Текст книги "Альманах «Российский колокол» №2 2021"

Людмила Юханссон

Родилась 25 декабря 1950 года, выросла в Ленинграде. В 1972 году с отличием окончила Ленинградский полиграфический техникум, факультет технического редактирования, в 1982 году – Московский полиграфический институт, факультет журналистики. Работала в издательстве «Лениздат», несколько лет работала в редакционном отделе Ленинградской лесотехнической академии имени С. М. Кирова. После перестройки окончила Балтийский институт туризма, факультет менеджмента, и перешла на работу в туристическую отрасль. Увлекается рисованием, принимает участие в выставках.

В 2019 году вышла в свет книга сказок «Баклуши для Маркуши». В 2020 году опубликованы: по результатам РосКон 2020 г., в сборнике «Миры внутри нас» отрывки из повести «Единичное множество, или Инструкция для "красавчиков"»; в журнале «Российский колокол» № 3 эссе «Одиночество Прометея»; в сборнике «За стеной сна» Интернационального Союза писателей и оргкомитета «Аэлиты» на соискание премии-медали имени Говарда Филлипса Лавкрафта отрывки из повести «Аллигатор»; в журнале «Литературный магазин Russian Bell» № 4– первая сказка из книги сказок «Баклуши для Маркуши» и эссе «Одиночество Прометея»; в журнале «Вокруг света» № 2-2020 отрывки из книги сказок «Баклуши для Маркуши» и короткий рассказ о городе, в котором она живет. Готовится перевод книги сказок на шведский язык.

Одиночество Прометея
(продолжение)

Первая часть опубликована в альманахе «Российский колокол» № 3, 2020

Часть вторая
Отречение апостола

Вадим открыл тяжелые двери библиотеки и вошел в темный коридор. Он почти ничего не видел под ногами. Зловещие блики догорающих факелов воскрешали на неровных каменных стенах подземелья видения из «прожитых» им лет… Коридор поворачивал то вправо, то влево, и, наконец, показались два ярких факела, освещавших массивную дверь. Их пламя неистово плескалось, перемешивая желтые и черные тени. На фоне дверей появилось чье-то неясное очертание… Тихий шепот обволакивал Вадима со всех сторон:

«Ты впустил в себя все страсти: любовь и ревность, жалость и месть, радость и печаль, щедрость и жадность, покорность и гордость, отвагу и трусость. Ты – квинтэссенция. Как эфир, quinta essentia – тончайшая пятая сущность, – везде, но невидим, так и чувства, которые тебя наполняют, – неосязаемы. Они будут управлять тобой, если ты позволишь, или ты будешь управлять ими. Так устроен ты. Это великая загадка, невидимая сила, ты в ней, и она в тебе – дух, которым наделен этот мир. Ты испытаешь все! Ты поймешь каждого, и посмотрим, что останется от того, что ты задумал! Ты не сможешь судить, потому что найдешь в себе тот же порок, и ты не сможешь прощать, потому что и себя простить не сможешь».

– Не все можно прощать! – крикнул Вадим. – Разве можно простить насильника ребенка – убийцу его души?

– Все – по воле Божьей! Значит, и прощать не надобно… И судить тоже…

– Значит, все хорошо, по-твоему? Кто-то должен это изменить!

– Попробуй! Возьми факел и открой дверь…

– Который мой?

– Выбери сам…

– Но у меня две руки и два глаза. В мире живет неверие и сомнение, они будут сопровождать меня с двух сторон. Мне нужно два факела!

Толкнув ногой дверь, Вадим вышел в просторный зал. Тени от факелов плясали в полумраке и, отрываясь, устремлялись вверх. Стены сверкали изумрудной смальтой. Белые плоские колонны уходили высоко вверх и были исчерчены разными письменами. «Почему их двенадцать? – подумал он. – Я ’’пережил” здесь девять тысячелетий безумных деяний человечества. А что значат еще три?»

Перед ним была широкая лестница, которая упиралась в тринадцатую, пустую колонну…

Он пошел вверх по ступеням… Миновал двенадцатый этаж…

На последней площадке к нему подошли два монаха, и один из них сказал:

– Мы давно тебя ждем! Что ты скажешь теперь?

– Странно, когда я спускался, этажей было только девять… а когда поднимался – их стало двенадцать…

– Этого не может быть! – сказал монах, который стоял слева. – Там внизу только девять этажей!

– Но я считал лестницы, когда шел вверх!

– Может, ты задумался и сбился со счета? – спросил второй, который стоял справа.

Вадим рассердился.

– Держите факелы и можете остаться здесь… Я выхожу на свет! Я слишком долго к нему шел…

Он открыл высокую дверь и вышел. Перед ним была огромная пустая площадь. Солнце подбиралось к горизонту и было готово обогреть рай земной.

– Они скоро соберутся здесь, – сказал монах. – Думаешь, они тебе поверят?

– Ты не можешь перевернуть мир! Ты не первый… – сказал второй. – Наверное, все просто повторится сначала… Я ухожу! У меня много дел, скоро праздник!

– Может, им и не нужно то, что ты хочешь сказать, и лучше все оставить как есть… – засомневался первый. – Я тоже ухожу. Мир живет не только твоими мыслями…

Вадим остался один среди каменной пустыни площади. Вокруг стояли величественные здания, колоннада окружала площадь с двух сторон, между колонн в раздумье стояли статуи тех, кто пытался доискаться истины в веках.

К Вадиму подошел ребенок.

– Здравствуй! Можно я пойду с тобой? Мне страшно…

– Здравствуй… Но я не знаю, куда я пойду!

– Я не буду тебе мешать. Я люблю разговаривать, но я уйду, как только ты устанешь от меня.

Он взял Вадима за руку. От мягкой маленькой ручки стало радостно на душе, и Вадим спросил:

– Так, куда же мы пойдем?

– Ты сам решай, я здесь первый раз…

К ним подбежала запыхавшаяся женщина, потянула ребенка за руку и шлепнула по щеке.

– Где ты шляешься, паршивец? Если дома есть нечего, это не значит, что надо сбегать из дома! Я не могу все время бегать за тобой!

– Не смей бить ребенка! – остановил ее Вадим. – Он же не может тебе ответить тем же!

– Ты не можешь быть моей мамой! – крикнул мальчик. – Ты меня не любишь!

– Ну и убирайся! Одним ртом меньше будет…

– А ты еще наплачешься с ним, – плеснула она в лицо Вадиму свою ярость.

– Пошли, – сказал Вадим мальчику, и они быстро скрылись в колоннаде.

День разгорался, и тепло волнами плескалось в еще прохладном воздухе.

– Я пойду за город, – сообщил Вадим, – там прохладнее днем. Может, ты вернешься домой?

– Нет! У меня нет дома…

– Да… чем такая мать, лучше никакой… – заключил Вадим и подумал: «А никакой, может быть, все-таки хуже…»

– Не говори так, ты ее не знаешь… Она добрая… – возмутился ребенок.

– Почему же ты убежал от нее?

– Ей так будет легче… Одним ртом меньше… ты же слышал! А ты веришь в Бога? – спросил он, глядя в голубое небо.

– Я верю в правду!

– А разве правда не у Бога?

– У Бога! Но Бог, он в тебе. Ты всегда сам знаешь правду. А если не знаешь, спроси его, и он тебе сразу пришлет письмо, прямо вот сюда, – засмеялся Вадим и легонько пальцем постучал мальчика по лбу.

Они уже были с другой стороны колоннады, когда из большого дворца вышел знатный вельможа в сопровождении охраны и свиты. Слуги суетились, толкались и пытались обойти суровых охранников, чтобы приблизиться поближе и в нужное время вставить свое похвальное слово.

Вадим с мальчиком отошли к стене дома.

– Это самый главный? – спросил он Вадима.

– Да, главный… Главные приходят и уходят… бессмертна только свита…

Толпа семенила позади охраны. Озабоченные вельможи поправляли путающиеся складки своих белых одежд и пытались обогнать друг друга.

– Почему ты думаешь, что он главный?

– Видишь, его охранники намного выше него! Это самые сильные воины из его гвардии. Такие не имеют права служить другим вельможам…

Патриций поравнялся с Вадимом.

– Кто вы? Почему вы стоите здесь в такое раннее время?

– Мы путешествуем, – ответил мальчик, с любопытством рассматривая изысканное одеяние высокого крепкого мужчины.

– Почему ты такой грязный? Ты что, не умываешься с утра?

– Нет. Я живу не у реки. Я сделаю это вечером. Можно я потрогаю твой плащ? Может быть, я тебя больше никогда не встречу…

Охранник подошел, встал рядом и взялся рукой за свой меч.

– Почему он меня боится? – спросил мальчик.

Властитель подданных засмеялся.

– Он не боится! Это его работа – охранять меня.

– Но я не могу сделать тебе ничего плохого, я еще маленький.

– Кто же может знать, что у тебя на уме? – улыбнулся ему повелитель, но глаза его не улыбались…

Охранник грозно посмотрел на мальчика и рявкнул:

– Ну!

Мальчик наклонился к подолу, потрогал своими тонкими пальчиками ткань. Патрицию понравилось, что он склонился перед ним так низко.

– Это самая лучшая ткань, которая может быть доступна, – сказал он самодовольно.

– А кто ее сделал?

– Ее делают крестьяне и красят в этот прекрасный цвет. Никто, кроме меня, не имеет права шить себе одежды из такой ткани!

– Да-да… – обрадовался мальчик. – Я слышал, есть одно растение, из которого нужно выдавить сок, и потом можно им что-нибудь покрасить. Но если одна капля попадет на руки, то человек умрет. Тебе не жалко их?

– Кого? Тех, кто делает краску? Но кто-то должен это делать, раз она нужна мне… У меня другие дела, я забочусь о целой стране! У нас много врагов… ты же о них не думаешь?

– Нет… Я думаю только о еде. ио моей маме…

– Я вижу, что ты бедный… Хочешь, я подарю тебе мой плащ?

– Нет.

– Почему?

– Тогда я стану такой, как ты! Очень гордый. И мои друзья оставят меня…

– Но ты же видишь, сколько у меня друзей, – важно сказал господин и махнул рукой в сторону своей свиты.

– Нет, не такие… Мои друзья не бегают за мной везде, они приходят, когда мне плохо!

– Ну, как хочешь! Каждому – свое… – начал раздражаться властелин, помолчал немного и добавил:

– Но ты сегодня испортил мне настроение… Я мог бы наказать тебя за это! Даже убить! – И он сделал шаг в сторону мальчика.

– Если ты сделаешь это, то я уже не смогу простить тебя, когда ты захочешь исправить свою ошибку.

– Ты плохо учишь своего сына, – грозно добавил патриций, глядя на Вадима.

Охранник вынул свой меч, но остановил его вершитель судеб и быстро пошел прочь. Свита ринулась за ним…

– Ты всегда так разговариваешь с людьми? Не страшно было? – спросил Вадим мальчика.

– Нет. Мне страшно только во сне, потому что там я не умею бегать…

– Тебя же могли убить! Я не смог бы тебя защитить…

– Вот и мама иногда говорит, что убьет меня… Жить иногда страшнее, чем умереть… Знаешь, хуже голода ничего нет… потому что когда человек очень долго голодный, он может убить другого даже за кусочек хлеба. Поэтому я иногда что-нибудь краду и запихиваю в рот, пока убегаю… – он со смехом стал показывать руками, как запихивает в рот украденное. – Один раз меня поймали, но… – он развел руками, – ничего не нашли! Чего ж главного бояться, он же не голодный…

Вадим улыбнулся в ответ, но в душе его потемнело – это был безотчетный страх… квинтэссенция страха – страх-тоска за этого маленького человека…

Он обнял его за плечо и сказал:

– Пошли отсюда скорее!

Они свернули на соседнюю улицу, чтобы выйти за большими домами на дорогу к деревне.

Им навстречу шел разъяренный человек. Он чертыхался и размахивал руками. Подойдя ближе, он крикнул:

– Убирайтесь с дороги, бездельники!

– Мы не бездельники! – сказал мальчик и сдвинулся к краю дороги.

– Все равно убирайтесь!

– Почему ты на нас кричишь, мы тебе ничего не сделали? И улица широкая…

– Ишь, умник нашелся!

– Если ты будешь так кричать на людей, то потом сам себя накажешь за это.

Крестьянин поднял брови, остановился, уперся кулачищами в бока и навис над мальчиком. Взгляд его плавал между гневом и любопытством.

– Какой же дурак сам себя наказывать будет? Спятил ты, что ли?

– Вот увидишь! Захочешь просить прощения, а меня не найдешь. Но я буду – в тебе! Всегда…

– Маленький дурачок, давно тебя не учили уму-разуму! Дождешься когда-нибудь… – сказал крестьянин, повернул к ним свою широченную грязную спину и, сотрясая землю пудовыми ножищами, ушел.

– Почему ты ему ничего не сказал? – спросил мальчик Вадима.

– Потому что ты сам сказал все, что нужно. Как бы мы его победили, если бы он начал драться?.. А?

– Да… – он упер руки в бока и засмеялся, – я не смог бы тебе помочь…

Они двинулись дальше. Вокруг уже вовсю щебетали птицы, где-то вдалеке стучал дятел, на дорогу то и дело выбегала трясогузка.

– Я хочу есть, – сказал Вадим. – Ты тоже, наверное?

– Я могу пойти с тобой.

Они подходили к деревне. У обочины стояла убогая харчевня, дверь была открыта. Внутри было мрачно и пусто. Хозяйка, навалившись всем телом на прилавок, спросила:

– Чего есть будете?

– Почему ты думаешь, что мы будем есть? – спросил мальчик.

– В такое время еще не пьют… да и вы на вид слишком прозрачные… Деньги-то у вас хоть есть? Или клянчить будете?

– Мне только хлеб и молоко! – важно сказал мальчик.

– Почему так мало? – удивился Вадим.

– Если я съем больше, мне в следующий раз захочется еще больше, но я не знаю, когда ты меня прогонишь…

– Тогда мне тоже только хлеб и молоко! – подмигнул Вадим хозяйке.

Она поставила еду на стол.

– Все б так думали, так я б разорилась… Ну и послал мне Бог умников… Видно, день уже не задался…

– А на что тебе денег не хватает? Ты же ешь досыта каждый день! – спросил мальчик, нюхая хлеб и слизнув капельку молока, стекавшую с большой кружки.

– Не хлебом единым сыт человек… Я хочу большой трактир открыть, – мечтательно сказала она, – чтобы много богатых людей приходило, с деньгами…

– Но тогда у тебя будет очень много работы!

– Что я дура, сама работать. Я людей найму: повара, буфетчика, полового…

– Значит, ты просто ленивая?

– Ты, оборванец, еще учить меня будешь! Поел? Убирайся, пока я тебя тряпкой не отходила…

Мальчик быстро допил молоко и затолкнул в рот остаток хлеба. Собрал все крошки со стола и зажал их в кулачке. Дойдя до двери, он оглянулся:

– Я правду сказал! Ты сама это знаешь! Ты потом жалеть будешь, что нас выгнала. Захочешь прощения попросить, а меня не найдешь. Но я в тебе буду – всегда!

– Давай, давай… прощения… Убирайся! Хорошо же ты воспитываешь своего ребенка… – фыркнула она на Вадима.

У входа в харчевню гурлили и суетились голуби. Мальчик разжал кулачок и бросил им крошки…

– Эта жадина, конечно, им ничего не даст! Ну ничего, ведь не зима же еще… – заключил он по-взрослому.

Утро было в разгаре, в деревне стало оживленнее. Проехала телега, груженная мешками. У колонки женщина накачивала воду в ведра. За колонкой стоял полицейский и важно наблюдал за порядком. Вдалеке у торговых лотков кто-то закричал: «Держите, он украл у меня курицу!» Полицейский помчался за убегающим парнем, схватил его за шиворот и ударил несколько раз своей дубинкой.

– Все! Все! Отпусти! Больно же! Я больше не буду! – орал вор на всю улицу. – Убивают!

Запыхавшийся полицейский прошипел ему что-то на ухо и отпустил.

– Почему ты его отпустил? – спросил мальчик, оглядываясь на пробежавшего мимо парня.

– Он же не унес курицу! – важно заявил полицейский. – Вот она! Он получил по заслугам, ты сам видел. И потом… не пойман – не вор…

– Но ты же его поймал… и отпустил. Если бы он у тебя украл, ты бы его отпустил?

– Горбатого могила исправит… Таких вон полная тюрьма, ждем, когда исправятся… Меня учить не надо. Я на этой улице главный. А ты чего здесь болтаешься? По харчевням расхаживаешь… Чего ищешь? Иди-ка сюда… – и он поманил мальчика пальцем.

– Но я ничего плохого не сделал! – мальчик попятился, и стайка голубей, которая крутилась вокруг него, вспорхнула и улетела обратно к харчевне.

– Это твой ребенок? – грозно обратился полицейский к Вадиму.

– Нет, но он со мной пришел.

– Ну так и следи за ним, как положено. А то сейчас отведу вас куда надо. Там разберутся!

Он повернулся к ним спиной и пошел с курицей к торговке.

– Пошли, – сказал Вадим. – Лучше не зли его…

– Почему меня все обижают? Не знаешь? – спросил мальчик Вадима. – Я им ничего плохого не сделал. Они спрашивают, а я им отвечаю… Вот и мама говорит, что мучается со мной…

Они дошли до конца улицы. Над кронами деревьев возвышались купола. Красивая ажурная ограда окружала церковь, ворота были открыты. За оградой вдоль дорожки стояли подаянщики.

Мальчик подошел к молодой женщине и тихо произнес:

– Я хочу тебе дать что-нибудь, но у меня ничего нет…

– Я вижу. Я не за подаянием здесь стою… – тоже тихонько шепнула она.

– А зачем? – громко сказал он, и глаза его округлились…

– Может, я понравлюсь кому-нибудь из грешников и меня возьмут на работу… но это – секрет. Я тебе дам две монетки: одна – тебе, а вторую сам отдай потихоньку вон той слепой старушке.

Мальчик удивленно посмотрел на нее, сунул одну монетку в карман и пошел к старушке.

В церкви было еще прохладно, пусто, тихонько потрескивали свечи и пахло ладаном. С икон смотрели печальные глаза усопших… По нефам ходил священник и что-то готовил к заутрене. Мальчик подошел к окошечку, где стояли на продажу иконки и свечи.

– Дайте мне две свечки, если этой монеты хватит… – попросил он.

Монашка посмотрела на него, дала свечи и сдачу.

– Тут тебе еще на обед останется. А почему тебе нужно только две?

– Одну – к Богородице, за маму, и одну – к Христу, за моих братьев и сестер, потому что, кроме него, им никто не поможет.

– А мама?..

– Ей сейчас сначала Богородица должна помочь… – Он вытер нос рукавом и улыбнулся ей.

– Ну иди с Богом, сердешный… – Она проводила его безвозвратно потухшим взором и перекрестилась.

Вадим как неприкаянный ходил по церкви и никак не мог решить, к какой иконе поставить свечу за своего маленького спутника. Он подошел к иконе Богородицы со своей свечой. «Если ты не поможешь его матери, то ей не справиться… А ему нужна только ее любовь…» – прошептал он, склонившись к иконе. Он укрепил свечу, пламя задергалось и отклонилось в сторону… – мимо прошел священник и направился прямо к мальчику.

– Я тебя здесь никогда не видел… где ты живешь?

– Я живу далеко, просто я сегодня путешествую с одним человеком. Я хочу ему помочь…

– Чем же ты можешь ему помочь?

– Он хочет понять, почему люди не справляются со своими грехами.

– И как же ты это объясняешь?

– Очень просто! – Он пожал плечами и спросил: – Сколько стоит твой крест? Он золотой?

– Золотой! – священник ласково улыбнулся.

Мальчик подложил свою ладошку под крест и покачал немного рукой.

– Тяжееелый… Зачем тебе такой большой?

– Потому что я взял на себя нелегкий крест служения Богу, высшей справедливости, чтобы пасти паству Христову…

– Но ты его неправильно носишь! У Христа крест был на спине, а не на животе… Отдай его мне, а себе купи деревянный или возьми взамен мой… Я продам твой крест – тебе будет легче, а мои братья и сестры не будут больше голодать…

Священник задумался и холодно сказал:

– Ты еще слишком мал, сын мой, чтобы…

– Я мал только в твоих глазах… Я не хочу быть твоим сыном!

– Но на тебе крест, значит, ты уже сын мой и брат…

– Тогда раздели хлеб свой с моими братьями и сестрами… Ты не хочешь нас любить… Когда будешь ложиться спать, не снимай этот крест и свои золотые одежды…

– Почему? – опешил священник. – Ты говоришь глупости… – растерянно добавил он.

– Узнаешь сам. Я ухожу. Я нищий в твоем храме под золотыми куполами. Они светят, но не греют…

Вадим уставился в лик Богородицы, не решаясь повернуться, и только слушал разговор. Когда мальчик закончил, он поспешил за ним к выходу. На аллее появились прихожане. Девушка тихонько помахала мальчику двумя пальчиками и опустила головку…

Они прошли соседним переулком и по тропинке вышли за деревню. Солнце поднималось все выше, и утренняя прохлада таяла под его лучами. Дорога начала пылить…

– Как ты думаешь, солнце доброе или злое? – спросил маленький спутник Вадима.

– Это как человек: если от него тепло на душе – тогда добрый, а если он обжигает и жжет своими словами, как солнце в зените со своей недосягаемой высоты, – тогда злой. Однако, когда жар спадает, солнце заходит и перестает греть совсем, но все опять ждут его и молят появиться. Оно приходит, согревает, но потом опять начинает жечь. Так и человек…

– Тогда я не знаю, какой я… Меня никто не ждет… Может, я был как злое солнце? – спросил самого себя маленький мудрец.

Они присели у дороги, Вадим снял свои сандалии.

– Почему ты ходишь босиком? Ты же можешь надеть простые сандалии.

– Нет. Сейчас тепло. Они мне пригодятся зимой, когда земля остынет и станет мачехой.

Недалеко от них из зарослей ложбины вышел мужчина. Он вытирал тряпкой кровь с ножа, спрятал его и начал вытирать руки. Потом бросил тряпку в заросли. Проходя мимо них, он остановился.

– Ну, что смотрите?

– Ты порезался? – спросил мальчик с сомнением.

– Нет. Но тот парень не вовремя «оступился» и сильно порезался об этот нож…

– Тебе его не жалко?

– Не знаю. Но я поставлю свечу за упокой его души… Здесь недалеко…

– Значит, ты убийца?

– Нет. Это моя работа. У меня нет другой работы, а за эту мне неплохо платят… – сказал он мрачно и исподлобья посмотрел на Вадима.

– Но это страшный грех! Ты потом не сможешь себя простить… ты будешь мучиться, а прощенья от него получить уже не сможешь… Поставить свечку к иконе Богоматери… за себя, когда тебе станет очень тяжело…

– Не думаю… Бог простит. Он все видит. Я давно на исповедь собираюсь… Не покаешься – не спасешься… Так ведь? Что-то ты больно разговорчивый… Прикусил бы язычок, пока не поздно… – спокойно сказал он, прищурившись, взглянул на Вадима и пошел в сторону деревни.

Вадим сидел молча. Мальчик пошел было в заросли, но потом вернулся.

– Я не боюсь мертвых, но мне будет его очень жалко, а помочь ему я все равно уже не могу.

– Пойдем в ту рощу, – предложил Вадим, – там передохнем в тени. Скоро разольется такое марево, что воздух станет тягучим и дурманящим.

– Пойдем! А куда ты потом пойдешь?

– К людям. Еще много таких, кому надо попытаться помочь. Нельзя жить в раю с черной душой…

– Но они тебя не просят о помощи! А те, кто просят, обычно хотят жить в небесном раю…

Они подошли к роще. Прохлада опустилась им на плечи.

– Сначала немного отдохнем, – сообщил Вадим, – потом пойдем поищем меда. Ты умеешь собирать мед?

– Нет! Но я знаю, что это такое. Я один раз украл и попробовал. Очень вкусно! Теперь мне все время его хочется…

Они устроились у ручья, и Вадим закрыл глаза. «Я фактически еще ничего не сделал, – раздумывал он, – я только слушаю, что говорит этот мальчик… Какое счастье, что никто из них не поднял на него руку! А мать… ее он уже простил… Сколько лет пройдет, пока черные души поймут справедливость своего наказания? Сколько пройдет веков? Сомневающиеся предают, неверующие казнят, верующие надеются… Ведь это так просто, сказать себе ”я неправ” и помочь другому. В душе каждый знает, когда неправ, если

не ищет себе оправдания… Я готов был стать пророком, а чувствую себя апостолом. Столько увидев, столько узнав, я отравлен человеческой злобой, гордыней, жадностью, глупостью, жестокостью власти, безмерностью зла… Я не готов прощать. Не смогу простить того, кто обидит этого мальчика… Я буду ходить за ним, при мне его не посмеют тронуть… не тронули же сегодня… Ведь он никому не причинил зла, никто из них не пострадал».

Что-то зашуршало в траве. Вадим вдруг забеспокоился и открыл глаза. Мальчик бежал к нему из рощи…

– Я нарвал тебе орехов, – сказал он, улыбаясь, уселся рядом, взял камень и начал их колоть. Зеленая мякоть разлеталась в разные стороны, ладошки его потемнели. Он тоненькими пальчиками вытаскивал кусочки ореха и складывал их на большой зеленый лист… Вид у него был всклокоченный, но очень гордый.

– Пойди умойся как следует и пойдем за медом, а потом будем его есть с орехами.

Они собрались, завернули в лист орехи и ушли в чащу.

– На дерево придется лезть тебе, если мы найдем дикий улей, – сказал Вадим.

– А как же ты собирался без меня набрать меда? Ты без меня как без рук… – засмеялся мальчик.

– Остался бы без меда, но орехов точно набрал бы… Смотри, там большое дупло… Сначала надо набрать длинных палочек и больших сухих листьев. Свернем их в тугой жгут. Держи мою зажигалку. Когда закрепишься вон на той ветке, подожги жгут, подыми перед дуплом – пчелы немного разлетятся – и палочкой найди мягкие соты. Потом другой, потом еще, заверни вот в этот лист и спускайся. Сильно не тревожь их!

Когда все было сделано, они отошли подальше от дерева и принялись есть.

– Вкусно! Только дымом немного пахнет… и орехи немного сыроватые…

– Осенью, когда поспеют, сам можешь набрать и домой отнести…

Где-то на краю леса послышались громкие голоса…

– Сходи-ка ты на тот конец леса и поищи, где пчелы кружатся, мы, пожалуй, еще на ужин пособираем меда, – сказал Вадим и указал в противоположную сторону леса. – Набери побольше палочек, не забудь набрать листьев, в которые завернешь палочки. Возьми зажигалку с собой. Я немного отдохну здесь.

Мальчик умчался, а на другой окраине леса появилась толпа. Впереди шел полицейский, за ним верзила, крестьянин, хозяйка трактира и парочка сочувствующих…

– Я видел, – кричал верзила, – они в этот лес зашли. Вон он сидит! И мальчишка здесь где-нибудь…

Верзила размахивал палкой, трактирщица шла с перекошенным лицом и бормотала бессвязно, так что понять ее было невозможно… Полицейский вышагивал впереди компании. Они подошли ближе, и полицейский представился.

– Сегодня утром я получил приказ разыскать тебя и привести во дворец! Как ты умудрился со своим мальчишкой надерзить самому патрицию? К тому же на вас сегодня весь день жалуются честные граждане. Ты нарушил покой в нашем городе! Чему ты учишь своего несмышленыша? Он говорит дерзости достойным людям, ничем не заслужившим оскорбления! Он даже меня обвинил в…

– Я его ничему не учил! Он просто весь день ходит за мной, я не мог бросить его одного – он слишком маленький! Я его покормил и собирался вернуться с ним в город, он где-то там живет…

– Почему ты не заткнул ему рот? – заорал крестьянин.

– Но он просто спрашивал тебя, а ты даже не ответил на его вопросы и только ругался все время!

– Он обозвал меня лентяйкой! И угрожал мне… – шипела трактирщица.

– Я все слышал, ты говоришь неправду! – возмутился Вадим.

– Он грозил мне всеми муками ада, щенок! Это ты его подучил! – мрачно выдавил из себя верзила… – Выискался, святой отец! Прощения мы у него просить будем…

– Ты лжешь! Он только спрашивал, а отвечал ты сам!

Верзила с побагровевшим лицом придвинулся еще ближе к Вадиму и еще сильнее сжал свою палку…

Крестьянин так пыхтел и краснел от ярости, что смог выдавить из себя еще только одно слово: «Да!»

Блюститель порядка терял главенствующую роль и решил восстановить порядок – закончить обвинения самым веским обвинением.

– На него даже святой отец из церкви Петра и Павла жаловался, – заключил он, выйдя вперед. – Мальчишка дерзкий и наглый! И ты ему потакаешь! Ты ответишь за это!

– Тогда вы не в полном составе пришли… – Вадим обреченно обвел всех взглядом. – Грешно обижаться святому отцу на речи такого маленького, необразованного оборванца… – пытался он отвести беду от мальчика, но понял, что его слова уже ничего не значат…

Толпа распалялась и оттеснила полицейского. Верзила, зацепив плечом трактирщицу, подошел к Вадиму и толкнул его. Трактирщица не удержалась, свалилась и завизжала. Началась свалка. Полицейский махнул на них рукой и пошел по тропинке обратно… «Идиоты! Теперь их не остановишь…»

И вдруг стало тихо. Кто-то охнул, трактирщица поднялась с земли, отряхнулась и отошла в сторону. Все расступились… Вадим лежал недвижно… Солнце опускалось к вечной границе рая земного, и воздух стал наливаться квинтэссенцией серого животного страха.

– Идиоты, – бросила всем трактирщица и пошла прочь. За ней потянулась остальная стая… Голоса отдалялись, тускнели и растворились вдали…

Вадим лежал на земле, ноги его нелепо загнулись, руки разметались, по лицу стекала кровь… «Зачем ты так сделал? – услышал он знакомый голосок сквозь глухую пелену боли. – Надо было сказать: ”Я неправ! Я не могу судить людей” – и они бы отпустили тебя! Ты ведь не был моим учителем… Ты просто хотел мне немного помочь. Я тебя никогда не забуду… Ты за меня не бойся. Они никогда не найдут меня. Я буду везде. Я буду с ними всегда. Я буду у них внутри. И они услышат себя… Но мне надо вернуться к маме, пока не стемнело, потому что она меня ждет. Прощай…»

«Но я не судил их… – подумал Вадим. – Они сами себя судили, их страдания должны были помочь им не умножать зла…»

Он приоткрыл распухший глаз и в облаке пыли увидел стайку мальчишек-оборванцев, которые стремительно убегали прочь. Глаза его устали от пыли… мелькания видений… и, наконец, закрылись… «Он быстро бегает… – думал апостол, – и выглядят они все одинаково. Его не найдут! Он вернется к матери, окрепнет и будет помогать ей растить остальных. Зачем она подобрала столько бездомных? Справится ли… Богоматерь милостивая, помоги ей…»

Вдруг ему в голову молнией вонзилась мысль: мальчик не сможет думать по-другому… Его узнают по голосу его души. Боже!.. Боже… Сделай же что-нибудь сам!

Быстро темнело, еще немного, и распахнется бескрайний рай небесный – бездонная сверкающая вечность…