Текст книги "Золотые Ворота"

Глава 9

В этот вечер на мосту Золотые Ворота все происходило довольно быстро, но в определенном порядке. Прибыла специальная машина «скорой помощи» и увезла носилки с телом Хансена. Предстояло сделать вскрытие, что казалось напрасной тратой времени, но было обязательным по требованию закона, поскольку человек умер при необычных обстоятельствах. «Скорую помощь» с превеликой охотой сопровождали доктор Киленски и его коллега. Журналисты, заложники и захватчики поужинали, причем две первые категории ели без особого аппетита (это было вполне объяснимо), но зато так активно удовлетворяли жажду (это тоже было вполне понятно), что пришлось даже послать за пополнением запасов. Два телевизионных фургона покинули мост, и сразу вслед за ними уехали оба автофургона с едой. Последними отбыли вице-президент Ричардс и начальник полиции Хендрикс. Вице-президент провел долгий и серьезный разговор с глазу на глаз с президентом, а генерал Картленд – с Хендриксом. Брэнсон наблюдал за ними с насмешливой снисходительностью, но без особого интереса. По мрачному выражению их лиц было ясно, что оба разговора совершенно бесполезны. Другого результата и ожидать было нельзя. Вполне возможно, что после драматического эффекта вечерней телепередачи Брэнсон испытывал некоторую эйфорию, но это никак не отразилось на его лице.

Как только Ричардс и Хендрикс направились к ожидавшей их полицейской машине, Брэнсон подошел к Ковальски:

– Ну что?

– Клянусь жизнью, мистер Брэнсон. Я ни на секунду не спускал глаз с Хендрикса и вице-президента. Ревсон ни разу не подходил к ним ближе чем на двадцать метров.

Брэнсон почувствовал, что этот умный парень смотрит на него с нескрываемым любопытством, и выдал свою обычную бледную улыбку:

– Удивляешься, почему меня беспокоит Ревсон?

– Не удивляюсь, а интересуюсь. Я знаю вас уже три года. Вы не из тех, кто сражается с призраками.

– Ты прав. – Брэнсон прервал разговор и окликнул вице-президента: – Минутку, мистер Ричардс! – а затем снова обратился к Ковальски: – Как ты думаешь, почему он меня так заботит?

– Этот Ревсон… Его тщательно обыскали. Он прошел все проверки. Может быть, если бы мы с ребятами знали, что именно вам…

– Да, он прошел все проверки. Прошел, образно выражаясь, с гордо поднятым флагом. Но не слишком ли высоко поднят его флаг? Вот ты, например, стал бы пробовать эту замечательную еду, напичканную ботулизмом?

– Ни за какие коврижки! Ну, разве что вы бы мне приказали…

– А под угрозой оружия?

Ковальски ничего не ответил. Брэнсон продолжал:

– Ревсону я не приказывал. И оружием ему не угрожал.

– Вероятно, он выполняет чьи-то еще приказы.

– Вполне вероятно. Поэтому смотри в оба, Ковальски.

– Если нужно, я могу не спать всю ночь.

– Это было бы замечательно.

Брэнсон направился к полицейской машине. Ковальски задумчиво смотрел ему вслед.

Вице-президент и Хендрикс нетерпеливо ожидали возле открытых дверей машины.

– Вы не забыли о крайнем сроке, господа?

– О крайнем сроке?

Брэнсон улыбнулся:

– Не прикидывайтесь глупцом, мистер Ричардс. Речь идет о переводе денег в Европу. Пятьсот миллионов долларов плюс, конечно, еще четверть миллиона на покрытие расходов. Завтра в полдень.

Свирепый взгляд вице-президента должен был превратить Брэнсона в камень, но он почему-то остался невредим.

– Не забудьте про увеличение выплат при просрочке. По два миллиона за каждый час. И конечно, полное прощение. Видимо, на принятие этого решения потребуется некоторое время: ваш Конгресс может заупрямиться. А пока он будет думать, мы – я и ваши друзья – будем отдыхать на Карибских островах. Желаю вам хорошего вечера, господа.

Отойдя от них, Брэнсон остановился возле открытой двери третьего автобуса. Ревсон как раз в эту минуту перекидывал через плечо ремешок только что возвращенного ему фотоаппарата. Крайслер с улыбкой сообщил:

– Чист, как стеклышко, мистер Брэнсон! Хотел бы я иметь такой аппарат.

– Очень скоро ты сможешь завести хоть дюжину таких. У вас есть еще один аппарат, Ревсон?

– Есть, – вздохнул Ревсон. – Хотите, чтобы я за ним сходил?

– Лучше не надо. Ты не мог бы принести, Крайслер?

– Пятый ряд, место у прохода, – подсказал Ревсон. – Фотоаппарат лежит на сиденье.

Крайслер вернулся с фотоаппаратом и показал его Брэнсону:

– Это «Асахи-Пентакс». У меня тоже есть такой. В нем столько микроэлектроники, что даже горошину не спрячешь.

– Конечно, при условии, что это настоящий аппарат, а не пустой корпус.

– А! – Крайслер посмотрел на Ревсона. – Заряжен?

Тот отрицательно покачал головой. Крайслер открыл заднюю крышку в тот момент, когда к ним подошел Ван Эффен, и продемонстрировал внутренности аппарата:

– Вещь настоящая.

Он щелкнул крышкой, закрывая ее. Ревсон забрал у него фотоаппарат и ледяным тоном сказал Брэнсону:

– Не хотите ли взглянуть на мои часы? В них может оказаться транзисторный радиопередатчик. Все шпионы в комедиях носят такие.

Брэнсон ничего не ответил. Крайслер взял журналиста за запястье и нажал на кнопку часов. Появились красные цифры, показывающие дату и время. Крайслер отпустил руку Ревсона:

– Цифровые часы. Внутри и песчинку не спрятать.

С откровенным презрением Ревсон повернулся на пятках и пошел прочь. Когда Крайслер вошел в автобус, Ван Эффен спросил:

– Вы все еще сомневаетесь? Конечно, он разозлился. А вы бы на его месте не разозлились? Кроме того, если бы ему было что скрывать, он бы держался скромнее, не выказывал так явно свою враждебность.

– Может быть, он рассчитывает, что мы так и подумаем. Или он и в самом деле чист. – Брэнсон впервые выглядел таким озабоченным. – Но я не могу отделаться от ощущения, что что-то идет не так. Никогда прежде не чувствовал ничего подобного. Я совершенно убежден, только не спрашивай меня почему, что у кого-то из находящихся на мосту есть какая-то возможность связываться с берегом. Я хочу, чтобы каждого человека, включая наших знаменитых гостей, обыскали с ног до головы, и наплевать на нежные чувства дам! Обыскать все их личные вещи, каждый сантиметр в обоих автобусах.

– Мы сейчас же начнем, мистер Брэнсон, – без особого энтузиазма согласился Ван Эффен. – А туалеты?

– Их тоже.

– А «скорую помощь»?

– Да. Пожалуй, я сам ею займусь.

О’Хара встретил Брэнсона с легким удивлением:

– Только не говорите мне, что ботулизм вновь нанес удар!

– Нет. Я собираюсь обыскать вашу машину.

Доктор, сразу посуровев, поднялся со стула:

– Я не позволяю посторонним трогать лекарства и инструменты.

– Мне вы это позволите. Иначе я позову кого-нибудь из моих ребят, и они свяжут вас или будут держать под дулом пистолета, пока я не закончу.

– Но что, черт возьми, вы рассчитываете здесь найти?

– Это моя забота.

– Что ж, я не могу вам помешать. Но должен предупредить, что у меня тут есть хирургические инструменты и немало опасных лекарств. Если вы отравитесь или перережете себе артерию, я не стану вас спасать.

Брэнсон кивнул на Эйприл Уэнсди, мирно спавшую на койке:

– Поднимите ее.

– Поднять ее? Неужели вы думаете…

– Выполняйте немедленно, или я позову своих ребят.

О’Хара взял хрупкую девушку на руки. Брэнсон тщательно прощупал тонкий матрац, потом заглянул под него и наконец разрешил:

– Можете положить ее обратно.

Брэнсон самым тщательным образом обыскал все медицинское оборудование внутри машины. Он совершенно точно знал, что ищет, но ни один из проверенных предметов даже отдаленно не походил на то, что он надеялся найти. Оглядевшись, Брэнсон заметил висящий на стене фонарик, включил его и повертел верхнюю часть, наблюдая за тем, как работает заслонка.

– Странный у вас фонарик!

О’Хара устало ответил:

– Это офтальмологический прибор. Имеется у каждого врача. По степени расширения зрачка можно диагностировать множество болезней.

– Он нам пригодится. Пойдемте со мной.

Брэнсон вышел через заднюю дверь, обошел машину и рывком открыл дверцу водителя. В слабом сумеречном свете водитель рассматривал иллюстрированный журнал. Он удивленно уставился на Брэнсона.

– Выходите!

Водитель вышел, и Брэнсон без всяких объяснений обыскал его с головы до ног. Затем он забрался в кабину и с помощью фонарика заглянул во все укромные уголки. Выйдя из машины, он велел водителю:

– Откройте капот.

Тот подчинился, и Брэнсон снова с помощью фонарика тщательно все осмотрел, но не нашел ничего заслуживающего внимания. Тогда он вернулся в машину через заднюю дверь. О’Хара вошел следом за ним, осторожно забрал у незваного гостя фонарик и повесил на место.

Брэнсон указал на металлический баллончик, прижатый к стенке специальным зажимом.

– А это что?

– Вы же грамотный. – По голосу доктора чувствовалось, что его терпение на пределе. – Это аэрозоль, освежитель воздуха.

Это был фальшивый баллончик знаменитой фирмы, который содержал отравляющий газ.

– Обычное гигиеническое средство. На случай если пациента вырвет или если приходится применять местное анестезирующее средство – ну, вы понимаете.

Брэнсон взял баллончик в руки.

– «Сандаловое дерево». Вас тянет на экзотические запахи, – заметил он, потряс баллончик, послушал, как булькает внутри жидкость, и поставил его на место.

О’Хара надеялся, что выступивший у него на лбу пот не слишком заметен.

В конце концов Брэнсон обратил внимание на большой ящик, стоявший на полу:

– А это что такое?

О’Хара не ответил. Брэнсон посмотрел на доктора. Тот стоял, небрежно облокотившись на шкафчик, и на его лице было написано еле сдерживаемое нетерпение и скука. Брэнсон хрипло повторил:

– Вы меня слышали?

– Слышал. Я устал от вас, Брэнсон. Если вы ждете от меня знаков уважения или покорности, то вы из ума выжили! Я всерьез начинаю подумывать, что вы неграмотный. Разве не видите наверху ящика большие красные буквы? «Кардиологический комплект». Это реанимационное оборудование, используется в том случае, когда у пациента случился сердечный приступ или имеется подозрение на него.

– Зачем здесь спереди большая красная печать?

– Здесь не только эта красная печать. Весь комплект герметично запечатан. А перед тем как его запечатали, внутреннюю поверхность ящика и все содержащееся в нем оборудование тщательно простерилизовали. Никто не станет вводить нестерильную иглу в сердце пациента.

– Что произойдет, если я сломаю печать?

– С вами – ничего, но с точки зрения персонала любой больницы вы совершите смертный грех. Содержимое станет бесполезным. А ведь вы так обращаетесь с президентом, что он здесь первый на очереди за сердечным приступом.

О’Хара остро осознавал, что баллончик с аэрозолем находится в нескольких сантиметрах от его руки. Если Брэнсон взломает печать и начнет рыться в ящике, придется не раздумывая пустить баллончик в ход: вряд ли этого типа стоит считать неспособным с первого взгляда распознать пневматический пистолет с цианидом.

Лицо Брэнсона оставалось непроницаемым.

– Вы думаете, что президент…

– Я скорее откажусь от своей лицензии врача, чем стану давать прогнозы относительно здоровья президента. Насмехаясь над ним и публично унижая, вы уже дважды довели его до состояния, близкого к апоплексическому удару. Третий раз может его доконать. Ну что ж, ломайте эту чертову печать. Что такое для вас еще одна смерть?

– За всю мою жизнь из-за меня не погиб ни один человек, – сказал Брэнсон и, не добавив ни слова, неожиданно покинул машину.

О’Хара подошел к задней дверце и задумчиво посмотрел ему в спину. Встретившись по пути с Ревсоном, Брэнсон не удостоил журналиста ни словом, ни взглядом, что было уж совсем не в его характере: он постоянно поглядывал на всех с подозрением, обычно без каких-либо причин. Ревсон удивленно обернулся на него и быстро зашагал к машине «скорой помощи».

– Вас тоже только что пропустили через жернова? – спросил он у О’Хары.

– И не говорите! – выразительно произнес доктор. – Значит, и вас обыскали?

– Не меня. Меня обыскивали столько раз, что им это уже надоело. А вот всех остальных обыскали, причем очень тщательно. Я слышал, как некоторые в знак протеста визжали прямо-таки по-бабьи. – Ревсон посмотрел вслед удалявшемуся Брэнсону. – Кажется, наш выдающийся ум полностью погружен в раздумья.

– Перед уходом он вел себя довольно странно.

– Поиски не увенчались успехом?

– Да.

– И что, он даже не заглянул в ваш запечатанный ящик?

– Именно тогда он и стал вести себя странно. Я был абсолютно уверен, что он вот-вот взломает печать, и сказал ему, что, нарушив герметичность, он сделает бесполезным этот комплект. Я также заметил, что, по моему мнению, президент – первый кандидат на сердечный приступ и что виноват в этом Брэнсон. Тут он сразу дал задний ход.

– Ничего удивительного. Не хочет терять своего главного заложника.

– У меня создалось другое впечатление. Кстати, его последние слова тоже были странными: он сказал, что за всю его жизнь из-за него не погиб ни один человек.

– Насколько мне известно, это правда. Наверное, он просто не хочет портить свой послужной список.

– Все может быть, все может быть.

Но озадаченное выражение не покинуло физиономию доктора О’Хары.

Ван Эффен внимательно посмотрел на Брэнсона, умело скрывая любопытство. Ему показалось, что обычная кипучая энергия его шефа чуточку приугасла.

– Ну, как вы нашли «скорую помощь» и доброго доктора? Все чисто? – спросил он.

– Машина чиста. Черт возьми, я совсем забыл проверить самого О’Хару!

Ван Эффен улыбнулся:

– Вполне понятно. Кто бы усомнился в этом оплоте высокой нравственности? Пожалуй, я сам им займусь.

– А как дела у вас?

– Обыском занимались десять человек. Мы были очень дотошны – и стали крайне непопулярны. Если бы на мосту был серебряный доллар, мы бы его нашли. Но обыск ничего не дал.

Брэнсон и его люди искали не то и не там. Им следовало обыскать начальника полиции Хендрикса, прежде чем отпускать его с моста.

Хагенбах, Мильтон, Картер, Ньюсон и Квори сидели вокруг длинного стола в автобусе, из которого велись переговоры с мостом. В шкафчике на боковой стене стояло множество бутылок со спиртным, и, судя по уровню жидкости в них и в стаканах, стоящих перед пятью членами переговорного комитета, бутылки эти выполняли отнюдь не декоративную роль. Все пятеро старательно занимались двумя вещами: не смотрели друг на друга и не разговаривали друг с другом. Их взоры не отрывались от захватывающего зрелища на дне стаканов. По сравнению с этой компанией похоронный зал можно было бы считать оживленным пассажем.

В головной части автобуса раздался тихий звонок. Полицейский, сидевший перед целой батареей телефонов, поднял трубку и вполголоса заговорил, затем повернулся и сказал:

– Мистер Квори, это Вашингтон.

Квори встал с видом французского аристократа, отправляющегося на гильотину, и подошел к телефону. Его реплики больше напоминали унылое мычание. Наконец он сказал: «Да, как планировалось», вернулся к столу и плюхнулся на свое место.

– Деньги приготовлены, на случай если они понадобятся.

– А вы думаете, они могут не понадобиться? – мрачно осведомился Мильтон.

– Казначейство согласно, что мы должны задержать перевод денег еще на двадцать четыре часа.

Настроение у Мильтона не улучшилось.

– По шкале Брэнсона это означает, что сумма возрастет почти на пятьдесят миллионов долларов. Мелочи по сравнению с тем, что он запросил. – Он сделал обреченную на неудачу попытку улыбнуться. – Кто знает, может быть, за это время у одного из наших великих умов появится блестящая идея…

Он оборвал себя и погрузился в молчание, которое никому не хотелось прерывать. Хагенбах взял бутылку виски, налил себе, добавил льда и пустил бутылку по кругу. Вся компания вернулась к скорбному изучению своих стаканов.

Бутылка недолго оставалась невостребованной. Вошли Ричардс и Хендрикс и, не говоря ни слова, тяжело опустились на два свободных места. Вице-президент потянулся к бутылке на мгновение раньше начальника полиции.

– Как мы выглядели в последней телепередаче? – спросил Ричардс.

– Ужасно! Но еще ужаснее то, что мы сидим здесь всемером и никому ничего не приходит в голову! – Мильтон вздохнул. – Семь лучших умов, призванных властью и законом для разрешения этого дела. И все, что мы можем, – это пить виски. Ни у кого нет ни одной идеи.

– Думаю, у Ревсона идеи есть, – заметил Хендрикс. Он выудил из носка клочок бумаги и передал его Хагенбаху. – Это для вас.

Хагенбах развернул записку, выругался и крикнул оператору:

– Мой декодер, быстро!

Он снова с головой ушел в работу и, вполне предсказуемо, обратился с расспросами к Хендриксу (у Ричардса он не стал бы спрашивать даже, который теперь час):

– Как там дела? Есть что-то, чего мы не знаем? Почему умер Хансен?

– Грубо говоря, из-за голода и жадности. Он схватил поднос с едой, прежде чем его успели предупредить, как определять плохие подносы.

– Бедняга всегда отличался прожорливостью, – вздохнул Мильтон. – Видимо, у него были какие-то неполадки с обменом веществ. О мертвых принято говорить только хорошее, однако я часто намекал Хансену, что он роет себе могилу собственными зубами. Так и вышло.

– Значит, Ревсон не виноват?

– Никто вообще не виноват. Хуже другое. Ревсон под подозрением. Брэнсон, как нам известно, очень умен, и он уверен, что на мосту работает агент ФБР. Почти настолько же он уверен, что это Ревсон. Думаю, этот человек руководствуется инстинктом. Ему нечего предъявить Ревсону.

– Который тоже очень умен. – Хагенбах помолчал, потом остро взглянул на Хендрикса. – Если бы Брэнсон подозревал Ревсона, разве он позволил бы ему приблизиться к вам, зная, что вы отправляетесь на берег?

– Ревсон ко мне не подходил. Записку мне передал генерал Картленд. Он получил ее от Ревсона.

– Значит, Картленд в курсе?

– Он все знает. Ревсон собирается передать ему пистолет с отравленными пулями. Никогда не думал, что наш начальник штаба столь кровожаден. Ему не терпится пустить оружие в дело.

В разговор вступил Картер:

– Вы же знаете, что во время Второй мировой войны Картленд был прославленным командиром танка. Так неужели после всех тех относительно приличных немцев и итальянцев, которых ему пришлось тогда убить, он станет сейчас волноваться из-за устранения нескольких настоящих ублюдков?

– Кто знает? Как бы то ни было, я зашел в тамошний туалет – ужасный, хочу я вам сказать, – и сунул записку в носок. Я опасался, что нас с вице-президентом обыщут перед тем, как мы покинем мост. Но этого не произошло. Ревсон прав. Брэнсон слишком самоуверен, и ему недостает чувства опасности.

Ревсон и О’Хара смотрели вслед уходившему Ван Эффену. Ревсон отошел на несколько шагов от машины и подал доктору знак следовать за ним.

– Ну и проверочку устроил вам наш добросовестный приятель! Наверное, ему пришлось не по вкусу ваше замечание, что вы надеетесь когда-нибудь увидеть его своим пациентом.

О’Хара посмотрел на темное грозовое небо. Тучи были уже почти над головой. Подул свежий ветер, и на волнах залива появились белые гребешки.

– Похоже, ночь выдастся бурная. По-моему, нам будет гораздо уютнее в машине. У меня там есть превосходное виски и замечательное бренди, предназначенные, как вы понимаете, исключительно для приведения в чувство больных и страждущих.

– Вы здорово преуспеете в своей профессии, доктор! Больной и страждущий – это в точности описание моих симптомов. Но я бы предпочел, чтобы мне оказали помощь прямо здесь.

– Почему?

Ревсон с жалостью посмотрел на собеседника:

– Вам повезло, что я здесь, иначе вы бы стали главным подозреваемым. Разве вам не приходило в голову, что во время тщательного обыска вашей машины Брэнсон мог поставить жучок? Вы его ни за что не найдете, даже если неделю искать.

– Теперь и до меня дошло. Увы, медицинская профессия не требует столь изощренного ума.

– А джин у вас есть?

– Странный вопрос! Конечно есть.

– Это мне годится больше. Я говорил Брэнсону, что практически не пью и поэтому у меня нос как у гончей. Не хотелось бы, чтобы он застал меня со стаканом жидкости янтарного цвета в руках.

– Да, весьма, весьма изощренный ум!

О’Хара скрылся в машине и скоро вернулся с двумя стаканами. Тот, что с прозрачной бесцветной жидкостью, он протянул Ревсону:

– Ваше здоровье.

– Действительно. Подозреваю, что в ближайшие двадцать четыре часа оно будет в большом дефиците.

– Какое загадочное замечание!

– Простая телепатия. – Ревсон задумчиво посмотрел на стоявший неподалеку вертолет. – Хотелось бы знать, будет ли пилот – Джонсон, кажется, – спать сегодня в вертолете?

О’Хара шутливо поежился:

– А вы сами бывали когда-нибудь в вертолете?

– Как ни странно, нет.

– Я был несколько раз. Исключительно в связи с выполнением врачебного долга. Армейские вертолеты оснащены брезентовыми креслами с металлическим каркасом. По-моему, эти так называемые кресла ничуть не лучше, чем ложе из гвоздей.

– Верю. В таком случае пилот наверняка устроится на ночь в третьем автобусе, вместе со своими собратьями.

– Вы проявляете странный интерес к этому вертолету.

Ревсон осторожно огляделся. В пределах слышимости никого не было.

– В нем находится взрывное устройство для той взрывчатки наверху. Я намерен – заметьте, всего лишь намерен – вывести его из строя сегодня ночью.

О’Хара некоторое время помолчал, потом добродушно заметил:

– Думаю, придется дать вам еще лекарства. Для лечения того, что располагается у вас между ушами. Возле вертолета останется по меньшей мере один охранник. Вы прекрасно знаете, что всю ночь мост сияет огнями. Так что вы просто дематериализуетесь…

– О часовом я позабочусь. Свет выключат, когда мне это понадобится.

– Бред!

– Я уже отправил сообщение на берег.

– А я и не знал, что секретные агенты по совместительству волшебники. Вы что, достали из шляпы почтового голубя…

– Хендрикс отвез на берег мою записку, – объяснил Ревсон.

О’Хара уставился на него, потом предложил:

– Хотите еще выпить?

– Спасибо, но сегодня ночью мне нужен ясный ум.

– А я, пожалуй, выпью.

Доктор забрал оба стакана и вернулся с одним.

– Послушайте, у этого парнишки, Ковальски, глаза как у ястреба. Я и сам не совсем близорукий. Так вот, он с вас глаз не спускал, пока вице-президент и начальник полиции были здесь. Уверен, он выполнял приказ Брэнсона.

– Чей же еще? Но я и близко не подходил к Хендриксу. Свое послание я отдал Картленду, который передал его Хендриксу. Ковальски был слишком занят мной, чтобы думать о Картленде и Хендриксе.

– В какое время выключат свет?

– Я пока не знаю. Я подам сигнал.

– Значит, Картленд в курсе дела?

– Разумеется. Кстати, я обещал генералу пистолет с отравленными пулями. Не могли бы вы передать ему оружие?

– Найду какой-нибудь способ.

– Но наверное, нет никакого способа восстановить сломанную печать на ящике?

– Вы хотите сказать, на тот случай, если подозрительный мистер Брэнсон снова придет в мою машину? Такого способа нет. – О’Хара улыбнулся. – Однако совершенно случайно у меня в том ящике есть две запасные печати.

Ревсон улыбнулся в ответ:

– На это стоит посмотреть! Да, трудно все предвидеть. Итак, вы все еще на стороне закона и порядка? И все еще желаете увидеть Брэнсона в блестящих новеньких наручниках?

– Мое желание с каждым часом становится сильнее.

– Но его осуществление, возможно, потребует некоторого отступления от ваших этических принципов.

– К черту медицинскую этику!

Хагенбах с удовлетворением вытащил из своего декодера отпечатанную страницу. Он быстро просмотрел текст и удивленно приподнял бровь.

– Как по-вашему, – спросил он у Хендрикса, – Ревсон выглядел совершенно нормальным, когда вы уезжали?

– Кто может сказать, как должен выглядеть Ревсон?

– И то верно. Кажется, я не в состоянии разобраться с тем, что он тут понаписал.

– Не поделитесь с нами вашим маленьким секретом, Хагенбах? – ядовито спросил Ричардс.

– Он пишет: «Похоже, ночью будет отвратительная погода, и это нам на руку. Мне нужно, чтобы вы устроили фальшивые нефтяные пожары. Можно смешать нефть со старыми автомобильными покрышками. Один пожар – в юго-западном направлении от меня, скажем в парке Линкольна. Второй – в восточном направлении, скажем в Форт-Мейсоне, и пусть там разгорится посильнее. Начните с парка Линкольна в двадцать два ноль-ноль. В двадцать два ноль три, воспользовавшись при необходимости прибором ночного видения, примените лазерный луч, чтобы вывести из строя радиопеленгатор на крыше третьего автобуса. Дождитесь моего светового сигнала – SOS – и начинайте второй пожар. Через пятнадцать минут нужно вырубить свет на мосту и в северной части Сан-Франциско. Будет лучше, если к этому времени начнутся фейерверки по всему китайскому кварталу – как будто горит фабрика по производству пиротехники. Подводную лодку поставьте под мост к полуночи. Пожалуйста, подготовьте рацию, которая могла бы поместиться в донышко моего фотоаппарата. Настройте ее на одну частоту с вами и с подводной лодкой».

Наступило продолжительное молчание, во время которого Хагенбах, по вполне понятной причине, снова потянулся за бутылкой шотландского виски. Бутылка быстро опустела. Наконец Ричардс вынес свое суждение:

– Этот человек сумасшедший. Совершенно, совершенно сумасшедший.

Какое-то время никто не пытался возражать ему. Именно на Ричардсе, временно исполняющем обязанности руководителя страны, лежало бремя принятия решений. Но, кроме своего замечания о психической нестабильности Ревсона, вице-президент был не в настроении принимать какие-либо решения. Тогда Хагенбах взял дело в свои руки.

– Ревсон мыслит, вероятно, куда более здраво, чем любой из нас. У него блестящий ум, и он уже не раз доказал нам это. Просто у него не было времени вдаваться в детали. В конце концов, у кого-нибудь из вас есть идея получше? Позвольте уточнить вопрос: есть ли у кого-нибудь из вас хоть какая-нибудь идея?

Если у кого-то и была идея, то он ее успешно скрывал.

– Хендрикс, свяжитесь с заместителем мэра и с начальником пожарной службы. Пусть устроят эти пожары. А как насчет фейерверка?

Хендрикс улыбнулся:

– Фейерверки запрещены в Сан-Франциско с тысяча девятьсот шестого года[11]11
  В 1906 году Сан-Франциско был охвачен огнем, уничтожившим большую часть города. Расследование показало, что пожар возник из-за неосторожного обращения с пиротехникой.


[Закрыть]. Однако совершенно случайно мы знаем одну подпольную фабрику в китайском квартале, выпускающую все, что нужно для подобных развлечений. Ее владелец не откажется помочь полиции.

Ричардс покачал головой:

– Сумасшествие! Полное сумасшествие!