Текст книги "Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск им. Велимира Хлебникова. Выпуск второй"

– Мама, мы всем классом на зимних каникулах в турпоездку собираемся, надо деньги сдать.

– Доченька, ты извини, но деньги кончились. Я все на Богданчика потратила, у него же ничего не было, пришлось всё покупать.

Видно было, что дочь расстроилась, но матери сказала:

– Ну ничего, в следующий раз поеду. Только, мама, я не пойму, как мы втроём жить будем. Нам и так нелегко.

Ответа на этот вопрос у Виктории не было.

А денег и правда не осталось.

Родители Виктории давно были на пенсии и финансово поддержать дочь не могли. Нет, они, конечно, помогали, мама Виктории без подарков к внукам никогда не приезжала. Всегда оставляла внукам по двести-триста рублей каждому на конфеты. Но под Новый год денег не было и у них. На следующий день Виктория заняла денег у соседки, ровно десять тысяч рублей, две бумажки по пять тысяч. До аванса оставалось шестнадцать дней. А ведь через две недели весь аванс уйдёт на эти две бумажки. И останутся у Виктории только воспоминания о авансе. От мамы Богдана никаких вестей не было. Что дальше делать, она не знала. Был бы жив муж, всё было бы по-другому.

Всю ночь женщина не спала, искала выход из создавшейся ситуации. Задремала под самое утро. Из полудрёмы её вырвал будильник. «Надо детей в школу собирать», – подумала она. Встала, разбудила детей.

– Мамочка, ты заболела? – спросила её дочь.

– Да нет, – ответила она и зашла в ванную комнату. Из зеркала на стене на неё смотрела постаревшая за ночь на пару лет женщина с заплаканными глазами.

Накормила детей завтраком и отправила в школу.

Подошла к сладко спящему Богдану. Во сне ребёнок улыбался своим детским снам. Наклонилась, поцеловала его в лобик. «Надеюсь, ты будешь счастлив». Достала из кармана халата телефон.

– Алло, милиция? Мне ребёнка подкинули. Пишите адрес.

Закончила разговор, села на кровать к малышу.

– Прости меня, малыш!

Слёзы горячими дорожками катились по щекам.

– Я найду тебя, кроха. Не скоро, но найду.

Моховикова Людмила

Моховикова Людмила Леонидовна родилась в городе Перми в 1948 году, закончила филологический факультет Пермского госуниверситета. В 1970 году переехала в Тольятти и устроилась работать журналистом на всемирно известный «АВТОВАЗ». В 1976 году стала членом Союза жур-налистов СССР. Была руководителем пресс-центра производства, корре-спондентом радио, литературным редактором отдела рекламы, пресс-секретарем дирекции по качеству. Написала сотни статей. В 2001 году стала трижды лауреатом Всероссийского конкурса публикаций по тематике «АВТОВАЗа», в 2016 году – лауреатом Всероссийского журналистского конкурса, посвященного 50-ле-тию «АВТОВАЗа».

Первая книга вышла в 1990 году, сейчас опубликовано уже более 20 произведений. 21 июня 2018 года стала кандидатом Интернационального Союза писателей.

Людмила Моховикова – автор разносторонний. Пишет научно-популярные, исторические книги, романы, пьесы, киносценарии и книги для детей. Представляем ее сказки «Однажды на чудо-поляне» и «Почему не любите?»

Однажды на чудо-поляне

В лесу была удивительная полянка, на которой возвышался огромный камень с глубокой пещерой. Из леса выползла Змея.

– Ах, – сказала она, – как хорошо на солнышке. Полежу, погреюсь! М-м-м, как хорошо!

Змея блаженно растянулась на полянке, но вдруг подняла голову и сердито произнесла:

– Ох, что-то нехорошо! Слишком жарко! Да я и совсем голодная. Кого бы съесть или хотя бы укусить… укусить с досады.

Змея, извиваясь, повертела головой.

– Нет, никого нет. А как хочется кого-нибудь съесть или укусить.

Ах, невыносимо жарко! Залезу-ка я в пещеру. Там прохладней.

Змея заползла в пещеру. На полянку выбежал Заяц-папа.

– Ой! – громко закричал он. – За мной гонится лиса. Куда же мне спрятаться? Может, в этой пещере? Но… нельзя же входить без разрешения. Здравствуй, добрая пещера. Спрячь меня, пожалуйста.

Из пещеры выглянула Змея.

– Входи, пожалуйста, я тебя съем. Я голодная!

Заяц-папа отскочил от пещеры.

– Простите! – вскрикнул он. – Простите! Простите!

И Заяц-папа быстро убежал.

– Вот какой! – рассердилась Змея. – Испугался меня! Жжжаль! Лучше бы я ему не отвечала! Ох уж эти вежливые зайцы. Что-то мне надоело в пещере. Полежу-ка в тенистой травке.

Змея выползла из пещеры и спряталась в траве.

На полянку вышли Иванушка и Машенька с корзинками. Машенька запела:

 
Вдоль по реченьке лебёдушка плывёт,
Выше бережка головушку несёт,
Белым крылышком помахивает,
На цветы водицу стряхивает.
 

– Где ты увидела лебедей? – удивлённо спросил Иванушка.

– Нигде, это просто песня. Но мне хочется увидеть лебедей!

– Я бы тоже хотел на них посмотреть.

Иванушка пошёл по полянке и стал размахивать плёточкой.

– Осторожней! – закричала Машенька. – Ты делаешь цветам больно.

– А разве цветы могут чувствовать?

– Конечно, могут: они живые, такие же, как зверюшки в лесу.

Машенька опять запела:

 
Заинька, свей венок,
Серенький, свей венок,
Зайка, Зайка, свей венок.
Серый, Серый, свей венок!
Заинька, попляши,
Зайка, Зайка, попляши!
Серый, Серый, попляши!
 

– Как бы я хотел увидеть зайца! – воскликнул Иванушка.

– Погуляем в лесу, может, увидим.

Машенька и Иванушка пошли в лес.

На полянку выбежали Заяц-папа и Заяц-сын.

– Вот, сынок, я хотел показать тебе пещеру, – сказал Заяц-папа. – Я чуть не погиб. Меня спасла моя вежливость. Меня чуть не укусила Змея. Я бы мог заболеть или… даже умереть.

Заяц-сын захныкал:

– Ой, как плохо. Ты бы лежал и не мог даже лапкой пошевелить.

– Да, было бы так, но меня спасла моя вежливость, повторяю! Я сказал: «Здравствуй, добрая пещера! Спрячь меня, пожалуйста». А из пещеры высунулась Змея. А если бы я не спросил разрешения? Если бы я без разрешения заскочил в пещеру? Меня бы укусила Змея. Ты понимаешь?

– Понимаю, – вздохнул Заяц-сын.

– Что ты понимаешь? – требовательно спросил Заяц-папа.

– Надо всегда у пещеры спрашивать разрешения.

– Не только это! Надо всегда быть вежливым. Всегда говорить «спасибо», «пожалуйста», «разрешите», «извините», «простите»!

Послышалась песня Машеньки:

 
Берёза моя, берёзонька,
Берёза моя белая,
Берёза кудрявая!
Стоишь ты, берёзонька,
Посередь долинушки.
На тебе, берёзонька,
Листья зелёные.
Под тобой, берёзонька,
Травка шёлковая!
 

– Что это? – вскрикнул Заяц-папа. – Сюда идут! Надо прятаться!

– В пещере? – спросил Заяц-сын и хотел забежать.

– Только что учил тебя вежливости. Ты уже всё забыл. Что надо сказать?

– Вроде… – промямлил Заяц-сын. – Эй, пещера, в тебя можно зайти?

– Бесстыдник! Ты какими ушами меня слушал? – Заяц-папа схватил сына за ухо. – Надо сказать: «Здравствуй, добрая пещера, можно в тебя зайти?» Мг! Молчит?

– Значит, там нет никого, – обрадовался Заяц-сын. – Давай быстрей спрячемся, а то пропадём.

– Хорошо, быстрей спрячемся. А то мы действительно пропадём. Что будет с нашей бедной мамой!

Заяц-папа и Заяц-сын спрятались в пещере.

На полянку вышли Машенька и Иванушка. Машенька наклонилась и стала всматриваться в траву.

– Отгадай загадку, – сказала она Иванушке. – Стоит Антошка на одной ножке. Его ищут, а он не откликается.

– Это гриб. Ты нашла гриб?

Иванушка подбежал к Машеньке и вырвал гриб с корнем.

– Что ты делаешь?! – воскликнула Машенька. – Ему же больно. Ты вырвал гриб с корнем.

– Ну и что, вот беда.

Иванушка наклонился и вырвал ещё один гриб.

Вдруг раздались голоса:

– Ой, больно, ой, больно, ой, больно!

Иванушка и Машенька начали осматриваться.

– Это кто пищит? – удивился Иванушка.

– Наверное, грибы, – сказала Машенька. – Я же тебе говорила. Их нельзя рвать с корнем. Вот, спроси у них сам.

– Спросить? Ладно, спрошу. Гриб Боровик, тебе будет больно, если я тебя сорву?

– Да, ты мне очень больно сделаешь, – важно сказал Гриб Боровик.

– Ладно, – согласился Иванушка. – Не буду тебя рвать. Иванушка наклонился к Белому грибу. – Можно тебя сорвать?

– Нет, ты мне очень больно сделаешь, – сердито сказал Белый гриб. – И ещё… я не хочу, чтобы ты меня ел.

– Чем же это я тебе не нравлюсь? – крикнул Иванушка. – Какой ты противный. Я тоже тебя есть не хочу.

– А я нашла Мокрый груздь, – сказала Машенька.

Иванушка подошёл к Машеньке, посмотрел.

– Какой большой! Мокрый груздь, можно тебя сорвать?

– Што вы ко мне приштали, ну вас к лешему! – зашипел Мокрый груздь.

– Не хочу я к лешему, – возмутился Иванушка. – Он страшный. А ты противный мокрый шепелявый груздь. Фу, все грибы какие-то противные! Больно им, больно! А нам матушка велела грибов набрать. А они всё вредничают.

Вдруг из-под листьев появился Мухомор, красный в белых пятнышках.

– Здрасте! А меня можно рвать. Я даже сочту за честь, если вы меня сорвёте и съедите.

– Вот спасибо! Вот обрадовал! – захлопал в ладоши Иванушка.

Он быстро наклонился, чтобы сорвать Мухомор. Неожиданно раздались тревожные голоса:

– Беда! Беда! Нельзя… нельзя!

– Что случилось? – удивилась Машенька.

– Ничего не понимаю, – озадаченно сказал Иванушка.

Вдруг увидели, что Белый гриб побежал к Мухомору, Боровик тоже ринулся за ним.

– Ах ты яд, Мухомор! – закричал Белый гриб. – Да чтобы тебе сгнить! Ты что, задумал ребятишек отравить?

– Нет, что вы… нет… нет… – начал оправдываться Мухомор.

– Не ври, подлый отравильщик! – закричал Боровик. – Мы всё слышали.

Боровик и Белый гриб начали бить Мухомора.

– Ой, ой, мне больно! – закричал Мухомор. – Вы же меня сломаете! Я только хотел посмеяться.

– Мы тебе посмеёмся! – Боровик ещё раз сильно стукнул Мухомора по шляпке.

– Мы тебя проучим! – добавил шлепков Белый гриб.

– Да штоб от тебя мокрое ошталось! – крикнул Мокрый груздь. – Пошёл к лешему!

– Я больше не буду! – взмолился Мухомор. – Отстаньте от меня.

– Будешь, будешь, ты такой подлый от рождения! – сказал Боровик.

– Отравильщик поганый! – добавил Белый гриб и ещё раз сильно ударил Мухомора по ножке.

– Умиррраюю! – застонал Мухомор и упал.

– Туда тебе и дорога, – наперебой начали кричать грибы.

– Спасибо, дорогие грибы, что спасли нас! – воскликнула Машенька.

– А и не думал, – сказал Иванушка, – что грибы такие справедливые, добрые и смелые! Спасибо вам!

Иванушка поклонился грибам. А они закричали:

– Мы справедливые, честные. Давай свою корзинку. Мы теперь согласны, чтобы ты нас съел. Ешь на здоровье.

– И вам себя не жалко? – спросил Иванушка.

– Шудьба такая, – сказал, вздохнув, Мокрый груздь. – Если нас вовремя не съедят, то мы шгинем! Для чего мы раштём?

– Чтобы нас ели, – сказал Белый гриб. – Только корешки оставляй, чтобы мы ещё росли и росли.

Грибы стали залезать к Иванушке в корзинку.

– Вот матушка обрадуется, – сказала Машенька.

– Обрадуется! – подхватил Иванушка.

Машенька запела:

 
На дубочке, на дубочке
Тут сидят два голубочка.
У них шейки голубые.
У них перья золотые,
Красные кафтанчики,
Синие карманчики…
Все деревья горевали,
Красно лето провожали.
А сосне и горя мало —
Вышла в шубе погулять…
 

Вдруг из травы появилась Змея и начала набрасываться на Машеньку.

– Распелась! Надоела! Насмотрелась я на тебя… такую весёлую! Ненавижу! Сейчас ужжжалю! Укушу!

– Что ты, Змея? – испугалась Машенька. – Зачем меня кусать? Я ничего плохого не сделала. Я просто пела.

– Надоела такая… радостная! Укушу! Ужжжалю!

– А я тебе не дам обижать Машеньку. Вот тебе! – закричал Иванушка.

Он начал хлестать Змею плёткой. Змея отскочила.

– Я сейчас и тебя укушу, разбойник! Ужжалю!

– А я тебя вот так, вот так…

Иванушка стал бить Змею плёткой и кричать:

– Я тебя не боюсь, злая тварь!

– Ой, больно… ой… умираю… – застонала Змея и, отскочив, стала уползать в лес.

– Молодец, Иванушка! – радостно воскликнула Машенька. – Какой ты храбрый братец, а то бы я погибла от укуса Змеи.

Машенька обняла Иванушку. Из пещеры выскочили Заяц-папа и Заяц-сын.

– Какой Иванушка молодец! – закричал Заяц-папа. – Учись, сынок! Иванушка, ты хотел увидеть зайцев. Так вот мы здесь, мы прятались в пещере, и мы всё видели и всё слышали.

– Да, спасибо, пожалуйста, мы всё видели и слышали, – сказал Заяц-сын.

– Ой, какие хорошие зайцы! Смотри, Машенька!

– Вижу, вижу. Замечательные зайчики! Можно вас погладить?

– Можно! – с достоинством согласился Заяц-папа.

– Можно, пожалуйста, можно, спасибо! – закивал Заяц-сын.

Заяц-папа и Заяц-сын подбежали к Иванушке и Машеньке. Они стали гладить Зайцев, приговаривая:

– Какие хорошенькие! Вы, наверное, есть хотите?

– Спасибо, пожалуйста, хотим! – радостно сказал Заяц-сын.

– Молчи, сынок, неприлично напрашиваться в гости обедать.

– Прилично, прилично! Пойдёмте к нам. У нас в огороде растёт капуста, морковка.

– Здорово! Спасибо, пожалуйста! – стал кланяться Заяц-сын.

– Ты всё путаешь, сынок. Ну… дома поговорим! – смущённо сказал Заяц-папа.

– Ой, дорогие зайчики, – попросила Машенька. – Ну хоть ненадолго зайдите к нам в гости.

– Ну… если ненадолго, – солидно проговорил Заяц-папа.

– А вы капусту нашей мамочке дадите? – спросил Заяц-сын.

– Молчи, сынок. Тебе ещё надо многому учиться…

– Пойдёмте, пойдёмте к нам, дадим капусту и вашей мамочке, – радостно сказал Иванушка.

– Пойдёмте, пора, – добавила Машенька. – Как замечательно мы погуляли в лесу. Как хорошо на этой чудо-поляне. Мы даже вас, зайчики, встретили. Мне петь хочется.

 
Заинька, свей венок,
Серенький, свей венок,
Зайка, Зайка, свей венок.
Серый, Серый, свей венок!
Заинька, попляши,
Зайка, Зайка, попляши!
Серый, Серый, попляши!
 

Машенька начала танцевать, а вместе с нею и Иванушка с Зайцами.

Почему не любите?

Среди густого леса находилась лесная полянка, на которой росли Берёза, Дуб, Сосна и Можжевельник. Прилетела Синичка, покружилась над полянкой, прощебетала:

– Чив-чив. Какая чудесная полянка. О, какая радость, на ней растут мои любимые деревья.

Синичка подлетела к Сосне, клювиком поцеловала её веточки и полетела к Можжевельнику.

– Ах, какая радость видеть тебя, Можжевельник.

– И я рад, очень рад тебя видеть, Синичка, – зашелестел Можжевельник.

Берёза возмущённо закачала ветками:

– Странно, я такая красивая, а ко мне Синичка не подлетает, веточки мои не целует. Что это значит? Она меня не любит?

Дуб заскрипел стволом, заохал:

– И ко мне Синичка не подлетает, не целует. Почему, Синичка? Вы меня тоже не любите? Это даже очень обидно. Я такой могучий, красивый, важный!

– Синичка, – зашумела опять ветками Берёза. – Это несправедливо. Вы должны всех любить.

– Ах, простите, – воскликнула Синичка. – Не могу я вас любить. Не могу… Не положено…

– Как это не положено? – заскрипел важно Дуб. – Меня надо любить больше Сосны, а тем более какого-то Можжевельника.

– Я не какой-то! – обиделся Можжевельник. – Я хороший!

– А я что, плохой? – возмутился Дуб.

– А я, я… такая красивая… тоже плохая? – зашелестела обиженно листьями Берёза. – И что значит «не положено»? Кто вам запретил? Кто? Немедленно скажите!

– Я не хотела бы вас огорчать, – торопливо зачирикала Синичка.

– Вы и так уже нас огорчили, – зашелестела Берёза. – Говорите правду! За что такая несправедливость? Я очень красивая и хорошая!

– А я тоже, без всякого сомнения, уважаемое дерево, – заскрипел Дуб.

– Но так было не всегда, – проговорила со вздохом Синичка.

– Что? – возмутился Дуб. – Что я слышу? Меня когда-то не уважали?

– И меня, значит, тоже не уважали! – воскликнула Берёза. – Но за что? Скажите, Синичка, не мучайте нас.

– Хорошо, я скажу. Это было давным-давно, когда все деревья и зимой и летом были вечнозелёными.

– Что? – удивилась Берёза. – У меня и зимой были листья?

– Да, сударыня Берёза, у вас и зимой были листья, – зачирикала Синичка.

– И я был вечнозелёным? – недоумённо проскрипел Дуб.

– Да, так было, – защебетала Синичка. – Но вы провинились…

…Это случилось давным-давно. Моя прапрабабушка Синичка была совсем молоденькой. Тогда все деревья были вечнозелёными, но всё равно все птицы улетали на юг. Случилась беда: моя прапрабабушка поранила крыло и не могла улететь вместе со всеми. Тогда она стала просить помощи у Берёзы:

– Дорогая, спаси меня от холода, а то я погибну.

– Ну вот ещё! – жестоко сказала Берёза. – Не хочу давать тебе приюта. Ещё испортишь мне листочки и веточки.

Прапрабабушка Синичка чуть не заплакала и подлетела к Дубу.

– Дуб, дорогой, ты такой могучий, спаси меня своими ветвями от холода, а от голода своими желудями.

– Вот ещё придумала, – возмутился Дуб. – Если я всех буду пускать к себе на зиму, то у меня не останется ни одного листочка, ни одного жёлудя.

– Синичка, – позвала Сосна, склонившись, – лети ко мне, я укрою тебя своими мохнатыми веточками, ты согреешься и не погибнешь.

– Спасибо, Сосна! Какая ты добрая!

Синичка подлетела к Сосне и спряталась в её ветвях.

– И ко мне прилетай, Синичка, – сказал Можжевельник. – У меня есть ягоды. Ты будешь их есть и не умрёшь от голода.

Прапрабабушка Синичка поцеловала благодарно веточки Сосны и подлетела к Можжевельнику.

– Спасибо, дорогой Можжевельник. Я с удовольствием поем твоих ягод. Они спасут меня.

– Да, вот это история, – проскрипел Дуб. – Мой прапрадедушка был таким жестоким.

– Надо же, – зашумела Берёза, – моя прапрабабушка, такая красивая и умная, была жестокой. Я ни за что не поверю.

– Но я рассказала вам правду, – произнесла Синичка. – У нас эта история передаётся из поколения в поколение. Поэтому мы не любим Берёз и Дубов.

– Ладно, верю, – согласилась Берёза. – А как же мы с Дубом оказались зимой без листьев? Ведь ты говорила, что мы были вечнозелёными.

– Да, вы были, как и Сосна, вечнозелёными, – подтвердила Синичка, – но ведь за все прегрешения против других надо расплачиваться.

– И кто же наказал наших предков? – спросила взволнованно Берёза.

– Царь Холода Мороз! – воскликнула Синичка. – Он очень строгий.

…На полянке появился Царь Холода Мороз. Он шёл грозно, постукивая палкой. Подошёл к Сосне, на которой сидела прапрабабушка Синичка.

– Здравствуй, Синичка! – сказал Царь Холода Мороз. – Это правда, что Берёза и Дуб не помогли тебе?

– Правда! Но меня спасли Сосна и Можжевельник.

– Они молодцы! Надо всегда помогать слабым и беззащитным! Вот за это я их поблагодарю! А Берёзу и Дуб строго накажу за жестокосердие.

– Пощадите, не наказывайте, – проскрипел Дуб, – я больше не буду жестоким.

– Царь Холода Мороз, – зашумела Берёза, – простите и меня. Отныне и во веки веков я буду всем помогать.

– Поздно просить прощения. Я вас накажу, чтобы другим неповадно было плохо относиться к слабым и беззащитным… Эй, Ветер, лети сюда!

Прилетел Ветер, зашумел, завыл:

– Чего изволите, Царь Холода Мороз?

– Ты знаешь историю Синички? – спросил Царь Холода Мороз.

– Знаю и очень возмущён.

– Так вырази своё возмущение! Сорви все листья с Берёзы и Дуба, пусть стоят голыми зимой. И так будет всегда! Отныне и во веки веков!

– Слушаюсь!

Ветер грозно завыл, набросился на Берёзу и Дуба и начал безжалостно срывать с них листья. Вскоре у них остались одни голые ветки, да и то поломанные…

– Вот такая была история, – грустно произнесла Синичка.

– Какое страшное наказание! – воскликнула Берёза. – И стала моя прапрабабушка голая зимой.

– Да, и мой прапрадедушка, – вздохнул Дуб, – стал голым.

Берёза, зашумев листьями, горестно сказала:

– Вот, значит, за что, Синичка, вы меня не любите.

Дуб взволнованно заскрипел:

– И меня не любите… Ужасно!

– А меня Синичка всегда будет любить! – радостно воскликнула Сосна.

– И меня тоже будет любить Синичка, – весело пробасил Можжевельник.

– Как это грустно, когда тебя не любят, – вздохнула Берёза. – Может, вы нас простите?

– Это невозможно! – зачирикала Синичка. – Я не могу пойти против решения своих предков.

– А если я попрошу за них прощения? – жалобно произнесла Берёза.

– И я попрошу, – настойчиво заскрипел Дуб. – Забудьте прошлые обиды.

– Главное – жить в любви и согласии, – воскликнула Берёза.

– Я люблю, когда все живут в любви и согласии, – защебетала Синичка. – Но… Ах, ладно, я вас прощаю, если вы раскаиваетесь.

– Раскаиваемся! – хором сказали Берёза и Дуб.

Сосна и Можжевельник закричали:

– Ура!

– Ура! – подхватили Дуб и Берёза. – Победила дружба и любовь!

Романова Ольга

«Член Творческого союза художников России, член Клуба мастеров современной прозы «Литера-К», кандидат в члены Интернационального Союза писателей.

Я родилась в 1970 году в городе Пенза. Мои родители – художники. Моя прабабушка Зина была «толстовкой» и долгое время переписывалась с дочерью Л. Н. Толстого, Татьяной.

В 1988 году с отличием окончила Пензенское художественное училище им. Савицкого.

С 1995 по 2003 год познавала жизнь в Мелихове, в музее А. П. Чехова.

Я зрелый человек со своим сложившимся мировоззрением и понятием жизни. Я освободилась от ненужных иллюзий и чужих мнений. Я знаю, чего хочу, и ещё лучше – чего не хочу. Я перестала гнаться за миражами, потому что знаю свой путь. Я всё ещё могу и хочу думать. Моё будущее находится в руках Божьих, поэтому я спокойна…»

От автора

Сезон охоты
Фантастический рассказ

Посвящается художнику Валентину Массову Что наша жизнь? Игра!

«Аукционный дом «Блэкус» открывает новый сезон». Гм, кого же они выберут на этот раз? – читая бумажную Times, издаваемую специально для любителей дорогого ретро, предпочитающих живую бумагу мёртвой, холодной цифре, господин Браун блаженно потягивал из белой, тончайшего фарфора, старинной чашечки свой утренний кофе без сахара. – Снова дурацкие картинки очередного фермера из ES[13]13
  ES (ExStations) – «Бывшие Штаты».


[Закрыть], решившего, что накладывать краску на холст проще и прибыльней, чем распахивать землю. Скучно… Не осталось на грешной земле ни Рембрандтов, ни Ван Гогов. Перевелись, вымерли все… как мамонты. Лишь одна мало-мальски способная мелочёвка вроде прошлогоднего мальчишки с парой десятков вульгарных рисунков а-ля Пикассо. От этого и охота получилась быстрой и скучной».

Дочитав до конца, он бережно отложил газету в сторону и закурил. Редкие в Новой Британии и от этого очень дорогие сигары, скрученные из настоящего, не изменённого безумной наукой табачного листа, были его слабостью. Он пристрастился, по его выражению, к «табачным хот-догам», будучи ещё совсем юным, подрабатывая мальчиком на побегушках в едва сводящей концы с концами заштатной газетёнке города N. В комнате, над стулом хозяина (владельца газеты, главного редактора и бухгалтера в одном лице), висела старая фотография толстого господина в цилиндре, с зажатой во рту сигарой. Поначалу услужливый мальчик не замечал толстого господина. Жизнь проносилась, стремительно превращая в незримую серую массу обои, столы и стулья и старое фото. Со временем тени оформились, странным образом отделились от грязной стены и однажды, лёгким солнечным утром, к своему удивлению, юноша увидел ЕГО.

– Кто это? – спросил он хозяина.

– А ты не знаешь?

– Нет, сэр.

– А должен бы, если, конечно, твоя мечта влиться в когорту избранных всё ещё дышит в тебе.

– Конечно, сэр, я всем сердцем мечтаю стать таким же великим, как вы!

Наивность юноши давно забытой улыбкой коснулась тяжёлых небритых щёк шестидесятидвухлетнего владельца газеты. Что-то очень тёплое окатило «великого». Надрывно дыша перегаром, он проревел:

– Это, мой мальчик, «последний солдат империи», «вселенский политик», Уинстон, мать его, Черчилль, и жил он очень, очень давно. Во какой был мужик! – он сунул под нос мальчишки сжатый кулак с поднятым кверху большим пальцем.

– Он был, как вы, хозяином?

– О да… он был настоящим Хозяином…

Много позже господин Браун (а тогда просто Джек) узнал, кем был тот толстый господин в цилиндре, чья фотография, заботливо вставленная в дешёвую рамку, сподобилась быть единственным украшением священного места. Правда, когда он узнал историю «этого мерзавца», было уже поздно. Привычка курить сигары стала его страстью – единственной в жизни.

Время – зеркало Бога, где каждый, пройдя свой жизненный путь, снова, как в детстве, увидит себя в истине и ужаснётся: «Я ли это?» Мы не рождаемся злыми. Злыми нас делают наши желания и обстоятельства жизни. Из милого дитяти вырастает зверь, готовый на всё ради мнимого благополучия и призрачного превосходства.

Вглядываясь в своё отражение, Джек Браун больше не видел там доброго мальчика, счастливого и беззаботного; старая фотография «мать-его-черчилля» смотрела на него острым, колючим взглядом насмешника с неизменной сигарой меж полных и влажных губ. Юношеская чистота и наивность, безжалостно принесенные в жертву финансовому благополучию с пожизненным членством в клубе избранных (богатых бездельников, безответственно и безнаказанно правивших этим миром), остались в прошлом. Старый, больной, но богатый бывший главный редактор и совладелец самой влиятельной газеты в стране безнадёжно скучал, посасывая любимый «табачный хот-дог». Он ждал звонка.

Телефон ожил после полудня. Вежливый голос в трубке задал короткий вопрос – код, известный лишь нескольким избранным:

– Вы в игре?

Вместо положенного уставом обычного «да» господин Браун зачем-то спросил:

– Что-то стоящее?

После недолгого молчания голос ответил:

– Я понял ваш запрещённый правилами вопрос, господин Браун, и поскольку вы являетесь нашим почётным членом, вопреки правилам, вам, – он сделал ударение на слове «вам», – я отвечу: да, такого очень давно не было. Я бы добавил, никогда не было.

Желая усилить минутное превосходство, Джек Браун продолжил:

– Я старик, и мне простительно моё старческое любопытство (вопреки правилам). К тому же я, как вы любезно заметили, являюсь не только почётным членом клуба, но и одним из создателей Охоты и, как мне кажется, имею право на некоторую исключительность, так сказать.

Молчание в трубке продлилось немного дольше.

– Что вы хотите знать, господин Браун?

– Кто он? Откуда?

– Какой-то русский с Северных территорий.

– Наследники есть?

– Мы уточняем.

– Местные о нём знают?

– Только те, кто в игре.

– Друзья, знакомые?

– Для них он просто чокнутый художник.

– Стартовая цена приза?

– …

– Я задал вопрос.

– Миллиард… Но… это не всё.

– Что вы хотите сказать?

– Вместе с работами победитель получит… частицу Бога.

– Что за…

– Да-да, вы не ослышались. Его работы… как бы вам сказать… они не совсем работы…

– Как это «не совсем работы»? Они что, сделаны из солнечной пыли?

– Почти…

– Это шутка?

– Нет. Его работы – обычная с виду акварель, но только с виду. Она непонятным образом светится. Это не флуоресцентная краска, не подсветка, не технологии. Просто бумага и акварель. Говорят, по светоносности его работы как музыка Моцарта. Словами этого не объяснить…

– Говорят?

– Это надёжный источник.

– Странно… Если хотя бы часть из того, что вы говорите, правда, странно, что местные его пропустили.

– Они и не собирались делиться. Всё ждали…

– Великий художник – это мертвый художник[14]14
  «Великий художник – это мертвый художник» – закон Тиссена.


[Закрыть]. Я правильно понял?

– Совершенно верно.

– Сколько ему?

– Никто не знает. Известно только, что он родился до Трёхдневной Войны.

– Так ему должно быть не меньше…

– Да, и он…

– Не собирается покидать этот мир.

– К сожалению, да.

– Дилетанты.

– Я бы не сказал. По их словам, он вроде как святой. Ничто его не берёт.

– Так уж и ничто?

– Вы имеете ввиду крайние меры?

– Вот именно. Святость Иоанна[15]15
  Святость Иоанна… – Иоанна Крестителя.


[Закрыть] не спасла его голову.

– К нему подсылали убийц…

– И что?

– Он всё ещё жив.

Охотничий азарт возвращался к нему пьяным теплом, заставляя быстрее биться холодное сердце.

– Дилетанты, – повторил Джек Браун, всё больше волнуясь.

– Так вы в игре?

– Да!

А как же иначе? Ведь это он создал её – охоту для избранных, утомлённых богатством и властью богатых ублюдков, безнадёжно скучающих на безбожном Олимпе.

После войны, начавшейся по ошибке и закончившейся уничтожением невинной страны и глобальным испугом, мир заново поделили. На новых территориях возникли новые государства, где новая власть, объединённая старым законом «мир для богатых», пыталась строить новую жизнь, вливая молодое вино в мехи ветхие[16]16
  «…И никто не вливает молодого вина в мехи ветхие» – Евангелие от Луки, гл. 5.


[Закрыть].

Году в 2117 на одном из вошедших в привычку приёмов по случаю тридцатилетний преуспевающий журналист модной газеты, Джек Браун, мимоходом услышал резкое замечание в адрес художников:

– Вся эта богемная сволочь слишком много о себе думает. Радовались бы тому, что их поганая мазня вообще кому-то нужна.

Тема его волновала.

– Вы это обо всех или о ком-то конкретном? – спросил он раздосадованного господина в костюме из лунной парчи.

– Слышали о Голом Британце?

– О мистере Fuck?

– Да, об этом нахале, рисующем жопой.

– Ну как же, его работы…

– Дерьмо!

– …весьма популярны.

– И стоят миллионы, хотя за это убожество я и гроша ломаного не дал бы.

Мысль как предчувствие, шорох сознания, пыль ускользающего нечто, и вдруг…

– А хотите, сэр, я заберу у него работы, не заплатив ни цента?

Знания, однажды усвоенные, не исчезают бесследно. «Если вы хотите достичь цели, не старайтесь быть деликатным или умным. Пользуйтесь грубыми приёмами. Бейте по цели сразу. Вернитесь и ударьте снова. Затем ударьте ещё, сильнейшим ударом сплеча»[17]17
  Слова У. Черчилля.


[Закрыть]. Он это помнил.

– Что, заболтаете его до смерти?

– Это уж как придётся. Хотите пари?

Так родилась Охота. Позже идею подхватил «Блэкус» – один из крупнейших в мире послевоенных аукционных домов. Основанный 13 мая 2078 года большим почитателем искусства, полковником в отставке Маркесом Блэком, «Блэкус» стал закрытым клубом для внезапно разбогатевших на Новых Приисках бывших военных, решивших, что вкладывать в «мазню» куда безопасней и прибыльней законного убийства и грабежа.

Совместно с «Блэкус» были разработаны «Правила ведения охоты в реалиях современного мира», которым должны были следовать все без исключения «охотники за талантом».

Правила были просты: в течение года нужно было вынудить художника (жертву) отдать свои работы – любым способом. Жадность, тщеславие, зависть, уныние жертвы – всё шло в помощь охотнику. Убийство, тщательно замаскированное под самоубийство, или несчастный случай считались мерой крайней и применялись в исключительных случаях, когда упрямство гения становилось единственным препятствием на пути к победе. Платить художнику даже самую малость было строжайше запрещено.

Жертва выбиралась осознанно, по таланту. Армия наёмных дилеров, искусствоведов и перекупщиков всех мастей работала без устали, выискивая крупицы золота в огромной навозной куче послевоенного арт-рынка. Поначалу охотились за известными, кем-то уже раскрученными и в большинстве своём бездарными «клоунами по контракту», но быстро от них отказались: территория хорошо охранялась. Взялись за способных, но было скучно: слишком сговорчивые. Потом за талантливых. С талантливыми было интересней всего: те просто так не сдавались.

Первый из игроков, завладевший работами жертвы, получал звание «победителя сезона» и право продажи «трофеев» на аукционе «Блэкус». Десять охотников, заменяемых, но всегда неизменным количеством, бились за звание лучшего. Информацию о жертве каждый участник получал в день старта – за год до официального открытия торгов. Обыватель видел лишь то, что было дозволено: благополучная элита помогает бедным художникам, покупая работы достойных на известном и всеми уважаемом аукционе «Блэкус».