Текст книги "Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск им. Велимира Хлебникова. Выпуск второй"

Утро полностью вступило в свои права. Я вошла в свою спальню и взяла этого медвежонка, посчитав, что так хотел мой брат. Усадив игрушку у иконы, села рядом в ожидании кого-то. Но время все шло, дом так и пустовал, дыша глубокой тишиной. Мы с Сережей были вдвоем, только он и я, молча охраняли покой друг друга. На миг можно было подумать, что мальчик был жив, а его глазки вот-вот откроются. Хотя по краям алых губ появлялись чёрные следы. Его глаза были приоткрыты, казалось, что он все видел и следил за нами.

Где-то через полчаса приехала наша святая троица. Дед практически не заходил в дом, мама все время звонила из-за волнения. Помню, она вновь позвонила Виктору, но его слова заставили заорать на него. Помню, он подошёл к бабушке и сказал:

– Мам Лид, что делать? Опять Лизка звонит, – при понтах спросил тёщу, как она ответила то, что взбесило меня еще больше. Как ей не было стыдно сказать такое!

– Да пошли ее в одно место! – с ненавистью ответила наша родная бабушка. У меня в голове не укладывалось, за какой грех она так ненавидит собственную дочь. Ладно мы, дети своего отца. Это понятно, почему она нас-то ненавидит. А маму-то за что? Или она не может смириться с тем, что наша прабабушка отписала этот дом нашей маме? Ответа я не знала.

В прошлом, когда мои родители поженились, наш дед захотел, чтобы бабушка Оля продала дом, а маму и папу выгнала из дома. Конечно, бабуля не допустила этого и они ушли ни с чем.

А сейчас я услышала, о чем говорили, и подошла к ним, гневно прорычала, словно тигр:

– Витя, что, звонила мама?

– Да! – задрав нос к потолку, сказал этот кусок дерьма.

– Если она звонит, то поднимаешь трубку. И сразу же звони мне. Не дай бог, с детьми что-то случится!

Злость разрывала меня на куски: я осознавала, что это не люди, а непонятно что! Они раскрыли своё лицо, и от этого стало не легче. У меня стало на три врага больше!

Вскоре позвонил папа и сказал, что могилу копают у нашего прадеда. Реакция бабы Лиды оказалась очевидной. Она начала безумно кричать и все портить своими приказами:

– Не хороните его там! Лучше схороните в начале кладбища! Там земля плохая! Не нужно моего отца беспокоить! Если похороните там, я больше не подойду! – брызгая слюной, кричала она все громче и громче.

Смешно! Не беспокоить? Она уже давно не приходила к отцу на могилу! Ненавидела его, как никто другой, и всегда желала смерти! Всю жизнь проклинала! А повеситься у нее духу не хватит. Она всегда себя вела так, чтобы мы уступили, но сегодня уступать никто не собирался. Пусть проклинает сколько хочет.

Вскоре приехала тётя Римма с венком. Честно, меня это порадовало, так как наша родная бабушка не купила даже цветка, а деньги зато украла. Тётя вошла в дом и села рядом с мальчиком, а наша бабушка все бегала из дома на улицу и обратно. Только вот дедушка так вообще был вместе с Виктором в маршрутке, словно в гробу лежал чужой мальчик.

Время шло, а медвежонок начал вновь петь, на миг даже показалось, что он решил свести с ума обидчиков семьи. Но это был знак для дяди Саши. Он умер двадцать седьмого января, спустя пять месяцев после смерти нашего Сережи. Помню, он все говорил, что это мистика прям. Все указывало на то, что в их семье будет горе. Даже венок их подхватил ветер, безжалостно бросая на землю. Мама тогда сказала, что долго они жить не будут, и так оно и вышло. А сейчас вернёмся назад.

Возле гроба стоял медвежонок с чёрными глазами. Игрушка пела совсем другую песню, не ту, которая была записана у нее в устройстве. Эта песня была грустной и печальной. В ней было ясно только одно. Он навсегда останется маленьким и больше не вырастет.

Ближе к обеду приехал папа и все это время просидел на корточках рядом с бригадиром, а наша бабушка сразу забежала в дом. Она чего-то очень испугалась, правда, не ясно чего. А белый мишка стал петь без остановки, словно хотел ее свести с ума. Помню, выскочила она на улицу в слезах, начав кричать, что мишка опять поёт. Из-за этого все боялись войти в дом, одни мы с тетей Риммой сидели у гроба.

Когда мы решали, докуда нам нести малыша, она вмешивалась с желанием, чтобы мы сразу погрузили ребёнка в «уазик», отвезли и швырнули в могилу. Но все было как положено. На улице готовили траурную процессию, а в доме очень громко запел мишка, и мы пошли вслед за гробом. Я взялась за дрожащую папину руку. Глаза его наполнялись слезами от горечи потери, а я не знала, что делать дальше.

Гроб нашего ангелочка вынесли на дорогу, поставив на асфальт. Люди сбегались к нему, словно муравьи, а двое мужчин с папиной работы поднесли крышку гроба. Дедушка шёл впереди и встал возле гроба, где стояли все. Бригадир взял крест, а женщины – веночки, все встали в ряд, а Стас взял икону, которая появилась из ниоткуда, и встал первый, как велят традиции казаков, и мы пошли в путь. Люди что-то галдели, словно стая галок, из-за чего кружилась голова. Дядя Саша дал мне вафельное полотенце, но я велела отдать его дедушке. Хоть в этом, спасибо, он не отказал и взял его своими иссохшими руками. Солнышко светило все ярче и ярче, а мы провожали ангелочка в последний путь, следуя за траурной процессией. Это был неизбежный конец всех людей на свете – смерть. Человек уже родился, чтобы умереть.

Дорога до кладбища казалась самой убийственной на всем белом свете. Время словно замерло, а пески времени застряли где-то далеко в дюнах. Выезжая на бетонную дорогу, я увидела могилу Крестьянского Евгения. Женя всегда меня зазывал к себе, словно хотел что-то сказать. К сожалению, мы не всегда разбираем сигналы с того света. Теперь я понимаю, что он хотел предупредить, что в его семье погибнет в автокатастрофе Игорь Богданович, муж его сестры. Он погибнет двадцать второго августа 2017 года в реанимации, травмы были очень тяжелыми. Увы, но и Женя погиб так же, только на свой собственный день рождения.

Вдруг автомобиль остановился. В моих жилах застыла кровь, и страх сковал моё тело, бросая меня то в жар, то в холод. Увы, но это ощущение никак не могла изменить горечь правды. Была только одна правда. В небесном гробу лежал мой самый любимый брат. Мы отправляли его в загробный мир, где ждала лишь неизвестность. Правда, меня все успокаивали тем, что он теперь стал ангелом, но один бог знает, кем он будет. Пока я занималась раздачей платочков, не заметила, как папе стало очень плохо. Его вели его коллеги, а он чуть не падал. Я хотела вызвать скорую, но он сказал, что не нужно. Конечно, его можно понять и даже слова не сказать против. Ведь этот ребёнок был его кровью и плотью и он умер в этой самой скорой, которая ездит на вызовы в ужасном состоянии.

Гроб нашего малыша поставили на две скамьи, чтобы мы попрощались с ним в последний раз. Папа присел у его изголовья и дрожащими руками гладил блестящие белые волосы сына, а из уст понеслись ужасные слова:

– Посажу Козлову и тех, кто повинен в его смерти! Они не уйдут от суда! – Папа все рыдал на сыном, а бабушка и дедушка пытались накрыть его руки вместе с Сережей, как дядя Саша освободил лицо нашего мальчика.

Вот и пришла моя очередь прощаться с моим солнышком. Неожиданно мои ноги затряслись, руки посинели, а слёзы градом посыпались из глаз. Я забрала иконку, поцеловала своего брата в лобик и потерялась. Ничего не помню, но знаю, что выгнала бабушку и дедушку с растяпой Виктором с кладбища, обнимая ледяное тело своего брата. Вдруг кто-то забрал меня и прижал к себе, и я услышала стук молотка. Я поняла, что это закрывают крышку гроба, и закричала не своим голосом. От этой боли я написала стих еще там, на кладбище, в своем сердце, он был такой:

 
Под мои крики крышку гроба закрывают,
А слёзы льются все сильней.
Смотрю на всех, кто тебя провожает,
И не могу поверить, что это не сон.
Я все кричу, стучу руками,
Хочу во след с тобой уйти.
Но кто-то держит мое запястье
И не даёт с тобой уйти.
Я весь мир уж проклинала,
А месть затмила мне глаза.
Уничтожить тех, кто убил тебя!
Мне душу вырвали в тот вечер,
Когда дождь бил по моему лицу.
Я помню то, как я с тобой лежала,
В последний раз прижимая тебя к груди.
Ты словно лёд, охладело твоё тело,
А душа взлетела в небеса.
Только я теперь другою стала
Без человеческого тепла.
 

После этого стихотворения было написано очень много таких строк, но это стучало в такт с молотком, которым забивали гвозди в гроб.

Наши покидали кладбище и проклинали меня. После похорон мы приехали в ледяной дом и увидели, что он весь перевёрнут. Тот, кто лазил, знал, где что лежит. Видимо, искали деньги, но не смогли найти, так как я их спрятала в старые тапочки. Мы обнаружили позже, что пропала моя тетрадь с рукописью, и мы все поняли, что этими ворами были наши бабушка и дедушка. Они обчистили погреб, забрав почти все продукты, оставляя детей без куска хлеба. К сожалению, это было только началом бед в моей семье. Не только наша родня желала растерзать нас в клочья, но и больница. Через три дня после похорон маму выписали с детьми домой, и то нам угрожали, что заберут детей в детский дом. На девятый день нас вызвали в следственный комитет и задавали вопросы. Я тоже задала встречный вопрос: почему не было реанимобиля? И карточки детей были украдены из маминой сумки. Только потом мы узнаем, что их утилизировали из-за неверных диагнозов и плохого обслуживания наших врачей.

Продолжение следует.

Григорьян Юрий

Григорьян Юрий Ишханович (литературный псевдоним – Юрий Григ).

Родился в Баку. Окончил физический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова. Более 20 лет посвятил ядерной физике. Работал в Институте атомной энергии им. Курчатова и в Дубне. В 1991 году его пригласили на работу в один из научных центров ФРГ. Там он продолжал трудиться в международном коллективе ученых. Имеет степени кандидата физико-математических наук, доктора естественных наук Союза немецких Академий наук. Список научных работ включает около полусотни публикаций в отечественных и международных научных изданиях.

Автор нескольких рассказов, эссе, научно-популярных статей. Опубликован один из его романов. Финалист премии «Писатель года – 2012». Вошел в сборник «50 писателей», 2012 г.

Один день из жизни треугольника
Сказка для взрослых, у которых в школе по геометрии была как минимум твердая тройка

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…

Марш сталинской авиации, 1926 г. Слова П. Германа, музыка Ю. Хайта

Треугольник располагался к востоку от Многоугольника и, несмотря на значительно меньшее число сторон, по площади превосходил последний во много раз. Он был вообще самой большой из всех известных в то время геометрических фигур.

Треугольник был выкрашен в розовый цвет в отличие от многоцветного Западного Многоугольника и ВЖТ[5]5
  ВЖТ – Великий Желтый Треугольник.


[Закрыть] на юге.

Со своими соседями уживался без особых проблем, если не считать бесконечного спора по поводу первой буквы – «В» – в названии южного соседа. В Треугольнике считали, что эта буква незаконно аннексирована и по праву должна входить в их название.

Но все это мелочи.

Внутри Треугольника, так же как и снаружи, преобладали розовые тона, но не потому, что все было выкрашено в этот замечательный цвет, – из-за нехватки розовой краски начальство Треугольника придумало гениальный ход: был принят закон под названием ЗОМБИРО[6]6
  ЗОМБИРО – Закон О Мониторинге Беспрекословного Использования Розовых Очков.


[Закрыть]. Большинство обитателей Треугольника охотно надевало предписанные этим законом к обязательному ношению розовые очки, находя в этом массу положительных моментов. Но были и несогласные, отказывающиеся надевать очки. Злопыхатели всячески злословили по поводу закона, переиначивая его суть, дразнили законопослушных граждан – те, дескать, «самозомбируются».

Итак, если не считать этих досадных, но незначительных проблем, все было хорошо. Да что там хорошо! Все обстояло настолько прекрасно, что лучшего вряд ли можно было пожелать.

И вот однажды, когда взошедшее солнце обласкало вершину Треугольника своими утренними лучами, в его пределах раздался голос:

– Как вам нравится этот нежный розовый цвет, Биссектриса?

– Очень мило! – ответила Биссектриса. – Смотришь на карту, и все неприятные мысли исчезают сами собой. Все-таки у этих тупиц из Западного Многоугольника совершенно отсутствует художественный вкус! Надо же додуматься до такого – у каждого угла свой цвет. Кошмар! Правда, Высота?

– Да, пестрая получилась в Зэ-Эм картина. Невдомек им, что нынче в моде однотонное, – подтвердила Высота.

– Представляю, что бы вышло, если бы у нас в Треугольнике каждый угол выбирал себе цвет сам, – почему-то раздражаясь, продолжила Биссектриса свой комментарий по поводу цветового решения фасадов. – Это при нашей-то площади – самой большой из всех геометрических фигур.

– Я вот тут иногда размышляю над идеальным устройством и пришла к выводу, что надо стремиться к тому, чтобы свести количество углов к минимуму, – задумчиво промолвила Высота.

– Это как?! Двуугольник, что ли?

– Ну почему же двуугольник! Я предлагаю сразу замахнуться на одноугольник!

– Вы меня совсем запутали, Высота. Ничего не понимаю. А как же он стоять-то будет без основания, ваш одноугольник?

– А зачем нам основание? Мы и без него устоим. Представьте себе: есть один наш Упв[7]7
  Упв – Угол при вершине (он же Длупв).


[Закрыть], и всё! – пояснила Высота.

– Что всё?

– А вы подумайте. Ну, то есть… конечно, он будет тогда попросту У, то есть Угол. Стороны можно воткнуть в землю поглубже. Они же у углов бесконечные. Таким образом, мы имеем потенциал роста. Между прочим, также бесконечный!

– Ой, Высота, какая вы все-таки умная. Я бы никогда не сообразила, – похвалила подругу Биссектриса и вдруг умолкла в недоумении. – Постойте… А с нами-то со всеми что будет?

– А вот это самое главное! Ну, вам, Биссектриса, опасаться нечего: вы как делили угол пополам, так и будете делить. Если он сам не передумает…

– В каком смысле передумает?

– Ну… понимаете, вдруг ему в голову моч…

Тут Высота смутилась и после небольшой паузы пояснила:

– Я имею в виду, решит, к примеру, что надо делить не фифти-фифти, а скажем…

– Понятно, шестьдесят на сорок, – не дала ей договорить Биссектриса и заверила: – Без проблем!

– Я имела в виду восемьдесят на двадцать, – осторожно поправила ее Высота. – Или даже еще круче… извиняюсь… больше.

– Сколько надо, столько и обеспечим, – не раздумывая, подтвердила свою готовность к выполнению указаний начальства Биссектриса.

– Я в вас и не сомневалась, – удовлетворенно произнесла Высота.

– А… – начала Биссектриса, но Высота перебила ее:

– А остальные… Ну, Медиана, например… вместо основания будет делить просто землю. И чем выше будет расти наш Угол, тем больший кусок земли ей достанется для раздела… Ну, вы меня понимаете.

– Понимаю. Ну а с вами что?.. – осторожно поинтересовалась Биссектриса.

– Спасибо, что моей судьбой озаботились. За меня не следует переживать. Моя работа даже в некотором смысле упростится.

– Да ну?!

– Да. Сейчас я что делаю? Правильно! Измеряю высоту нашего Треугольника и, самое главное, поддерживаю Упва… да что там! Весь Треугольник на мне висит. А в Одноугольнике у меня останется только одна функция – измерение высоты вершины над уровнем моря. Кстати, тут еще кое-какое преимущество возникнет. И в первую очередь оно касается вас. Не догадываетесь?

– Неа.

– В Одноугольнике нам уже не смогут вставлять палки в колеса всякие там из основания и углов при нем. Все они сами собой исчезнут… Да и весь их аппарат упразднится за ненадобностью. Все эти их медианишки, биссектриски, высотишки.

– Гениально! – восхитилась Биссектриса дерзким замыслом, автоматически устраняющим нежелательных конкурентов.

– Ну, это вы уж слишком, – заскромничала Высота, но, подумав, добавила показательно рассеянным тоном: – Хотя… возможно, вы и правы.

Некоторое время обе молчали. Через минуту Биссектриса, очнувшись от мечтаний, бодро, по-деловому спросила:

– И когда вы планируете заняться этой реформой?

– Честно говоря, чем раньше, тем лучше. Но еще не все подготовлено. Такие вещи с бухты-барахты не делаются. Дайте время.

– А мы успеем?

– Решение наверху уже созрело, – понизив голос почти до шепота, сообщила Высота. – Так что ждать осталось недолго.

– Вот бы успеть, – мечтательно протянула Биссектриса.

– А пока суд да дело, мы не должны забывать о текущей работе. Ее еще никто не отменял. Я вот, в частности, слежу за исполнением нового закона. Ну, тот, что в прошлом квартале приняли, ЗОМБИРО.

Тут в разговор вмешался еще один явно заспанный голос:

– Доброго всем утра!

– Здравствуйте, Медиана, – вежливо поздоровалась Высота.

– Но, Высота, я думаю, все обитатели Треугольника сознательные, – демонстративно проигнорировав приветствие Медианы, продолжила тему Биссектриса. – Охотно носят очки. В этом ведь масса преимуществ. Я вот сама прикупила три пары. Одну от этих… как их? Фирма, как ее? Дольче и кабаны… В общем, в переводе на наш треугольный язык «Сладкие Кабаны» называется. Вот посмотрите, цвет – божественный! Я недавно в них на похоронах одной близкой родственницы была, так не поверите – мне хотелось хохотать и танцевать, танцевать и хохотать! – Она весело рассмеялась. – Было просто божественно! Жизнь преображается… Сказка прямо на глазах превращается в быль.

– Хм-м! – громко хмыкнула Медиана.

– Вашими бы устами мед пить, уважаемая Биссектриса. К сожалению, не все такие сознательные. Есть и несогласные… Пока есть!

– Ой, мамочки!

– Да-да, – подтвердила наличие проблемного контингента Высота. – Хорошо хоть, таких немного. И ведь не только сами закон нарушают, это было бы полбеды. Но и других, представляете, подстрекают розовые очки снимать. Зарегистрированы даже случаи насильственного срывания очков с добропорядочных граждан.

– Свинство какое! Тюрьма по ним плачет, – возмутилась Медиана.

– Мы о них заботимся: бесплатно очки раздаем, гарантийное обслуживание за счет бюджета обеспечиваем – а эти неблагодарные государственное имущество – да в мусорное ведро!

– Наказывать надо этих гадов безжалостно! Сажать! Десятку, не меньше! – изрекла Медиана.

– Не беспокойтесь: многие уже поплатились за свою деструктивную деятельность. Но знаете, горбатого могила исправит! Вот ведь пакостники… ведь сидят уже в местах не столь отдаленных. Впору бы успокоиться! Так даже оттуда злопыхают – анекдоты, стишки всякие, порочащие закон, распространяют. Обидно, ей-богу! Мы столько сил положили, пока от идеи…

– А чья идея-то? – поинтересовалась Биссектриса.

– Ну, можно сказать, коллективная. Мы всем отделом ночи напролет спины гнули, до воплощения довели.

– Я тоже полностью измоталась! Устала как собака, – вдруг заныла Биссектриса. – День и ночь напролет только тем и занимаюсь, что честно делю угол пополам. Между прочим, с огромной точностью! И ни слова благодарности! Я… я даже забыла, когда в последний раз чистила зубы. Каждый божий день до седьмого пота делю и делю, делю и делю.

– Хм-м! – опять хмыкнула Медиана. – Эка невидаль! Я, милочка моя, тоже делю.

– Во-первых, я вам не милочка. – огрызнулась Биссектриса. – А во-вторых, всем известно, что вы там делите. И как!

– Что-что всем известно? – забеспокоилась Медиана.

– А то! Основание вы делите. И, между прочим, не точно пополам.

– Я?! Я – не пополам?! Ну знаете ли… У меня просто нет слов! – задохнулась от возмущения Медиана. – Вы посмотрите на нее! Да она просто врет!

– Напротив, это чистая правда, – насмешливо подтвердила Биссектриса.

– Она меня сейчас специально провоцирует. Все видели? – ни к кому не обращаясь, вопросила Медиана. – Беспардонная ложь от первого до последнего слова! Я окончила университет… к вашему сведению, факультет «раздел недвижимости». Защитила диссертацию. Я, между прочим, кандидат наук по делению противолежащих сторон пополам. – Голос ее сорвался, когда она завершила свою гневную отповедь: – Какая-то Биссектриса учит меня, как надо делить.

– Не ссорьтесь, девочки, – остановила начинающую набирать обороты свару Высота Из Угла При Вершине. – Все мы, как-никак, коллеги. Работаем на общее дело.

– Понятно! Коза Ностра, – раздался неожиданно скрипучий голос откуда-то снизу.

– Какая еще коз́а? Причем тут парнокопытные? Кто это? – нервно отреагировала Высота.

– Это Основание, – фыркнула Медиана. – Не обращайте внимания. Она… оно… Тьфу! Противно! Трансвестит какой-то… Сначала бы выбрал… тьфу, тьфу… ло! – ориентацию, а уж потом встревало. В общем, оно всегда недовольно. То ему не так, это делю я, видите ли, непрофессионально! – и, обращаясь к Биссектрисе, явно смягчаясь, упрекнула: – А вы, уважаемая, повторяете всякую чушь. Постыдились бы!

– Не заводитесь, не заводитесь, девочки! – снова поспешила выступить в роли модератора Высота. – Поймите меня правильно: делить – это просто. Надо бы научиться приумножать. Или поддерживать наш Треугольник. Как я! Изо всех сил упираюсь в основание, чтобы наш общий дом не рухнул.

– Треугольник – жесткая фигура! Никуда он не денется, даже если ты подогнешь свою единственную лапу, – снова прокомментировало Основание.

– Или вообще исчезнешь, – раздался наигранно загробный голос со стороны правого угла при основании. – Помолчав, голос добавил, на этот раз в ярко выраженной хамской манере: – Провалились бы вы все к едрене фене!

– Ага! – агакнула Высота, передернувшись от ужаса, навеянного жутким пророчеством. – Мы уже на «ты». Ну конечно… Чего еще можно ожидать от этого быдла, окопавшегося там внизу.

– Это Випупо. Она вам завидует, – пояснила Биссектриса.

– Какое такое Випупо? – переспросила Высота.

– Не какое, а какая. Высота Из Правого Угла При Основании – Випупо. Они все, нижние, нам, Верхним, завидуют. И ее подружки: Мипупо и Бпупо. И их соседи по этажу, эти отмороженные – Вилупо, Милупо и Блупо[8]8
  Высота (Медиана, Биссектриса) из правого (левого) угла при основаниии.


[Закрыть]. Завидуют, потому что мы работаем в Вертикали. Сами-то направлены куда попало. Вот и бесятся, что мы – оплот стабильности. Народом себя еще называют.

– Дуры! – неожиданно взорвался Пупо[9]9
  Правый угол при основании.


[Закрыть]. – Перестаньте, наконец, нести околесицу! Сколько можно выносить эту бредятину? У меня от вашей склоки разболелась голова.

– У меня тоже, – пришел на помощь товарищу его сосед по этажу Лупо[10]10
  Левый угол при основании.


[Закрыть].

– Сами дураки! – мигом объединившись перед лицом общего недруга и забыв об эксклюзивном образовании, хором огрызнулись рафинированные интеллигентки Биссектриса, Медиана и Высота.

– А я этого ждала, – добавила Медиана тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

– Ха-ха-ха, – сардонически рассмеялась Биссектриса.

– Село! – прошипела Медиана. – Да какое вы имеете право вообще что-то вякать. Пьянь деревенская. Понаехали тут! Моральные уроды! Все знают про ваши гадкие похождения… Думаешь, нам не известно, Пупо, кто твоя любовница?

– Ну кто?! Кто?! – задиристо прокричал Пупо.

– Мипупо! Вот кто!

– А ты что, свечку держала?

– А до этого он сожительствовал с Бпупо, – не обращая на него внимания, продолжала обличать Медиана. – Им обеим будет интересно узнать некоторые интимные подробности. Например…

– Заткнись! – поддержал друга Лупо.

Тут Медиана с Биссектрисой принялись трещать наперебой:

– А, струхнули?! И ты, Лупо!

– Шведская семейка, ха-ха!

Высота дипломатично промолчала.

– Ничё мы не испугались! – отбивались от натиска неприятеля углы с первого этажа. – Скоро будет Ротация, вот тогда посмотрим, как запоете.

– Ротация? А что, уже назначена? – забеспокоились подружки.

– Ротация, Ротация, – мстительно ухмыляясь, подтвердил Пупо.

– Ротация, а за ней мутация, – ни к селу ни к городу оскалился Лупо, сам, видимо, плохо понимавший значение этого слова. – Въезжаете?

– Вы бы лучше посмотрели на себя в зеркало, тетки, – посоветовало Основание, претендующее на рекордный Ай-Кью. – Треугольник-то равносторонний. Вы гляньте, гляньте… Да ведь вас не отличишь друг от друга… Вы ж сливаетесь в одну линию – не понять, где Высота, где Биссектриса, где Медиана… И одежда на вас, и прически… ну чистые прости… господи!

Основание умолкло. Повисла гнетущая пауза.

Наконец молчание нарушила Высота. Робким голосом она осведомилась:

– Девочки, вы здесь? Расстроились? Де-воч-ки-и…

– Здесь, здесь, – отозвались подружки удрученными голосами. – Где ж еще!

– Не огорчайтесь, – попробовала успокоить их Высота. – Предлагаю завтра заняться шопингом. И правда, нужно что-нибудь прикупить элегантное. Действительно, надоело во всем одинаковом.

– Ей-то хорошо, – проворчала Медиана, обращаясь к Биссектрисе, не особенно заботясь о том, чтобы ее не услышала Высота. – Она у нас всегда была синим чулком.

– Тсс-с… – цыкнула на нее Биссектриса и, чтобы скрасить неловкость, громким голосом дала отпор зарвавшимся первоэтажникам: – Эти идиоты не понимают, что мы отдаем все свое время работе – просто физически не хватает времени заняться собой.

– И еще, по поводу Ротации, – задумчиво добавила Высота, похоже пропустившая «синий чулок» мимо ушей. – Я вот тут подумала… А почему бы нам не предложить передать нашему Длупву дополнительно еще десять градусов к уже имеющимся восьмидесяти?

– Кто это – Длупв? – раздался голос с первого этажа.

– Кто-кто – конь в пальто! Это они так своего начальника величают – Дорогой Любимый Угол При Вершине, – сварливо пояснило Основание.

– Правильная инициатива! – вдруг разнеслось по Треугольнику так громко, что не осталось ни малейшего закоулка, где бы эти слова не были слышны.

Это впервые подал голос сам Угол При Вершине.

– Я вот тут круглосуточно, без выходных и праздников, без перерывов на обед пашу, как раб на галерах, удерживаю на своих плечах весь наш родной дом, – продолжил он свою речь. – Градусов не хватает катастрофически. Так что, если такая инициатива будет, рассмотрим. Только надо, чтобы все было по-честному. По закону. Ладно?

– По закону сумма углов в треугольнике не может быть больше ста восьмидесяти градусов, – заявил голос снизу. – Несколько лет назад у наших соседей в Прямоугольном Треугольнике попробовали отменить теорему Пифагора. Ничего хорошего из этого не получилось. Пришлось снова вводить – декретом.

– Это кто там такой умный? – вполголоса спросил Упв Биссектрису. В голосе его недвусмысленно просквозило раздражение.

– Это Основание опять воду мутит, – подсказала Биссектриса и зашептала: – Можете не обращать внимания, Длупв Привершиньевич. Оно из этих, ну… – она покраснела. – …из этих, небесного, так сказать, цвета.

– Ясно, – так же негромко произнес в ответ Угол При Вершине. – И здесь они, значит. Ну что поделать – у нас демократия. – Подумав, добавил: – Какая-никакая. Вон в Многоугольнике – том, что на западе, – их даже в бургомистры выбирают. Туда, кстати, много наших утекает. То есть они думают, что сами. Не въезжают, что это мы им разрешаем… пока.

– На нары их, – злобно вставила Медиана.

Упв внезапно замолчал в раздумье. Потом негромко промолвил:

– Однако вы в курсе, как вас там, Биссектриса, м-м-м… под этим Основанием много чего поназ́ары-то? Ну, к примеру, эта… черная такая, которая горит. – Не дожидаясь ответа, вздохнул и громко объявил: – Я полностью согласен с Основанием. Но передайте, пожалуйста, этому вашему товарищу Пифагору, что мы не будем посягать на его теорему. Мы просто-напросто передадим – разумеется, на добровольной основе – часть градусов от других углов нам. Так что никаких законов не нарушим. Я думаю, народ поддержит.

– А куда ж он, на фиг, денется-то?! – жарко зашептала в ухо Медиане Биссектриса.

– Отправить нескольких на отсидку, тогда поумнеют, – не унималась Медиана.

Но Упв не дал ей развить дальше этот людоедский сценарий.

– А если народ надо убедить, то… Мы готовы взлететь выше облаков, спуститься под воду, промчаться по нашему родному Треугольнику с дозвуковой, а если потребуется, и со сверхзвуковой скоростью. Слава Богу, форму спортивную держим и поддерживать бу… Что т-так-кое?! Эт…

Упв запнулся на полуслове. Громоподобный голос, ворвавшийся в Треугольник откуда-то извне, заглушил его последние слова:

– Объясни-ка нам, Иванов, какие треугольники называются конгруэнтными?

– Ну, ну-у… – раздался в ответ другой, по всей видимости принадлежащий отроку, недавно вступившему в счастливый пубертатный возраст.

– Не нукай, Иванов, рассказывай!

– Ну… – еще раз нукнул отрок и, видимо заарканив наконец норовящую ускользнуть из памяти формулировку, скороговоркой протрещал: – А… вот! Треугольники называются конгруэнтными, если один может быть переведен в другой сдвигом или вращением.

Голос смолк.

– Приведи пример.

– Ну, например… равносторонний треугольник… Вот мы его щас это… перевернем…

Послышалось кряхтенье, и следом раздался сильнейший скрежет, как будто великан орудовал исполинским гвоздодером – это один за другим вылезли гвозди, которыми Основание было прибито к полу. Закачались, как во время шторма, Правая и Левая Стороны. У Высоты закружилась голова, и ее чуть не стошнило на подружек. Биссектриса взвизгнула так, как будто к ней в ванную ворвался грабитель, а у Медианы случился нервный припадок: сначала стало бешено лихорадить, потом лихорадка прекратилась так же внезапно, как началась, и она вошла в ступор – словно заезженная пластинка, клацая зубами, принялась повторять один и тот же вопрос: «Что теперь с нами будет, девочки?»

Правый Угол При Основании – «наш Пупо», как его любовно называли его подружки Мипупо и Бпупо, – внезапно подхватил восходящий поток. Он стал возноситься куда-то ввысь. По дороге его посетили светлые мысли о райских кущах – о тех недосягаемых, о которых до него доходили лишь полные восхищения рассказы знакомых и друзей, утверждавших, что им довелось там побывать. Он закрыл глаза и отдался на милость потока.

Мипупо и Бпупо забыли прошлые раздоры, помирились и в предвкушении грядущих перемен принесли клятву верности Пупо. Их закружило, словно в вальсе, и понесло вслед за кумиром.

В общем, в Треугольнике воцарился порядочный переполох.

А Угол При Вершине неожиданно повело влево и одновременно резко вниз – у него даже захватило дух, как на главном спуске американских горок. На мгновение он лишился сознания.

Очнувшись, Упв с удивлением осмотрелся. То, что предстало взору, не укладывалось в его остроконечной голове, видимо, потому, что сужающаяся кверху форма оставляла все меньше и меньше места для серого вещества.

Раньше, когда он обращал свой взор вверх, он видел над собой только чистое небо и солнце и ничего кроме этого. Совсем иным образом обстояло дело сейчас. Во-первых, над ним находилась какая-то явно покосившаяся балка.

«Ле-ва-я Сто-ро-на», – по слогам прочитал Угол При Вершине надпись на балке, когда к нему вернулась способность соображать.

Во-вторых, вид на балку загораживало что-то до боли знакомое.

«Неужели?!» – пронеслась в мозгу длинная, как огородный шланг, мысль.

Упв узнал их – это были Биссектриса, Медиана и Высота.

Но боже! В каком жалком они предстали виде! В душу ядовитым пресмыкающимся стало вползать нехорошее предчувствие. Он попытался взять себя в руки, но это плохо получалось. Попробовал насвистеть что-нибудь мажорное. Но на ум приходило только минорное. Тогда он отряхнул с лацканов неизвестно откуда взявшуюся пыль, которой не видал со дня ДВНВ[11]11
  День Вознесения На Вершину.


[Закрыть], хотел поправить галстук, но понял, что, наверно, в суете потерял его, и судорожно похлопал себя по груди.