Текст книги "Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск им. Велимира Хлебникова. Выпуск второй"

Митя Бездельников очнулся от невыносимо яркого солнца и сразу почувствовал, как под драповым пиджаком его тело обливается неприятным липким потом. Вместо школьного потолка над головой простиралось лазурное средиземноморское небо, а вокруг стояли каменные здания со множеством колонн, украшенные разнообразной скульптурой. Люди, одетые в древнегреческие туники, неторопливо прохаживались по выложенным в траве дорожкам, непрерывно говорили и одобрительно похлопывали друг друга по плечам.

– Привет, меня зовут Кляка!

Митя ощутил, как вдоль позвоночника прокатилась по капелькам пота приветливая звуковая волна. Под лучами полуденного солнца, практически не отбрасывая тени, стоял толстенький человечек в розовой тунике и огромных сандалиях. Сандалии крепились к его стопам при помощи кожаных ремешков.

– Ты кто?

– Я Кляка, – повторил человечек, – впрочем, обо мне достаточно. Займёмся тобой. Слушай внимательно: ты в Афинах. Как, почему – это потом. Слыхал по истории: Древняя Греция и всё такое?

– Про Грецию слыхал, – Митя вспомнил не слишком учтивые диалоги с историчкой и невольно поморщился.

– Ладно, название страны помнишь – и то хорошо. Здесь тебе предстоит, так сказать, летняя практика. Умрёшь от удовольствия, ей-богу! Кстати о богах, их тут много.

– И все они живут на Олимпе, ссорятся, женятся, пьют, гуляют. Ненастоящие они… – начал было Митя, но Кляка схватил его за руку и подтянул к себе:

– Тсс, ты что! Гера – первая наушница, всё Зевсу доложит.

– Это вроде Меланьи Трамп, что ли? – улыбнулся Митя.

– Кто такая? – удивился Кляка. – Я всех богов знаю, а про такую не слыхал. Странно…

– Поживёшь с моё – услышишь, – заверил его молодой собеседник.

Кляка посмотрел на Митю с нескрываемым уважением и продолжил:

– Мы с тобой сейчас стоим в главном атриуме риторской школы знаменитого на все Афины софиста Протагора. Вон он, видишь, в тёмно-вишнёвой тунике. Кажется, чем-то недоволен. Пойдём-ка поближе.

– А моя драповая «туника» не насмешит народ? – Митя снял с плеч промокший до нитки пиджак.

– Не переживай, нас с тобой никто не видит. Меня не видят – потому что это я, а тебя – потому что ты из другого времени. Понял?

Протагор теребил в руке небольшой пергамент. Его гневный речитатив, прерываемый его же весёлым хохотом, сотрясал стены атриума. Молодые и не очень молодые будущие риторы, затаив дыхание, слушали учителя. Кляка пристроился за их спинами и стал бубнить на ухо Мите синхронный перевод с древнегреческого.

– Дети мои возлюбленные, – поставленный голос Протагора воистину поднимался до небес, – вы поглядите, что пишет этот поражённый стрелой высокомерия Эватл! Он сообщает мне, что не намерен, вы слышите, не намерен участвовать в судебных тяжбах и, как следствие, считает себя свободным от уплаты за учебу. Каков! Но на всякую птицу у ловца имеется силок, и вот какой. Я сам подаю на Эватла в суд! Он будет вынужден отдать мне долг. Как? Слушайте, дети мои.

Если выиграю я, он обязан будет заплатить мне по решению суда. Да, я подписал с ним договор о том, что если он проиграет первую судебную тяжбу, то освобождается от уплаты за учёбу. Но тогда между нами не было суда! А при двух разноимённых мнениях авторитет общественного постановления, как вы знаете, выше частного, и я в таком случае, – он расхохотался, – уступаю!

Вслед за ним захохотали ученики. Они подняли правые руки вверх и громко приветствовали мудрость учителя.

– А если я проиграю и выиграет Эватл, он всё равно обязан будет заплатить мне по нашему с ним договору, ведь наш афинский суд предпочитает рекомендательное право карательному. И я в таком случае намерен требовать долг непременно!

Толпа вновь закатилась громогласным одобрением.

К Протагору подбежал юноша в короткой тунике и подал ещё один папирус, свёрнутый в небольшую трубку и перевязанный потёртым красным ремешком с печатью из голубой глины. Протагор сорвал печать и развернул свиток. Брови его поползли вверх, потом вниз. Стало заметно, что он огорчён и немного растерян из-за прочитанного. Однако вскоре навык публичного человека, умеющего держать удар, возобладал над смятением чувств. Протагор выпрямился и, понимая, что от него ждут объяснений, заговорил:

– Этот псевдомудрец Эватл заявляет, что он не станет платить независимо от решения суда. Вы только послушайте, дети мои! – с этими словами Протагор ещё раз театрально развернул полученный свиток и начал читать: «Почтенный Протагор, тебе нет нужды тратить время на тяжбу со мной. Прости, но денег от меня ты всё равно не получишь! Если ты выиграешь суд, значит, я его проиграю и по нашему с тобой договору не буду тебе ничего должен. С одной стороны, мне, конечно, следует исполнить решение суда, но с другой стороны – нет. Ведь нашу с тобой мелкую тяжбу разбирает не досточтимый ареопаг, а присяжный дикастерий. Его решения для дел такого уровня, как наше, имеют исключительно рекомендательный характер. И о том тебе хорошо известно. Вот если я второй раз нарушу перед тобой своё обещание, тогда да. Но ты научил меня всему, что знаешь сам, и мне нет нужды тревожить твоё внимание снова. А если я выиграю тяжбу, то решение суда позволит мне под любыми предлогами оттягивать оплату, которая определена нашим с тобой договором, что я и намерен делать. Не огорчайся, учитель, я вынужден переиграть тебя, так как просто не имею суммы, необходимой тебе в уплату. И ты знаешь это. Прости, что поднял на тебя твоё же оружие: у меня нет другого выхода. Почитающий тебя до берегов Стикса, Эватл».

Толпа учеников подавленно молчала. Протагор оглядел пределы атриума, улыбнулся и произнёс:

– Что притихли, дети мои? Неужели вы решили, что ваш славный учитель побеждён собственным учеником? Так слушайте! Сейчас я скажу важнейшую истину о человеке. Я вас учил, что каждая истина – это прикосновение к божественной бесконечности и первой истины среди прочих нет. Но истина, которую я хочу вам поведать, особенная. Вот она: «Человек есть мера всех вещей, и существующих, и несуществующих!» Именно так и рассудил я ответ Эватла. Всё, чего он хотел от меня добиться, и вся диалектика его ответа присутствуют во мне, так как я есть мера всякому поступку в отношении себя. Вот и ответ: я благословляю его решение, оно отвечает моим интересам и моей философии!

В третий раз толпа дружно загудела и подняла вверх руки, приветствуя мудрость учителя.

– Пойдём, – Кляка взял Митю за руку и вывел из атриума на узенькую афинскую улочку, где бродили стайки полуголых ребятишек и сидели редкие торговцы всякой мелочью.

– Кляка, объясни: зачем я здесь? – спросил Митя.

– Понимаешь, – Кляка набрал в рот побольше воздуха, надул важно щёки и произнёс: – Как говаривал досточтимый Блез Паскаль: «Предмет математики настолько серьезен, что полезно не упускать случая сделать его немного занимательным». Вот так.

Он выдохнул с облегчением и, глядя в небо, продолжил:

– Там, наверху, в будущем вы считаете софистов обманщиками и плутами, дескать, они подкладывают в рассуждения заведомые ошибки. В то же время понятие «парадокс» вызывает у вас уважение и почтительное внимание. Вы снисходительно говорите: «Парадоксы похожи на софизмы, поскольку тоже приводят рассуждения к противоречиям». Ваш известный писатель… мм, кажется, Гранин, – Кляка почесал свой плешивый затылок, – да-да, Даниил Гранин писал: «Софизм – это ложь, обряженная в одежды истины, а парадокс – истина в одеянии лжи».

Нет, дорогой Митя, поверь, всё интересней и сложнее! Отдельный софизм – это ячейка в великих промысловых сетях Мудрости. Мудрая София забрасывает их в житейское море и вылавливает крупные человеческие умы. Мелкая, так сказать, «рыбёшка» беспрепятственно возвращается в море. Сети и вправду необычны. Необычны они с точки зрения здравого смысла. Никто не скрывает преднамеренной ошибки! Но как заманить, например, лисицу в силок, не подвязав к силку петушка? Надо обмануть инертность человеческого мышления, перехитрить её. Надо заставить человека расправить крылья над привычными обстоятельствами и знаниями! А уж когда рыбка попадает в сеть, искушённый в делах Мудрости софист-рыбак передаёт улов повару-парадоксу. Поначалу повар морщится: «Ну что дельное можно сварить из этой житейской несуразицы?» Да делать-то нечего. Другой улов когда ещё будет, а кушать хочется сегодня. Вот и берётся повар за работу. Там посолит, здесь поперчит, глядишь, и вышла еда, да не просто еда – отменный деликатес! Знай, Митя: парадокс возникает как попытка выпутаться из софизма, но разрешается в конце концов открытием гения!

Вдруг Кляка насторожился и, как пёс, стал вынюхивать ветерок, скользящий по лабиринту афинских улочек.

– Так я и знал! Он учуял тебя, – не скрывая огорчения, проскрипел зубами Кляка.

– Кто он? – переспросил Митя.

– Кто-кто, Дрон, конечно. Ох, предстоят нам с тобой теперь неприятности!..

Кляка приосанился и приготовился встретить загадочного Дрона мужественно, с гордо поднятой головой.

– Хи-хи! – раздался писк за спиной Мити. – Хи-хи, я уже здесь! А вы, юноша, тоже ещё здесь? Пора, пора домой, нечего вам тут расхаживать. Так и до беды недалеко, хи-хи, в самом деле!

– Это Дрон, – могильным голосом буркнул Кляка, – держись, Дмитрий, щас он покажет себя.

Однако Дрон выглядел не пугающе. Пожалуй, при случайной встрече его можно было бы принять за интеллигентного афинского юношу, избравшего путь не воина, но ритора, настолько он казался вдохновенным и раскованным.

Дрон эффектно закатил глаза и, чеканя каждое слово (чувствовалось, что он владеет искусством риторики), продолжил:

– И вообще, Дмитрий Бездельников, кто ты такой? Вот я, например, человек, но ты же не я. Значит, ты не человек. Спрашивается, а кто?

– Дрон, полегче. Ступай своей дорогой! – посоветовал Кляка упавшим голосом.

– А я уже пришёл, – с деланной обидой ответил Дрон, – и вообще, слышал я, что наша Земля круглая. Какая нелепица! И другие планеты круглые. И апельсин круглый. Выходит, апельсин тоже планета?! Однажды я захочу есть и съем нашу Землю, как апельсин, вместе с Клякой. А ты, Митя, беги, беги, пока не поздно!

Дрон, попискивая, стал всё быстрее нарезать круги вокруг Мити, явно намереваясь совершить какую-то пакость.

– Бежим! – Кляка подхватил юношу на руки и помчался с ним по каменным ступеням вниз по направлению к городским термам. Дрон терпеть не мог общественные бани. Его приводило в сильнейшее смятение телесное блаженство, в которое погружался всякий, переступая порог дымящихся, как жерло Везувия, терм. В такие минуты Дрону казалось, что, несмотря на все его усилия, эра человеческого блага уже наступила. Он знал: дорога к этому благу лежит через взлёты и падения человеческого разума. И ещё он знал, что открытия, которые предстоит совершить человеку на этом пути, представляют собой парные, сцепленные друг с другом звенья «софизм – парадокс». И он, могущественный Дрон, поставлен стеречь эту драгоценную цепь, чтобы человечество не могло даже приблизиться к божественным олимпийцам и их великим тайнам!

Кляка знал о неприязни Дрона к термам, и поэтому он решил скрыть Митю именно там, чтобы иметь время обдумать дальнейшие шаги. Появление злобного антагониста нарушало все его замечательные планы.

Метров за сто до терм Кляка остановился перевести дух. Не так-то просто оказалось бежать сломя голову с рослым, как каланча, пятнадцатилетним детиной на руках.

– Вроде оторвались! – заявил Кляка, довольный собственным успехом.

Расцепив руки, он «выронил» Митю на травертиновые камни мостовой, а сам присел рядом, под статуей испуганной Пандоры, изображённой с неизменным ящичком в руках.

– Не знаю, как у меня теперь получится, но я хотел научить тебя великому искусству парадоксального мышления. От природы этим редким качеством владеют единицы. Ты знаешь их имена, они начертаны на скрижалях человеческой цивилизации. Как Дрон пронюхал про тебя? Ведь он сделает всё, чтобы я не посвятил тебя в эту великую тайну.

Кляка грустно улыбнулся:

– Кстати, ты уснул на уроке математики. Почему? Математика – это вторая любимая дочь нашей матери Софии Премудрой.

– А как зовут первую дочь? – отвечая улыбкой на улыбку, переспросил Митя.

– Философия!

Кляка так смачно произнёс слово «философия», что Митя ощутил желание по-новому взглянуть на окружающий мир. До этого разговора он воспринимал его как совокупность определённых количеств. Так при движении по горизонтальной прямой от количества пройденного зависит величина приобретённого в пути знания. Это же очевидно!

Кляка, как бы читая его мысли, заметил:

– А теперь представь. Ты пробежал сто метров, я за то же самое время прошёл всего метра полтора. Почему ты считаешь, что, пробежав большее расстояние, ты увидел больше меня? Я прошёл этот путь пешком и увидел многое из того, что другой, промчавшись в седле, попросту не заметил!

– Да, да, кажется, я понимаю, – ответил Митя, едва сдерживая возбуждение, – кроме количественного понимания вещей, есть другое, совершенно другое восприятие мира. Как бы это выразить… – Митя запнулся.

– Ты хотел сказать – качественное восприятие?

– Вот-вот, именно качественное, что-то типа потенциальной энергии тела, ещё не раскрытой, как в кинематике, но уже существующей!

– Верно, – улыбнулся Кляка, – а ты молодец! И всё же скажи, как случилось, что все твои энергии уснули на уроке математики?

– Понимаешь, Кляка, мы с отцом смотрели футбол.

– Футбол? Что такое футбол?

– Ну это когда двадцать два человека гоняют один-единственный мяч, причём половина из них хочет одно, а другая половина – совершенно другое.

– Здорово! – задумчиво произнёс Кляка. – Нам бы… Ой!

Неподалёку стоял ухмыляющийся Дрон и разминал кисти рук. Он удачно выбрал место, отрезав нашим героям путь к спасительным термам.

– Ладно, – торжественно объявил Кляка, – враг достаточно видел наши спины, покажем теперь ему наше лицо.

С этими словами он встал чуть впереди Мити и так же, как Дрон, стал разминать кисти рук.

Дрон сделал несколько шагов навстречу, Кляка повторил его действие. Митя поспешно поравнялся с бесстрашным Клякой и тоже стал разминать пальцы, желая устрашить противника.

– Начнём, пожалуй! – Дрон ловко запрыгнул на каменный парапет ограждения и произнёс скороговоркой, будто выпустил очередь из автомата Калашникова:

– Предлагаю полакомиться парадоксом Рассела. Одному деревенскому брадобрею повелели брить всякого, кто сам не бреется, и не брить того, кто бреется сам. Вопрос: как он должен поступить с самим собой?

– Как брадобрей – пусть поступает, как ему повелели, а как человек – пусть поступает по личному усмотрению! – выпалил Митя, не отставая от Дрона в скорости звукоизвержения.

Кляка с изумлением поглядел на товарища и одними губами прошелестел: «Ну ты даёшь!»

– Может ли всемогущий маг создать камень, который сам не сможет поднять? – не унимался Дрон.

– Нет, не может! Ведь если он не сможет создать камень, значит, он не всемогущий. А если сможет создать, но не сможет поднять, значит, всё равно не всемогущий.

От второго блестящего ответа Мити Дрон пошатнулся, потерял равновесие и грузно, как мешок, повалился на мостовую.

Через минуту, отдышавшись, он собрал остаток сил и, с трудом выговаривая каждое слово, продолжил:

– Человек обратился к толпе: «Высказывание, которое я сейчас произношу, ложно». Если высказывание действительно ложно, значит, говорящий сказал правду. Если же высказывание не является ложным, а говорящий утверждает, что оно ложно, его слова – ложь. Таким образом, если говорящий лжет, он говорит правду, и наоборот!

Дрон выдохнул и прикрыл глаза. Казалось, ещё минута – и он окончательно придёт в себя. Медлить было нельзя. Кляка открыл рот, чтобы ответить Дрону, но Митя рукой остановил его.

– Дрон, это несерьёзно! Ты предлагаешь обыкновенную игру слов. Во-первых, беспредметный оборот речи закладывает проблему без дна! А во-вторых, ты ловко аргументируешь своё утверждение, манипулируя то формой фразы, то её предполагаемым содержанием. Если высказывание ложно и говорящий сказал об этом правду, это вовсе не означает, что говорящий солгал, поведав о лжи правду. И наоборот. Эх ты, Дро…

Митя не успел договорить, как с Дроном случилась удивительная метаморфоза. Его тело под туникой странным образом зашевелилось и стало распадаться на множество маленьких вертлявых человечков-дронидов. По мере появления дрониды разбегались в разные стороны и исчезали в расщелинах розового травертина. Кляка бросился вперёд, изловчился и поймал двух крохотных беглецов. Прижав их тельца к себе, он издал вздох болезненного облегчения. Митю поразила страдальческая физиономия Кляки. На ладонях и животе, везде, где Кляка прижимал беглецов, образовались чёрные обожженные пятна.

– Что это, Кляка? – испуганно спросил Митя.

– Это? – Кляка попытался улыбнуться. – Ну что тут поделаешь? Двух дронидов аннигилировал – и то слава Богу! Теперь их меньше.

– Кляка, скажи честно, ведь ты сейчас сказал «слава Богу!» не про олимпийцев?

– Ну да. Только тсс! А то они рассердятся…

Школьный звонок на перемену вернул Митю Бездельникова из очаровательного, а главное, весьма познавательного путешествия.

Никто – ни товарищи по классу, ни сам ВикСам – не заметил, как под партой Митя прощался с плешивым человечком небольшого роста в розовой тунике и кожаных сандалиях. Впрочем, разглядеть сандалии было мудрено. Над кафелем пола виднелась только верхняя часть туловища маленького грека, запахнутая в свободную апостольскую одежду. Как только Митя оказался выше уровня парты, грек исчез, «словно сквозь кафель провалился».

– Итак, друзья, подытожим урок, – голос Виктора Самойловича звучал холодно, отрывисто, с каким-то бычьим молодецким посвистом, – софизм как понятие – это ловкая попытка выдать ложь за истину. Отсюда следует, что никакого глубокого содержания в нём нет. Короче говоря, софизм – это мнимая проблема! На этом позвольте и завершить нашу интересную, но, ха-ха, мнимую дискуссию… Что тебе, Бездельников?

– Виктор Самойлович, простите, я с вами не согласен.

Кляка сидел верхом на одной из волют центрального портика протагоровского атриума и не отрываясь вглядывался в небо. То и дело он восторженно потирал руки:

– Давай, Митя, давай, я с тобой! Ух мы их щас!

– Объяснитесь, Бездельников. Ваша позиция неслыханна! Весь мир поставил свои печати под резюме о пагубной роли софизма в индустрии человеческого прогресса, а вы мне заявляете абсурдное «нет»?! Быть может, вас увлёк парадокс Гегеля о том, что «история учит человека тому, что человек ничему не учится из истории»? Отвечайте, господин Бездельников, мы слушаем вас!

Митя не отрываясь смотрел на возмущённого учителя математики, но видел перед собой… дерзкого, ухмыляющегося Дрона. «Значит, наш поединок не окончен?» – Митя выпрямился и стал разминать докрасна кисти рук. Так делал добрый мужественный Кляка перед тем, как совершить что-то возвышенное и нужное людям.

Пирамида

Никодим Битович Семейко расположился поудобней в гостиной перед телевизором и приготовился. До вечерней сводки новостей оставалось минут пять, не больше. Никодим не жаловал телевизор своим вниманием, однако новости смотрел непременно. Информацию о событиях, происходящих сегодня, он воспринимал как рабочий материал для планов на завтрашний день.

Никодим Битович уже третий год числился пенсионером и ежемесячно получал смешные деньги, достаточные для того, чтобы пить исключительно краснодарский чай и есть самую простую пищу, вроде прошлогодней картошки, приготовленной на дешёвом пальмовом маргарине. О том, чтобы по воскресеньям купить недорогого вина в пластмассе или пару бутылок пива, не было и речи. Слава Богу, на антресолях хранилось огромное количество шитейного барахла, поэтому насчёт одежды Никодим был спокоен даже на тот случай, если, попивая краснодарский чай с маргарином, ему придётся жить до глубокой старости. «А там не всё ли равно, в чём похоронят! – думал он, размышляя о предстоящем. – Кому хоронить-то? И вообще, как всё будет происходить?..»

Никодим вздохнул и включил телевизор. Бессовестная рыжая реклама, как лиса Алиса, прыгнула с экрана на подоконник, повалила горшок с орхидеей и стала метаться по комнате, возбуждая мерзкими выкриками «Купи! Купи!» настоявшуюся тишину стариковской кельи. Никодим в испуге схватил пульт и попытался выключить звук. Но всё, что он делал поспешно, с некоторых пор перестало получаться с первого раза. Наконец его палец нажал нужную кнопку. Всё стихло. В это время реклама закончилась и начались новости. Никодим вновь бросился тыкать пальцем наугад, пока диктор не обрёл способность говорить человеческим голосом:

– Сильнейший за последнее десятилетие ураган Ирма обрушился на страны Карибского бассейна…

– Ой-ой-ой! – ужаснулся Никодим. – Завтра встану пораньше и пойду за тростниковым сахаром. Такие события!

Далее диктор рассказал печальную историю о том, как нелегалы бесчинствуют в Европе, и о том, как поссорились Ургант с Соловьёвым, и ещё много такого, что вынуждало Никодима к ответным действиям. Досмотрев передачу до конца, наш герой зевнул и отправился чистить зубы. Предстояла ночь, полная старческих вздохов и приключений…

С некоторых пор Никодиму Битовичу стали сниться приключенческие сны. Отроду такого не случалось – и вдруг на тебе, что ни сон, то очередные дети капитана Гранта бродят в каком-нибудь Затерянном мире. Частенько и сам он становился полноправным участником замысловатой полуночной фантасмагории.

Поначалу Никодим Битович отмахивался от случившегося. Просыпаясь поутру, он усмехался: «Привиделось, и ладно». Но затем стал относиться к еженощным сновидениям со всей серьёзностью и интересом.

Случилось ему этой ночью оказаться с друзьями в Египте, перед самой настоящей гробницей фараона. Стоят они, перед ними отвален камень, а за камнем – аккуратный прямоугольный вход в пирамиду. Никто из его спутников переступить порог царства мёртвых не решается. Отговаривают и его, да только зря.

Никодим с недавних пор стал неравнодушен ко всему неизвестному. И хотя его интерес походил на обыкновенное любопытство обывателя, тем не менее тяга к умственным приключениям росла и уже не вмещалась в часы, отведённые для сновидений. Стал Никодим во всём любопытству потакать. То приляжет и поспит после обеда часок-другой, то расслабится перед телевизором, закроет глаза и бросит в топку разгорающегося сна важнейшие новостные блоки…

* * *

…Шаг за шагом в гулкой тишине бродил Никодим по многочисленным залам и коридорам гробницы. Он знал: живых здесь нет, но страх всё равно пробирал до самых косточек. «Мёртвых что бояться, – успокаивал себя Никодим, – они зла не несут. А вот живые!..»

Бродит Никодим, время за второй час перевалило. Вот уж выдался сон так сон! Дивится он роскоши: «Н-да, жили люди!..» Всюду светло как днём, будто не по замурованному склепу ведёт его сон, а по царской светлице.

– Вы как сюда попали? – вдруг раздался голос за его спиной.

От неожиданности Никодим вздрогнул, как вор, застигнутый врасплох, шарахнулся в сторону и больно ударился головой о стоящую вертикально золотую крышку саркофага. Крышка пошатнулась и стала падать. Наконец, она с грохотом повалилась на травертиновые плиты пола, пару раз тяжко подпрыгнула и застыла неподвижно, вспучив облачко мельчайшей каменной пыли.

– Ну вот, – огорчённо констатировал голос, – вы таки вторглись в Историю. Странные люди. Мало вам собственной планеты и времени, отпущенного вам, мало! Ладно, вы вторгаетесь в будущее, это можно чуть позже стереть, но вы вторгаетесь и в прошлое! Нарушая веками установленный порядок, вы беззастенчиво крадёте право предка на вечный покой. Для вас прошлое – это забавная головоломка на тему «как они жили и чем они хуже нас нынешних». Так?

Голос был чистый, звонкий, явно принадлежал юноше лет двенадцати-четырнадцати, когда ещё не сказывается возрастная ломка и не появляется подростковая хрипотца.

Никодим, придавленный страхом и странными рассуждениями невидимого юнца, растерянно оглядывал внезапно наступивший мрак, стараясь обнаружить таинственного визави. Но только яркие цветные круги, похожие на мыльные пузыри, сверкающие в лучах солнца, плыли перед его глазами.

– Чего ты от меня хочешь? – с трудом выдавил он.

– Ничего особенного, – ответил невидимый собеседник, – вот тебе факел.

Он взял руку Никодима и вложил в его ладонь факельное древко. Факел вспыхнул и осветил пустоту роскошной залы. В центре прямоугольного помещения с низким плоским потолком на травертиновых плитах стоял, посверкивая золотом, огромный резной саркофаг, а на стенах мерцали и казались живыми сотни фигур египтян и египтянок, словно иллюстрации из книги о живописи Древнего Египта.

– Знай, – продолжил голос, – масла в твоём факеле хватит только на двадцать минут горения. Потом факел потухнет. С последней вспышкой огня остановится твоё сердце, и ты навсегда останешься в плену этой гробницы. Ты можешь выбросить факел раньше этого срока, и твоё сердце продолжит биться, но в темноте ты не выберешься отсюда. Единственный шанс остаться в живых – пока горит огонь, успеть найти выход и им воспользоваться. Не мешкай, время уже пошло!

Никодим, кряхтя, поднялся на ноги. Куда делась его старческая немощь! Он помчался по длинному коридору, уставленному статуями, обратно, откуда он пришел в это злополучное место. Коридор менял направление. Часто казалось, что впереди тупик, и только какая-нибудь неприметная боковая дверь намекала на продолжение движения. То коридор вливался в огромную залу (так река вливается в море) и десятки открытых настежь дверей путали Никодима. Двери наперебой манили беглеца и заставляли интуитивно выбирать направление бега. В конце концов, минут через десять наш герой понял, что совершенно запутался в погребальных изгибах пирамиды. Перед ним встал мучительный выбор: идти наугад дальше и с факелом в руке прожить последние десять минут своей жизни. Или лишить себя света и через некоторое время умереть голодной смертью в темноте, без всякой надежды на спасение.

Он уже склонялся к первому варианту, как вдруг услышал знакомый голос:

– Никодим Битович, вы пытаетесь спасти свою жизнь, но, поверьте, это сейчас не самое главное для вас!

Старичок замер в неловком полудвижении.

– А что главное?..

– Вот послушайте: как-то Павел Флоренский… Кстати, вам знакомо это имя?

– Н-нет, кто он?

– О, это был великий человек! Священник, учёный, философ, богослов, всего не перечислишь. Так вот, отец Павел в одной из своих книг, кажется в «Обратной перспективе», писал: «Учёные-археологи раскрыли тайну гробницы Тутанхамона и буквально лопаются от собственной значимости и восторга. Они говорят: «Этот фараон теперь стал нам ближе и по-человечески понятней!» А я бы этим учёным горемыкам ответил так: если любопытный потомок раскопает мою могилу, вскроет гроб и захочет со мной «побеседовать», я такому молодцу руки из гроба не подам!»

– И что?..

– Э-э, да вы и сейчас не понимаете. Жаль. В таком случае я вынужден вас оставить. Факел будет гореть ещё четыре минуты. Этого достаточно для того, чтобы выйти из пирамиды, если знаешь дорогу, и совершенно недостаточно, если вы отправляетесь в путь наугад. Нам порой случается угадать кратчайшую дорогу, но это удача. Как правило, за мимолётное везение мы расплачиваемся всей оставшейся жизнью. Как в картах… Прощайте!

В наступившей тишине Никодим наблюдал странную метаморфозу настенной фрески. Фрагмент изображения отделился от стены и медленно поплыл в сторону. В это время факел в руке старика стал чадить и гаснуть. Языки пламени жадно подъедали последние капли масла, оставшиеся на внутренних стенках факельной маслёнки. Напрягая зрение, Никодим вглядывался в отделившееся изображение и вдруг увидел среди толпы, танцующей медленный погребальный танец, стройного юношу лет четырнадцати. Толпа египтян хлопала в ладони, как бы аккомпанируя его движению. А юноша ступал в такт их раскатистых хлопков. Какой-то маленький невидимый барабанчик дополнял основные ритмические доли четвертушками и осьмушками такта. Тон танцу задавали деревянные хлопуши в руках нескольких мужчин, идущих в крайнем ряду процессии. На фоне бронзовой массы танцующих выделялись белые крашеные волосы юноши, умасленные и уложенные в строгие сплетения до плеч. Тонкие лоснящиеся скрутки волос напоминали модные ныне афрокосы, как у T-Fest. Конечно, Никодим Битович понятия не имел о современных излишествах моды. Однако, глядя на светлую головку этого египетского паренька, украшенную древним цирюльником, он невольно любовался видением происходящего. Мерная паволока танца и мерцающий белый светлячок внутри египтян, походивших на колыхание густой бронзовой травы, так захватили воображение Никодима, что он совершенно забыл о предстоящей смерти. Да и предстоящей ли? Ведь «всё, что должно случиться, – уже случилось!»[4]4
  Роберт Янг, цитата из рассказа «Девушка-одуванчик».


[Закрыть]