Текст книги "Надежда Дурова"

Иначе говоря, своей отвагой и смелостью на поле боя, стойкостью в перенесении тягот походной жизни, добросовестным исполнением служебных обязанностей строевого офицера, скромностью в быту, замкнутым, сдержанным поведением в офицерском обществе Надежда Андреевна завоевала уважение однополчан. Они приняли её в свою среду и уже не обращали внимания на внешний вид поручика Александрова, которого в лучшем случае можно было бы назвать подростком, юношей 16–17 лет, но никак не мужчиной.

К сожалению, не существует ни одного достоверного портрета «кавалерист-девицы», сделанного во время её военной службы. Тот, всем известный портрет в гусарском мундире из первого издания её книги в 1836 году, в большой степени является плодом фантазии неизвестного художника. Скорее всего, Дурову (ей в это время было около 53 лет) он видел, но получил задание изобразить юного гусара. Потому Надежда Андреевна у него одета в гусарский мундир эпохи Николая I, а он многими своими деталями отличался от форменной одежды обер-офицеров гусарских полков в 1808–1811 годах. В чертах лица есть кое-какие особенности, переданные потом художниками, уже рисовавшими Дурову с натуры: высокие дугообразные брови, небольшой прямой нос, губы «бантиком», круглый подбородок.

Такой изобразил её на акварельном портрете Карл Брюллов, которому она позировала где-то между 1836 и 1838 годом. Эта работа известна мало, она хранится во Всероссийском музее Пушкина в Санкт-Петербурге. Героиня одета по мужской моде того времени. На ней тёмно-коричневый фрак с большим отложным воротником, тёмный двубортный жилет, чёрный шёлковый шейный платок. Видно, что у неё узкие покатые плечи, высокая шея, овальное лицо, карие глаза. Брови, нос, губы, подбородок – всё, как на «гусарском портрете».

Широко известен ещё один её портрет, приписываемый художнику Гау. Он был сделан по заказу книгоиздателя А. Смирдина для серии книг «Сто русских литераторов». В 1839 году в Санкт-Петербурге вышел в свет первый том с повестью Дуровой «Серный ключ». На портрете в этой книге она одета по-другому – в чёрный казакин на крючках с небольшим стоячим воротником, на шее – плотно навёрнутый чёрный галстук. Лицо – овальное, брови – высокие, нос – прямой, губы «бантиком», подбородок – круглый. Впоследствии этот портрет, значительно ухудшенный ретушёрами, тиражировался неоднократно: в журнале «Исторический вестник» в 1890 году, в «Военной энциклопедии» издательства И. Сытина в 1912 году, в издании Татарского книжного издательства в 1866 году (Надежда Дурова. Записки кавалерист-девицы), в каталоге выставки «200 лет со дня рождения Н.А. Дуровой» (Ижевск, 1983) и многих других.

В 1837–1840 годах Надежду Андреевну видели две её современницы. Они оставили в мемуарах своеобразное литературное дополнение к портретам, написанным Брюлловым и Гау.

В Москве «кавалерист-девицу» принимала в своём салоне Татьяна Петровна Пасек, урождённая Кучина (1810–1889). «Понедельники были наши, – пишет она. – Кроме упомянутых личностей (М.Н. Загоскин, С.П. Шевырёв, М.П. Погодин, В.И. Даль. – А. Б.), у нас бывали: Фёдор Николаевич Глинка, профессор Фёдор Лукич Морошкин, знаменитый романист того времени Иван Иванович Лажечников, – когда приезжал в Москву… Временами посещала нас девица кавалерист Дурова. Она была уже в пожилых летах, роста среднего, худощавая, с женским добродушным кругловатым лицом, одевалась в сюртук с солдатским „Георгием“ в петлице…»[108]108
  Пасек Т. П. Из дальних лет. Воспоминания. – М.-Л.: Academia, 1931. С. 342–343.


[Закрыть]

Известная во второй половине XIX века писательница Авдотья Яковлевна Панаева (1819–1893), дочь актеров императорской сцены Брянского (Григорьева) и Степановой, описала Надежду Андреевну подробнее: «Не могу сказать, как отец познакомился с девицей-кавалеристом Александровой (Дуровой). Она приехала к нему и пожелала видеть всех его детей. Мать привела ее в нашу комнату. Я знала, что она была на войне и ранена. Александрова уже была пожилая… Она была среднего роста, худая, лицо земляного цвета, кожа рябоватая и в морщинах; форма лица длинная, черты некрасивые; она щурила глаза, и без того небольшие. Костюм ее был оригинальный: на ее плоской фигуре надет был черный суконный казакин со стоячим воротником… Волосы были коротко острижены и причесаны, как у мужчин. Манеры у нее были мужские; она села на диван, положив одну ногу на другую, уперла руку в колено, а в другой держала длинный чубук и покуривала…»[109]109
  Панаева А. Я. (Головачева). Воспоминания. – М., 1956. С. 62–63.


[Закрыть]

В петербургском светском обществе встречал в это же время «кавалерист-девицу» драматург Н.В. Сушков: «Солдат Дуров заслужил Георгиевский крест. Далее, переходя из чина в чин, он произведен в штаб-ротмистры. Некоторое время предводительствовал эскадроном… Я видел этого заслуженного воина в доме графа Шереметева. К обеду он повел одну из хозяек. После обеда курил табак из своей гусарской трубки…»[110]110
  Публикуется по автографу Н. В. Сушкова. Рукописный отдел Государственной библиотеки России им. В. И. Ленина. Ф. 297. П. 1356. ед. 11.


[Закрыть]

Однако в середине декабря 1806 года дочь сарапульского городничего и жена чиновника 14-го класса Чернова едва ли предполагала, что когда-нибудь станет почетным гостем («к обеду он повел одну из хозяек дома») во дворце Шереметева. Она только радовалась, что ожидание, с некоторых пор ставшее для нее тягостным, закончено. Балабин-старший вернулся домой уже командиром Атаманского полка и с предписанием немедленно выступить в поход со своей воинской частью. Путь казаков лежал к западным границам империи. Полк был назначен в состав корпуса генерала Буксгевдена, действовавшего против французов в Восточной Пруссии.

Напоследок женщины-казачки отомстили ей за намерение отрешиться от участи пола, проклятого Богом, и заставили усомниться в успехе «гигантского замысла». «Погрузясь… в размышления, я не слыхала, как все уже ушли, и зала сделалась пуста. Шорох позади меня пробудил мое внимание и извлек из горестных мечтаний очень неприятным образом; ко мне подкрадывалась одна из женщин полковницы: „А вы что же стоите здесь одни, барышня? Друзья ваши на лошадях, и Алкид бегает по двору!“ Это сказала она с видом и усмешкою истинного сатаны. Сердце мое вздрогнуло и облилось кровью; я поспешно ушла от мегеры…»[111]111
  Избранные сочинения кавалерист-девицы Н. А. Дуровой. – М.: Московский рабочий, 1983. С. 50.


[Закрыть]

Но в походе, который продолжался почти два месяца, Дуровой стало легче. Во-первых, казаки не отличались столь дьявольской наблюдательностью. Во-вторых, она почувствовала, что мало-мальски освоила мужскую роль. Во всяком случае, Надежда Андреевна теперь знала, какие вопросы могут ей задавать по поводу ее внешности, возраста, поведения, и научилась, не смущаясь, отвечать на них. Кроме того, «офицеры Атаманского полка, будучи образованнее других, замечают в обращении моем ту вежливость, которая служит признаком хорошего воспитания, и, оказывая мне уважение, ищут быть со мною вместе…»[112]112
  Там же.


[Закрыть]

Здесь все подмечено верно. Атаманский полк действительно считался элитной частью Войска Донского. В нем служили лучшие офицеры и лучшие рядовые. Создан он был в 1775 году по представлению тогдашнего войскового атамана А.И. Иловайского для того, чтобы, «будучи всегда в особом присмотре и попечении атамана, исправностью своею во всех нужной казацкой службе оборотах, служить мог образцом для всех прочих полков». Поначалу полк состоял из пяти сотен. Атаманцы приняли активное участие во Второй русско-турецкой войне и были при осаде и взятии крепостей Очаков, Бендеры, Измаил, в полевом сражении при Мачине. Павел I в январе 1801 года отправил донцов в «индийский поход», и лишь воцарение Александра I остановило эту безумную экспедицию. В 1806 году Атаманский полк состоял уже из десяти сотен (136 офицеров и урядников, 1094 рядовых казака). К обмундированию, снаряжению и вооружению чинов здесь предъявляли особые требования.

«Все казаки Атаманского полка носили тогда бороды, и у всех бороды были почти до пояса. Одеты казаки были в голубые куртки и шаровары, на голове – бараньи шапки, подпоясаны они были широкими патронташами из красного сафьяна, за которыми имелось по два пистолета, за плечами – длинное ружье, на ремне – ногайка со свинцовой пулей на конце. Еще из оружия – сабля, пика. Люди были подобраны все высокого роста, плотного телосложения, черноволосые»[113]113
  Краснов П. Н. Атаманская памятка. – СПб., 1900. С. 15.


[Закрыть].

Согласно сведениям, приведенным П.М. Красновым в книге «Атаманская памятка», в начале февраля 1807 года казаки прибыли в город Гродно. Здесь им назначена была дневка. После двух дней отдыха они отправились дальше и уже 28 февраля участвовали вместе с гусарами Павлоградского полка в столкновении с французами у деревни Гронау, где С.Ф. Балабин был легко ранен.

Дурова осталась в Гродно. Она впервые очутилась в таком большом и старинном городе. Гродно упоминался в летописях с XII столетия как резиденция князя Всеволода Давидовича. Затем его заняли литовцы. Они построили на правом берегу реки Неман замок с высокими башнями, стенами и валом. В середине XIII века сюда пришли войска князя Даниила Галицкого и вытеснили слабый литовский гарнизон, но оставались недолго. Литовский князь Тройден вернул себе город. В течение XIV века Гродно дважды разрушали рыцари Ливонского ордена. В конце этого же столетия литовский князь Витовт сделал его своей столицей. В XVI веке Гродно избрал местом пребывания польский король Стефан Баторий. Во второй половине XVII века город два года был занят русскими, потом четыре года шведами, а во время Северной войны (1700–1721) не раз переходил из рук в руки при борьбе двух армий: Петра Великого и Карла XII.

К концу XVIII столетия он считался вторым по величине после Вильно (совр. Вильнюс) городом некогда обширного княжества Литовского. При третьем разделе Польши в 1794–1796 годах Гродно стал центром вновь образованной Гродненской губернии и прочно вошел в состав Российской империи. В это время его население достигало 17–19 тысяч человек и было разнородным по составу: литовцы, поляки, русские, евреи. Современники пишут о нем как о вполне благоустроенном (конечно, по меркам начала XIX столетия). Там имелась каменная ратуша и до 400 каменных домов, мощенные булыжником площади и улицы, до 30 церквей: католических, униатских, лютеранских, православных, несколько монастырей.

После зимней кампании 1806–1807 годов Гродно, как наиболее крупный город у русско-польской границы, стал центром нашей армии. Весной 1807 года в нем располагались военные госпитали, армейские склады, несколько запасных батальонов и эскадронов разных полков, артиллерийские парки.

Дурова прожила в Гродно около месяца, прежде чем сделала окончательный выбор. В принципе она могла поступить вольноопределяющимся (добровольцем) в любую из воинских частей, находящихся там, хотя никаких документов, удостоверяющих личность, у нее не имелось. Но у кандидатов на должность рядового их, видимо, тогда и не спрашивали. Ввиду приближающихся военных действий с французами надо было срочно пополнять людьми поредевшие роты и эскадроны. Офицерам строго указывали не брать в полки только беглых помещичьих крестьян, все же остальные – пусть даже явно асоциальные элементы – имели шанс укрыться в рядах императорской армии от проблем, порожденных их предыдущей, часто не совсем праведной жизни.

Как известно, со времен Петра Великого русская армия пополнялась при помощи рекрутских наборов. Тяжесть рекрутской повинности несли только два сословия: крестьяне и мещане (около 16 миллионов душ мужского пола в эпоху наполеоновских войн). Купечество взамен рекрутов вносило деньги по стоимости рекрутской зачетной квитанции (в 1813 году за одного человека – 350 рублей). Дворянство и духовенство от рекрутской повинности было освобождено. Требования при сдаче рекрутов и при наборе вольноопределяющихся предъявлялись следующие: «Надлежащий рост, совершенные лета и здоровье».

В армию не брали людей ростом меньше, чем 2 аршина и 4 вершка (примерно 160 см). За рослыми новобранцами (более 170 см) шла настоящая охота. Их отбирали в гвардейские, гренадерские и кирасирские полки. Возрастные границы не были столь жесткими: от 17 до 35 лет. В 1812–1813 годах из-за недостатка людей планку подняли до 40 лет. Понятия о здоровье тоже были не слишком сложными. Не брали душевнобольных («глупость, безумие, задумчивость»), имеющих внутренние болезни («сухотка, чахотка, водянка»), а также дефекты внешности («глухота, немота, горб, кривая шея, зоб»).

При поступлении в армию новобранцев должен был осматривать врач. Тогда в полковых документах появлялись записи подобного рода: «Аверьян Савельев сын Лизенков, 19-ти лет от роду, ростом мерою 2 аршина и 4 вершка, лицо бело красновато и немного рябовато, волосы изчерна, глаза черные, нос широковат, на брюхе несколько ямочек, правой руки на плече изкрасна пятно, на правом бедре и повыше колена шрам, на левом бедре и на ляжке знак красной…»[114]114
  РГВИА. Ф. 489. Оп. 1. Д. 2237, л. 269. Список формулярный Александрийского гусарского полка о прибылых в 1804 году нижних строевых чинах. 1805 года Генваря 1-го дня.


[Закрыть]

Аверьян Лизенков, как и другие 47 новобранцев Александрийского гусарского полка, поступивших на службу в 1804 году, происходил из крестьян. В армию он попал по рекрутскому набору. Его сдали в счет разнарядки жители Муромской ямской слободы Гадяч, где до того времени Лизенков проживал с молодой женой Авдотьей Ивановной. Такое подробное описание внешности рекрута могло помочь в поисках при его побеге.

Однако ничего похожего на это нет в формулярных списках нижних чинов конного Польского полка, составленных в 1800 году. Их описание заключается всего в нескольких словах: возраст, рост, цвет волос, глаз, лица, особые приметы, но только внешние, без медицинских подробностей:

«Товарищ Иван Иванов сын Орлицкий, 24 года от роду, ростом мерою 2 аршина 5 вершков, лицом рябоват, волосы темно-русые, глаза серые, из польского шляхетства Литовской губернии Сморгоньского повета…

Товарищ Войчех Францев сын Дембинский, 28 лет от роду, ростом мерою 2 аршина 4 вершка, лицом бел, волосы рыжие, глаза голубые, из польского шляхетства Литовской губернии Ошмянского повета.

Товарищ Иван Матвеев сын Юшкевич, 25 лет, ростом мерою 2 аршина 6 вершков, лицом кругл, мало рябоват, глаза серые, волосы на голове и бровях темно-русые, из польского шляхетства Литовской губернии Ошмянского повета…»[115]115
  РГВИА. Ф. 489. Оп. 1. Т. 1. Д. 2988. Л. 362–363. Послужные и именные списки солдат и офицеров конного Польского генерал-майора Ратиева полка. 1800 года Генваря 1-го дня.


[Закрыть]

Дело в том, что «товарищи» (так называли в этом полку рядовых дворянского звания) были взяты на службу не по рекрутскому набору, то есть принудительно, а сами завербовались на нее. Они подписали контракт и получали деньги. В их побеге из армии не было никакого смысла. Следовательно, по разумению военной администрации, не требовалось и медицинского осмотра.

Скорее всего, именно это обстоятельство повлияло на выбор Надежды Андреевны. К тому же Польский полк был кавалерийским, и здесь она в полной мере могла проявить свои блестящие способности к верховой езде. Ведь Дурова не собиралась весь век оставаться рядовым. Она мечтала о военной карьере, о чине офицера. Для этого, во-первых, нужно было отличиться на службе и в бою, во-вторых, иметь свидетельство о дворянстве. Прощаясь с ней в Гродно, Степан Федорович Балабин советовал «кавалерист-девице» писать домой и просить у родителей нужные документы, а также честно рассказать полковому командиру о побеге из дома: «хотя чрез одно то не примут вас юнкером, по крайней мере, вы выиграете его доброе расположение и хорошее мнение. А между тем, не теряя времени, пишите к своим родителям, чтоб выслали вам необходимые свидетельства, без которых вас могут и совсем не принять, или, по крайней мере, надолго оставят рядовым…»[116]116
  Избранные сочинения кавалерист-девицы Н. А. Дуровой. – М.: Московский рабочий, 1983. С. 53.


[Закрыть]

Глава пятая. В конном Польском (уланском) полку

«Из окна моего вижу я проходящие мимо толпы улан с музыкою и пляскою; они дружелюбно приглашают всех молодых людей взять участие в их веселости. Пойду узнать, что это такое. Это называется ВЕРБУНОК Спаси Боже, если нет другой дороги вступить в регулярный полк, как посредством вербунка! Это было бы до крайности неприятно. Когда я смотрела на эту пляшущую экспедицию, подошел ко мне управляющий ею портупей-юнкер, или по их НАМЕСТНИК „Как вам нравится наша жизнь? Не правда ли, что она весела?“ Я отвечала, что правда, и ушла от него. На другой день я узнала, что это полк Конно-польский, что они вербуют для укомплектования своего полка, потерявшего много людей в сражении, и что ими начальствует ротмистр. Собрав эти сведения, я отыскала квартиру наместника, вчера со мною говорившего; он сказал мне, что если я хочу определиться в их полк на службу, то могу предложить просьбу об этом их ротмистру Каземирскому, и что мне вовсе нет надобности плясать с толпою всякого сброду, лезущего к ним в полк. Я очень обрадовалась возможности войти в службу, не подвергаясь ненавистному обряду плясать на улице, и сказала это наместнику; он не мог удержаться от смеха: „Да ведь это делается по доброй воле, и без этого легко можно обойтись всякому, кто не хочет брать участия в нашей ВАКХАНАЛИИ. Не угодно ли вам идти со мною к Каземирскому? Ему очень приятно будет приобресть такого рекрута; сверх того я развеселю его на весь день, рассказав о вашем опасении“. Говоря это, наместник хохотал от всего сердца; мы пошли.

Из комнаты наместника нам надобно было проходить через ту большую горницу, о которой я уже говорила, что находится во всякой корчме; она была полна улан и завербовавшихся рекрутов; все это плясало и пело…»

Н. Дурова. «Кавалерист-девица. Происшествие в России».

Начало вербованным полкам легкой кавалерии положил император Павел I. По его мысли, всю русскую армию следовало сделать наемной, как в Пруссии. Однако недостаток средств помешал монарху воплотить в жизнь этот замысел. Денег хватило лишь на два полка десятиэскадронного состава: Литовско-Татарский и Польский. Из доходов Литовской губернии на их создание в 1797 году было отпущено по 139 191 рублю 83 с половиной копейки серебром. Затем каждый год на содержание по 106 645 рублей и 86 с половиною копейки[117]117
  Полное собрание законов Российской империи. Т. 24. № 18123.


[Закрыть].

Принимали в эти полки вольных людей. Помещикам Литовской губернии разрешалось вместо рекрутов выставлять завербованных мужчин, «здоровых, положенного роста и лет, годных в военную службу, и делать с ними контракт на восемь лет»[118]118
  Там же. № 18041.


[Закрыть]. Условия этого контракта были вполне сносными. Сразу при его заключении завербованным выдавали своеобразные «подъемные»: «товарищу» – 500 злотых(75 рублей) и 400 злотых (60 рублей) на покупку верховой лошади. Каждый год конники получали жалованье: «товарищ» – 54 рубля 75 копеек, «шеренговый» (рядовой простого звания) – 27 рублей 37 с половиной копеек. Казна также отпускала им деньги на приобретение форменной одежды: раз в два года на шапку – 3 рубля, на полукафтан – 5 рублей 70 копеек, на шаровары – 4 рубля 50 копеек, раз в четыре года на шинель – 4 рубля 80 копеек[119]119
  Полное собрание законов Российской империи. Т. 43. Ч. 1. Книга штатов, № 17993.


[Закрыть].

Согласно желанию Павла Петровича, оба полка получили устройство средневековой польской кавалерии. Первую шеренгу в каждом эскадроне составляли «товарищи», вооруженные пиками и саблями, вторую шеренгу – «шеренговые», вооруженные пистолетами и саблями. «Шеренговые» как бы являлись оруженосцами «товарищей». По штатам в Польском полку было два батальона, в каждом батальоне – пять эскадронов, всего: 50 штаб– и обер-офицеров, 10 наместников (вахмистров), 10 штандарт-юнкеров, 10 поднаместников (квартермистров), 40 унтер-офицеров, 20 трубачей, 500 «товарищей» и 500 «шеренговых». Особое положение полка подчеркивали его мундиры, похожие на польскую национальную одежду.

При воцарении Александра I суммы, отпускаемые на содержание полка, были уменьшены. В качестве «подъемных» каждому завербованному «товарищу» вместо 75 рублей выдавали 50, на верховую лошадь вместо 60 рублей – 40. Изготовление форменной одежды, вид которой также изменился, было централизовано: сукно, подкладочную ткань, кожу, пуговицы закупали на весь полк, шили мундирные вещи на полковой швальне (портняжной мастерской) сами солдаты. В полк стали принимать не только выходцев из Литовской губернии. Командованию разрешили вести набор людей свободно в тех городах и селах, где в данный момент квартировали эскадроны. На это выделялись специальные средства из расчета 8 рублей 40 копеек ассигнациями на одного вновь завербованного[120]120
  Полное собрание законов Российской империи. Т. 43. Ч. 2. № 23397.


[Закрыть]. Это была не такая уж маленькая сумма (пуд хлеба тогда стоил 1 рубль, бутылка хорошего столового вина – 30–50 копеек). Так что в Гродно коннопольцы пили и щедро угощали других на казенные деньги.

В 1803 году шефом Польского полка стал генерал-майор Петр Демьянович Каховский (по архивным документам – Коховский, 1769–1831), который занимал эту должность до 1816 года. Он происходил из дворян Смоленской губернии, службу начинал в лейб-гвардии Конном полку вахмистром в 1787 году, через год был произведен в корнеты. Будучи волонтером, Коховский участвовал в штурме Измаила в 1790 году, в полевом сражении под Мачином, в 1792 и 1794 годах воевал с поляками под командованием А.В. Суворова. Полковником стал в 1798 году, а в 1803-м – генерал-майором[121]121
  Русский архив. – М.: «Студия ТРИТЭ» Никиты Михалкова, 1996. Т. VII. С. 421.


[Закрыть].

Полковым командиром после смерти подполковника Жигулина в январе 1807 года был назначен полковник Сергей Николаевич Ланской (1774–1814), из дворян Галичского уезда Костромской губернии. Эскадронами в 1807–1808 годах командовали: штаб-ротмистр, с октября 1897 года ротмистр Галиоф 1-й, майор Куницкий, майор Мелех, майор Орловский 1-й, подполковник Цугер, ротмистр Каземирский 1-й, майор Голенищев-Кутузов, майор Махневич, подполковник Буняковский[122]122
  РГВИА. Ф. 25. Оп. 160. Д. 1691. Рапорт Его Императорскому высочеству Цесаревичу Константину Павловичу от Польского Уланского полка шефа генерал-майора Коховского. Витебской губернии город Полоцк 1808 годя февраля 8-го.


[Закрыть].

Несмотря на опасение С.Ф. Балабина («…вас могут и вовсе не принять…»), Надежда Андреевна 9 марта 1807 года стала «товарищем» конного Польского полка под именем Александра Васильевича Соколова. Правда, в книге она почему-то написала, что назвалась Дуровым. Также она не сообщила никаких других деталей своей вербовки, хотя они довольно интересны. Видимо, героиня не знала, что ее первый формулярный список сохранился в архивах.

Судя по этому списку, в полку она рассказала о себе следующее: что ей 17 лет, что она из дворян Пермской губернии Пермского уезда и крестьян не имеет, что свидетельства о дворянстве у нее при себе нет. Как это и положено, при вербовке был измерен ее рост (2 аршина 5 вершков, то есть примерно 165 см) и составлено описание внешности: «Лицом смугл, рябоват, волосы русые, глаза карие».

Человеком, который после некоторых колебаний все же принял «кавалерист-девицу» на военную службу, был ротмистр Мартин Валентинович Каземирский 1-й. В книге Дурова описала его коротко, но выразительно: «Ротмистр Каземирский, лет около пятидесяти, имеет благородный и вместе с тем воинственный вид; добродушие и храбрость дышат во всех чертах приятного лица его…»[123]123
  Избранные сочинения кавалерист-девицы Н. А. Дуровой. – М.: Московский рабочий, 1983. С. 54.


[Закрыть] Далее она дополнила этот портрет: «Каземирский сам был от колыбели кавалерист; ему очень понравилась моя привязанность к наилучшему товарищу в военное время…» (речь идет о ее лошади Алкиде. – А. Б.). Ротмистр в знак своего расположения к рекруту Соколову пригласил юного солдата запросто бывать у него: «Проведя все утро на ученье, обедать иду к Каземирскому; он экзаменует меня с отеческим снисхождением, спрашивает, нравятся ли мне мои теперешние занятия и каким нахожу я военное ремесло…»[124]124
  Избранные сочинения кавалерист-девицы Н. А. Дуровой. – М.: Московский рабочий, 1983. С. 56.


[Закрыть]

Зная систему отношений между нижними чинами и офицерами Российской императорской армии, такое даже трудно себе представить. Но возможно, что традиции полка, где служили рядовыми дворяне («их дворянство легко, как пух», заметила Дурова в одном из своих произведений), да еще и соотечественники (поляки), были несколько иными, более демократичными. Возможно и другое: Дурова познакомилась с Каземирским перед поступлением в полк и описывает свои беседы с ним, происходившие не после 9 марта 1807 года, а ДО ЭТОГО.

Мартин Валентинович Каземирский служит офицером в Польском полку со дня его образования, то есть с осени 1797 года. В документах полка за 1799–1800 годы имеются его формулярный и кондуитский списки. Из них ясно, что Надежда Андреевна не совсем точно указала возраст своего покровителя. В 1807 году ему было не 50 лет, а 38–39.

По именным спискам, месячным рапортам и ведомостям Польского уланского полка за 1811–1813 годы можно установить, что Каземирский продолжал служить в нем и в мае 1811 года получил чин майора, все также командуя эскадроном. В августе 1811 года он был отправлен с командой солдат на Дон для закупки строевых лошадей. В марте 1812 года Каземирский благополучно доставил в полк табун из 90 голов, за что удостоился благодарности в приказе.

В боевых действиях Отечественной войны 1812 года Мартин Валентинович участия не принимал, а командовал двумя запасными эскадронами полка, расквартированными в Риге. В августе 1813 года он заболел и спустя два месяца умер на мызе Сивечен недалеко от Риги. Его вдова, не имея никаких средств к существованию, в конце 1813 года обратилась к императору Александру I с прошением о назначении ей пенсии. Таковая пенсия в размере годового майорского жалования ей была назначена.

Кроме М.В. Каземирского, в Польском полку служил его младший брат Осип, которому в 1799 году было 23 года, и он имел чин корнета. Поэтому ротмистра Каземирского в документах называли 1-м, а корнета Каземирского 2-м.

В июне 1812 года в списках полка появился Каземирский 3-й. Но кто это был: еще один брат Каземирского-старшего или его 16-летний сын, – установить не удалось…

Как бы хорошо ни относился ротмистр Каземирский к «товарищу» Соколову, Дуровой все равно предстояло пройти своеобразный «курс молодого бойца». Пребывание в рекрутах, особенно в кавалерийских полках, могло растянуться и на год-полтора из-за трудностей в обучении строевой верховой езде. Но этими навыками она уже владела. Привыкать пришлось к строгому распорядку дня армейской жизни, к жесткой субординации, к самой солдатской службе, учиться уходу за лошадью, обращению с оружием, строевым эволюциям как одиночным, так и групповым. На это ушло два месяца: с начала марта до начала мая 1807 года.

«Всякий день встаю я на заре, – писала об этом периоде Надежда Андреевна, – и отправляюсь в СБОРНЮ (изба или сарай, где учили молодых солдат. – А. Б.); оттуда все вместе идем в конюшню; уланский ментор мой хвалит мою понятливость и всегдашнюю готовность заниматься эволюциями, хотя бы это было с утра до вечера. Он говорит, что я буду молодец…»[125]125
  Избранные сочинения кавалерист-девицы Н. А. Дуровой. – М.: Московский рабочий, 1983. С. 56.


[Закрыть]

Зимой побудку в полках кавалерии играли в 5 часов утра, летом – в 6 часов. Прежде всего солдаты должны были позаботиться о своих четвероногих боевых товарищах. Надев кителя из сурового коломенка (плотная полотняная ткань, похожая на парусину) и суконные фуражные шапки, они отправлялись на конюшню и сначала убирали там навоз, потом чистили лошадей. Чистка продолжалась час. Она была не только гигиенической процедурой, но и своеобразным общением с животным. Инструкция предписывала взводным офицерам в это время находиться с вверенными им подразделениями, наблюдать за поведением людей и лошадей. Завершалась чистка водопоем и дачей овса. После этого солдаты шли умываться и завтракать.

Часам к 8–9 конники выходили на учения – конные или пешие, с оружием или без него. Занятия продолжались до полудня. Затем следовал обед. С 2 часов дня до 6 часов вечера у военнослужащих было свободное время. В 6 часов по сигналу трубы начиналась вторая чистка лошадей, которая также длилась час, затем – водопой, дача овса и ужин для солдат. В 9 часов вечера в полках играли «вечернюю зорю», и на том рабочий день кавалериста заканчивался.

Занятия с рекрутами имели свою специфику. Вероятно, Дурова посчитала рассказ о ней неинтересным для своих читателей и обошлась всего несколькими словами: «…учить меня маршировать, рубиться, стрелять, владеть пикою, седлать, расседлывать, вьючить лошадь и чистить ее…» Но сама-то она прошла полный курс солдатской муштры того времени.

Начиналось все со стойки или, как тогда говорили, «позитуры»: «В строю держать голову прямо, немного направо, грудь вперед, корпус назад, ноги не очень выворачивать, а для шпор на два пальца не сдвигать, руки же прямо опускать… На марше ноги не высоко поднимать, да и не шаркать. Левою рукою… дозволяется держать палаш, дабы оный меж ног не попадался и для сего не делать такой большой шаг, как в пехоте… Ежели рекрут довольно обучен пешему строю, то должно учить его ездить верхом без стремян и показать ему, как садиться и слезать по правилам верховой езды, а особливо наблюдать, чтоб он, слезая, как можно ближе к лошадиной голове стоял. Впрочем, очень много зависит от искусного офицера, как во всем касающемся до того помочь ему, так и научить его иметь шлюс и прямо сидеть. Притом должно наблюдать, чтоб грудь у него была назад, голову бы держал прямо, а корпус немного вперед, руки к телу, левую руку как можно более низко, но чтоб лежала на седле, правую же руку, ежели палаш не в руке, опускал прямо по лядвее, локтем к себе, ноги держал бы не очень вперед, шпоры далее от лошади, а носки в прямой линии с коленом…»[126]126
  Устав конного полка. – СПб., 1797. С. 7, 10.


[Закрыть]

Сухие строчки Устава говорят о том, ЧТО должен был уметь солдат кавалерии в Александровскую эпоху. Современники вспоминают о том, КАК его этому учили. Обычно рекрута сажали на старую, хорошо выезженную и добронравную лошадь. Его брали на корду и гоняли по кругу около часа. Если рекрут начинал терять «позитуру», то рысь усиливали и он падал на землю. Боль от удара служила наказанием за нерадение. Для того чтобы молодой солдат быстрее выработал в себе рефлексы, нужные всаднику, ему под локти и колени подкладывали прутики. Локти следовало крепко прижимать к телу, колени к бокам лошади, и когда начинающий менял положение рук или ног, прутики падали. За это тоже наказывали.

Вообще сама кавалерийская посадка казалась военным теоретикам того времени настолько важным делом, что они описали ее в Уставе наравне с правилами полевой и караульной службы, организации учений, построением полков на марше и в бою и т. д. и т. п. Эта посадка была глубокой, со слегка согнутыми коленями и сильно опущенными вниз каблуками. «Сидеть на лошади так, чтоб глаз, колено и носки в перпендикулярной линии были, выворотя шпоры, и отнюдь не на задней шпуговке седла, но на самой его середине… Когда седок встанет на стремена, то между ним и седлом пустоты не должно быть более, как на одну ладонь, и для сего стремена привешивать по шпорному винту…»[127]127
  Его Императорского Величества Воинский Устав о полевой гусарской службе. – СПб. 1797. С. 7–8.


[Закрыть]

Молодого солдата, освоившего правила пешего строя и кавалерийскую посадку, получившего первоначальные навыки верховой езды, переводили из запасного эскадрона в строевой, и там его обучение продолжалось. Нужно было добиться, «…чтобы люди, сидя верхом, имели вид непринужденный, чтобы руки держали правильно… и при всех поворотах ворочали бы правильно… чтобы локти всегда были прижаты к телу и от оного ни под каким видом не отделяли… чтоб стремена были ровны и не были бы ни слишком длинны или коротки… чтобы каждый человек умел порядочно ехать в тот аллюр, как будет приказано, не теряя позитуры… чтобы во фронте не бросаться, не жаться и плеч не заваливать… чтоб лошадиные плечи, глаза, уши и задние ноги были параллельны с глазами, ушами, плечами, локтями, ногами и коленками сидящего, и следственно – со стременами… чтоб, галопируя, ехав рысью и в скачке, задницы от седла не отделять и ног не оттопыривать, но напротив того, как можно крепче прижаться к седлу и к лошади, и тело вперед не заваливать, а всегда иметь оное назад…»[128]128
  Приказ Цесаревича Константина Павловича от 26 октября 1808 года. Цит. по книге: Барановский Туган-Мирза. История лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка. Приложения. СПб., 1872. С. 125–128.


[Закрыть]