крошечный цилиндрик размером в половину сигареты.

Перезарядив аппарат, Ревсон вышел из автобуса. Атмосфера ожидания стала заметно более напряженной. Ревсон заговорил с первым встретившимся ему журналистом – по вполне понятным причинам он никого из них не знал по имени:

– Есть новости?

– Брэнсон снова послал за телевизионщиками.

– Известно почему?

– Не имею понятия.

– Скорее всего, ничего важного. Возможно, Брэнсон жаждет еще раз появиться перед телекамерой. А может, хочет усилить давление на народ и правительство – и на арабское правительство тоже, ведь на этот раз будут задействованы три крупнейшие телевизионные компании и репортаж будет транслироваться через спутник в район Персидского залива. В этом случае ведущим будет трудно лить крокодиловы слезы по поводу ужасного положения, в котором оказался их любимый президент, и одновременно чуть ли не прыгать от радости. Великолепнейшее шоу на свете, и к тому же бесплатное. Могу поспорить, что последнюю телепередачу Брэнсон устроит в два часа ночи.

Ревсон сделал примерно дюжину снимков. Вероятность того, что кто-нибудь обнаружит, как мало у него отснятого материала, была чрезвычайно мала, но, как известно, Ревсон не любил рисковать. Он постепенно перемещался в сторону О’Хары, стоявшего возле своей машины, и, оказавшись рядом с ним, вытряс из пачки сигарету.

– Огоньку не найдется, доктор?

– Конечно.

О’Хара щелкнул зажигалкой. Ревсон прикрыл рукой пламя, чтобы защитить его от легкого ветерка, и в этот момент кассета с пленкой скользнула в руку рыжеволосого врача.

– Спасибо, доктор. – Ревсон лениво огляделся. Поблизости никого не было. – Сколько потребуется времени, чтобы это спрятать?

– Одна минута. Место я уже нашел.

– Через две минуты у вас будет пациентка.

О’Хара вошел в машину «скорой помощи», а Ревсон медленно направился в сторону Эйприл Уэнсди, стоявшей на другой стороне моста в гордом одиночестве, что само по себе было удивительно. Девушка посмотрела на Ревсона, облизала губы и попыталась улыбнуться, но улыбка получилась вымученной. Ревсон спросил:

– Кто этот крепкий, располагающий к себе мужчина? Тот, что стоит возле «скорой помощи»?

– Это Графтон из Ассошиэйтед Пресс. Очень приятный человек.

– Подойдите и изящно прислонитесь к нему. Постарайтесь сделать это незаметно. Мы не хотим привлекать к себе излишнее внимание. Но сначала дождитесь, пока я отойду подальше. Когда вам станет плохо, меня не должно быть поблизости.

Отойдя на противоположную сторону моста, Ревсон обернулся. Эйприл шла в сторону машины «скорой помощи». Ее походка была немного неровной, но это не бросалось в глаза. Ревсон подумал, что девушка явно боится, но играет неплохо.

Графтон заметил Эйприл, когда она оказалась примерно в пятнадцати метрах от него. Он с любопытством отметил, что девушку покачивает, но любопытство вскоре сменилось озабоченностью. Графтон сделал два быстрых шага вперед и обнял Эйприл за плечи. Она изящно прислонилась к нему, сжав губы и зажмурив глаза, словно от сильной боли.

– Эйприл Уэнсди, – сказал Графтон. – Что с вами, деточка?

– Я испытываю ужасную боль. Она просто убивает меня. – Голос у девушки был хриплый, и она обхватила себя обеими руками. – По-моему, у меня сердечный приступ.

– С чего вы взяли? – успокаивающим тоном произнес журналист. – Где бы ни было ваше сердце, оно определенно не может находиться в правой части вашего животика. Не поймите меня неправильно, но некоторым людям очень везет. – Он крепко взял девушку под руку. – Всего в пяти метрах от вас есть доктор.

С противоположной стороны моста Ревсон наблюдал за тем, как они вошли в заднюю дверь машины «скорой помощи». Насколько можно было судить, он оказался единственным зрителем этого маленького спектакля.

Брэнсон не спеша возвращался от наполовину построенного южного барьера, довольный тем, как продвигается работа. Он прошел в свой автобус и опустился на сиденье рядом с Крайслером.

– Есть еще какие-нибудь сенсационные откровения?

– Нет, мистер Брэнсон. Толкут воду в ступе. Ужасно скучно. Если хотите послушать, я перемотаю ленту, но дело того не стоит.

– Ты, конечно, прав. Перескажи вкратце.

– Может, вообще выключить? Их разговоры не стоят того, чтобы тратить на них время.

– Это верно. Ну так что там?

– Все одно и то же. Спорят по поводу денег.

– Им все равно придется платить.

– Без вопросов. Рано или поздно, но придется. Последний раз мнения разделились: четверо за, двое воздержались и двое против. Король, принц и шейх за то, чтобы деньги заплатить прямо сейчас, деньги казначейства, разумеется. Мэр Моррисон тоже так считает.

– Это понятно. Он бы уже через час заплатил миллиард, только бы его любимый мост остался цел и невредим.

– Картленд и Мюир оба не имеют определенного мнения, с той лишь разницей, что генерал готов сражаться с нами не на жизнь, а на смерть. Президент и Хансен против немедленной уплаты денег.

– И это понятно. Хансен в жизни не принял ни одного решения, а президент готов тянуть вечно, надеясь на чудо, надеясь уберечь страну от потери полумиллиарда долларов, в которой его наверняка обвинят, справедливо или нет, и надеясь сохранить лицо и свой президентский имидж. Ладно, пусть еще немного потомятся в собственном соку. – Он повернулся к Питерсу, появившемуся в дверях. – Что-то случилось?

– Нас это, в общем-то, не касается, сэр. Кажется, у доктора О’Хары появились какие-то медицинские проблемы. Он хотел бы как можно скорее встретиться с вами.

Войдя в машину «скорой помощи», Брэнсон увидел лежавшую на откидной койке Эйприл. Ее лицо побелело как мел, небольшой участок живота был деликатно обнажен. Брэнсон никогда не любил находиться рядом с больными людьми, а эта девушка явно была больна. Он вопросительно посмотрел на О’Хару, который сказал:

– Эта молодая леди серьезно заболела. Я считаю, что ее необходимо немедленно доставить в больницу.

– Что с ней?

– Посмотрите на ее лицо.

К этому времени в результате обработки тальком лицо Эйприл приобрело пепельный оттенок.

– Взгляните в ее глаза.

Глаза Эйприл потемнели из-за того, что зрачки сильно расширились в результате первой из двух инъекций, которые сделал ей доктор. Надо сказать, что и раньше ее глаза трудно было назвать маленькими.

– Пощупайте пульс.

Брэнсон неохотно взял девушку за тонкое запястье и почти тотчас отпустил.

– Пульс учащенный, – признал он.

Так оно и было. Тут О’Хара немного перестарался. Когда Эйприл вошла к нему, у нее уже был учащенный пульс, так что во второй инъекции, в сущности, не было необходимости.

– Хотите пощупать, насколько напряжена правая сторона живота?

– Нет! – выразительно произнес Брэнсон.

– По-видимому, это воспаление аппендикса. Возможна угроза перитонита. Все признаки налицо. Но у меня нет необходимого диагностического оборудования, нет рентгеновского аппарата, нет возможности провести полостную операцию, даже анестезиолога нет. Нужно доставить девушку в больницу, и как можно быстрее.

– Нет! – Эйприл села на постели. Лицо ее было перекошено от страха. – Нет! Только не в больницу! Они меня разрежут! Операция? Да я в жизни не была в больнице!

О’Хара взял ее за плечи, крепко и не слишком нежно, и заставил снова лечь.

– А если я вовсе не больна? Возможно, у меня просто болит живот, и все! Мистер Брэнсон не пустит меня назад. Раз в жизни выпадает такая удача! И кроме того, я ужасно боюсь!

– У вас не просто так болит живот, милочка, – строго сказал О’Хара.

– Вы сможете вернуться назад, – успокоил девушку Брэнсон. – Но только в том случае, если будете слушаться нас с доктором. – Он кивнул доктору на дверь и вышел из машины. – Как по-вашему, что с ней на самом деле?

– Врачам не полагается обсуждать своих пациентов с посторонними. – О’Хара выказывал все признаки того, что теряет терпение. – Я вам вот что скажу, Брэнсон. Вы можете получить полмиллиарда долларов и при этом стать кем-то вроде народного героя. Такое зачастую случалось и прежде, хотя, наверное, не в таких масштабах. Но если эта девушка умрет из-за того, что вы отказались предоставить ей медицинскую помощь, вас возненавидит вся Америка. Они не успокоятся, пока вас не поймают. Начать с того, что ЦРУ найдет вас в любой точке земного шара и эти ребята не станут утруждать себя вашей доставкой в суд.

Брэнсон, напротив, был бесконечно терпелив. Он мягко произнес:

– Не надо угрожать мне, доктор. Она получит медицинскую помощь. Я прошу всего лишь о небольшой любезности.

– Это останется в секрете?

Брэнсон кивнул.

– Не нужно быть медиком, чтобы понять: эта малышка больна. Но тут возможны варианты. Имеем ли мы дело с угрозой аппендицита или перитонита? Я так не думаю. Девушка очень возбудима, напряжена, она из тех, кто живет на нервах. В такой стрессовой ситуации, как здесь, у подобных пациентов бывают эмоциональные срывы или психосоматические расстройства, которые могут вызвать появление симптомов вроде тех, что мы только что видели. Это бывает не часто, но все же бывает. Медицине известен так называемый мальтузианский синдром, когда у человека появляются ложные симптомы различных болезней, которыми он не страдает. Если это как раз такой случай, пациентка невольно симулирует аппендицит. Постарайтесь понять мою позицию: я не хочу рисковать. Девушке может потребоваться интенсивная диагностика или вмешательство психиатра. Первое я мог бы сделать сам, но у меня нет оборудования. Второе не в моих силах – я не психиатр. В любом случае надо ехать в больницу. Мы теряем время.

– Я вас не задержу. Вы не против, если мы обыщем вашу машину?

О’Хара удивленно посмотрел на Брэнсона.

– На кой черт вам это нужно? Я что, по-вашему, скрываю здесь трупы? Или наркотики? Ну, наркотиков у меня и правда много. Подумайте сами, что я могу увезти с моста или привезти сюда? Я врач, а не агент ФБР.

– Ладно, забудем об этом. Еще один вопрос. Вы не против, если мы пошлем с вами охранника – для наблюдения?

– Да посылайте хоть дюжину. Вряд ли они хоть что-то смогут наблюдать.

– Что вы хотите этим сказать?

– Хочу сказать, что Харбен – главный хирург больницы – относится к своему отделению, как к новорожденному младенцу. Ему наплевать на вас и на ваш мост. Если ваши люди попытаются силой проникнуть в приемное отделение «скорой помощи», у него через десять минут будет дюжина снайперов. Не шучу – я это сам видел.

– Забудем и об этом. Не так уж это и важно.

– Сейчас важно другое. Можете ли вы позвонить в больницу и попросить их держать наготове операционную и доктора Гурона?

– Доктора Гурона?

– Главного психиатра.

– Понятно, – слабо улыбнулся Брэнсон. – Вы знаете, что маршруты следования президентских кортежей всегда прокладывают так, чтобы в любой момент можно было за несколько минут добраться до ближайшей больницы? Просто на всякий случай. Удобно, не правда ли?

– Очень. – О’Хара повернулся к водителю. – Включай сирену.

По пути к южному концу моста машина «скорой помощи» встретилась с телевизионным фургоном, за которым следовал грузовик с генератором. И сразу же к месту предыдущего телепредставления стали стекаться кинооператоры, фотографы, репортеры. Некоторые кинооператоры были настолько взволнованы, что начали снимать приближающийся грузовик, словно какое-то необычайное зрелище.

Ревсона совершенно не интересовала вся эта суматоха. Он двинулся в противоположном направлении, к опустевшему автобусу прессы. Устроившись в кресле, он открыл донышко своего фотоаппарата, вынул оттуда миниатюрный передатчик и сунул его в карман, а на освободившееся место положил запасную кассету с пленкой, которую достал из своей дорожной сумки. Закрывая донышко, Ревсон почувствовал, что за ним наблюдают. Он поднял голову и увидел, что на него смотрит голубоглазый блондин с головой, по форме приближающейся к кубу, и с бессмысленной улыбкой. Ревсон доверял таким улыбкам не больше, чем верил в существование Санта-Клауса. Брэнсон выбрал поистине неординарную личность на должность своего заместителя.

– Ревсон, не так ли?

– Да. А вы, как я понимаю, Ван Эффен.

– Верно. А что же вы не с коллегами, не стремитесь запечатлеть исторические мгновения?

– Во-первых, было бы что запечатлевать. Во-вторых, большой глаз телекамеры увидит все это гораздо лучше, чем я. В-третьих, меня прежде всего интересует то, что принято называть человеческим фактором – простите за банальность. В-четвертых, я предпочитаю оставаться в тени.

– Похоже, у вас нестандартный фотоаппарат.

– Верно! – Ревсон позволил себе самодовольную улыбку собственника. – Ручная работа и сборка. Шведская. Редкий экземпляр. Единственный фотоаппарат в мире, который может делать цветные и черно-белые снимки и в то же время работать как кинокамера.

– Можно посмотреть? Я сам фотолюбитель.

– Пожалуйста.

Ревсону показалось, что работающий от аккумулятора кондиционер в автобусе вдруг перестал функционировать.

Ван Эффен с видом знатока осмотрел фотоаппарат. Его рука как бы случайно коснулась пружинного зажима на донышке. На сиденье рядом с Ревсоном высыпались кассеты с пленкой.

– Ох, простите! Я, видимо, еще маловато знаю об аппаратах. – Ван Эффен перевернул фотоаппарат и осмотрел его нижнюю часть. – Здорово придумано!

Ревсон остро ощущал, как оттопырился его карман из-за положенного туда передатчика. Тем временем Ван Эффен аккуратно поместил обратно кассеты с пленкой, закрыл откидное донышко и вернул аппарат владельцу.

– Простите мне мое любопытство.

– Что ж, зато вы узнали много нового.

– Это всегда пригодится.

Ван Эффен снова улыбнулся своей ничего не значащей улыбкой и вышел.

Ревсон не стал стирать пот со лба только потому, что этот жест был для него не характерен. Его мучила мысль, заметил ли Ван Эффен два маленьких пружинных зажима внутри фотоаппарата. Скорее всего, заметил. Но понял ли он их назначение? Это вряд ли. Мало ли для чего они нужны!

Ревсон повернулся и посмотрел в окно. Заложники выходили из своего автобуса. Президент мужественно старался придать своему хмурому лицу спокойное и решительное выражение, достойное государственного деятеля. Заметив, что даже Ван Эффен наблюдает за их появлением, Ревсон вышел из автобуса через правую переднюю дверь и оказался с той стороны, которая была скрыта от посторонних глаз. Он с задумчивым видом облокотился на перила моста, потом небрежно разжал правую руку, в которой сжимал передатчик. Где-то он прочитал, что при свободном падении с моста Золотые Ворота предмету нужно всего три секунды, чтобы достичь воды, однако сильно сомневался, что человек, утверждавший это, действительно сделал расчеты. Никто не заметил ничего неладного. Ревсон, как всегда, был осторожен.

Он неспешно и тихо вернулся в автобус, беззвучно прикрыл за собой дверь и вышел наружу через дверь с другой стороны, на этот раз гораздо более шумно. При его появлении Ван Эффен едва заметно улыбнулся и продолжил наблюдать за очередным представлением.

Как и прежде, Брэнсон с блеском осуществил режиссуру. Он рассадил заложников и журналистов на соответствующие места, а фотографов, кино– и телеоператоров разместил на стратегически важных позициях, с тем лишь небольшим, но существенным отличием, что на этот раз он располагал не одной, а двумя телекамерами. Спокойный, все такой же уверенный в себе, Брэнсон без дальнейших церемоний возобновил свою психологическую войну. Этот человек оказался не только прирожденным генералом и режиссером, но и талантливым ведущим телевизионных шоу. Он умело распределил свое внимание между телекамерами и сидящими перед ним людьми. Представившись зрителям и представив им президента, короля и принца, Брэнсон обратился к телекамерам:

– Сегодня мы используем две телевизионные камеры. Одна из них позволит вам наблюдать за присутствующими здесь, другая направлена в другую сторону – на юг, на побережье Сан-Франциско. Эта камера снабжена объективом, который обеспечивает на расстоянии почти в километр такое же четкое изображение, как если бы объект находился всего в десяти шагах. Сегодня нет тумана, и видимость должна быть превосходной.

Брэнсон убрал брезентовое покрытие, закрывавшее большой прямоугольный предмет, и с микрофоном в руке сел на свободное место рядом с президентом. Он указал на предмет, который только что предъявил миру:

– Это небольшой подарок присутствующим здесь гостям – великолепный цветной телевизор. Самый лучший из существующих. Разумеется, американского производства.

Прекрасно сознавая, что сейчас на нем сосредоточено внимание всего цивилизованного человечества, президент позволил себе заметить с холодным сарказмом:

– Могу поспорить, Брэнсон, что вы не заплатили за этот телевизор.

– Это не имеет отношения к делу. Просто мне хотелось, чтобы вы и ваши гости не чувствовали себя обделенными. Очень скоро весь мир будет иметь возможность наблюдать за тем, как мы размещаем первую порцию взрывчатки на одном из тросов, идущих от южной башни, и было бы несправедливо лишать вас этой возможности. В конце концов, на расстоянии около шестисот метров и на высоте ста пятидесяти метров даже человеку с острым зрением трудно рассмотреть тончайшие детали этой операции. А наш телевизор покажет все, что захотите. – Брэнсон улыбнулся. – И даже то, чего не захотите видеть. А теперь, пожалуйста, обратите свое внимание на машину, спускающуюся по пандусу из третьего автобуса.

Собравшиеся послушно обратили свое внимание туда, куда было велено. И увидели то, что уже успели увидеть телезрители. Это была машина, напоминающая миниатюрный гольф-кар. Она передвигалась совершенно бесшумно – очевидно, работала на электричестве. Водитель, Питерс, стоял на маленькой площадке в задней части машины, прямо над аккумуляторами. Перед ним на стальной платформе лежал большой моток тонкой веревки, а спереди у машины имелась лебедка.

Съехав с пандуса, Питерс остановил машину. Из задней двери автобуса появились четверо мужчин. Первые двое несли тяжелый брезентовый рулон со взрывчаткой, похожий на тот, что Брэнсон продемонстрировал телезрителям во время первой передачи. Опасный груз был осторожно положен на платформу рядом с веревкой. Двое других мужчин несли два предмета длиной около двух с половиной метров каждый: это были багор и стальная балка двутаврового сечения с винтовыми зажимами-бабочками на одном конце и встроенным блоком – на другом.

– Это наши орудия труда, – прокомментировал Брэнсон. – Возможно, вы и сами догадаетесь об их назначении, но, так или иначе, обо всем будет рассказано, когда придет время. Особый интерес представляют взрывчатка и веревка. Эта брезентовая полоса длиной в три метра содержит тридцать «ульев» с мощной взрывчаткой, каждый весом в два килограмма. Веревка, длина которой составляет четыреста метров, кажется на вид тоньше бельевой, но это по сути нейлоновый трос со стальным сердечником, способный выдержать вес в триста пятьдесят килограммов, что в пять раз больше, чем нам нужно.

Он знаком велел Питерсу начать движение, и тот осторожно направил маленькую машину к южной башне. Брэнсон посмотрел прямо в объектив телекамеры:

– Поскольку сейчас нас смотрят не только жители Сан-Франциско, я объясню: башни этого моста не цельные.

На экране телевизора, стоящего перед ним, и на миллионах телеэкранов по всему миру крупным планом появилась южная башня.

– Эти башни состоят из стальных модулей, каждый размером с телефонную будку, но только вдвое выше. Модули скреплены между собой стальными заклепками и соединены лазами. Каждая башня состоит более чем из пяти тысяч модулей. В башнях есть лифты и лестницы, общая длина которых достигает тридцати семи километров.

Брэнсон протянул руку под сиденье и достал оттуда книгу.

– Как вы понимаете, в таком лабиринте нетрудно заблудиться. Еще во время строительства двое рабочих провели в северной башне целую ночь, пытаясь отыскать выход, и даже сам Джозеф Штраус, архитектор и строитель моста, часто затруднялся с определением своего местоположения внутри башни. Именно поэтому он составил инструкцию, копию которой мне удалось раздобыть. Двадцать шесть страниц этой книги должны были помогать инспекторам обходить объекты и не заблудиться. В данный момент двое моих людей, снабженные копиями этой инструкции – хотя она вряд ли им понадобится, ведь они пользуются лифтом, – итак, двое моих людей поднимаются или уже поднялись в верхнюю часть южной башни по ее восточной стороне, той, что выходит на залив. Они несут с собой груз весом в восемь килограммов, назначение которого станет ясно позже. А теперь можем ли мы посмотреть на наш электромобиль?

Телекамера послушно опустилась и проследила за Питерсом, который двигался вдоль противоположной стороны моста. Он в эту минуту как раз замедлил ход и остановился под нижней из четырех массивных поперечных балок южной башни.

– Пожалуйста, покажите верхнюю часть башни, – велел Брэнсон.

Телекамера сфокусировалась на седловине – изогнутой стальной станине, над которой проходят тросы. И почти сразу же возле седловины появились два человека, две крошечные фигурки для тех, кто смотрел на них с моста невооруженным глазом. Телезрителям камеры показали их крупным планом.

– Очень вовремя, – с удовлетворением произнес Брэнсон. – В подобных делах чрезвычайно важна координация. Смею заметить, едва ли найдется один на десять тысяч телезрителей, кто захочет оказаться на месте моих людей. Откровенно говоря, мне и самому не хотелось бы туда забираться. Один неосторожный шаг – и вы падаете с высоты двухсот двадцати семи метров. Семь секунд в воздухе – и вы врезаетесь в воду со скоростью двухсот семидесяти километров в час, а это все равно что удариться о бетон. Но мои люди в такой же безопасности, в какой вы были бы на церковной скамье. Их называют верхолазами – это их вы видите на строительных лесах в трехстах метрах над землей, когда возводятся новые небоскребы в Нью-Йорке и Чикаго.