Текст книги "Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск им. Велимира Хлебникова. Выпуск второй"

2119 год стал годом первой Охоты, а Джек Браун – первым победителем сезона.

Тридцать два сезона – тридцать два художника: двенадцать сами отдали работы и сменили профессию, девятнадцать были обмануты, и один, самый упёртый и, как оказалось, самый талантливый, покончил с собой. «Не выдержав мук непризнанности, художник покончил с собой», – писали газеты. «Чушь! – подумал тогда господин Браун, отдавая посмертную дань несчастному. – Настоящий талант свободен от страстей. Работа – вот его слава, его признание, его любовь. Хотите обидеть художника – лишите его возможности творить. Бросьте его в яму, сожгите холсты – вот тогда он будет несчастен».

Цифры, цифры… Сухая статистика, запись в архиве, который никто никогда не прочтёт, и… целая жизнь.

Мощное древо вырвано с корнем рукою безумца, возомнившего себя равным Творцу. Нищий художник и богатый бездельник, дающий и отнимающий ради забавы, жизнь и убийство по праву сильнейшего – качели падшего мира, где зло побеждает добро, из века в век распиная дарующего любовь Бога.

– Глупый, доверчивый Авель…

Пройдя огонь и воду, дойдя до труб медных в здравом уме, сам хозяин для юных Джеков, теперь уже господин Браун задумчиво смотрел в раскрытое окно, мусоля потухший окурок.

Звонок озадачил его. Что это? Шутка, розыгрыш, рекламный трюк? «Как музыка Моцарта…» Разве могут быть Моцарты в ИХ мире? Моцарт – глас Бога на грешной земле, милость к падшим, утешение страждущим. «Любовь, любовь, любовь – вот душа гения»[18]18
  Слова В. А. Моцарта.


[Закрыть].

Сколько ни бросай семя в мёртвую землю, плода не получишь; забытая мораль, попранная добродетель, талант как болезнь, а гений – почти преступление. Те немногие, кто помнил мир другим, беззвучно доживали свой век в тени проносящейся жизни. Он выжил лишь потому, что умел приспособиться; цена не имела значения.

Господин Браун выплюнул окурок с ненавистью и чуть слышным ругательством. Высокий порыв прошёл, оставив внутри лишь горькое послевкусие. На Моцартов они ещё не охотились. Привычным движением он поднял трубку старинного телефона.

– Готовьте загонщиков. Охота будет удачной!

Я вижу Свет издалека…
Фантастический рассказ

Поэт улыбнулся в предчувствии строк, тайной сходящих в душу из Великого Ниоткуда, чтобы родиться на белом листе чистой, возвышенной мыслью. Всякий раз, касаясь пером бумаги, он ждал, надеялся, что чудо случится: из ничего родится удивительное, иррациональное Нечто, неподвластное земным законам; словно ангел, пролетая над миром, светлой печалью коснётся земли, соединяя пространства.

Летнее утро, беспечное, по-детски наивное, каким только может быть утро летом, когда пригретая солнцем манящая жизнь каждым мгновением славит Творца, тихим шёпотом тёплого ветра постучалось в скромную келью:

– Здравствуй, Поэт.

– Здравствуй, доброе утро. Я видел: в бескрайних тягучих туманах бродит крылатый Пегас. Чуть слышным журчаньем ручьёв, брызгами счастья шепни ему в ухо: «Друг тебя ждёт». Мы вместе, как прежде, помчимся навстречу мечте в далёкое, чистое детство, где люди, как боги, добры и наивны, где небо так близко, а звёзды большие, где смерти нет, где…

– Только жизнь, – звонкой малиновкой вторило Утро.

Утро любило Поэта – пророка любви, одарявшего его своей улыбкой, когда зарёй окрашенный восток на всю вселенную провозглашает Слово. Утро жалело Поэта: вечный скиталец в мире кровавых рассветов, мир приносящий и миром гонимый ребёнок. Утро хранило Поэта золотистым туманом далёких счастливых миров, надмирным Эдемом, куда возвращаются души, пройдя сквозь земное горнило.

Поэт любил тишину; в тишине рождались заветные строки. Суетность мира роем ненужных мыслей, жёсткой перкуссией глушит небесные струны, заражая пространство серым безверием масс; оглушённый Адам, лишённый отчего дома, бродит по чёрной пустыне в поисках счастья.

Голос неба в журчанье ручьёв, дыхании ветра – там, где покой, чистота и любовь, – нужно только услышать.

Свет, застывший в каплях росы, бархат неспелых яблок, недвижная гладь отражённого неба – мир преходящий и вечный в сознании Вечного; чудо случилось. Строки метнулись – резвые кони, молнией мысль озарила пространство и время. Гордый Пегас расправил белые крылья…

Я вижу Свет издалека: Его венчают три дороги. Оставим скучные тревоги, Мой друг…

* * *

– Сашка, чёрт окаянный! Опять мараешь бумагу?! – пронзающий сердце крик Розы Шайтановны из соседней железной клети беспощадной ордой врезался в тишину, круша и ломая гармонию летнего чуда. – Когда же закончится это безобразие! У всех ночь, а у него, понимаешь ли, солнце светит, птички поют! Прикрой вентиляцию, ирод! Твой свет мешает нам спать!

– Розочка, тише, – зашептал на жену Семён Семёнович. – Свет не худшее в нашей жизни. Мы не видели солнца с Великой Трёхдневной войны. Всё зима да зима…

– Ну и что, что зима. Зато как у всех!

Семён Семёнович Борщиков тихо вздохнул, не смея перечить супруге.

«Нам ещё повезло, – думал он, лёжа на жёстких казённых нарах подземного убежища. – Десять тысяч счастливчиков, укрытых от сгоревшего в ядерном апокалипсисе мира бетонными плитами, лишённые света, на скудном пайке – небольшая плата за жизнь… Господи, кого я обманываю? Навозные черви и то счастливее нас».

Семён Семёнович тихо заплакал.

Где-то глубоко внутри, там, где душа бьётся о ватные стены глухого сознанья, Семён Семёнович отчаянно завидовал Поэту, чья вера рождала новое утро снова и снова. Как давно это было: синее небо, высокое солнце, чистый прозрачный воздух, пьяный от летних трав…

– Мы всё потеряли…

Втайне от всех он тоже писал стихи: об утраченном мире, о жизни, лишённой смысла, несбывшихся надеждах, непознанной любви. Мысль, что и он немного поэт, согревала робкое сердце отставного полковника.

Свет из вентиляции погас. В воцарившейся тьме Семён Семёнович Борщиков тихо придвинулся к потному телу супруги и робко спросил:

– Может, нам пригласить его в гости? Всё-таки двадцать лет как соседи…

– Вот ещё взял – звать сумасшедшего в гости, – Роза Шайтановна громко зевнула. – Завтра пожалуюсь Управбункеру. Пусть поставит вопрос о выселении его наверх, в «любимые дали», подальше от нормальных людей. Хватит с нас его света!

– Он же погибнет…

– Тебе-то что, спи.

Семён Семёнович Борщиков послушно закрыл глаза. Привычная тьма сошла в его сердце. Он тихо уснул, не смея перечить супруге.

* * *

Творчество есть тайна Рождающего, область за гранью, где поверженный разум покорно безмолвствует; мир вне времени, где прямая и круг – суть Единого. Путь к совершенству – «небошественный восход, начало которого – отречение от земного, а конец – Бог любви»[19]19
  «…небошественный восход, начало которого – отречение от земного, а конец – Бог любви» – преподобный Иоанн Лествичник, «Лествица».


[Закрыть].

Человек – сопричастник предвечной гармонии; рождённый свободным, что выбирает он? Тьму. Сожжённый Эдем, где властвует время, где боль как спасение падшей душе. Раб похоти, предавший душу, бичующий и мучимый огнём желаний. Лжегосподин на миг, приговорённый к смерти. Что создал он? Мир проклятый, пустыню смрада; преступник и палач в одном лице, он сам приговорил себя к пожизненному сроку, отринув Свет.

Плач ангелов доносится с небес. Плач по потерянному сыну, заблудшему во тьме, в беспамятстве: кто он, откуда. Песчинка в чёрном океане страха, безумец, позабывший дом, откуда вышел он во тьму порока.

Кто скажет падшему, что тьма не мир, в котором он, слепец по жизни, существует? Что сделать, чтобы музыка небес вошла гармонией глухому в душу? Как быть, когда весь мир шагает в ногу к бездне?

Небо рождает Поэта – пророка любви, отдавая невинного в руки безумцев, чтобы глаголом жёг он остывшие души, наполняя ветхий сосуд надеждой и верой. Чтобы пламенем сердца освещал он дорогу идущему, жертвой своей вывел из мрачного ада.

Почему же, как дикие звери, кусаете руку дающего? Почему кричите, ослеплённые злом: «Ату его! Распни!»

Вы тоже поэты? Почему же так мерзок ваш крик?

Ступина Вера

Вера Николаевна Ступина пишет стихи и рассказы, является автором 10 поэтических сборников и книги рассказов «Так и живем». В. Н. Ступина – член Российского союза профессиональных литераторов с 1999 года, кандидат педагогических наук. Автор активно печатается в общероссийских и международных литературных сборниках. Номинант учрежденной Издательским Домом Максима Бурдина литературной Премии Мира 2016 г. в областях «Поэзия» и «Проза». Дипломант III Международного поэтического конкурса «Строки души» в номинации «Любовная лирика» (издательство «Строфа», Смоленск, 2017 год). Дипломант Х открытого регионального литературного конкурса «Проба пера» (Санкт-Петербург, 2017 год). Лауреат Международного поэтического конкурса «Строки души» в номинации «Философская лирика» (издательство «Строфа», Смоленск, 2017 год).

Страница автора ВК: https://m.vk.com/id343766122

Эссе памяти Максимилиана Волошина
«К тебе я буду возвращаться!»

Максимилиан Волошин… Это человек, следы от деятельности которого навсегда впечатаны не только в культурную почву Крыма, но и в целом в русскую культуру XX века: в философию, искусство перевода, прозу, живопись, искусствоведение и поэзию. У меня постижение трудов и деятельности Волошина, возможно как и у кого-то еще, находится в стадии ознакомления. И я не стыжусь этого…

Сказитель, эллин, римлянин, бродячий певец-бандурист – именно так хочется назвать поэта, видя его фотографии и портреты, сделанные современниками Волошина. Даже свет глаз, цвет глаз, впечатление от них складываются в связи с обликом поэта. Вовсе не случайно, что описание взгляда и глаз Максимилиана у разных мемуаристов довольно противоречивы, так как сам Волошин бывал разным. И это, конечно, от богатства натуры. От первого лица он мог говорить о Данте и Гомере, о Руанском соборе и Млечном Пути, об Испании и Швейцарии, о Франции и Греции.

Явным источником творчества М. Волошина до войны 1914 года была Франция. Париж был исхожен поэтом вдоль и поперек. В первой книге стихов Волошина редкая страница не обдаст Парижем, если не прямо, то подспудно. Я позволю себе привести в качестве иллюстрации высказанной мысли лишь несколько примеров из цикла стихов «Париж»:

 
Город-змей, сжимая звенья,
Сыпет искры в алый день…
 

(М. Волошин, «С Монмартра»)

 
В дождь Париж расцветает,
Точно серая роза…
 

(М. Волошин, «Дождь»)

 
Осень… осень… Весь Париж,
Очертанья сизых крыш…
 

(М. Волошин, «Осень… осень… Весь Париж…»)

 
Парижа я люблю осенний, строгий плен,
И пятна ржавые сбежавшей позолоты…
 

(М. Волошин, «Парижа я люблю осенний, строгий плен…»)

Мое знакомство с поэтом Максимилианом Волошиным началось именно с этого цикла. Он вдохновил меня на написание нескольких собственных стихотворений. Мне хочется привести свои стихи ниже:

* * *

 
Всю цепь промчавшихся мгновений
Ты снова мог бы воссоздать:
Прогулки рядом с брегом Сены,
Ее вуаль и ее стать;
И синих глаз зовущий омут,
И манкость чувственных речей,
Блошиный рынок, парки тоже
И тусклый свет от фонарей.
 

* * *

 
И ты опять один в Париже
В кругу привычной старины:
Монмартр и вновь блошиный рынок,
Фонтаны, замки… В эти дни
Ты счастлив утренней порою,
Когда туман над Сеной. И
Ты вновь опять один в Париже
В вертепе страсти и любви!
 

* * *

 
Глядишь в окно сквозь воздух мглистый.
Прозрачна Сена. Тюильри.
Все так прекрасно и прилично.
Благословенны эти дни!
Париж! Любовь! Лукавы взоры!
Объятья! Поцелуй впотьмах!
На небе звездные узоры,
А рядом дамы томный взгляд.
 

* * *

 
Парижа не могу любить осенний, строгий плен!
В нем не была! И вряд ли побываю…
Милее мне российских градов лень,
Их темп спокойный! Его принимаю.
Россия – не Париж, не Франция, но все ж;
Своя есть прелесть в ней! Ей равных нету!
Людьми богата! Ведь Наполеон
Российскими вояками низвергнут…
Парижа не могу любить осенний, строгий плен!
В нем не была! И вряд ли побываю…
Но не тужу! Со мною Бомарше,
Руссо, Дакен и Куперен… Их почитаю!
 

Знакомство с несколькими поэтическими циклами М. Волошина заставило обратить внимание на то, как бережно поэт обращается с организацией поэтического движения, как мастерски чувствует и выделяет цезуру, используя весь спектр имеющихся возможностей благодаря используемым знакам препинания. Поэтическому высказыванию, как естественно-речевому, присуща определенная внутренняя организация. Речевой поток представляется непрерывным, однако он расчленяется на отдельные слова, которые объединяются в группы, простые и сложные предложения. Такая расчлененность – обязательное требование к информационному процессу, каковым и является звучание поэтического текста. Носители информации – знаки – должны ясно отграничиваться друг от друга. Важность правильной расстановки границ – цезур – несомненна. Примеры двусмысленности при отсутствии знака препинания подтверждают значимость цезур на своих местах. Развертывая во времени поэтический текст, автор для разграничения частей использует остановки. В силу того, что Максимилиан Волошин был поэтом с хорошим музыкальным слухом, эти паузы-цезуры выверены у него исключительно точно. В качестве примера можем взять стихотворение «Солнце! Твой родник…» из цикла стихов «Киммерийская весна» и посмотреть, как поэт мастерски использует цезуру через систему знаков препинания либо ее отсутствие, что в отдельных случаях при разрыве предложения может быть тоже рассмотрено как паузирование:

 
Солнце! Твой родник
В недрах бьет по темным жилам…
Воззывающий свой лик
Обрати к земным могилам!
 
 
Солнце! Из земли
Руки черные простерты…
Воды снежные стекли,
Тали в поле ветром стерты.
 
 
Солнце! Прикажи
Виться лозам винограда.
Завязь почек развяжи
Властью пристального взгляда!
 

Давайте на примере первого четверостишия рассмотрим, как интересно автор членит поэтическую речь. В первой строке после слова «солнце» стоит восклицательный знак, который можно расценивать как достаточно длинную четвертную паузу, говоря языком музыкантов – а он здесь уместен. А почему поэт ставит восклицательный знак? Здесь вариантов может быть несколько. Я выбираю следующий: Волошин не может не слышать, что просится повтор слова «солнце»; а раз повтора нет, то нужна цезура – восклицательный знак, и он ее дает. После слова «родник» цезура смысловая, здесь не нужен явный знак препинания, поскольку предложение рвется и переносится. Следовательно, цезура невелика. В нашем случае она может быть восьмой паузой. И, наконец, многоточие, завершающее простое предложение, в котором в грамматической основе употреблен глагол несовершенного вида «бьет». Отсюда такая длинная цезура, я бы сказала половинная пауза. И так с точки зрения членения поэтической речи можно рассматривать другие стихотворения М. Волошина, убеждаясь в бережном и грамотном отношении поэта к паузе в стихотворной речи.

Личность поэта формируют многие факторы, среди которых важное место занимают среда проживания и окружение поэта. Нельзя не остановиться на трех точках Коктебельского залива, по которым узнается Волошин. Первая из них – это дом, где он жил и работал. Вторая точка – это могила, которую можно увидеть, стоя рядом с домом. И, наконец, третья – это склон горы Кара-Даг. Абрис скалы напоминает профиль поэта, о котором Максимилиан говорит в одном из стихотворений цикла «Киммерийская весна», посвященном Коктебелю. Привожу строчки из этого стихотворения, написанного 6 июня 1918 года:

…Его полынь хмельна моей тоской, Мой стих поет в волнах его прилива, И на скале, замкнувшей зыбь залива, Судьбой и ветрами изваян профиль мой.

«Судьбой и ветрами» созданы и поэтические произведения Волошина. Если мы условно можем позволить себе разделить поэзию на два начала – пластическое и музыкальное, то Волошин – бесспорный представитель первого. Пожалуй, только Вячеслав Иванов может поспорить с ним в искусстве подобрать наиболее полнокровные и полнозвучные слова для выражения желаемого. Так, только у Волошина вечером в окне мастерской «бьются зори огненным крылом», а зной «медленно плавится темным золотом смол».

Максимилиан Александрович Волошин любил Коктебель, понимая его изысканную и терпкую красоту. Прекрасна и сурова Киммерия – древняя земля, страна пустынных степей и удивительных горных нагромождений, придающих ей своеобразную и редкую красоту. Красота Киммерии, и в частности Коктебеля, заключается в чудовищном нагромождении скал Кара-Дага и в его грозной вершине Гяурбах. И совсем не удивительно, что почти все акварели Волошина посвящены Крыму, его особенному Крыму – идеализированному, синтетическому. В своих работах художник подчеркивал то самое, что в окрестностях Феодосии наводило на сравнение с Элладой, с отдельными местами Испании и вообще со всем тем, в чем особенно обнаруживается красота каменного остова нашей планеты.

Точный и внимательный взгляд художника-акварелиста не мог не сказаться и на стихотворениях Максимилиана Александровича. В его стихотворениях из цикла «Киммерийская весна» столько звуков и такая богатая цветовая гамма:

 
День молочно-сизый расцвел и замер…
 

(20 февраля 1910 г.)

 
Звучит в горах, весну встречая,
Ручьев прерывистая речь…
 

(16 февраля 1910 г.)

 
…Глухие заросли безлистых
Лилово-дымчатых кустов.
 

(16 февраля 1910 г.)

 
…И сбегают тени с гор обнаженных
Цвета роз и меда.
 

(21 февраля 1910 г.)

 
Под быстрым градом тонких льдин
Стучат на крышах черепицы,
И ветки сизые маслин
В испуге бьют крылом, как птицы.
 

(13 июня 1913 г.)

Цикл стихотворений «Киммерийская весна» – один из самых запомнившихся, поэтому вовсе не удивительно, что отдельные начальные строчки стихотворений М. Волошина вдохновили меня на написание собственных стихотворений. Привожу их ниже:

 
«Моя земля хранит покой…»
Он заключен в иконах храма.
И успокоиться душой
Придем сюда мы снова рано.
И голову свою склони́м
Перед Христом и сонмом ликов,
«Моя земля хранит покой…»
И можно думать о великом.
 

* * *

 
«К излогам гор душа влекома…»
Там думается легче мне.
Уходит от меня тревога,
Стихи приходят о весне.
Люблю весну! С ней оживаю…
Весенний дождь сулит мечту.
А с ней, мечтой, я расцветаю!
Приход весны всегда ценю.
 

* * *

 
Солнце, солнце! «Твой родник
В недрах бьет по темным жилам…»
К свету твоему привык,
Ты мне душу оживило!
Радостью своей делюсь
С морем, небом, облаками…
Солнце! Я к тебе стремлюсь!
Для того, чтоб греть стихами.
 

* * *

 
«Выйди на кровлю. Склонись на четыре
Стороны света, простерши ладонь…»
И обратись к Богоматери милой,
Чтоб поддержала душевный огонь,
Чтоб нерасплесканным было бы счастье
И чтоб, как прежде, бы пела душа
И о любви, и о дружбе, участье…
Богу молись в жизни сей до конца!
 

В разные эпохи в России появлялись салоны, знатные дома, клубы («клобы»), в которых собирались интересные люди. И все же никому не удалось создать столь долговременную, столь дружную артель художников, как это удалось Максимилиану Волошину. «Дом поэта» имеет и прямой, и переносный смысл. Местожительство, мастерская художника и поэта. Волошинский дом был похож на корабль, дом этот так и называли – корабельным. Именно здесь Максимилиан ощущал связь дома, одинокой души и безмерности вселенной. Киммерия становится «истинной родиной его духа». Художник и поэт Волошин с капитанского мостика своего корабля на приколе видит небо, горы, залив, мирозданье.

Общение с Максимилианом оказывало на всех, кто с ним близко встречался, удивительное действие. От него исходили мягкость и спокойствие. Каждый человек для него что-то значил. Разумеется, Волошин делал выбор, оценивал, осуждал и одобрял; но его первым движением было внимание. По мнению Марины Цветаевой, острый взгляд Макса на человека был собирательным стеклом, то есть зажигательным. Волошин ненасытностью до настоящего заставлял человека быть самим собой.

Поэт создал мир, наполненный братством и любовью людей искусства, неповторимый мир, о котором сейчас можно говорить с завистью и восторгом, как о сотворенном самим человеком. Волошин верил в то, что человек от рождения гений, что в нем заложена энергия солнца.

Свое нынешнее размышление о Максимилиане Волошине хотелось бы завершить следующим триптихом его памяти:

Памяти М. Волошина
триптих

 
Соустроитель, соучастник, сподвижник —
Это все о нем!
С копной волос своих лохматых
Прекрасен Макс в хитоне том!
Он был богам подобен внешне!
А внутренне – Вселенной всей!
Огонь без вод мог погасить он,
Душой любого взять в свой плен!
 

* * *

 
Средь пены морской и средь горных ущелий
Киммерии царь! Макс – философ и бог!
Бывали в гостях Гумилев, Брюсов… Пели
Романсы и арии звезды. И снов
Им всем не хватало… Душа расцветала!
Творить ей хотелось, общаться! Она
К вершинам искусства взлетала, взлетала…
Ведь Крым вдохновенье дарил навсегда!
 

* * *

 
К тебе я буду возвращаться!
Вошел ты в душу навсегда!
Мне интересна проза, также
Стихи Волошина, судьба…
И люди те, что приезжали
К нему в Киммерию. Они
В Крыму с ним вместе расцветали
Взаимной мудростью любви!