Текст книги "Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск им. Велимира Хлебникова. Выпуск второй"

Итак, папа разгневанно зашёл в здание и сказал, построив перед собой весь медперсонал: «Кто главный? Ну, отвечайте!» На что он получил эгоистичный ответ этой медсестры: «Ха, зачем он вам нужен? Гм, главного ему подавай!» Папа даже не растерялся, а просто задал еще один вопрос и ждал честного ответа: «По какому праву вы собрались забирать моих детей в дом милосердия? Вообще, какой дом? Приют? Они что, бродяжки?» Мужчину даже передергнуло, но он отвечал уверенно и спокойно, но со страхом в глазах осознавал, что возможны проблемы: «Я не имею права забирать ваших детей. Мне сказано их госпитализировать, и все!» Папа немного расслабился, а потом переспросил, словно тряс солдат за потерянное оружие: «Только положат их, и все? На сколько дней?» Мужчина раскрыл глаза широко и ответил: «Пять дней. Мы их просто проколем, и всё. У мальчика все нормально, но одна девушка кашляет, а у маленькой температура».

После внезапной смерти Сережи мы не стали препятствовать работе медиков. А эти сволочи в белых халатах сразу стали себя выгораживать и утверждать, что они меня спрашивали, лягу я с детьми или нет. Хотя они и слова не сказали, а только кричали, что детей заберут у нас. Потом папа сказал, что ему нужно отвезти сына в морг, и оставил с нами маму. После он вышел, а с нами остался наш сосед Стасик. Но я не могла там находиться, в особенности смотреть на эту напуганную белобрысую медсестру. Эта толстушка то и дело прятала глаза от меня и пыталась не попадаться на глаза. Я вышла на улицу и, словно сторожевая собака, ждала своего отца возле входной двери.

Пока мама готовила документы на госпитализацию, я рыдала, разглядывая ночное небо Калача. Еще никогда в жизни не видела этот город ночным и таким дождливым. Вскоре подъехал Виктор и наша бабка ушла в маршрутку, а я вошла в здание педиатрического отделения и поняла, что это не сон, а горькая реальность. Наш Сережа собрал нас всех под этим дождливым небом Калача-на-Дону, и я еще раз убедилась, что не сплю, а мой разум просто не хочет принять правду.

Через час подъехал папа с друзьями с работы, да и вообще со знакомыми. Он вошёл к ним и все узнал, а я понимала, что тут, кроме него, не смогу ни к кому прижаться и поплакать на груди. Нашим бабе и деду мы были не нужны, а они там были только из-за папы, так как боялись его. Да и вообще их в посёлке не уважали и считали таким же дерьмом, как эти странные человекоподобные создания. Увы, но если ты дочь такой матери, как баба Лида, то ты автоматически становишься дерьмом.

Папа повёл меня знакомиться со своими друзьями, но мне уже было всё равно. Я лишь заплакала, прижавшись к его груди, вспомнив ту самую сентябрьскую ночь, когда умерла Света. Ее смерть также была на совести наших врачей! Мама не встала на учет вовремя, и произошли преждевременные роды. Папа с нашим соседом дядей Мишей Романовым искали акушерку по всей Береслаке, а полиция нашего поселка все дома обыскивала в ее поисках. А Светочка родилась дома, мама не знала, что делать и как отсоединить пуповину. Девочка просто получила пневмонию и умерла через четыре дня. В ту ночь тоже шёл дождь и тот же сука дедушка бросался на папу с ножом, а сейчас он сидел и радовался смерти ребёнка.

Папе вкололи тройчатку, поэтому он ощущал себя словно в тумане. Мы залезли в машину к его друзьям, а я лишь плакала, прижавшись к его груди. Говорят, слёзы помогают избавиться от боли, но мне было все так же больно. Смутно помню, что мне говорили, и его тоже, но мне все равно, а я лишь знала, что Сережа лежит совсем один в морге. Папа о чем-то говорил с друзьями, но я не понимала их. Помню, папа указал на желтую маршрутку и сказал, что там сидят его зять, тесть и тёща и им плевать на всё! Сидят как мыши и слова не говорят. Потом я подхватила разговор и рассказала ему о том, что бабушке нашей было наплевать, что будет с внуками. Она лишь бегала кругами по улице и болтала по телефону с Ларисой, когда реально нужна была ее помощь. Потом мы увидели, как мама вышла из педиатрического отделения вместе с детьми. Мы подошли (а дождь все усиливался) и не понимали, что происходит, а главное, куда их несут посреди ночи. Я не слышала, о чем говорили родители, но я прижала к себе Кристину и попыталась успокоить ее тем, что принесу ее игрушки и ноутбук с фильмами и ей будет очень весело.

Мы отвели их в инфекционное отделение и обомлели от ужаса. Это здание находилось в ужасном состоянии, казалось, что стены вот-вот рухнут. Облетевшая краска, осыпающаяся штукатурка оставляли желать лучшего. И вообще это строение находилось напротив морга. Когда мама вошла, мы пообещали приехать утром и привезти вещи, но не знали, сможем ли мы вообще приехать. Потом, прощаясь, пошли по ночным улочкам до стоящей маршрутки нашего дяди. Мы шли с пустотой внутри и страхом за будущее. Меня мучали вопросы: почему Сережа умер? Не заберут ли у нас детей?

Когда мы пошли к маршрутке, папа попрощался с друзьями и мы сели в эту машину. Потом папа спросил о том, куда Витя положил Серёжу, и он ответил, что на стол. За это ему, конечно, спасибо. Тут нечего сказать. Не дай бог такого никому, и особенно нести мертвого ребёнка на руках в морг.

Вот мы и поехали домой по дороге, а я лишь роняла слёзы, молчала и делала вид, что сплю. Папа крепко меня обнял, а Слава смотрел на нас. А нашим было до счастья и радости. Они сидели разговаривали о веселом и смеялись, словно сегодня у них не умер внук. Теперь мои глаза раскрылись, а люди, которых я когда-то любила, превращались в кусок дерьма. Как у них не болела душа, я не знаю. Даже соседи плакали из-за этого горя. С первого дня жизни мой брат не видел бабушку и дедушку. Дорога до моего дома пронеслась быстро, мы покинули злосчастную машину и разошлись по домам.

На улице было очень холодно, дул ветер, что ударил меня в спину аж до боли, от чего перехватило дыхание.

Когда я вошла в дом, то почувствовала себя пустой коробкой, в которой поселился дух смерти. Мы стояли среди дома и не знали, куда идти, но знали одно: необходимо думать о завтрашнем дне и хоть немного поспать. Мы посидели немного и легли спать: я – в обнимку со своей собакой, а к папе под бок залез любимый котёнок Сережи. Мы спали среди пустого дома и холода бетонных стен.

В четыре утра к нам пришёл Фокин Митя с друзьями, а папа не мог выдержать лишней жалости, да и мне было плохо. Рекс кинулся к калитке, на чужих. Митя пришел с другом к нам домой, он хотел нас поддержать в эту трудную минуту для нашей семьи, но нам и так было ужасно плохо. Я вышла на улицу и увидела Фокина вместе с его другом, с которым он служил в Чечне. Я подошла к забору и сказала, что папы нет. А парни просто хотели нас поддержать. Спасибо им за то, что в четыре утра пришли к нам, хоть мы и не вышли. Но тогда был совсем не тот момент, потому что рвалась душа на части. Когда я начала поворачиваться, Митя попросился в дом, но я не пустила, так как папе было не до этого. На глаза вновь накатились слёзы и ощущение беспомощности. Я зашла в пустой дом вся в печали, которая сжирала меня изнутри. После этого мы так и не смогли умереть, все думали и проснулись. Где-то в шестом часу я вышла на улицу и увидела, что серое небо опускалось все ниже, а гробовая тишина пронизала все вокруг. В моём дворе была тишина: не лаяли собаки, не мычали коровы и даже птицы молчали. Просто была тишина, мертвая тишина, что и удивило наших соседей.

С утра позвонила мама и попросила ей привезти тарелки, ложки и так далее.

Мы хотели попросить Стаса, но он заболел и не согласился. Я собрала одежду и другие вещи, собрала все, что могло бы их отвлечь от горя, которое нависло над нами. Мы стояли возле дома Натальи Борисовны и все решали этот вопрос. Вдруг к дому подъехала белая «лада приора», папа подошёл и ничего не понял. Пьяный мужик с женщиной несли полный бред. Только не понятно, откуда они знали, что нам нужна была машина. Да и вообще чёрная суббота закончилась и началось чёрное воскресенье. Потом папа подошёл к нам и решил, что необходимо позвонить одному человеку. Попрощавшись с Натальей Борисовной и Степаном, мы пошли домой. Папа позвонил дяде Володе, и мы поехали в больницу, глотая горькие слёзы, разглядывая мутный пейзаж за окном автомобиля. Мы с папой плакали, не заметив, как доехали до больницы. Днём этот город был совсем иным, ярким и красивым, но, увы, дождь портил всю картину.

Когда мы подъезжали к боксу инфекционного отделения, я ужаснулась. Днём это строение выглядело словно сарай с осыпающейся со стен штукатуркой. Казалось, что это не больничное отделение, а заброшенное здание в мёртвой зоне Чернобыля. Когда мы вошли в это страшное здание, обратились к медсестре и попросили нашу маму. Неожиданно страх сжал моё сердце, из-за чего стало тяжело дышать. Буквально несколько минут спустя к нам вышла мама сама не своя и рассказала ужасные вещи. Ночью главврач вместе с заместителем вошли к ним в палату и брезгливо, с ненавистью стали обвинять ее в убийстве сына, даже не посмотрев, что она была на седьмом месяце беременности. Разговаривали с ней, словно с убийцей, не обращая внимания на детей, которые замерли в ужасе от услышанного. Мы захотели увидеть детвору и попросили маму их привести, но когда они попали в поле зрения, выглядели ужасно. Лица бледные, а голос дрожит от страха. Глазки бегают, дети просят их забрать домой из этого ужаса. Осмотревшись по сторонам, я обнаружила, что здание в аварийном состоянии и скоро рухнет, наверное, в груду арматуры вместе с больными.

Мама попросила папу, чтобы мы похоронили Сережу с дедушкой в одной могиле, а папа стоял, словно огромная скала, открывая нам свои пещеры для спасения. Только вот Алена все время спрашивала о Сереже, но мы меняли тему и сказали, что он уехал к тете. Только они не поверили нашему вранью и прекрасно знали, что он умер. Мы крепко обняли всех и направились домой. Вновь всю дорогу я вжималась в кресло, заливаясь слезами, смотрела в окно. Вдруг вспомнила лицо Козловой. За пять минут до того, как дядя Володя приехал за нами, эта женщина примчалась к нам с обвинениями и криками. Видите ли, наш дом состоял на печном отоплении и дети обязательно должны болеть, но это не про наших. Да и вообще в Береславку только в восемьдесят пятом году провели газ, а до этого люди топили углем и дровами и жили точно так же. Теперь зато, если в доме нет газа, то ты во всем виноват. Родители не могли проводить это взрывчатое вещество в дом из-за Семена. Однажды он чуть не взорвал дом вместе с нами. Пошёл ночью в туалет и крутанул рычаг, и газ пошёл заполнять дом. Вовремя папа приехал с работы и разбудил всех, а то бы нас не было. А вот Козлова из тех людей, которые всегда хотят выезжать на чужом горбу. Наше государство помогает всем, а само себе помочь не может, в частности и Волгоградской области, где могут посадить человека ни за что. Увы, в моём родном посёлке нет закона, все продажные в поисках новой наживы. Только если ты имеешь хоть чуточку власти, то ты господь бог и можешь кого угодно посадить даже в тюрьму.

Вот и Козлова, наша патронажная медсестра, считала себя богатой и властной, женщиной из высшего общества с голубой кровью. Она обвиняла нас в своей же халатности, но я не выдержала и сказала ей то, что было реальной правдой: «Не дай бог вы запороли его точно так же, как и меня! Вы мне поставили эпилепсию, а у меня подозрение на опухоль головного мозга!» Конечно, ей сказать нечего, ведь я оказалась права во всех смыслах этого слова. Помню, она взглянула на меня злобно и, усевшись в машину к мужу, умчалась от нашего дома. Кто она такая, чтобы обвинять в том, в чем виновата сама? Если каждая медсестричка будет вести себя как судья главного суда, то наш мир погрузится в хаос из-за таких дряней, как наши врачи.

Как только мы приехали домой, сразу же занялись подготовкой к похоронам. Убирали лишнюю мебель из зала, мыли полы и часами думали о том, как мы сможем все сделать сами, без чужой помощи, только я и папа, и все. Зато я еще раз убедилась, что наши бабушка с дедом ничем не отличались от Козловой. Такие же корыстные и заботятся только о своей заднице. У них совершенно нет сердца, а счастливое детство растворилось в далеком прошлом. Увы, но человеку свойственно получать нож в спину от самого родного.

День промчался быстро, а ночь спустилась с тяжелыми тучами на землю. Она прошла в пустом одиночестве, где нет счастья, а есть только боль. Мы не знали, чего нам ждать от завтрашнего дня, искренне надеялись на то, что жизнь позволит нам забыть эту боль. Папа не мог уснуть, через каждые полчаса будил меня. Возможно, он боялся, что и я не проснусь, как наш Сережа.

Моя боль – это ад, который отравляет мой организм и разум. Что делать дальше, не знаю. Но знаю одно: я должна бороться, чтобы другие дети смогли выжить, а не умереть, как Сережа. Поспать так и не получилось. С одной стороны папа, а с другой – тоска и беспокойство, которые меня уничтожали полностью. Моя душа металась из стороны в сторону, но это понятно. Моего брата дома первый раз не было, да и вообще он лежал в ледяном морге среди трупов в Калаче. Хотя меня успокаивало то, что он там не один, а с мамой и сестрами, хоть и в разных помещениях друг напротив друга. Не знаю, что именно чувствовали мама и дети, но знала, что врачи относились к ней как к убийце и это продолжалось до вскрытия. И понятно почему! Главврач понимал, что сам виноват в том, что скорая приехала с одним ведром и тряпкой, без лекарств и должного оборудования. За это он мог бы и сесть сам в тюрьму вместо мамы. Ясно стало одно: шло спасение шкур тех, кто заведует больницами, и тех, кто проворонил смерть Серёжи. Наш мир полностью погряз в собственном коварстве и эгоизме с другими пороками современного общества.

Ночью переписывалась с мамой, рассказала, что бабушка Лида так и не пришла, а Козлова трепала нервы, обвиняя в убийстве, в котором виновата сама. А мама пожаловалась, что ее назвали убийцей, а дети сильно испугались этого. Короче, все летело псу под хвост. После пришло сообщение от моей бывшей подруги Карины. Мы поссорились с ней в середине августа из-за того, что она оскорбила мою бабушку. Какой бы она ни была, все же моя бабушка! Мы стояли под дождем, а я рыдала на её плече, жалуясь и рассказывая, как все случилось. Ужасный холод сковал ноги и руки, а темень склеивала глаза. На деревьях монотонно играли листья с ветром и дождём, а мои слёзы только дополняли эту симфонию. После нашей беседы мы разошлись по домам. Когда я прошла в зал, увидела, что папа спит и это был десятый час ночи. Я не стала его будить и просто прилегла сама, как вдруг пение сломанной игрушки пронзило мои уши, а страх сковал ноги. Плюшевый мишка не работал уже два года, а тут пел, и совсем другую песенку. Его никто не трогал, он просто заиграл сам, и очень неожиданно. Страх обуял меня, я помчалась к папе, стуча зубами. Разбудив отца, я объяснила ему, что игрушку не включала, да и вообще она сломана. Тогда мы вдвоём перепугались ещё сильнее, а песенка напомнила медвежонка, который никогда уже не вырастет и не станет медведем. Папа попытался достать механизм, распоров пузико игрушки, но стоило поднести к ней ножницы, как она смолкла. Преодолев свой страх, я взяла эту игрушку и понесла в свою комнату. После этого мы очень долго не могли заснуть, но все же уснули. Но знаю одно: впечатление от этой ночи заставляло обратиться с врачу за помощью, словно я сумасшедшая.

С самого утра мы решали, кто поедет за Сереженькой в морг. Папа не хотел его забирать, не знал, что увидит, но потом собрался с силами и решил ехать. Вскоре подъехал Витя. Мы с трудом до них дозвонились, как оказалось, они еще спали и не спешили к нам. Эти люди даже не торопились на подготовку к похоронам. Можно было подумать, что едут в морг за чужим внуком, а не за своим. Спустя полчаса к нам приехала баба Лида с зятем, также пришёл дядя Саша, чтобы помочь подготовить двор к похоронам. Бабушке сказали проследить за всем этим, а Витьку папа взял с собой, так как ему с каждым разом становилось только хуже. Как вдруг пожилая женщина стала меня уговаривать, чтобы я осталась с ней, но я не могла. Иногда мне казалось, что она хочет все испортить, вечно пытаясь навязать нам свою идею. Но мы ее не слушали и делали, как должны были: соблюдали правила и традиции нашего дома.

Пока мы ехали в Калач, все шёл тот же серый дождь. Я смотрела в окно автомобиля, глотая таблетки, словно во сне, но все было правдой. Хотя сегодня дорога показалась очень долгой и мучительной, из-за чего путались мысли. Слёзы текли по лицу, а боль пронзала душу. На миг хотелось взвыть, но что-то держало меня. Приехав к папе на работу, сразу же пошли в контору. Тогда он работал в огромном фермерском хозяйстве у Крестьянского Алексея Борисовича в ООО «Степное». Он был механизатором и работал на нескольких машинах. В нашем районе очень многие работали у фермеров, так как их тут было очень много.

Въезд на фазенду был ухожен, и главное, там была гладкая дорога. Там я была впервые в жизни, и это место смахивало на сериал. Золотые вывески генерального директора и рисунки детей из Ильевской школы. Нас встретил заместитель, которого звали Игорь Богданович. Высокий брюнет с угольно-чёрными волосами, немного смахивая на нерусского, имел довольно крепкое телосложение и мужественный голос. В его руках был увесистый чёрный телефон, который он всегда крутит в руках. Он бегал возле нас и помогал, чем только мог, а Витя стоял позади, словно напуганный заяц. Папа дрожащими руками кое-как расписался за деньги, которые взял на похороны, и в туманном состоянии пошёл к своему сменщику. Мы сели в машину к дяде Володе, въехали на территорию фермерского хозяйства и направились к МТМ, где шел ремонт техники. Конечно, все сразу начали спрашивать, что случилось с мальчиком, но мы и сами не знали. Он просто не проснулся! Если бы мы знали, что одна прививка приведёт к его смерти, то не делали бы ее! Также ясно и то, что ему не дали шанса на спасение. Были бы лекарства и бензин, он бы был жив… Главврач не следит за порядком и по сей день. Скорые выезжают на вызов, не имея лекарств и даже бензина, чтобы везти в город. Автобус с папиной работы следовал за нами, а мы мчались в морг на вскрытие. Папа договорился через одну медсестру, чтобы Сережу вскрывал честный патологоанатом, а не тот подкупной, чей номер ему дали. Меня терзали сомнения и неизвестность: из-за чего умер мой брат? Все не знали, что и думать. Возле морга уже стояли Стас с Зариной, как оказалось, они приехали к маме, привезли сладостей и ждали нас. Мы узнали размеры гроба и помчались в магазин ритуальных услуг. Честно, я забыла там все на свете, не могла вспомнить, когда родился мой брат, в голове все смешалось. Смутно помню, как вышла из этого здания к папе, прижалась к его груди, заревела. Моя душа кричала, просилась на волю, хотела весь год начать с начала. Но нет, повернуть время вспять невозможно, а этот год стал годом потери тех, кого любила. Начиная с любимого человека, заканчивая братом и добрыми воспоминаниями о прошлом. Но одно я узнала наверняка: поняла, какие люди мои бабушка и дедушка, какой на самом деле Виктор, а главное, что в нашей больнице перевелись нормальные врачи. Теперь все прошлое казалось абсолютной фальшью. Эти люди улыбаются в глаза, а стоит повернуться к ним спиной, стальной клинок вонзится тебе в ребра, взамен мы не обретем новый шрам, а заменим душу.

Серые тучи над Калачом превращались в туман, застилая дождём землю. Автобус вместе с Витей отправился в морг на вскрытие, а мы поехали в магазин за вещами для нашего зайчика. Помню, это было огромное здание на окраине города. Когда мы вошли в него, то одним своим видом напугали продавцов. Нам помогали две девочки. Мы без лишних слов промчались среди всех вещей. Эта покупка являлась огромной пыткой для всех нас. Купив все, мы поехали в морг.

Сразу по прибытии мы заехали к маме, и я помню, как она плакала у папы на плече и сказала, что у нее двойня. Эта новость не могла не радовать, но повода огромного не было, когда ребёнок напротив в морге лежит. Потом мы вышли, папа пошёл к Сереженьке, а я – к Зарине. Мы стояли под деревом и даже не знали, кому же из нас хуже – ей или же мне. Она нажаловалось мне, что Витя – тряпка и даже не пошёл, когда спросили родственников. Стасик, недолго думая, подошёл и следил за ходом вскрытия. Честно, если бы не они, мы бы сошли сума. Зарина все время говорила мне, что Сережа ангел, он у бога под крылом и его не вернёшь. «Видишь, дождь идёт? Это бог его на небо забирает. Самое главное, что он умер от болезни и вас не будут таскать», – уверенно говорила Зарина. Эх, если бы она только знала, как ошибается! Больница не только хотела под любыми предлогами проникнуть в дом, но и угрожала забрать детей в детский дом, безжалостно ломая им психику. Поэтому мою душу пронзала злость и ярость, а ненависть сжирала меня изнутри. Потом я рассказала, что ночью пел мишка, и она сказала, что это его душа домой пришла на тот момент, он просто показал нам, что он дома. Именно в этот момент двери морга распахнулись и огромная птица звонка вскричала, подавая нам знак, что Серёжу выносят. Не знаю как, но ноги меня туда понесли сами, даже не послушала Зарину, помчалась к брату. Помню, резкий запах вонзился мне в нос, а разум обуял ужас и страх. На столе лежал обнаженный мужчина с разрезанной грудной клеткой, все его внутренности лежали рядом на столе. Огромная гора кишок до сих пор стоит у меня перед глазами, а в носу застрял запах, от которого можно запросто задохнуться. На соседнем столе лежала женщина, а в холле кто-то был завязан в одеяло. Возможно, это был ребёнок или же человек, свернувшийся клубком. Потом папе стало хуже, так как нужно было забирать Серёжу. Помню, когда он попросил Витю забрать его, он скривил лицо. Конечно, это место не для слабонервных, но ведь он мужчина.

Как я хотела его забрать сама, но знала, что Стас и папа мне этого сделать не дадут. Потом криминалист сам вынес ребёнка. Когда я увидела брата, очень сильно переволновалась, в ушах слышала биение своего сердца. Мне так хотелось прижать к себе своего зайчика и больше не отпускать. Обернувшись, я увидела, что папа пошёл не в ту сторону и чуть-чуть не упал.

Нашего мальчика внесли в автобус, положили на кресло. Мне даже показалось, что он не умер, а просто спит. Только один разрез на его голове и шее утверждал обратное. Глядя на беспомощность отца, я поняла, что мне нужно быть хладнокровной, а это мне давалось очень тяжело.

Мы ждали маму, чтобы она попрощалась со своим сыном в последний раз. Зарине это не нравилось, а по-другому нельзя. Она бы корила себя за то, что не попрощалась с сыном. Неожиданно я узнала, что подкупленный патологоанатом сказал, что мы ребёнка не кормили перед смертью, хотя мама его покормила перед сном, а его печень получила шок. Но это были пустые понты! Моего брата убили прививкой, спровоцировавшей рак печени. Ему нельзя было ее делать, но ни УЗИ, ни анализы не брали. В общем, Козлова всегда так делала, для нее главное – уколоть, а можно или же нет, ее не волновало. Вскоре вышла мама, она склонилась над телом нашего брата и зарыдала; попрощавшись с ним, вернулась в больницу. Я хотела ехать с папой, но он запретил и велел сесть в машину к дяде Володе.

Автобус ехал впереди нас, а мы не стали его обгонять, так как знали, что там покойник. Мы заметили, что, если кто-то умирает, обязательно идёт дождь. Также всю дорогу мы обсуждали, что не мог наш Сережа умереть от этого. Я точно знала, что он кушал, так как сама лично кормила его, а фельдшер доставала кусочки пищи из его рта, когда откачивала его. Я все видела, так как это происходило при мне. Автобус свернул на ферму на заправку, а мы помчались домой, чтобы все подготовить к приезду нашего мальчика. Доехав до дома, я выбежала из авто, прихватив с собой пакеты, попрощалась с дядей Володей и помчалась в дом. За несколько минут мы с бабушкой накрыли пьедестал для нашего малыша, а я достала кошелёк и вместе с бабулькой своей стала пересчитывать денежные купюры. Какую я все же сделала ошибку… Откуда я могла знать, что она вытащит из него деньги, сделав вид, что она ничего не сделала? Вскоре привезли нашего Сережу и на душе у меня стало теплее. Он был дома, а не в холодном здании морга, среди любимых игрушек и родных стен. Как ни странно, это меня успокоило. Я отлучилась на мгновение и дала бабушке кошелёк, и она вытянула из него деньги в тот момент, пока меня не было. Когда я вернулась, папа уже сидел в автобусе, а наша воровка бабуля стояла с Витей. Я взяла у нее кошелёк и пошла к отцу, чтобы ехать заказывать поминки. Все организовав, мы приехали домой и взяли Витю с его маршруткой, а он начал кричать, что не собирается везти нас на своём бензине. Чёрт, мы что, не заправим ему бак? Мало того, что он обворовал нас, так еще и совести хватило ныть, чтобы ему заправили «газель». По дороге я стала считать, чтобы знать, сколько у нас денег осталось, но обнаружила, что деньги украдены. Витька уткнулся носом в руль и стих, словно нагадивший ребёнок. Потом мы решили заехать к маме и позвонили, но она не брала трубку, а ответил Семен. Из-за того, что у него огромные проблемы с речью, я ничего не поняла из сказанных слов. Всю дорогу мы пытались дозвониться, но не смогли, страх обуял наше сознание. Мы помчали на заправку, меня пронзил взгляд одного азербайджанского парня. В нем была та самая человечность, которой не было в глазах моих дедушки и бабушки. Витя рвался на работу и не хотел помочь нам на кладбище завтра, но папа пообещал ему пробить все колёса, а потом поставить новые. Ужас, у них и шутки были сквозь зубы и с пустыми понтами Витьки. Он был не настоящим мужиком, а простой тряпкой для мытья полов!

После того как мы забрали гроб, мы заехали в супермаркет и я взяла зайчика для брата, словно живого. Конечно, ревела, когда расплачивались за него. Мы вновь позвонили маме и поехали в больницу отвозить им вещи. Гроб был великолепный: нежно-голубого цвета, с золотыми розами, дубовый. Но на входе в больницу Витька сказал так, что все встало на свои места. Он не хотел идти с нами и сказал, что он нам никто и вообще что мы до него докопались. А наша мама была на приёме у врача, поэтому не смогла ответить. Мама передала вещи и взяла другие.

Когда мы приехали домой, вечер постепенно занавешивал овал неба на горизонте и пошёл дождь. Когда выносили вещи, обнаружили иконку, потертую из-за времени. Никто не знал, как она оказалась там, но за чудо спасибо тому, кто ее положил. Увы, но с гробом мы ошиблись, он был немного велик. В народе говорят, что это плохой знак, а возможно, оно так и было. Вокруг моего брата, словно куча горлиц, спустились наши соседки. Престарелые женщины украшали его цветами и о чем-то спорили, но нам до этого не было никакого дела.

Краски дня исчезали, а мой посёлок накрывался сизой мглой, как и моя душа. После того как мы завезли продукты в кафе, мы съездили домой и несколько раз посылали Витю за корректором, чтобы подписать венки. Я очень надеялась, что бабушка мне поможет, но получила отказ, так как дед дома голодный. Поэтому пришлось всем заниматься самой. Мы просидели возле гроба очень долго. Спасибо дяде Саше и его супруге, которая являлась крестной моего брата Семена. Наша бабка собиралась в день похорон внука на работу, которую к тому же в тот день выдумала. Бригада собрала деньги на венки, а ей дали выходной. А вот они эти деньги растранжирили на всякие безделушки. Воры, да и только. За это я ненавижу их точно так же, как и Козлову. Помню, тяжело вздохнула и продолжила подписывать венки, но периодически мне становилось даже плохо. В ушах появлялся шум, а в груди появлялся непонятный стук, словно моё сердце хотело выскочить наружу. На беду, у меня даже кончились таблетки и нам с папой пришлось идти к Наталье Борисовне хотя бы за одной таблеткой. Папа спросил, смогут ли они подписать венки, но они не умели этого делать. Я сообразила, что придётся все делать самой и с этим ничего не поделаешь.

Время все шло, а ночь постепенно вступала в свои законные права. Папа с дядей Сашей заставили меня лечь спать. Наутро они уехали на кладбище готовить могилу, а я осталась одна в пустом доме, где были только мы с малюткой в гробу. Вдруг вздрогнула, когда вспомнила ночные кошмары. Странно, но наш дом окружили кошки – и наши, и море чужих. А наша пришла в бешенство и со звериными глазами бросалась на Серёжу. Мы подходили к ней, а она шипела и кидалась на нас. Чужие коты заполняли наш дом и рассаживались вокруг гроба, а наши котята залазили на меня и странно мурлыкали. Но, глядя на нашу Марусю, можно было подумать, что она дьявольское животное, которое шипело и бросалось на всех, словно сам дьявол в обличии кошки пришёл за душой ангела. На секунду подумала, что на небесах шла война между раем и адом за Сережину душу. Из-за последних странных событий я даже поверила в потусторонний мир. Увы, но четверо сходить с ума одновременно не могут.

С рассветом я положила все принадлежности в гроб братишки и развязала ему ручки и ножки. Как ни странно, я не чувствовала боли, а ощущала нежность и тепло, а главное, любовь согрела мне душу. Я забыла про гнев, ярость, обиду и месть. Просто хотела, чтобы он был со мной. Пока никого не было, успела нарезать цветы и украсить ими новый домик братика. Мне почему-то показалось, что ему будет приятно лежать среди своих любимых цветов. Потом пошла открывать ворота, потому что приехали наши. Да и всегда в нашем доме разгораживали забор, чтобы люди могли спокойно проходить. В нашей семье так было принято, но Витьке этого не понять. Он стал орать не своим голосом, что я дура, раз так делаю, но я ответила стойко, что у моего брата будет все как у людей! Конечно, он меня ненавидел очень сильно и считал себя самым умным фраерком, но, увы, ему до него далеко, как до Китая ползком. Удивительно, но на похороны приехал и дед. Он был настолько хладнокровным, можно было подумать, что у него нет сердца, а просто камень внутри.

Когда он зашёл к нашему ангелочку, что-то пробурчал и тяжело вздохнул. Конечно, это его «ммнда» меня возмутило, увы, но это был наш дед, которому совершенно плевать на все и всех. После этого «ммнда» вся троица каменных людей – дедушка, бабушка и Виктор – поехала за сигаретами в магазин, и я вновь осталась одна, понимая, что они тратят деньги с венков моего брата. Удивительно, но мне было не страшно, хотя покойников боюсь очень. Я просто знала, что мой брат мне ничего не сделает, а просто защитит. Помню, когда была совсем ребенком, бабушки говорили, что покойники все видят, от них не спрятаться, не скрыться, они видят тебя изнутри. Видимо, и наш Сережа все знал.